«Есть перерывы в бытии: их нет в сознании бытия...»

 Часть 4 

Часть 1

Часть 2 

Часть 3

Ко дню памяти (22 февраля (7 марта) 1898 г.) великого русского патриота-труженика, неутомимого собирателя, хранителя и исследователя славянской (а особенно русской) народной старины и песнотворчества, большого знатока множества языков, в том числе древних, фольклориста-подвижника, филолога, историка, источниковеда, архивиста, этнографа, музыковеда, общественного деятеля Петра Алексеевича Безсонова (1827-1898) (См. подробнее о нем: «...Откуда возьмем, если бросим и загубим взятое?») мы переиздаем его сочинение «Знаменательные года и знаменитейшие представители последних двух веков в истории церковного русского песнопения», практически неизвестное не только любителям церковного пения, но и узким специалистам.

Публикацию (в сокращении) специально для Русской Народной Линии (по первому изданию:   Безсонов П.А. Знаменательные года и знаменитейшие представители последних двух веков в истории церковного русского песнопения // Православное Обозрение.- 1872.- №1.- С.121-158; №2.- С. 283-322) подготовил профессор А.Д. Каплин. Орфография приближена к современной. Деление на части, нумерация и названия частей, примечания к ним, подбор иллюстраций  - составителя. 

+ + +

Знаменательные года и знаменитейшие представители последних двух  веков в истории церковного русского песнопения. Часть 4

 Есть перерывы в бытии: их нет в сознании бытия, а сознание - самый сильный двигатель для бытия в наше время. - Но, постепенно мы перешли ближе и ближе к пению народному, или, в противоположность духовному - к пению чисто-народному. Об нем следует сказать два слова, хотя бы для отличия.

Народное пение в его чистоте, отличаемое нами как песня, произведение мирского или светского творчества, с многочисленными его видами и отделами, в первобытных и глубочайших основаниях своих, по времени и сущности, собственно одинаково с духовным, даже церковным и храмовым: доказательством доселе однородность основной гаммы, в употреблении одинаковый унисон (единогласие, одноголосность), одинакие условия для существующей при нем гармонизации и партитуры (распределения голосов), природной, творческой, первобытной, свободной.

От того для пения христианского, усвоенного Церковью и окрепшего в храме, первобытно, а особенно в Греции, послужило основой и началом, хотя избранное и тем самым изящное, но то же пение народное. В Греции и подпадала эта область влиянию разных периодов народности, сперва эллинской языческой, потом византийской, более или менее смешанной, отчасти первобытной славянской, позднейшей малоазиатской и даже заметно турецкой.

У нас, если церковное и храмовое пение сделалось с течением времени, как сказано, не греческим и юго-славянским, а чисто-русским, то это по тому лишь и от того именно, что рядом, обок и постоянно шло пение народное, влиявшее со стороны своей на установку типа русского: и на оборот, от того же, например, не выработало своего самобытного типа церковное пение Руси Западной, особенно Белой, при подавленном или отслоненном влиянии народном, а киевское отчасти приобрело местные отличия благодаря нахлынувшему народному пению племени малорусского, всего более с XVI века и в ХVII-м.

Как резкий образец мы можем указать на то, что канон Пасхи (а по его влиянию последовательно и Рождественский, чем ближе к нашим дням, тем более), известно, не поется по церковному, храмовому и книжно-нотному гласу, напротив, совершенно народным знакомым напевом, даже детским по употреблению детей: всего больше народ стремится к этому празднику, всего теснее наполняет тогда храм, всего чаще массами становится на клирос или подпевает всею толпою молящихся, всего полнее бывает проникнут в эти минуты детским неподдельным восторгом.

Народное пение нынче отличается собственно самобытным рисунком, то есть, пожалуй, «напевом (мелодией, у иных мотивом)»: он совсем другой, он разошелся неизмеримо, он развился далеко, и, тем более, что сделался почти единственною собственностью, какая предоставлена была свободе народной и власти.

Судьбы истории были здесь совсем иные, и они-то существенно изменили первобытное единое основание.

С этой стороны церковное пение и представительнейшее храмовое относится к народному крайне сходно с тем, как письменность-литература к словесности, язык книжный к устному, сочинение к песне, музыка к звукам, наука к знанию, искусство изящное и художество к первобытному творчеству, история, живущая последовательным преемством и наследством начал развития, к бытию, вновь и постоянно нараждающемуся.

За одним было решительно все, все задатки, условия и преимущества к последовательному, постепенному, правильному и определенному развитию в истории до самой высшей вершины: наследство того, чтό сделано еще евреями, тем больше греками и южными славянами, и наследство не в летучем и зыбком предании, не в натуре только вещей, а в искусстве и в науке с памятниками наглядными; с самого начала письменность, «знамена» (звуковые знаки, пение знаменное», знамена в «столпах» гласов (пение столбовое), самые «гласы» в определенных письменных пределах, постепенное развитие не в одном материале голоса или в напеве, а в самом начертании, в переходе от знамен к общим «крюкам (пение крюковое)» с сотнями объяснений сверху, снизу, с поля, с «пометами» внутри, выражавшими степень для звуков гаммы, с разметами текста применительно к пению, с содержанием в точном, строго хранимом и осторожно лишь изменяемом тексте, со «школами» пения, не бездушными стенами, а живыми школамии по областям и городам (Новгородская, Псковская, Усольская, Ростовская, Казанская, Московская, частнее - монастырские, даже по известным лицам, напр. «Христианинова»), с намеренно обученными там людьми, отборными певцами и знатоками, нарочитыми «хорами», «головщиками» - регентамн во главе, с составленными «Азбуками», «Грамматиками» и прочими руководствами, с подновлявшимся учением от приезжих знатоков, с покровительством государства и бдительным попечением духовенства, с местом служения, жалованьем, доходами, средствами материальной жизни ради одного пения, со специальностью занятий, сроком работ, разделением труда, и т. д., и т. д.

Ничего этого не имело пение народное, текло вне всего этого: и осталось вне, и отделилось неизмеримо, предоставленное самому себе, устному слову, летучему - изменяемому звуку, дрожащему воздуху, по коему летели звуки, под открытым небом вместо крова школы и с опытом среды народной вместо намеренного обучения, с природою и наитиями первобытного творчества в замен рассчитанного мастерства и искусства, с талантливою отгадкою звуковых сочетаний, тем более талантливою, чем было менее положительного знания.

Рано и скоро оставили его инструменты - поддержка напева, и напев начал изменяться без границ очертанных; за разрушением напева терпел, распадался склад, размер, самый стих; с истекшими периодами народного бытия зарастали былью целые его полосы и периоды, ускользало из жизни и памяти содержание; содержание съуживалось, чем уже становились пределы народности, пока народность, а с нею самая песня, перешла в удел одного низшего слоя, народа «простого»; все, чтό выше его, бросало и забывало песню; песня лишалась всякой пометы вкуса образованного; собственные порождения народа, государство и общество, пошли «ихним» путем, не производительно для отставших назади родителей; соблазн жизни «иной» подрывал самые корни жизни самобытной.

В связи с Церковью еще могло быть от ней благодетельное влияние: оно поглощалось стихами, в чисто-народную область почти не достигало. Текст песни еще попадал случайно в письмо: целиком начали его записывать только с ХVII века (и то по вызову иностранцев), когда уже зачинала подниматься главная соперница песни - изящная литература, письменная поэзия. Звуки песни жили еще в одном воздухе, когда в письме и печати разносились уже произведения искусственной музыки на слова искусственной поэзии.

Взялись записывать из уст на ноты - только в ХVIII веке, а больше во второй его половине: на ноты не свои, не русские, иностранные, свычные с музыкой западной.

Слушало «образованное» ухо немецкое, итальянское, славянское, реже и позже русское, а русское занятое музыкою западною, иных оснований и сочетаний: за слухом уха писала и печатала рука, по печатному пел голос общества и, среди чуждой гармонизации, искажалось самое лучшее и последнее самостоятельное - напев песни.

Явились русские песни, и встречены рукоплесканиями, столь же похожие на русскую песню, сколько концерты (не «херувимские») Бортнянского и «переложения» Турчанинова на подлинное наше церковное песнопение.

Итак, по праву возстает теперь перед нами еще выше все величие мира, созданного песнопением духовным, церковным и храмовым: но, как бывает всегда в делах человеческих, хотя бы они посвящены были на служение Богу, с той же крайней вершины начинаются и потрясения, перевороты, смуты и соблазны.

Так случилось или неизбежно должно было совершиться и на Руси в половине ХVII века. - Москва, как и в других многих отношениях, успешно собрала к себе областные отличия, но не помирила их. Разные школы пения только «заявляли» себя, но по-прежнему распадались, и чем дальше, тем больше...