Начинаем публикацию глав книги Станислава Олейника «Без вести пропавшие». Предлагаемая читателю повесть художественная, и хотя изложенные в ней события реальны, имена героев, по вполне понятным причинам, вымышлены. В ней использованы данные, полученные автором в Афганистане, где он был заместителем руководителя спецподразделения КГБ, а также материалы периодической печати.
***
Вот уже почти семь месяцев подполковник Калинник Павел Александрович в этом удивительном, наполненном экзотикой и довольно частыми минометными и ракетными обстрелами, городе, название которому Кабул.
До прибытия в Афганистан, Павел больше года проходил специальную подготовку на Лубянке - центральном аппарате КГБ, и в Ясенево - подмосковной резиденции ПГУ (Первое Главное Управление КГБ - разведка и внешняя контрразведка). В разное время, там проходили подготовку и другие сотрудники спецгруппы, заместителем руководителя которой он был. Спецгруппа имела прямое подчинение руководителю службы ВКР (внешней контрразведки) Кабульской резидентуры КГБ и, естественно, резиденту.
Это мартовское утро, как и все предыдущие, было обыденным. И молитва муэдзина, падающая из ретрансляторов громкоговорителей на спящие еще кварталы города, призывающая правоверных свершению утреннего намаза, тоже была уже обыденной. По ней можно было даже проверять часы - она начиналась ровно в 5.00.
Но мир устроен так, что человек к чему-то привыкает сразу, к чему-то с большим трудом, а к чему-то особенному, порой, вообще не может привыкнуть.
И вот этим особенным, как это было ни странным, для Павла были горы.... Нависая тяжелой свинцовой тяжестью над Кабулом, они казались рядом. Протяни руку и дотронешься. Но это была лишь оптическая иллюзия. Горы были, все же, достаточно далеко.
Вот и в это, праздничное утро, 1 мая 1985 года, Павел вышел на балкон, чтобы наблюдать, как эти мрачные, отливающие холодной синевой горы, превращаются во что-то, трудно объяснимое...
Вбирая в себя лучи восходящего солнца, они словно преображались. Ослепительно белые, похожие на тюрбаны шапки никогда не тающих снегов, словно оживали и, зажигаясь, отражали всю эту живительную, полученную от щедрого небесного светила силу, просыпающемуся древнему городу.
Сочетание солнечных лучей с этим неповторимым творением природы - покрытыми вечными снегами скалами и каменными выступами, создавало иллюзию какого-то многоцветного контрастного волшебства.
Но Павел спешил. Он не мог до конца любоваться красотой, которая вот-вот должна померкнуть, а горы вновь превратятся в мрачных, давящих холодом монстров. Он спешил на доклад к резиденту с важной информацией, которую получил вчера вечером...
...Ежедневно, рано утром и поздно вечером, он проходил мимо одного и того же осветительного столба на автостоянке рядом с домом. Там Павел, проверял возможное появление специальной метки, которую мог оставить агент-связник, находящийся уже длительное время в Пакистане.
Вот и вчера, в предпраздничный день 30 апреля 1985 года, он шел по автостоянке к свой «пятерке» и, как всегда, посмотрел на этот столб.
Он не поверил своим глазам. На уровне одного метра от его основания, мелом была нанесена арабская цифра «три». С трудом сдерживая спокойствие, прошел мимо, поприветствовал кивком головы возящегося у своей «тойеты» соседа по подъезду Равиля - подполковника ВВС ДРА, и подошел к своей машине.
Ошибки быть не могло. Там стояла метка, которую мог нанести только агент-связник «Сафар». Он уже длительное время находится в Пакистане, и работает там, в фирме, поставляющей мясные продукты воинским частям, дислоцированных в северо-западном округе Пакистана. Совладельцем этой фирмы, был тоже агент Павла, «Джек».
Павел связался по рации со своим начальником Горчаковым, и сообщил, что вечером, в 18.00, ждет в гости.
Эта, заранее обусловленная фраза означала, что по истечении двух часов после указанного им времени, у него состоится встреча с агентом, для которой нужно прикрытие.
В 20.00, когда уже практически стемнело, Павел свернул в узкую улочку в районе центрального военного госпиталя ДРА. Сбавив скорость, он скорее почувствовал, чем услышал, как неслышно открылась и закрылась задняя дверца. В зеркало заднего вида увидел, как темная фигура скользнула по сидению, и замерла.
Не повышая скорости, Павел проехал до конца улочки, и выехал на автостраду, ведущую в аэропорт.
Встреча с агентом прошла нормально. «Хвоста», прикрывающие Павла сотрудники спецгруппы, не обнаружили. Свидетельством тому было молчание постоянно включенной на прием японской «уоки-токи», которая лежала рядом, на правом сидении.
Только высадил из своей «пятерки» агента, следующая за ним машина, мигнув два раза фарами, исчезла.
Раньше такое прикрытие применяли довольно редко. Но не так давно, из подразделения внешней контрразведки Представительства КГБ в Афганистане, поступили данные, что ХАД (служба государственной безопасности ДРА), проводит активную работу по выявлению из числа местных граждан лиц, сотрудничающих со спецслужбами СССР.
Действительно все прошло нормально, если бы не одно «но», воспоминание о котором, заставило Павла вновь содрогнуться...
Вернуться домой до наступления комендантского часа, который наступает в 22.00, он не успел. В принципе Павел и не думал об этом. Все мысли его были о полученной только что информации.
Он медленно вел «пятерку» по пустынной темной улице, окружающую тишину которой нарушали лишь ухавшие где-то за городом тяжелые гаубицы, а темное, высвеченное огромными яркими звездами небо, то тут - то там, прочерчивали огромные трассеры реактивной артиллерии.
Слева показалось американское посольство, особняк которого тускло, светился в глубине небольшого парка, отгороженного от проезжей части улицы довольно высоким решетчатым металлическим забором.
До дома, в котором проживал Павел, оставалось около полутора километров широкого и совершенно пустынного проспекта... Мысли все были в информации, содержание которой потрясло его. О подобном он читал разве только в книгах о Великой Отечественной войне.... Он думал о героизме этих ребят, их героической смерти...
И вдруг... Одновременно с яркой, ударившей по глазам вспышкой и клацаньем затвора автомата, тишину прорезает истошный пронзительный вопль: «Дрр - ыы - шш!!! (Стой!)».
Не успев ничего понять, Павел зажмуривает глаза, автоматически ударяет по тормозам, выключает скорость и тушит фары. Сомнений не было - он попал под комендантский патруль, о сосуществовании которого, к сожалению, забыл.
К машине медленно приближались две человеческие фигуры. Когда они подошли, Павел рассмотрел на них форму военнослужащих Царандоя. (Внутренние войска ДРА). Первый, наставив автомат на Павла, остановился несколько в стороне. Второй, отведя слепящий луч фонаря в сторону, жестом приказал Павлу выйти из автомобиля.
Павел медленно вышел, одернул пиджак, под которым за поясом была «берета» и остановился у приоткрытой дверцы.
-Слава Богу, - мелькнуло у него, - что успел диктофон с информацией сунуть в тайничок под сидением. А «беретту» и гранату, что лежит в «бардачке», хрен с ним, пусть забирают. В конце концов, вернут, если, конечно, все закончится нормально. Номера на машине принадлежат советскому торговому представительству, под прикрытием которого и работает спецгруппа. Одет он в гражданскую одежду.... Правда, вот документов при себе, ни каких. Жалко, что до утра, вряд ли разберутся. Дай Бог, чтобы все закончилось благополучно.
И действительно, Бог видимо услышал его. Все закончилось благополучно.
Патрульный, Павел успел рассмотреть на его погонах сержантские звезды, неожиданно направив в его лицо луч фонаря, резко спросил:
-Американо?
-Нист, шурави. (Нет, русский), - автоматически ответил Павел, прикрывая глаза рукой. И не дожидаясь дополнительных вопросов, а возможно и непредсказуемых действий со стороны патрульных, назвал пароль, который действовал сегодня на период комендантского часа. Он даже не мог объяснить себе, почему забыл про пароль. Возможно, сыграл фактор неожиданности? Вполне возможно.
Узнав, что перед ним русский, который еще и назвал правильный пароль, патрульные облегченно вздохнули. Стоявший чуть в стороне солдат, щелкнув предохранителем, опустил автомат, а повеселевший сержант, вытерев со лба выступивший пот, попросил закурить.
Я могу ехать? - Павел вопросительно посмотрел на затягивающегося сигаретой сержанта.
-Бале, бале! ( Да, да!), - утвердительно кивнул тот и, протягивая для рукопожатия руку, добавил:
«Ташакор, рафик. Мамона хода! (Спасибо, товарищ. Счастливого пути!)».
Павел на большой скорости сорвался с места. Он только сейчас ощутил, как по его спине стекает струйка холодного пота.
Замешкайся он хотя бы на мгновение, или патрульные оказались бы очень нервными - максимум, через двое суток, на родину ему пришлось бы возвращаться в комфортабельном цинковом гробу, на печально известном «Черном тюльпане». А в сопроводительном документе было бы написано: «... погиб при выполнении интернационального долга».
И все было бы верно. Комендантский патруль имеет право применения оружия на поражение, даже при малейшем не выполнении его требований.
Дома Павел принял душ, выпил полный стакан водки, и упал в постель...
Он спешил. До 9.00 нужно успеть расшифровать запись диктофона, составить по информации справку, и доложить резиденту. Обжигаясь, допил кофе, закурил сигарету и выскочил за дверь квартиры. Кивком, поприветствовав охраняющего подъезд сорбоза, быстрым шагом направился к автомобилю.
Кабул просыпался. Он прямо на глазах наполнялся восточной суетливостью, автомобильными гудками, воплями ишаков. В бурлящем потоке жизнь текла как много веков назад.
Отправляясь в командировки на самолете или вертолете, Павел всегда с интересом рассматривает через иллюминатор этот древний город. С высоты птичьего полета он напоминает чашу, обрамленную горными хребтами, подступающими местами к самим его окраинам. На выжженных солнцем склонах виднеются остатки древней глинобитной стены с круглыми, на отдельных ее участках, башнями. Одноименная река, полноводная весной и превращающаяся в сточный арык летом, рассекает город на две части.
Старый город имеет типично восточный облик. Через лабиринты его узких извилистых улиц, порой невозможно разъехаться автомобилям. Дома построены из обожженного на солнце кирпича, глины и дерева. Эти дома, с плоскими крышами, выходят на улицы лишенные какого-либо освещения не окнами, как это принято везде, а глухими стенами - дувалами. Его северная часть, как и многие века, назад, заполнена многочисленными торговыми рядами, которыми занята и почти вся набережная.
Левобережная часть города сравнительно молодая и благоустроенная, включает в себя в основном административные кварталы. В центре ее находится президентский дворец, а вблизи него ряд министерств. На автомагистрали, которая подходит к дворцу с востока, издалека видна колонна независимости, воздвигнутая еще в 1919 году, в честь завоевания независимости Афганистана в результате победы в третьей англо - афганской войне...
... Расположенная перед домом автостоянка, была уже полупустой. Не успел Павел подойти к своей «пятерке», как перед ним неожиданно вырос босоногий, лет десяти, мальчишка. Заскорузлые от грязи рубашка и короткие штанишки, лохмотьями висели на его давно не мытом худеньком теле. На чумазом лице озорным блеском светились черные угольки глаз. Доверчиво улыбаясь, он протянул покрытую цыпками руку и на довольно приличном русском языке, звонко прокричал:
-Инджинер! Инджинер! Дай афгани!
-Ну, точно, как по Ильфу и Петрову, - захохотал Павел, и щелкнув, шутя пальцем мальчугана по носу, сунул ему в руку купюру достоинством в двадцать афгани.
Мальчишка показал язык, и с криком: «Ташакор, инджинер! - также быстро исчез, как и появился.
От этой автостоянки, расположенной в Новом микрорайоне Кабула, до советского посольства, где находилась резидентура КГБ, ехать около получаса.
Посольство СССР, в отличие от других дипломатических представительств иностранных государств, находящихся в престижном районе центра столицы, стояло на самой окраине города, слева от автострады Дар-уль-Аман, ведущей к одноименной крепости, в которой располагалось министерство обороны ДРА. А чуть далее, автострада уже шла ко дворцу Тадж-Бек, известному, как дворец Амина, в котором располагался штаб 40 Армии.
Информация, которую Павел доложил сначала своему непосредственному руководителю по резидентуре, Ярыгину, потрясла и того. В ней речь шла о восстании советских военнопленный в одном из учебных центров моджахедов «Бадабера», на территории Пакистана. Все они погибли. В живых остались только двое, которые почти за месяц до трагических событий, выехали в США...
Ознакомившись с информацией, Ярыгин немедленно доложил ее резиденту. И уже, в 10.00, 1 мая 1985 года, шифровка ушла в «Центр»...
Сырое апрельское утро неприятным нудным дождем барабанило в оконные стекла рабочего кабинета. Серый туман широким крылом навис над огромным мегаполисом, окутав его своей промозглой пеленой. Филипп Бакстон, аналитик неправительственной организации «Дом свободы», ровно в девять позвонил секретарю шефа, сообщил, что уже у себя, и ждет указаний. Затем заварил крепкого черного кофе, выпил чашку, выкурил сигарету и задумался. Думы не были ни приятными, ни продуктивными, и, как все думы недавнего времени, не имели определенных и решительных выводов о проделанной работе. Он посмотрел в окно на проступающие сквозь туманную морось пятна, словно обрубленных небоскребов и перевел взгляд на лежащую перед ним папку. Там лежали бумаги с результатами беседы с русскими парнями, попавшими в плен к афганским моджахедам около полугода назад. Позднее они были переведены в учебный центр моджахедов на территории Пакистана, а потом, после встречи с представителями американской неправительственной организации «Дом свободы», изъявили согласие выехать в США.
Ему вспомнились лица этих, совсем еще мальчишек, судьбы которых уже успела поломать афганская война. На первый взгляд обыкновенные парни, с одинаковым прошлым: школа, армия, Афганистан, плен... Но это только на первый взгляд...
Первый - худенький мальчишка, произвел впечатление запуганного, задерганного зверька. Он из оружия-то не разу не выстрелил, разве что по мишени, перед принятием присяги. Прибыв в одно из подразделений дислоцированных под Джелалабадом, сразу был определен подсобным рабочим в солдатскую столовую. После двухнедельного «вхождения в строй», в один из вечеров «деды» отправляют его на встречу с местным жителем, чтобы поменять у того килограмм риса на меру чарса - широко распространенного среди советских солдат в Афганистане наркотика... Только перебрался по ту сторону заграждения - мешок на голове. Ну а дальше - дальше известный для всех советских военнопленных путь- лагерь моджахедов. А там всего три пути: первый - «ислам» и участие на стороне моджахедов в боевых действиях против своих соотечественников; второй - согласие выехать в одну из стран «свободного мира». Третий же путь был в «никуда»... Поэтому Фил считал, что парню просто повезло.
Закурив сигарету, он усмехнулся, вспомнив выражение лица этого мальчишки. Тот, похоже, так и не понял, что с ним произошло. А в заключение беседы вдруг наивно, явно «купившись» на чистейший «русский» беседовавшего с ним американца, спросил, как давно тот в Америке. Язык этот Бакстон изучил благодаря своей бабушке, эмигрантке из России во втором поколении. Однако чтобы не разочаровывать мальчишку, он просто оставил вопрос без ответа.
Второй парень оказался полной противоположностью. Он сразу заявил, что ушел к моджахедам добровольно. Однако судьба, выпавшая на его долю, действительно оказалась страшной.
Игорь Мовчан. Так он представился в начале беседы. Интеллигентное, изможденное лицо хотя и было бесстрастным, но волнение нет-нет, да и пробегало в его настороженном взгляде. Он молча курил одну за другой предложенные сигареты. Тревожный взгляд нервно пробегал по бесстрастному лицу собеседника. На мгновение в кабинете становилось так тихо, что казалось, будто слышен стук его сердца. На лице были написаны все муки, с которыми ему снова приходилось возвращаться туда, откуда не так давно вырвался.
-Я из Казахстана,- с трудом выдавил он из себя улыбку, и сразу, словно чего-то, испугавшись, тут же ее спрятал,- родился в шестьдесят четвертом. Был, как и все мои друзья. Любил спорт, из школьных предметов историю, и... конечно, девушек.
Улыбка мелькнула на его лице, в глазах вспыхнул и тут же пропал огонек. Возникла пауза. Фил молчал. Он по опыту знал, что собеседник уже подошел к тому состоянию души, которая готова выплеснуть всю накопившуюся боль наружу.
Так оно и случилось. Молодой человек вздохнул, прикурил от окурка новую сигарету, и судорожно кашлянув, продолжил:
-В восемьдесят первом окончил школу, а в июле сдал экзамены в политех. Казалось бы, все шло как надо. Однако, новые друзья, девушки... Появились прогулы, задолженности по учебе... Короче говоря, был отчислен. Затем завод, где трудился электриком. А потом обо мне вспомнила родная армия. Через два с половиной месяца я принял присягу, а еще через месяц на построении учебки объявили, что всем нам выпала большая честь - Родина доверила выполнение интернационального долга в Афганистане, который мы должны защитить от кровожадного империализма. И уже через полтора месяца, после еще одной учебки под Ташкентом, я был в Афганистане. Попал в Шиндант, в разведдесантное подразделение. Бои за боями... Сначала потерял друга Кольку, потом был Мишка... И теперь мне кажется, будто я всегда вижу перед собой их глаза, обвиняющие за то, что остался жив...
Мовчан замолчал. Веки его были прикрыты. И вдруг, в какое-то мгновение, лицо его стало жестким и злым. Фил увидел перед собой широко открытые и ничего не выражающие глаза убийцы.
И словно в подтверждение этому, тот со злостью прохрипел:
-Не поверите, сам, не замечая того, как и все другие, я превратился в настоящего зверя. Накурившись анаши, мне было на все плевать. В ходе боевой операции я просто терял над собой контроль. Видя перед собой выпотрошенные внутренности своих боевых товарищей, их обезглавленные тела, а в лучшем случае отрезанные носы и уши, я сквозь слезы орал благим матом, расстреливая все живое и шевелящееся без разбору. Это стало для меня обыденной жизнью. Я спокойно смотрел на убитых, без сострадания на раненых и запах крови не выворачивал уже мои внутренности. И вот тут, я все чаще стал ловить себя на том, что стал профессиональным убийцей, и, вернувшись, домой, могу им и остаться. Не верите, но ночами я выл от безысходности, а утром, как ни в чем не бывало, обо всем забывал, и смеялся.
Мовчан смахнул медленно сбегавшие от висков к щекам капельки пота, немного помолчал, и только потом поднял на Бакстона тяжелый взгляд. Когда их взгляды пересеклись, он усмехнулся и тихо спросил:
-Ждете, когда расскажу, как оказался в плену, а потом здесь, перед вами? Хорошо. Сейчас... Как-то мы ехали на БМП через один кишлак. На обочине стояли и глазели на нас детишки. Как сейчас вижу - в лохмотьях, чумазых, босых... Двое мальчишек и девочка... Я и сейчас не могу сказать, что тогда произошло, но машина вдруг юзонула. Теперь каждую ночь эта девчонка стоит передо мной... Ее широко открытые от ужаса глаза и раскрытый в предсмертном крике рот. И все то, что от нее осталось - измотанный гусеницами окровавленный касок мяса... Водитель потом мне клялся, что сам не знает, как все случилось... Его, говорит, словно дернул кто-то за руку... Я ему поверил. Мы тогда все зверски устали. Не спали и не выходили из боев трое суток... Не знаю. Возможно, этот случай и привел меня к тому, что я сломался... не знаю... Возможно... А может, все произошло раньше, а?.. Мовчан вопросительно посмотрел на Бакстона, но, встретив ничего не выражающий взгляд, опустив голову и, словно на исповеди, тихо продолжил:
-Вы понимаете? Я почти два года выполнял приказы, убивая людей. Порой мне казалось, что я схожу с ума. Я начинал себя видеть уже как-бы, со стороны. Я пытался все заливать водкой, глушить наркотой, но ничего не выходило. И вдруг понял, что все... дальше продолжать эту жизнь, у меня уже нет сил... Все, что я пережил, навсегда останется со мной. Я уже не мог спать по ночам... Все перед глазами...
Мовчан поднял на Бакстона полные слез глаза. Губы его дрожали в нервной улыбке, и с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться в крик, продолжал:
- Вот тогда я и решил остановиться. А чтобы остановиться, нужно было плюнуть на все к чертовой матери, и уходить... Куда? Конечно же, к тем, в кого только вчера стрелял... И я ушел, хотя до дембеля оставался только месяц.
Все происходило словно в тумане. Мне будто кто-то шептал: «Делай то... делай это». И я делал: Аккуратно сложил дембельскую гимнастерку с медалью «За отвагу» и спрятал ее в сумку, которую сунул под кровать, написал прощальное письмо родителям, ребятам, чтобы простили меня, и ушел... Потом моджахеды Ахмад Шаха.... Не знаю почему, но он относился ко мне хорошо. С пониманием принял мое объяснение своего ухода к ним. Воевать против своих не заставлял.... У моджахедов были и другие пленные. Правда, в основном это были ребята из Среднеазиатских республик. А вот начальником его личной охраны был наш бывший офицер, перебежавший к моджахедам еще в начале восьмидесятого...
Возникла пауза, которую Мовчан, почувствовав на себе пристальный взгляд Бакстона, поторопился прервать.
- Я был уверен, - поспешно, словно оправдываясь, пробормотал он, - что не смогу смотреть в глаза матерям погибших ребят...
Размышления Бакстона прервал телефонный звонок. Его вызывал к себе шеф.
Шеф - Фредерик Джонсон, бывший кадровый сотрудник ЦРУ, который, выйдя на пенсию, пристроился начальником одного из отделов «Дома свободы» (неправительственная организация по работе в развивающихся странах под патронажем ЦРУ), был не один. В одном из кресел сидел старый знакомый Фила по Лэнгли (штаб-квартира ЦРУ), Сидней Браун.
-Присаживайся, Фил, - Джонсон кивнул на одно из коричневых кожаных кресел. Бакстон опустился, положил папку на колени, и выжидающе посмотрел сначала на шефа, потом на Брауна.
Возникшую паузу нарушил Браун. Грузно повернувшись в кресле в сторону своего недавнего коллеги, он посмотрел на него в упор и глухо кашлянул в кулак.
-Вот что, Фил, - сказал он,- ты сегодня летишь в Пакистан.
Бакстон от неожиданного известия едва не поперхнулся. С трудом, проглотив неизвестно откуда появившийся кромок в горле, он недоуменно уставился на шефа.
Тот пожал плечами, и, кивнув на Брауна, показывая, что все, о чем пойдет речь, исходит не от него, пробормотал: « Я знаю, Фил, ты хочешь сказать, что это не твой регион, а Пола. Ты же знаешь, что в недавней поездке по лагерям афганских моджахедов в Пакистане, тот прихватил гепатит и сейчас в госпитале. Ты уже работаешь за него... Беседуешь с русскими парнями...».
-Не держи зла на Фреда, Фил. Это моя инициатива. Ты тот парень, на которого можно положиться, - Браун снова кашлянул в кулак. - Буквально, только вчера в одном из лагерей русские пленные парни взорвали склад с боеприпасами, а с ним себя и еще кучу людей с собой прихватили. На складе было много «Стингеров», а ты знаешь, что это такое... Самолет через пару часов... Резидент в Пешеваре уже предупрежден. Летишь под прикрытием фирмы, делающей эти чертовы стингеры. От тебя требуется объективная информация.
(Продолжение следует)
