«Серые волки». Часть 1. В ожидании грозы

Предисловие

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 1. Малая родина

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 2. Зорька

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 3. Земля крестьянам, а власть кому?

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 4. Заветы отца

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 5. Высокое поручение

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 6. Бригадные собрания

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 7. Горячая страда

Вскоре после отъезда взрывников у нас произошло несколько чрезвычайных происшествий, которые свидетельствовали о быстром приближении фронта к нашему району.

Как-то, к концу рабочего дня в поселке Белгород появилась группа военнослужащих Красной Армии, среди которых были командиры и солдаты. Один из них с петлицами майора (две шпалы), другой в звании лейтенанта, остальные - сержант и солдаты.

Меня несколько удивило появление этих военных у нас в поселке. Конечно, по радио передавали известия, которые, к сожалению, ничем хорошим нас не радовали, но фронт еще до нас не дошел. Двое из наших гостей начали расспрашивать сельчан об их жизни, отношении к войне, а также интересовались нашей связью с сельсоветом и районным начальством. Но об установлении телефонной связи сельчане еще ничего не знали - по вечерам на виду у всех линия работала как радиотрансляция.

Гостей спросили, какими ветрами их занесло в нашу глухомань. Никаких военных объектов и важных дорог у нас не было, за исключением строящегося в двух-трех километрах военного аэродрома, на который пока только приземлялись легкие самолеты. Этот аэродром уже подвергся нападению вражеской авиации.

В ответ военные ответили, что выполняют спецзадание командования по приобретению у местных жителей свежих продуктов питания: сливочного масла, сала, яиц, копченого мяса, меда, хлеба, овощей и фруктов. Причем за все продукты они обещали хорошо заплатить.

Такое предложение о покупке продуктов, да еще за очень хорошую цену, мне показалось довольно странным. Ведь их группа должна состоять где-то на довольствии. Я также невольно обратил внимание на поведение остальных членов группы, которые отмалчивались, пока мы разговаривали с двумя их представителями. Кроме того, в действиях этих молчунов стала проявляться какая-то нервозность, когда к ним стали приставать с расспросами наши вездесущие и любознательные мальчишки.

Да и выглядели военные как-то необычно в одетой на них форме. Складывалось впечатление, что под этой формой у них были еще какие-то утеплители или что-то другое. После общения с этими гостями у меня появилось ощущение какой-то тревоги. Многое в их действиях было подозрительно. Чтобы побыстрее закончить эту встречу я, переговорив на ходу с некоторыми женщинами, сказал майору, что нужные для них продукты надо еще приготовить - испечь хлеб, собрать яйца, сделать масло и сыр. На все это потребуется время. Так что следующая наша встреча может состояться не раньше, чем через два дня в то же время.

После ухода наших «покупателей» я еще раз мысленно «прокрутил» свои сомнения. От этого, однако, они не только не рассеялись, но еще больше укрепились. Что-то здесь было не так.

У мальчишек спросил, о чем они разговаривали с военными, какие задавали им вопросы, и что те на них отвечали. Создавалось такое впечатление, что кроме двух разговорчивых из группы остальные русский язык просто не понимали. Не произнося ни слова в ответ, на вопросы они лишь пожимали плечами, да разводили руками.

Помня наставления Суслина о возможном появлении незнакомцев, я решил немедля связаться с райцентром по телефону. Пусть они разбираются с этими вояками. Нам же такая задача не по плечу - у нас и своих забот хватает.

В вечернее время проблем со связью не было. Я попросил навлинских связистов срочно соединить меня с Суслиным или Мирошиным по весьма важному и срочному делу.

Через несколько минут у телефона оказался секретарь райкома Суслин. Коротко объяснив ситуацию, я поделился с ним своими подозрениями и попросил помочь нам разобраться с этими «голодающими» военными.

На следующий день ранним утром из райцентра прибыла спецгруппа. Ее бойцы были хорошо проинформированы о сути дела и приняли на себя все хлопоты по данному делу. Руководитель группы попросил меня ни во что не вмешиваться и порекомендовал не собирать людей на площадке даже для прослушивания последних известий.

Ко мне у него была только единственная просьба:

«Пусть две-три женщины с обещанными продуктами выйдут в установленное время. Но их надо осторожно, не раскрывая сути дела, предупредить, чтобы они после передачи продуктов и расчета тут же ушли с площадки».

Такая работа нами была проделана. Колхозники трудились на различных участках своим чередом.

Бойцы спецгруппы задержания, одетые в обычную гражданскую форму, обладали достаточным временем, чтобы осмотреться, устроить засаду и произвести задержание непрошенных гостей, как только те появятся за продуктами.

По информации очевидцев, сопротивления незнакомцы практически не оказали (или не смогли оказать). При себе они могли иметь только пистолеты. Жители двух близлежащих домов слышали несколько негромких, очевидно, пистолетных выстрелов.

Пришедшие из района две спецмашины забрали задержанных, их имущество и вместе с ликвидаторами направились в райцентр. Имущества же у этих вояк было не мало: парашюты, взрывчатка, радиостанция, оружие. Кто конкретно были эти люди, мы в то время так и не узнали.

Только впоследствии на одном из совещаний в райцентре начальник НКВД района сообщил, что в поселке Белгород с помощью населения грамотно было организовано задержание диверсионной группы противника.

Услышав такое сообщение, я обратился к нему с просьбой поделиться со мной деталями о целях и задачах этой группы. Он ответил, что об этом не стоит ни с кем говорить, но поскольку я в числе главных действующих лиц, то он мне может сообщить следующее:

«Группа состояла из восьми человек. К народу выходили шестеро, а двое находились в засаде, вооруженные автоматами. Все были хорошо вооружены и экипированы. В группе были люди разной национальности. В форме майора Красной Армии был эмигрант, бывший офицер царской армии. В форме лейтенанта - добровольно сдавшийся в плен из рядов Красной Армии. Остальные были немцы, в том числе выходцы из республик Прибалтики. В их планы входили разведка и наведение немецкой авиации на строящийся аэродром, а также железнодорожные и другие объекты».

В конце нашего разговора он сказал:

«Смотрите теперь за всем очень внимательно. В связи с продвижением фронта на Восток, немцы все больше проявляют активности, засылая к нам в тыл своих разведчиков и диверсантов».

На мой вопрос, почему они занялись закупкой продуктов, на чем, собственно и погорели, ответ гласил, что при себе они имели мало запасов питания:

«Основная их масса была в специальной упаковке, которую по каким-то причинам либо не сбросили, либо они ее не смогли найти. Немцы же привыкли питаться регулярно и не чем попало. Советскими деньгами они были обеспечены в достатке. Ведь на оккупированных территориях к ним в руки попали немало банков и воинских касс. Но при контактах с нашим населением они совершили ряд грубых ошибок, непростительных для специалистов такого рода. А для разведчика даже самая малейшая оплошность может привести к провалу операции, а то и к гибели».

Через несколько дней после этих событий произошло и второе знаменательное происшествие.

Я под вечер возвращался с дальних полей по обочине одной из наших дебрей, заросшей кустарником и мелколесьем. Здесь при желании можно было спрятать как минимум дивизию со всеми ее тылами и обозами. Конь шел размеренным шагом. Результатом поездки я остался, в основном, доволен - работы на многих участках заметно оживились. Никаких тревожных ощущений или предчувствий у меня не наблюдалось. Кругом в это сумеречное время стояла умиротворяющая тишина, как будто и войны нигде не существовало. Можно было спокойно обдумать неотложные дела на завтра, с благодарностью провожая уходящий в историю плодотворный летний день.

Отзвуки войны до нас еще почти не доходили, так как наши поселки были расположены в удалении от железных и больших шоссейных дорог. Иногда правда, на сравнительно небольшой высоте проходили стаи вражеских самолетов, но бомбить у нас было нечего.

Вся ночная обстановка располагала к расслабленности и миросозерцанию. Но такое мое радужное состояние продолжалось недолго. Вороной вдруг вздрогнул, и дрожь пробежала по всему его телу. Он стал прядать ушами и отступать в сторону от тропинки, по которой мы двигались. Я насторожился - очевидно, что его взволновало что-то серьезное. Ведь мой конь был не из трусливых.

Вынув из внутреннего кармана отцовский револьвер, я взвел курок и ногами понудил Вороного двигаться вперед.

Неожиданно, через несколько шагов навстречу нам из кустов по одиночке выскочили два человека, одетых в военную форму. Один схватил Вороного под уздцы, а другой, с правой стороны, вцепился в мою ногу и стремя, пытаясь вытолкнуть меня из седла. В правой руке он держал автомат, ствол которого был направлен мне в голову.

Я интуитивно схватил левой рукой конец ствола, с силой отвел его в сторону, а правой рукой нажал на спусковой крючок револьвера, выпустив две пули в голову нападавшего. Очевидно, в этот момент и он нажал на спуск автомата. Прозвучала короткая очередь, и пули пронеслись вблизи моего лица, обдав его пороховой гарью.

Пули, выпущенные мною из револьвера, сделали свое дело. Рука противника, державшая автомат, ослабла, и оружие оказалось в моей левой руке, державшей его мертвой хваткой.

Второй из нападавших в это время схватил Вороного под уздцы и стал тянуть его на себя. Но конь, вероятно от неожиданности, и потому, что не любил, чтобы кто-то, кроме меня, брал его под уздцы, резко приподнял голову вместе с налетчиком и тут же мгновенно опустил его на землю. Тот сел на колени, но уздечку из рук не выпустил. Судя по всему, он находился в шоковом состоянии, потрясенный всем случившимся с ним и его коллегой.

Воспользовавшись моментом, я тут же выпустил в него две или три пули из револьвера, дернул уздечку, которая выпала из его ослабевших рук, припал к седлу и пришпорил Вороного, надеясь подальше уйти от места боя.

У меня мелькнула мысль, что налетчиков может быть больше, и часть из них могла находиться в засаде. И действительно, когда мы ушли от этого места вперед метров на пятьдесят, по нам с Вороным вдогонку хлестанула довольно продолжительная автоматная очередь.

Заметного ущерба, на первый взгляд, она нам не принесла. В горячке боя и в том напряженном состоянии, в котором мы с Вороным находились, полученные нами легкие ранения не проявили себя в острой форме. Очевидно, что нам помогли быстро сгущавшиеся сумерки и росшие вдоль тропы деревья и кустарники, которые помешали прицельной стрельбе по движущейся цели. Только уже в конце пути я почувствовал боль в левой руке ниже плеча. Вороной же особого беспокойства не проявлял.

Нигде не останавливаясь, я прискакал к своему дому, спешился и осмотрел Вороного. У него на крупу с моей стороны оказалась довольно продолжительная подкожная пулевая рана. Пуля, которая прошла по кожей Вороного, в конце невольно изменила направление своего движения и вошла в плотную массу мышцы коня. Но сила ее движения была уже на исходе, и глубоко в слой мускула она не проникла.

Это облегчало положение. Острым ножом без особого труда я разрезал в нужном месте мышечные волокна и изъял из раны непрошенную гостью, выпущенную из немецкого автомата. Рана была быстро продезинфицирована спиртом и присыпана стрептоцидом.

Чувствовалось, что Вороному вся эта процедура была не по нутру, но он терпеливо все вынес, а в конце операции даже положил свою голову мне на плечо, возможно в знак благодарности. Никогда раньше он этого не делал.

Я, в свою очередь, поблагодарил его за выдержку и разумное поведение. Приласкал его, погладил по морде, холке и груди. Добавил при этом:

«Рана твоя пустяковая, скоро заживет, и мы с тобой по прежнему будем скакать по полям и лугам».

Кони по своей природе очень умные животные. Они служат человеку верой и правдой, тонко чувствуют настроение своего хозяина и нуждаются, образно говоря, в ответной оценке своих действий.

Наконец, я угостил своего друга и спасителя душистой горбушкой хлеба, напоил его из ведра ключевой водой и попросил соседского мальчишку отвести его в табун для ночной пастьбы.

Мое нервное и физическое напряжение начало постепенно спадать. И только после этого я почувствовал, что у меня самого мокрая рубашка с левой стороны, и ощущается какая-то тупая боль ниже плечевого сустава левой руки. Картина прояснилась, когда я разделся. Пуля из автомата основательно прикоснулась к коже ниже левого плеча. Она как-бы рикошетом прошла под кожей семь-восемь сантиметров и вышла наружу. Конечно, куртка и рубашка были выведены из строя, но мне, откровенно говоря, здорово повезло.

Своими силами я сделал обеззараживание, перевязку, выпил горячего чаю с отваром из трав. Немного успокоился и только после этого стал звонить в район.

Связь в это время была быстрой, и я опять попросил к аппарату секретаря райкома Суслина. У него шло какое-то совещание, и меня попросили перезвонить часа через два. Однако, после того как я сослался на чрезвычайные боевые обстоятельства, меня тут же соединили, предупредив о коротком разговоре.

Представившись, я тут же изложил суть дела и свои соображения. То, что это были вражеские диверсанты, у меня не вызывало сомнений. Двоих из них я по крайней мере серьезно ранил, но их могло быть значительно больше. Я высказал свое мнение о том, что рано утром надо бы начать облаву, пока диверсанты не ушли в другое место. Для этого потребуется не менее взвода солдат и пара служебных собак с проводниками. Местность очень сложная: много оврагов и зарослей.

Суслин поинтересовался:

«А как твоя рана?»

Я ответил, что ничего серьезного, меры приняты. Но в операции должен участвовать и медработник. Стрельба будет обязательно. Договорились, что утром я встречу группу захвата и препровожу их к месту событий.

Суслин поблагодарил меня и пожелал быстрее выздоравливать:

«Ты, Владимир, не только успешно приступил к делам в своем колхозе, но уже и начал войну с захватчиками. При этом не с простыми солдатами, а со специально подготовленными людьми, среди которых есть и офицеры Вермахта в немалых чинах».

На том наш разговор был закончен. Мама все это время находилась в соседней комнате с младшими детьми. Думаю, что она слышала мой разговор по телефону.

Выйдя из комнаты, она приблизилась ко мне, прикоснулась к перевязанной руке и с тревогой в голосе спросила:

«Расскажи-ка мне, сынок, что случилось, в какую ты еще передрягу попал? Что с рукой?»

Что-то выдумывать мне было ни к чему. Все станет со временем известно, а веры тебе уже не будет. Кратко я поведал маме о происшествии, чем все закончилось и о роли Вороного в моем спасении.

Мама похвалила Вороного, отметив, что недаром я с ним столько возился. Сказала, чтобы я никогда не обижал его - это умный и надежный конь.

«А тебе, сынок, выскажу одно пожелание: ты очень нужен сейчас и нам, и всему колхозу. Будь осторожен, береги себя. Хватит тебе по ночам разъезжать по опасным местам. Управляйся днем. Господь милостив и спас тебя от верной смерти. Помни об этом и никогда не хули Всевышнего и Его Святых. А рана тебе дана на память об этом».

Я пообещал маме быть более осмотрительным и возвращаться домой, по возможности, засветло, избегая дорог вблизи перелесков и оврагов. Оружия для защиты у меня теперь достаточно и держать я его буду при себе наготове.

Наконец заверил маму, что со мной будет все в порядке и не надо об этом так переживать. Что я еще мог ей сказать?

На следующее утро, как мы и условились с Суслиным, я встретил ликвидаторов и посвятил их в курс дела. Сообщил, что двое диверсантов вряд ли могут оказать серьезное сопротивление - они либо убиты, либо тяжело ранены мною из нагана.

Тут же мне задали вопрос:

«А откуда у тебя, парень, наган?»

Я ответил, что нашел его, и он таким образом мне очень пригодился.

Соблюдая необходимые меры предосторожности, наша группа под командованием капитана (в ее состав входили два лейтенанта, сержанты, ефрейторы и рядовые) прибыла к месту боя.

Служебные собаки быстро взяли след противника, и через некоторое время послышался их лай и автоматные очереди. Учитывая довольно сложные условия, операция по обезвреживанию диверсантов затянулась на несколько часов.

Наконец, перепачканные в глине, уставшие и взмокшие бойцы стали выходить из оврагов. Они были основательно нагружены. В кучу складывали мешки с боеприпасами и взрывчаткой, автоматы, парашюты, продукты питания, радиостанцию.

Как выяснилось, один из двух раненных мною диверсантов вскоре скончался, а другого пристрелили свои же. Обоих закопали где-то в овраге.

Всего предстало перед нами шесть здоровых головорезов, одетых в форму командиров и бойцов Красной Армии. Вид у них был довольно помятый. Трое получили ранения и повреждения конечностей во время облавы. Все, однако, держались довольно самоуверенно и даже нагло. Ведь война для них складывалась удачно, они привыкли к легким победам и еще не испытали на своей шкуре всех ответных «прелестей» на нашей земле.

На вопросы эти бугаи отвечали как бы нехотя, а порой даже игнорировали их. Свое пленение считали временным, рассчитывая на скорое освобождение наступающими войсками. Тем, кто их задержал и смертельно ранил двух членов группы, грозили тяжкими наказаниями.

И только после того, как с нашей стороны прозвучало предупреждение о том, что как диверсантов мы их можем расстрелять на месте, если они не будут отвечать на поставленные вопросы, обстановка сразу изменилась - поняли, что лучше стать пленными, чем героически павшими.

На вопрос, почему они не ушли за ночь в другое, более безопасное место, старший в группе (офицер) ответил, что они рассчитывали на нашу медлительность, отсутствие связи и невозможность серьезного противодействия их группе.

Главная же причина была в том, что не был решен вопрос с транспортировкой раненного при неудачном приземлении радиста. Группа должна была проводить диверсионные действия по радионаводке. Других, знающих радиодело, среди них не было. Поэтому им нужна была лошадь. И они решили отобрать ее у проезжавшего мимо по краю оврага подростка. Эту операцию поручили провести двум опытным членам группы, но они допустили грубый просчет. Всадник оказался не только вооруженным, но и готовым к такой стычке. Эти двое, из-за своей самонадеянности, поплатились жизнью. Так, решение захватить оседланного коня у внешне безоружного всадника сыграло с ними злую шутку.

На вопрос, что они намеревались сделать с захваченным всадником, был получен короткий ответ:

«Он должен был быть допрошен и уничтожен».

По прибытии в поселок Перекоп бойцы группы задержания привели в порядок свой внешний вид, Легкораненым была оказана медицинская помощь. Медик, осмотрев мою рану, отметил, что все было сделало правильно и оставил мне перевязочные материалы, дав при этом несколько советов по ее скорейшему заживлению.

Капитан, получив информацию о том, что руководители района знают о моем оружии, а также, что это уже вторая группа диверсантов, обезвреженная за короткое время на нашей территории, успокоился и отстал от меня.

После обеда, данного в честь наших «чистильщиков», они отправились обратно в поселок Навля, прихватив с собой изрядную добычу, состоящую из шести здоровых диверсантов, а также их вооружения и снаряжения.

Такое неординарное событие - мое ранение, облава, стрельба и, наконец, диверсанты при «полном параде» привлекло на этот раз внимание всего поселка. После отъезда наших гостей с их добычей на меня посыпались десятки вопросов.

Дело в том, что вдоль упомянутого оврага, на некотором расстоянии от его края, простирались посевные площади с зерновыми культурами, которые предстояло еще убирать в ближайшие дни. И вот появились заявления: «Там опасно, стреляют и убивают, на уборку не пойдем». Пришлось провести немалую работу, а для успокоения участников уборки снабдить их охотничьими ружьями.

Так что волею случая или милостью Божией (называйте, как хотите) мне удалось уцелеть, отделавшись всего несерьезной раной. Мысленно я поблагодарил отца за то, что он, перед уходом на фронт, снабдил меня спасительным оружием, пролежавшем в земле без действия почти 25 лет.

Казалось бы, такое утверждение звучит несколько кощунственно, но ведь жизненные ситуации сплошь и рядом выглядят порой и острее, и необычнее, чем придуманные истории.

Очень часто человек многого из необычного (например, в природе) не замечает, проходит мимо.

Неужели людям так безразлично то, что происходит с ними самими, в природе, в обществе? Однозначного ответа на это нет, но, по всей видимости, многие люди привыкают питаться той «жвачкой», приготовленной для них специалистами из средств массовой информации, которые часто выполняют специальные задания, направленные на «промывку мозгов», а точнее оболванивание народа.

Такие люди живут по слепленным для них шаблонам и ожидают от остальных членов общества такого же поведения. Все, что выходит за рамки «общепринятого» им не по нутру и встречается их насмешкой и недоверием. В чрезвычайных же обстоятельствах они часто теряют голову и поступают безрассудно.

Для себя же я сделал совершенно конкретные выводы о ведении ближнего боя в конном строю. Ведь одно дело идти в наступление с обнаженной шашкой, а другое - с подготовленным к бою автоматом.

Возник у меня и такой вопрос: почему один из диверсантов обеими руками держал коня за уздечку, а не подстраховал первого своим оружием? Объяснение этому было одно: им нужен был конь, и они хотели добыть его без шума. В случае выстрелов конь мог бы рвануться вперед, а это не входило в их расчеты.

Но в стычке я был один против двоих. Другой нападавший мог бы иметь в руках направленный на меня пистолет или автомат. Что тогда? Из этого следовал вывод - надо научиться действовать двумя пистолетами, стреляя одновременно прицельно с обеих рук. Надо будет попробовать. Оружие имеется, да и боеприпасов достаточно.

Такие выводы помогали мне осмыслить будущие условия войны, полные неожиданностей. Я пытался предвидеть любую напасть, чтобы в случае необходимости достойно ее встретить и избежать пагубных последствий из-за отсутствия собранности. Пришло также на ум предсказание отца о том, что творя или защищая правое дело, я буду иметь поддержку Всевышнего. Думаю, что в этом случае не обошлось без поддержки незримых сил. Верил я в это предсказание пока неосознанно, но впоследствии убеждался в нем не один раз. Ведь в будущем мною предпринимались довольно сложные, а порой даже весьма рискованные боевые операции, закончившиеся успешно с минимальными потерями (или совсем без потерь) с нашей стороны.