«Серые волки». Часть 1. В ожидании грозы

Предисловие

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 1.  Малая родина

Часть 1. В ожидании грозы. Глава 2. Зорька

Товарищ Сталин!

Дай ответ,

Чтоб люди зря не спорили:

Конец предвидится аль нет

Всей этой суетории?

И жизнь - на слом,

И все на слом -

Под корень, подчистую.

А что к хорошему идем,

Так я не протестую.

А.T. Твардовский, «Страна Муравия»

В настоящее время многие историки указывают, что в довоенные годы в планировании экономики страны были допущены сильные перегибы в сторону развития промышленности в ущерб сельскому хозяйству и благосостоянию крестьян. Хорошо известно, что сельская жизнь в СССР средствами пропаганды представлялась состоящей из сплошных побед и достижений. Поэтому в этой главе мне хотелось бы отдельно коснуться некоторых сторон предвоенной жизни крестьян на примере моего родного колхоза. Ведь без понимания сути этих вопросов трудно понять, почему некоторая часть русского народа приветствовала в начале войны падение советской власти на оккупированных немцами территориях.  

Прежде всего, необходимо обратить внимание на существовавший тогда низкий уровень организации и учета труда колхозников. За выход на работу бригадир ставил в ведомость трудодень (а то и того меньше), невзирая на качество труда и его результаты. Реальные затраты времени при оценке труда часто не учитывались. Положение также усугублялось тем, что до конца года люди не знали: каким будет вознаграждение за их труд. Оплата труда производилась только после того, как уборочная страда была закончена. И вот тут, пожалуй, было самое интересное, но довольно непривлекательное зрелище для колхозников. Дело в том, что далеко не весь оставшийся от госзаготовок урожай подлежал распределению по трудодням. Надо было еще посеять озимые культуры, в обязательном порядке создать страховой, семенной, фуражный и другие фонды. Колхоз обязан был иметь резерв зерновых и крупяных культур на тот случай, если до конца текущего и начала будущего года государству потребуется дополнительное к госпоставкам зерно. Наконец, вычисляли остаток и делили его на количество трудодней. Так определяли, что же причитается колхознику за год его трудовой деятельности.

Понятно, что если год удавался урожайным, то было что делить и распределять. Но в средней полосе России были и такие годы, которые не баловали хорошей погодой. Количество же труда по обработке земли и уходом за посевами оставалось тем же. В результате, в конце такого года и распределять-то было нечего. Однако, от госпоставок и создания различных фондов колхозы не освобождались. Все это создавало огромные трудности для колхозников, часто не обеспечивая даже прожиточного минимума для семьи до урожая следующего года. Вся надежда была только на свой приусадебный участок.

Продовольствие можно было закупать и на стороне, но для этого нужны были деньги. Поэтому мужчины в межсезонье отправлялись на разные работы (например, лесозаготовки), где нужна была малоквалифицированная рабочая сила. Оплата труда там была невысокая, но другого способа выжить часто не было. Для сравнения, трудящиеся в промышленности и сфере услуг даже в самой захудалой конторе получали фиксированную зарплату (хотя, может и небольшую) два раза в месяц. Это давало возможность планировать бюджет семьи: обеспечивать ее продовольствием, а также покупать в магазинах необходимые товары по нормированной системе. Крестьяне же были лишены этого права. Правда, иногда можно было что-то купить в магазинах из одежды, обуви и тканей за сданные продукты: яйца, овечью шерсть, мясо, мед.

Что и говорить - картина вырисовывалась непривлекательная. Можно было целый год трудиться на полях, лугах, фермах (часто всей семьей), а на достойное содержание своих родных и близких не заработать. Многое делалось без учета природно-климатических условиях, по принципу: «Раз мы этого хотим, значит так оно и будет». Такие решения всегда оканчивались крупными потерями и разочарованием людей в результатах своего труда.

Так, кому-то наверху вздумалось внедрить у нас в севооборот пшеницу. Доказывали, что она очень продуктивна и содержит больше клейковины, чем рожь. Колхозы получили указание по высокой цене закупить семена и их посеять, сократив посевы ржи. Посеять посеяли, а вот убирать практически оказалось нечего. Новосел урожая не дал. Между тем, на соседних участках колосья ржи под тяжестью зерен гнулись к земле. Оказалось, что этот сорт пшеницы был завезен с юга. Лишь через несколько лет были подобраны подходящие для наших условий (земли и климата) сорта озимой и яровой пшеницы. Но за это время колхозы понесли значительные убытки.

Однако и этот эксперимент ничему не научил управленцев. Вдруг им вздумалось выращивать у нас других выходцев из Средней Азии, а именно культуры, дающие масличные семена со стеблями из волокнистых материалов, таких как, кендырь и кунжут. Этих «южан» заставили посеять за счет сокращения основных крупяных культур: гречихи, проса, ячменя, а также конопли и льна. Кстати, последние две культуры давали у нас устойчивые урожаи, а из их семян получали превосходные масла, широко используемые в пищевой, фармацевтической и авиационной промышленности. Что касается самих льняных волокон, то они применялись для производства всевозможных крепких веревок и канатов (для швартовки морских и речных судов), а также изготовления специальных тканей и изделий. Эти изделия пользовались большим спросом и на зарубежных рынках.

И что же? Закупили и посеяли дорогие семяна этих «южан». Но они оказались довольно капризными -  не только плохо взошли, но и изменили не в лучшую сторону свои природные качества. И снова колхоз понес большие убытки. Пострадало производство гречихи - культуры, которая обладает многими ценными диетическими и производственными качествами (она не прихотлива, отлично борется с сорняками и является отличным медоносом). Но особенно болезненно отнеслись колхозники (и прежде всего домохозяйки) к сокращению посевов льна. При отсутствии у них возможности приобретать ткани в магазинах, они в домашних условиях кустарным образом производили из льна волокна, широко используемые в крестьянском быту для пошива одежды, белья и производства мешкотары для зерновых. 

И на весь этот произвол жаловаться было некому. Все, вроде бы, делалось из благих побуждений. Но власть имеющие не хотели прислушиваться к голосам крестьян, среди которых было немало мудрых земледельцев. Более того, скептиков публично называли «ретроградами», «консерваторами». Все директивы исходили напрямую от партийных и советских органов и имели обязательный характер.

Большой вред колхозникам приносила и «показуха» - надуманные виды соревнования. Так, неожиданно колхоз получает из района указание - приступить к обработке земли. А земля не готова к этому после зимнего отдыха. Но приказ есть приказ. Выводят в поля почвообрабатывающую технику, хотя перед этим несколько дней подряд стояла ненастная погода. Люди, лошади, плуги вязнут в грязи даже на проселочных дорогах. Какая может быть пахота в поле?! Не только люди, но даже и лошади быстро теряют силы. Далее, за командой «пахать» вскоре следует приказ «немедленно приступить к посеву зерновых». Где-то там наверху сложилось мнение, что чем раньше посеешь, тем выше будет урожай. Но это суждение опровергалось многовековым опытом земледельцев. (Правда, существовала крестьянская поговорка в отношении посева овса: «Бросай меня в грязь, вырасту как князь!» Но овес не играл важной роли в посевах зерновых.)

Крестьянин же определял готовность земли к принятию семян так: брал горсть земли в руку, сжимал ее крепко и смотрел на результат. Если после этого земля рассыпалась, значит она готова к посеву. В случае же образования комка-монолита надо было еще ждать. Интересен был подход крестьян также к посадке картофеля и посеву ряда овощных культур. Смотрели так - если лист березы уже достигал размера существовавшей в то время копейки, то начинался массовый посев этих культур. И урожаи при этом, как правило, были стабильными. Правильное соблюдение правил землепользования давало возможность крестьянам получать урожаи (в расчете на квадратный метр) на своих участках в несколько раз выше, чем на колхозных полях.

Аналогичные ситуации возникали и в период жатвы и обмолота зерновых, уборки лугов. Вошло в моду устраивать, например, «красные обозы» с зерном. А зерно в них было только что обмолоченное и плохо подготовленное для сдачи в счет госпоставок. На всевозможных траспортных средствах, нагруженных мешками с зерном, должны были восседать люди с красными флагами и транспарантами в руках. От них требовалось быть празднично одетыми, изображать радость и довольство, петь веселые песни, восхваляющие такую жизнь. Еще до прибытия в заготпункту выстраивалась огромная, многокилометровая очередь. Ведь к этому действу одновременно были привлечены все колхозы района. Наконец, через несколько часов ожидания, добрались-таки до весов приемного пункта. Взвесили зерно, вроде бы все должно быть в порядке.

Но не тут-то было. На приемном пункте свои правила. Здесь проверяют зерно на зрелость, влажность, засоренность, клейковину и прочие показатели. В конечном итоге, сдатчику выдают документ о приеме от него (скажем) не 6 тонн пшеницы или ржы, а всего лишь 2,5 тонны. Песни и пляски прекращаются, люди приуныли. Но жаловаться некому. У каждого руководителя своя цель. Наверх идет победная реляция о том, что колхозы с первого обмолота сдали государству определенное количество зерна. Тот факт, что это зерно не пригодно для длительного хранения, помола и выпечки из него хлеба, никого не интересовало. Все расходы и убытки в результате этих шумных «рекламных» кампаний принимали на себя колхозы. Председателям колхозов по этому поводу приказывалось молчать, а сами колхозники остерегались высказывать свои мнения, хотя люди наглядно видели, во что превращается их нелегкий труд.  

Отдельно хочется сказать о многочисленных государственных налогах и поборах с крестьян. В отличие от рабочих и служащих, у которых подоходный налог взимался с зарплаты, крестьянам приходилось платить разнообразные налоги по любому поводу. Это были подушные самообложения, налоги на строения, на приусадебный участок, благоустройство дорог, развитие культуры, за водоснабжение, домашних животных и птицу. Правда не было еще налога на воздух, которым дышит человек и дым из печной трубы. Но это, очевидно, был резерв для будущего.

Более того, хотя с крестьян взимали дорожный налог, ни одна организация их строительством и благоустройством в наших краях не занималась. Всевозможные рытвины, промоины и ухабы на дорогах крестьяне устраняли своими силами. Сложнее было с дорогами за пределами колхозных владений.

Трудно было также понять смысл налога за пользование водой. О водопроводе люди не имели понятия. Колодцы для забора воды селяне строили своими силами и сами же поддерживали их в рабочем состоянии. Получалось, что за дар Божий - воду, где государство не прикладывало никаких усилий, людей обкладывали налогом.

Налог на развитие культуры (его нередко называли «культурным») вызывал особый интерес и критику. Постоянно объявлялись поборы на различные займы, а также содержание общественных организаций, как отечественных, так и зарубежных. Этот налог отрывал немалую сумму с каждой семьи. Но куда шли эти деньги и что люди имели из культурных достижений по месту жительства? Очень трудно ответить на этот вопрос. Ни село, ни поселки в нашей местности не имели ни электричества, ни водопровода, ни радио, ни библиотек и клубов.

Правда какие-то массовые мероприятия в селе, в связи с заезжими пропагандистами, проводились в полуразрушенном здании церкви, построенной превосходными мастерами еще в середине 17-го века. Храм разрушили, разграбили, огромные колокола отправили на переплавку, но часть его все-таки сохранилась. Здесь-то и проводились «культурные» мероприятия: выслушивали заезжих краснобаев, да иногда показывали кино. Во время сеанса люди вынуждены были стоять, так как ни стульев, ни скамеек не было. Это же ведь была церковь, а не клуб.

Скажем больше того. В селе Соколово, где насчитывалось более 500 домов, в неказистом старом деревянном здании функционировала лишь семилетняя школа. В прилегающих селах и деревнях этого сельсовета существовали в лучшем случае школы лишь с обучением до 3-4 классов. В наших двух поселках вообще никаких школ не было. Поэтому подавляющая часть населения зрелого возраста была малограмотной или вообще неграмотной, так что вместо росписи на документах ставили лишь крестики. И это в стране «победившего социализма», о котором непрерывно трубили на всех перекрестках?! Все походы в Соколовскую школу (3,5 км в одну сторону) я испытал на себе в течение семи лет. Особенно доставалось в период весеннего паводка, когда приходилось преодолевать потоки холодных весенних вод, из которых иногда выбирались по пояс мокрыми. После такой процедуры надо было идти на занятия. В результате простудных заболеваний было в достатке (однако, и закалку организм приобретал). 

Но пожалуй самое удивительное состояло в том, что хотя доходы крестьяне получали продуктами питания только в конце года, налоги с них требовали уплачивать равномерно в течении года! И платили. За счет чего же? Главным образом, за счет своих подсобных хозяйств и отхожего промысла. Об отхожем промысле уже говорилось. Стоит подробно обсудить и личные подсобные хозяйства. Каждая семья старалась иметь у своего подворья приусадебный участок, где возделывался картофель, выращивались овощи, и, возможно, росли плодовые деревья и ягодные кустарники. Нередко здесь засевали зерновые и крупяные культуры. Хозяйственные и трудолюбивые домохозяева заводили пчел, кроликов, гусей, уток и других домашних животных. Так вот, эти приусадебные участки во многих случаях были основными поставщиками продукции для личного потребления и реализации на так называемых «колхозных рынках». Отсюда деньги для оплаты налогов.

Ведение подсобного хозяйства в крестьянской семье требовало постоянной, круглосуточной заботы и приложения значительных физических усилий всей семьи. Колхозники тратили на него все время своего отдыха, а престарелые и несовершеннолетние трудились здесь в меру своих сил. И не потому, что у людей была какая-то страстная, неодержимая тяга к земле и некуда было девать силы (после работы в общественном производстве), а главным образом из-за отсутствия у них уверенности и надежды на обеспечение своих семей продуктами питания за счет колхоза. Ведь голодные годы послереволюционного периода многому научили.

Со своей стороны, государство довольно ловко использовало эту невольную тягу крестьян к дополнительному труду и не обходило его своим пристальным вниманием, пытаясь максимально использовать и эту возможность для увеличения своих доходов. Все животные и птица учитывались поголовно, и с них взимался налог в натуральной форме или в денежном выражении. Так, имеющим корову надо было бесплатно сдать государству несколько сот литров молока определенной жирности или сливочного масла. Между тем, каждый колхоз содержал крупную молочно-товарную ферму, которая ежедневно поставляла на завод тысячи литров молока. Не оставляли власти в стороне и домашнюю птицу. За содержание кур надо было сдавать десятки яиц и саму птицу на заготпункты. С гусей треовали пух, перо, мясо. Пожалуй только голуби и кролики оставались свободными от налогов.

Особенно болезненно относились крестьяне к налогам на безобидных овец, что выражалось в обязательной сдаче не только их мяса, но шерсти и шкуры. Этих животных, однако, держали не столько из-за получения от них мяса, сколько как раз из интереса получить шерсть и шкуру, из которой крестьянами выделывалась овчина для пошива верхней зимней одежды. Кроме того, шерсть шла на изготовление кустарным образом теплых вещей. Ведь морозы у нас часто переваливали за 30 градусов холода. Необычайно сложно было с домашними животными в конце зимы, до их выпаса весною. К этому времени почти все виды кормов (в том числе и малопродуктивные) заканчивались, и крестьянам даже приходилось снимать старую солому  крыш своих домов, а также использовать ветки деревьев, чтобы как-то спасти свою живность. Больше всего проявлялось заботы о корове, которая считалась кормилицей, особенно в многодетных семьях. Существовала такая поговорка: «Если корова во дворе, обед будет на столе».

Казалось бы, что при наличии у колхоза больших площадей высокопродуктивных лугов обеспечить общественные и личные хозяйства сеном не должно было быть трудным делом. Но на самом деле все было по другому. Прежде всего, надо иметь в виду, что на уборке лугов преобладал ручной труд. И труд довольно изнурительный, особенно косьба. Нередко часть лугов оставалась неубранной. Кроме того, основная масса сена, причем обязательно высокого качества, подлежала сдаче на те же заготпункты для отправки в другие районы страны. Вот и получалось, что сена производили много, а своих животных кормить было нечем. Как говорится в народе, «сапожник без сапог». Сено, поставленное государству, прежде всего, обеспечивало огромный табун лошадей, находившихся в армии (более 800 тыс. голов). Туда же шли и кормовые культуры (овес, ячмень). Ведь армейских лошадей надо было добротно кормить, чтобы на них можно было идти в бой, а также перевозить орудия и боеприпасы. Кроме того, в Красной Армии считалось, что самая надежная связь - через конного посыльного, а конный разъезд обеспечит самую надежную разведку. Эти радужные мечты быстро лопнули в 1941 году...

Государство вообще колхозному крестьянству скучать не давало. В центральных, а затем и местных, газетах вдруг появились статьи, в которых авторы выполняли заказ органов управления сельским хозяйством. Суть их сводилась к тому, что государство испытывает напряжение в обеспечении городов и новостроек продуктами питания, а промышленности не хватает сырья для увеличения производства консервов. Начали искать источники увеличения сельхозпродукции. Надо было либо повышать урожайность, либо увеличивать посевные площади зерновых культур. Но чтобы повысить урожайность, сначала следовало бы снабдить село хотя бы минеральными удобрениями и механизированной техникой. А их не было. Решили расширять площадь посевов -  путем ликвидации защитных полос. В результате стремительно начали расти овраги, и плошади не только не выросли, но и сократились. Большой вред был нанесен и лугам, куда стекались воды, смешанные с почвой, песком и глиной.

Дошло дело и до обсуждения личных земельных участков колхозников. Образно говоря, на эти клочки земли наши управленцы, газетчики и всевозможные «знатоки» сельского хозяйства набросились словно стая озверевших борзых псов, почуявших добычу. Вопреки здравому смыслу, широким потоком в прессе хлынули отрицательные оценки их роли в крестьянской жизни. Лишь немногие авторы, да и то коротко, пытались осветить реальную роль подсобного хозяйства в жизни крестьянина. Но их голоса тонули в шквале обличительного толка. И никого не интересовал тот очевидный факт, что вся продукция (мясо, молоко, мед, ягоды и овощи), полученная на личных участках, сбывалась крестьянами на городских рынках по доступным горожанам ценам. Причем продукция эта была всегда высокого качества и в широком ассортименте. Ее можно было попробовать на вкус, поторговаться.

Весьма примечательно, что хотя рынки назывались «колхозными», колхозы, как правило, здесь ничем не торговали - они были заняты выполнением госпоставок. Вырученные крестьянами на рынке деньги шли на погашение налогов и приобретения необходимых промышленных товаров. Других источников денег у колхозников не было - колхозную кассу под различными предлогами опустошало то же государство. «Знатоки» же сельской жизни предлагали радикальные меры решения продовольственных проблем. Суть их сводилось к тому, что надо было вообще изъять у колхозников их личные земельные наделы. При этом указывали на двойную выгоду. Колхозные поля увеличатся для посева нужных культур, а у колхозников появятся дополнительное время и силы для общественного производства!

Такой дилетантский подход к решениям проблем сельской жизни показался очень привлекательным многим городским читателям. Посыпались отклики и предложения от ревнителей интересов государства. Приводились впечатляющие цифры. Однако более трезвомыслящие предупреждали, что при сплошной коллективизации колхозы не смогут обеспечивать продуктами питания самих крестьян. Дело в том, что урожай на частных участках многократно превышал аналогичные колхозные показатели. Значит люди будут обречены на голодное существование. О каком тогда добровольном труде можно будет говорить? Голодающие будут изымать часть продукции с колхозных полей. Такого допустить нельзя. Кроме того, чем будут заниматься дети и пенсионеры?

После бурных обсуждений (в которых мнение самих крестьян мало кого интересовало) было принято «соломоново решение»: существенно сократить площадь приусадебных участков (довести их до максимума двадцати сотых гектара), а остальную часть передать в коллективное пользование. Где-то наверху решение было принято, подписано и подлежало выполнению. С этим не замедлили. Вскоре в наших поселках появились здоровые мужчины с двухметровыми саженями и начали шастать по огородам, отмеряя положенные властью новые участки для подворий, куда включались постройки, проезды, пустоши и разные неудобья. При этом резали землю, что называется, «по живому». Отчужденные части личных хозяйств были засеяны картофелем и овощами. Там же располагались плодовые деревья и кустарники, а также посевы крупяных культур.

Селянам было категорически запрещено убирать урожай с этих обрезков в личное пользование. Теперь это не «ваше», а «общественное». Колхозу же было не до этих лоскутков земли и их плодами. Хозяйству надо было справиться с огромными посевными и луговыми  угодьями, часть которых и так оставались подчас неубранными до заморозков и первого снега. Ведь в те годы на полях преобладал ручной труд, а трудоспособных мужчин на селе с каждым годом становилось все меньше. Молодежь все больше привлекали города и новостройки. Положение усугублялось тем, что большинство обрезанных участков было разбросано по всему поселению. Их просто было невозможно присоединить к колхозному полю. Ведь деревни и поселки строились не в одну-две линии, а на пригодных для постройки местах - и вкривь, и вкось. Бывало так, что расстояние до ближайших соседей доходило до трехсот метров. В результате такой работы по «отчуждению», эти обрезки, необработанные и бесполезные, заросли сорняками, семена которых ветром разносило далеко вокруг, заражая поля и остатки приусадебных участков. Директива была выполнена, но ничего, кроме вреда, она не принесла. Но о таком вреде вслух говорить было не принято. Таким образом был нанесен еще один удар по отношению людей к общественному производству.

Но и далее приусадебные участки крестьян не давали покоя чиновникам в высоких инстанциях. Их площадь значительно сократили, а на рынках по-прежнему много плодов, ягод и других видов продукции, скупаемых горожанами (но теперь по более высокой цене)! Получается, что у селян есть еще доходы. А то, что большая часть такой выручки идет на погашение налогов - не в счет. Решили добраться и до ягод, яблок и пчел. На следующий год те же «добры молодцы» снова появились в селах и деревнях с новой «акцией»: пересчетом ульев и всех плодово-ягодных деревьев и кустов, независимо от их возраста и сроков плодоношения. И сразу же вслед за этим люди стали получать новые налоговые счета с огромными суммами. А ведь каждому было известно, что плодовые деревья в наших местах плодоносят не каждый год. И урожай в значительной мере зависит от их возраста. Аналогично было с пчелами. Но такие «мелочи» власть предержащих не интересовали.

Ответная реакция крестьян не заставила себя долго ждать. Вооружившись топорами и пилами, селяне, с болью в душе, принялись активно уничтожать свои сады, сокращать или совсем ликвидировать пасеки. Им были просто не под силу новые налоги. И что же власть поимела в результате? Цены на плоды, ягоды и мед на колхозных рынках поднялись до заоблачных высот. Наступило раздолье для спекулянтов из закавказских и других южных республик, которые стали заламывать баснословные цены на свою зеленую продукцию. И вот тут уж прорезался голос у городского населения. Через некоторое время власти одумались и приостановили выполнение этого решения. Но было уже поздно. Сады к этому времени были повсеместно вырублены, а вместо 12-15 ульев пчел у любителей этих полезных насекомых оставалось в лучшем случае 3-4 пчелиные семьи. Отсутствие пчел - опылителей растений резко отразилось и на продуктивности растений на лугах, полях и огородах. Так, одно только волюнтаристкое решение властей наделало множество непоправимых бед.

Вместе с людьми старели, постепенно врастая в землю, их дома и хозяйственные постройки. Все они в свое время строились из леса (бревен), а крыши сооружались из соломы, которую в период бескормицы крестьяне часто использовали на приготовление корма домашним животным. После уборки урожая крыши снова покрывались уже новой соломой. Досщатых крыш в селах нашего района не было, несмотря на то, что район считался одним из самых лесных в области. Но в то же время лес для местных застройщиков продавался по очень высокой цене. При этом практически вся заготавливаемая ценная древесина (сосна, ель, дуб, ясень, клен) отправлялись в другие районы страны (преимущественно на Украину) и за рубеж - главным образом в Германию. Таким образом, в самом, пожалуй, лесном краю дело доходило до абсурда. Даже за самозаготовку сухостоя и нездоровых деревьев надо было платить, хотя изъятие таких деревьев из леса является важной мерой по его оздоровлению и должно проводиться регулярно - ведь убирается источник гнездования вредителей и потенциальные пожароопасные сухие материалы. Казалось бы, за такую работу добровольцам надо было что-то платить, а получалось наоборот - люди должны были лесничеству за свои же добрые дела! Более абсурдного положения трудно придумать при всем желании. Поэтому в качестве дров селяне широко использовали кустарники, в обилии росшие на лугах и в перелесках, особенно в дебрях.  

В связи с таким положением дел, постепенно среди крестьян-домохозяев стало распространяться безразличие не только к общественному труду, но и к своему личному хозяйству. Консерватизм и равнодушие все глубже проникали в сознание людей. Многие жили по давно проторенной дорожке, не интересовались или крайне настороженно принимали какие-либо научно-технические новшества, внедряемые в сельскохозяйственное производство. Вполне очевидно, что наряду с эффектом от неудачных экспериментов, такое положение сложилось и в силу недостаточной образованности крестьян и в известной мере замкнутости и оторванности сельских поселений от культурных центров. А ведь профессиональные знания могут существенно помочь получить больший урожай культур (или приплод домашнего скота) при одних тех же внешних условиях. Но находились и сельчане, которые интересовались тем, что было полезно и доступно для их познания. В личном хозяйстве они проявляли себя полными хозяевами и старались внедрить эти новшества без всяких понуждений со стороны. Их участки выглядели более эффективными по продуктивности в сравнении с общественным производством. Но колхозные «верхи» не спешили перенимать передовой опыт личных хозяйств, несмотря на очевидные результаты. Ведь «высшие инстанции» таких указаний не давали, а инициатива была часто строго наказуема. 

Забегая вперед, скажу, что с особой остротой я почувствовал антиколхозные настроения, общаясь с крестьянами уже в партизанском отряде на оккупированной немцами территории. Ошибки советской власти в колхозном строительстве умело использовали как немецкие  пропагандисты, так и русские коллаборационисты. В то время, пока фашисты еще не показали свое звериное обличье, многие крестьяне открыто высказывали свое мнение о советской власти и колхозах:

«Всевышний послал нам войну, как тяжкое испытание. Может быть, теперь власть изменится, и жизнь будет легче».

Вот до чего довела бездумная политика властей в отношении народного кормильца-крестьянина!

Кстати сказать, немцы на оккупированных территориях сначала обещали крестьянам ликвидацию колхозов и совхозов и раздачу земли в частную собственность, но затем отказались от такого намерения. Предположительно, причин тому было не мало, но мне хотелось бы указать лишь на две из них. Во-первых, в целях изъятия продовольствия у населения для нужд армии легче иметь дело со старостой и общиной, чем с десятками-сотнями мелких хозяйств, многие их которых могут быть враждебно настроены против власти. Вторая причина, по моему мнению, состояла в планировании немцами перспективных захватнических действий по отношению к коллективной земле и имуществу. Ведь на Украине еще в 1942 году в ряде областей началась колонизация и выселение коренного населения, с передачей всего имущества и земли пришельцам с Запада. Легче же было передать в руки «новых хозяев» все то, что находилось в коллективном ведении колхозов, чем собирать розданное по разным рукам.

 (Продолжение следует)