Пьяных душ осатанение...

По глухим лесным сибирским селам, казачьим степным хуторам, среднерусским деревенькам и шахтерским рабочим поселкам, в маленьких провинциальных городках, обойденных цивилизацией, на топких берегах тихих северных речек - везде, по всей российской глубинке, развеяна-разогнана безысходная, бестолковая, тоска русской жизни о царствии вечной мечты, где «страданья нет, где вражды запрет» - затуманенная жажда Божьей справедливости. Однако, мечтая о счастье, люди на самом деле ничего не меняют в своей жизни, не ищут и не знают, чего искать, - а просто пьют и криком кричат, чтобы избыть пугающую пустоту бытия. Народное пьянство, страшное в своей обыденной самозабвенности и жесткости, выражает стихийный, бессмысленный и беспощадный бунт людей против тупой, серой, бессмысленной жизни, которую они сами и породили. Фактически по сосредоточенности и самозабвенности пьянство в России приобрело характер квазирелигиозного ритуала, который начинается со стакана водки и происходит ежедневно, приводя своих поклонников к кульминации сатанинского жертвоприношения - массовому национальному самоубийству.

* * *

Родная земля... Над сырой кучей неопрятных построек холодно трепещут утренние звезды. Я смотрю на них и цепенею под гнетом уныния. Пустые, как глаза пьяницы, глядят на меня немигающими квадратными глазами стекла окон. На этих дворах, где пьют запойно, хищно растут сорные травы, обильный репейник высовывается на улицу сквозь щели заборов, хватая проходящих за ноги, под заборами, коварно обжигая, густо жмётся крапива. В душных внутренностях комнат, где круглые сутки в телевизионном окошке шаманят неистовые телеведущие, на фоне голых стен смутно мелькают железные прутья кроватей, покрытых нестиранными лохмотьями, грязная посуда и остатки закуски на столах. Отовсюду, безнадёжно и мёртво, выглядывает подавляющее все вокруг русское пьянство. Хочется увидеть цветы на окнах, ищешь человека с книгой в руке. Хочется услышать детский смех, младенческое лепетанье.

Дети в вымирающей деревне редки - по фельдшерской статистике, каждый седьмой рождается дебилом. Они - худенькие, голодные и жадные, привыкшие к побоям и сквернословию, все очень раздражительны, часто огрызаются и густо матерятся. Их немного, они очень рано познают рюмку, вскоре начинают пить, как взрослые, и, если своевременно не вырвутся в город, скоро погибают... Сельское кладбище... Десятки молодых ребят, умерших в 20 - 25 лет. А рядом уже мужики - их отцы... Какой Мамай по зтой земле прошел? Подошедший ко мне кладбищенский смотритель прерывает мои скорбные думы:

- Мой шурин здесь лежит... Он однажды ушел от меня, - зимой это было, - и только весной, когда стаял снег, нашли его в поле. Вот как! Видишь - не меньше эпидемий губит водка; коли посчитать - не меньше...

И, облизнув губы, иссушенные похмельной жаждой, тут же предлагает:

- Пойдем, помянем, что ли, - по обычаю?

Зачем, где тропки узкие,

Надгробья и кресты?

Вставайте, люди русские! -

Кричишь, безумец, ты.

В ответ здесь лишь молчание

Смешалось с гулом пчёл.

- Сюда я от отчаянья

Из города пришёл.

Николай Зиновьев

Из всех звуков жизни в селе часто слышится пьяный крик и дикая ругань, но в целом живётся тихо и уныло - даже кошки весной мяукают негромко, подавленно, не так, как откормленные городские коты. Не спеша, задумчиво опустив лохматую голову, по улице идёт облезлая серая собака с красными глазами пьяницы - вслед за ней, изогнутый хмельной усталостью, пошатываясь на развинченных ногах, прихрамывает растрёпанный мужчина без шапки. В седых редких прядях всклокоченной щетины древесными соцветиями запутались опилки. Его опасливо сопровождает истощенного вида подросток - бледный и хрупкий цветок, уже поцелованный застольной проказой. Вслед им вьется нетвердый фальцет соседа-старика, что есть силы держащегося за ветхий штакетник:

- Ванька, что отец - опять пьяный?

- Трезвеет понемногу, утром рассола нахлебался.

- Буянил?

- Стекла в доме выбил...

- А мать что?

- В лес с сестрой убегла...

В сыром воздухе тошнотворно пахнет перегаром...

            Мужчина - искусный плотник, мастер нарасхват. В запоях звереет: по пьяному помрачению не раз бывал судим. Жена у него - добрая, безответная богомолица, из городской интеллигенции, - она похожа на цветную картинку, единственную в истрёпанной, запачканной книге без начала и конца. Отчаявшись от безумия спивающегося мужа, отвезла его на отчитку к старцу. Муж несколько лет после того не пил, срубил новый дом, родилась у них дочь - казалось, началась новая прекрасная жизнь. Но вот скоро потребовался плотник в ближний монастырь церквушку поставить, и - началось беснование пуще прежнего. В запоях его изжигает демонически-яростная жажда разрушения - так в безумии отрубил голову подвернувшемуся под тяжелую руку домашнему коту, словно в отместку игумену, отлучившему его от монастырских врат... Трезвея, плачет, страдает, чувствуя мертвящий холод ада, и - кается, ничего не помня, причитая:

- Настиг меня Господь... Погибаю...,

Дом у него до потолка увешан образами. Он отирает их слезящимся взглядом - и, перекрестившись, шепчет неслышимо... Из тьмы сознания смотрит на него что-то страшное, темное и холодное: в страхе неминуемого ответа он хочет забыться, и - опять тянет руку к стакану:

- Черная дыра у меня в душе... ничем не могу ее насытить...

Он хрипло вздыхает и опять тихо шепчет что-то... может быть, молится?

Когда жизнь неприглядна и грязна, как старое засоренное пожарище, приходится чистить и украшать ее на средства своей души, молитвенно обращая ее к Богу силами своего жития. И только тогда плодом веры будет та несказанная радость, которую Бог посылает в сердце человека. Но куда проще и быстрее получить дешевый алкогольный эрзац радости - для него не нужны никакие духовные подвиги и аскетизм, которого требует вера. Но короткие пути всегда ведут в погибель - так и короткая радость сменяется агрессией, пустотой и головной болью. И так длиться будет до тех пор, пока человек не научится отличать ценности истинные от бесовской подделки, пока радость настоящая не засияет в душе. И любые социальные программы и экономические меры до тех пор будут бессмысленны и бесплодны...

Пьющие живут, как под душным стеклянным колпаком: о каждом здесь известно все - что нужно и не нужно. Все ходят друг перед другом, словно раздетые, перепившись, выворачиваются друг перед другом наизнанку - то с нечистоплотными откровенностями, то с фальшиво-слезливым покаянием. Истомленные пустотой люди пьянеют быстро - во всех пробуждается непонятное, болезненное раздражение. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, пьяницы из-за пустяков бросаются друг на друга с озлоблением зверей. Это чувство подстерегающей злобы такое же застарелое, как и неизлечимая усталость жизни. Люди словно рождаются с этой болезнью души, наследуя ее от отцов-алкоголиков, и она черной тенью сопровождает их до могилы, побуждая в течение жизни к отвратительным и жестоким поступкам. Пьяницы работают только в крайней нужде, когда уже нет возможности утолить жизненные потребности иными способами - вымогательством или воровством, однако настоящей африканской бедности в деревне нет - вместо нее все острее чувствуется социальное расслоение.

Темная куча ветхих послевоенных построек, примкнувших друг ко другу, отбрасывает от себя узкие щупальца переулков, которые слепо натыкаются на глухие заборы роскошных особняков - и кажется, что кто-то намеренно перемешал эту кучу палкой и всё в ней рассеял. Крепкие каменные коттеджи зажиточных собственников - в большинстве из городских бизнесменов и чиновников, скупивших за бесценок пустующую землю, - режут прямо и сурово тесные груды старых домов-развалюх, и постепенно, твердо и неуклонно захватывают бывшее совхозное поле, ныне покрытое дёрном. Из-за неприступного забора раздаются гортанные незнакомые звуки. Это - гастарбайтеры из среднеазиатских республик, они дочерна обуглены непривычным для нас солнцем юга, вороненые волосы их прямы и жестки, ветер треплет их заношенную одежду, все они кажутся смирными, непьющими, ловкими в работе и услужливыми - они устали от нищеты, от безысходности жизни и вот - сошлись сюда, служить богатым и сытым новым хозяевам.

Строящийся особняк хищно вцепился в землю своей красной кирпичной лапой, он как будто слеплен из мяса, обильно прослоённого жиром, тень его кучна и тяжела; стоит, весь опутанный лесами и забором, на полках лесов возятся строители-узбеки, из подсобки тягуче веет витиеватая восточная музыка. Ее монотонный сладкий звук вязко течет над землей и гасит беспокойные мысли.

Владельцы этих громоздких строений, мечтая «пиршествовать каждый день блистательно» (Лк.16:19), в действительности словно не живут, а все считают деньги, завоевывают должности, бьются меж собой за славу и власть, ко всему прицениваются, все приобретают и кладут на это всю жизнь. И когда потаенным чувством догадываются, что обворовывают сами себя, то начинают многозабвенно упиваться, «преисполнившись дорогим вином» (Прем.2:7). Но всегда, днем и ночью, вокруг этих особняков кольцо крепкой тьмы, оно точно собиралось раздавить их - и кажется хозяевам, что в этой тьме со всех сторон к дому осторожно крадутся, согнувшись и оглядываясь по сторонам, завистливые, недобрые люди. Вот кто-то уже ходит вокруг дома, шарит руками по стене - круговая оборона и толстые стены не помогают огородиться от вечно враждебного им мира. Багровые ночные тени прыгают по неприступным оградам в безмолвной пляске, и кажется, что это не тени пляшут, а торжествуют злые духи самодовольства, стяжательства и - все того же пьянства.

Приехала было сюда крепкая городская семья, но и она не устояла, разбилась в прах под гнетом всероссийской порчи. Хотели перемен, построились по-новому, взяли кредиты - хозяйство завели. А сегодня хозяин с утра еще на ногах, но уже заметно пьян, хоть и «фермер». Опух весь, ко всем враждебен, говорит хрипло с надрывом, глаза отчаянные - навыкате, страшные, безумные, а сорока годов ещё не прожил...

Бизнесмены стремятся придать своей жизни какой-то смысл и сознательно идут к цели, но почему же и среди них нередко можем встретить пьяниц и алкоголиков? Ведь осуществление серьезно поставленной цели жизни требует всех сил человека, а поиски смысла жизни предполагают ясность разума, несовместимую с алкогольным дурманом. Бизнес для них - искусственный и фальшивый праздник. Перенасыщенная сытость чрева лишает их радости аппетита, и для того, чтобы много есть, они много пьют, раздражая желудок острыми ожогами водки. Отсутствие иной цели и смысла собственной жизни приводит человека наедине с самим собой к ощущению внутренней пустоты и скуки. Жить так становится невыносимо, и потому человек начинает уходить в мир иллюзий, находя там успокоение - мнимое и губительное. Так легче справиться с тревогой, хотя бы на время почувствовать веселье, убедить самого себя, что ты нужен и полезен в этой жизни, что ты значителен и успешен, что любят тебя, а не твои деньги.

Да и вне родных просторов мы остаемся верны национальному идолослужению. От многообразного хмельного безумия краснолицых отечественных толстосумов, их грубого купеческого куража, громких и жестких развязных голосов, нередко восходящих до бесстыжих пределов окамененного бесчувствия или бессмысленной воинственности, благоразумные и расчетливые европейцы начинают в паническом ужасе спешно продвигать натовский карантинный кордон все ближе и ближе к нашим границам - чтобы эта страшная тяжкая порча не разъела своей трупной гнилью их ладно скроенное социальное устройство:

И, проходя сквозь долы и леса

Перед Европою пригожей,

Мы снова обернемся к вам

Своею азиатской рожей.

Александр Блок

А на окраине тихого русского села, точно оставленная невеста, грустно и одиноко стоит, опоясавшись выцветшей ажурной парчою сетчатой ограды, приземистая одноглавая церковь, с невысокой колокольней над папертью; старые стены оштукатурены и покрашены желтоватой краской. У церковной ограды - немногочисленные богомольцы, их всего десятка два: это - заезжие дачники, приезжающие сюда на летний сезон. Местные в церковь почти не ходят - они в огромных количествах пьют водку, и, порою обезумев от пьянства, тоски и безделья, поражают леденящими сердце выходками. Сельский батюшка рассказывает мне неправдоподобно жуткую историю:

«Как-то городские позвали освящать участок - купленная земля будто бы заклята. Раньше здесь жил деревенский пропойца со старушкой-матерью. Бил ее, оскорблял, отнимал пенсию, а мать, молча утирая слезы, слепо и жалобно трепетала в ожидании большого горя, но никогда не жаловалась. Однажды, опившись до чертиков, сын растопил печь, вышел в сарай за дровами, да и свалился там, а дом сгорел вместе со старушкой. Не дождавшись похорон, он «помянул» маманю - и, услышав призыв ада, в том же сарае повесился. Наследников не нашлось: деловитый волостной глава, за бутылкой водки сговорившись с милицейским начальником, скоренько придал участку «товарный вид» - пригнал бульдозер и сравнял пожарище вместе с непогребенными останками старушки. Такая вот «предпродажная подготовка». Пьяных душ осатанение...»

Мы разучились видеть сны -

Их заменяет помрачение.

Мы духом времени больны:

В хмельных умах - осатанение.

Холодный бой пустых сердец

Убил мечту и вдохновение.

Запаян с совестью ларец,

А сердце - в камере хранения.

Ни по кому не правим тризн,

И нас не трогает старение.

На этом свете нам не жизнь,

- Пожизненное заключение.

Кривая вывезла к добру.

Но это только на мгновение.

Ведь нам пока что по нутру

Болезнь души - осатанение.

Дмитрий Киршин

Этот дикий случай лишь подтверждает истину, что пьянство - есть «причастие сатанино». В арабских странах алкогольные напитки прямо называют шайтаньей, то есть бесовской, кровью. Поэтому и произнесены Апостолом Павлом страшные слова о том, что «пьяницы Царства Божьего не наследуют» (1Кор. 6,10). Диавол - величайший мистификатор и злой дух, колдующий над человеческой жизнью. И его обман является лукавой подделкой веры, извращенной формой творческого акта, которая проявляется как изобретательность алкогольного ума, любым путем стремящегося не просто оправдать свое пристрастие, но подчеркнуть его положительные свойства. В действительности вино выступает как палач, завязывающий глаза, выносящий приговор, отсекающий голову вместе с рассудком. Но ясность разума нужна всем и всегда, ибо, как предупреждает святой Апостол Петр: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить» (1Пет.5:8). Поглотить всех - без имущественных и властных различий. И хочется поскорее выбить из рук пьющих чашу с вином, воскликнув вслед за пророком полными скорби и слез словами: «Пробудитесь, пьяницы, и плачьте, и рыдайте, все пьющие вино!» (Иоиль 1:5).

Вековая плесень дьявольской лжи подчинила своей циничной инфекцией весь мир - ее холодные прикосновения в лихолетья богоборчества основательно подорвали духовную опору нации. Враг трезвости, понимая значение веры, лукаво подталкивает человека к богохульству, чтобы подорвать любую возможность освобождения от своих пут. Страшнейший коллективный грех стал демонизированным глумлением над некоторыми сторонами Православия. Дьявол говорит бесам: «Идите и научайте христиан на пьянство и на волю моего хотения» - и вот, рождается кощунственный тост, стилизованный под молитву:

Не прими, Господи, за пьянство - прими за лекарство.

Не пьем, Господи, а лечимся.

И не по чайной ложке, а по чайному стакану.

И не через день, а каждый день.

И не пьянства ради, а чтоб не отвыкнуть.

Ты изыди, нечистая сила, останься, чистый спирт,

Да не пойди во вред рабу Божьему. Аминь.

Святитель Василий Великий праведным гневом обличал таких христиан: «Пьянство - начало безбожия, ибо оно омрачает разум, которым обыкновенно наиболее познаётся Бог. Пьянство не дает места Господу, пьянство отгоняет Святого Духа. В душу, осквернённую пьянством, не войдут пост и молитва. Пьянство - это добровольно накликаемый бес, через сластолюбие вторгающийся в душу».

Искалеченная историей и тяжкой жизнью, русская душа всегда ищет некий стержень - прочное основание, которое укрепило бы, направило ее, и поэтому лихорадочно бунтует, разрушая себя и все вокруг. Но грязью, пьяной ложью не залечить своей раны, и - сколько она прольет в мир гнилого алкогольного яда, сколько детей своих отравит вокруг! Но в нас ведь, в нас горит не одно звериное и жульническое! Сколько святых явлено среди нас - это те, кто не ошиблись выбором и обрели истинный стержень! Русский человек интуитивно чувствует, что спасти его может только Бог, но - чаще обманывается и выбирает дурную подмену. И тогда незряче тычется из стороны в сторону в поисках выхода, хватается за все слепыми руками, передвигает все с места на место, роняет и давит упавшее ногами, задевает за все и отбрасывает от себя, окончательно теряя веру и надежду.

Всегда ли мы такими были? Воинствующее безбожие лишь выявило и усугубило скрытые в истории пороки. Ироничный балагур и наивный правдолюбец, институтский диссидентствующий преподаватель научного коммунизма, сын которого впоследствии стал священником, любил приговаривать: «Социализм построен на кине, и на вине...» И - добавлял, совсем по-церковному: «Отойдешь от зла - сотворишь благо!».

На глубинном уровне все причины пьянства сводятся к беззащитности души - к бездуховности. Это означает предстать на Страшном Суде с духовно пустой душой, отягченной разнообразными грехами - той мертвенной пустотой, которая есть верный пропуск в мир падших духов. За то кратковременное утешение, которое человек берет от диавола, он платит собой: своим умом, силой, честью, совестью, часто - жизнью. В подтверждение этого даже вполне атеистически настроенные алкоголики во время белой горячки видят чертей и демонов разного рода, нападающих на них и стремящихся завладеть их душой.

Не сатана ли сам уже

В стране бесчинствует, неистов?

Но тем достойнее душе

В такой грязи остаться чистой.

Держись, родимая, держись.

И не спеши расстаться с телом.

Крепись, душа! В России жизнь

Всегда была нелёгким делом.

Николай Зиновьев

Как же в этой грязной, пустой и больной жизни необходим человек, оттеняющий своей евангельской чистотой её ненужность, бессмыслие, безобразие! Надо быть святым, чтобы зловонные каверны жизни не заразили лихорадкой злости, недоверием к людям, презрением к ним. Надо быть святым, чтобы пропустить через себя гекалитры ядовитой мерзости, не отравляясь ею, не подчиняясь силе ее...

Человек, лишенный веры в Высшее Начало и Божественную Реальность, автоматически теряет и цель, и смысл собственной жизни. Имеющий веру «хоть с горчичное зерно» смысл и цель обретает. По-настоящему верящий в свое Божье предназначение человек не будет тратить короткое время своей жизни на то, чтобы прожигать его в пустой компании собутыльников. Он потратит его на то, чтобы эту веру реализовать, и даже если подпадает под магические чары алкоголя, он сохраняет возможность возвращения. Если же речь идет о человеке, воцерковленном, верящем в Бога не абстрактно, а практически, то он тем более не будет погружать свою жизнь в пьяный дурман, потому что это противоречит Божественным законам и церковным установлениям.

Конечно, есть и среди верующих, и даже среди духовенства такие, которых можно отнести к разряду пьяниц, - и таких, увы, немало. Но может ли быть вера подлинной, если не подтверждена реальной практикой жизни? Ведь еще Апостол Иаков учил: «Вера без дел мертва» (Иак.2:20). Вера в Бога является могучей силой, предохраняющей человека от пьяной пагубы, и самым мощным средством исцеления, если болезнь уже наступила. Сила молитвы, произносит ли ее с полной верой в исцеляющие возможности Творца сам человек или кто-то другой, просящий за него, очень велика. Зная губительное действие пьянства, Церковь соборным мнением запретила священнослужителям даже входить в корчму. «Если кто из клира будет замечен в том, что ест в корчме, да отлучится, кроме случая, когда на пути по нужде в гостинице отдыхает» (Апост. 54). Удивляет, что и многие всерьез воцерковленные люди в дни Великого Поста, строго соблюдая все пищевые ограничения, весьма редко отказываются от спиртного. «Вино веселит сердце человека» (Пс.103,15) - сказано в Писании, и это хорошо. Но уместно ли веселие в дни сердечного сокрушения?

Выходец из северной глубинки Михайло Ломоносов, печась о сохранении и размножении российского народа, еще в восемнадцатом веке гневно обличал наше фарисейство: «Христос воскресе! только в ушах и на языке, а в сердце какое ему место, где житейскими желаниями и самые малейшие скважины все наполнены. Как с привязу спущенные собаки, как наполненная вода с отворенной плотины, как из облака прорвавшиеся вихри, рвут, ломят, валят, опровергают, терзают. Там разбросаны разных мяс раздробленные части, разбитая посуда, текут пролиты напитки, там лежат без памяти отягченные объядением и пьянством, там валяются обнаженные и блудом утомленные недавние строгие постники. О, истинное христианское пощение и празднество! Не на таких ли Бог негодует у пророка: «Праздников ваших ненавидит душа моя и кадило ваше мерзость есть предо мною!»« (Ис.1:14)

Что изменилось с тех пор? Мы живем на прекраснейшей земле: наш народ выпивает водки почти на миллиард ежегодно и - пьет все больше. Как отразится это озеро яда на здоровье будущих поколений, не усилит ли дикое пьянство темную жестокость нашей жизни, лживость деяний и слов, нашу дряблость, наше угрюмое невнимание к судьбе своей страны и друг ко другу? Так есть ли в нас, одурманенных ядом богозабвения, вера?

Высь небесная чиста,

Схожа с ризою Христа.

Дивный вечер!

Солнце тает.

Заскользили водомеры.

Только веры не хватает,

Только веры...

Николай Зиновьев

Как навести мостки через болото этой гниющей жизни к Царству Божественной Любви? Как объяснить отринувшим Бога хмельным хулителям, что еще живет в сердцах немногих ясных и трезвых людей удивительное сообщество - Святая Церковь? Что везде там, куда ни придешь, - все близкие, все горят одним огнем веры, все добрые, славные - без слов друг друга понимают. Что живут все хором, а каждое сердце поет свою молитвенную песню Богу. И все молитвы, как ручьи, бегут - льются в одну реку, и течет эта река широко и свободно в море светлых радостей новой Божественной жизни. Таких, немногих оставшихся, сохранивших трезвое целомудрие, честь и совесть, надо беречь - или, лучше, - совсем не искушать, памятуя древнюю мудрость: «Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно - впоследствии, как змей, оно укусит, и ужалит, как аспид» (Прит.23,31-32).

Но сегодня наш народ, пережив слишком много изнуряющих сердце исторических драм, утомлен, разочарован, апатичен - температура нашего отношения к действительности, к запросам души, к будущему Отчизны сильно понижена - в этом грозное мистическое предупреждение нашего времени. Есть в нашем алкогольном быту что-то непобедимо ледяное, холодное - словно и теплым летом приходится жить для мертвой зимы, с ее теснотой в домах и душах, с ее темными длинными ночами и холодной похмельной лихорадкой... И в то же самое время, иногда из среды этих «профессиональных» грешников вдруг, как Божье чудо, возникают настоящие подвижники любви, и именно они делаются светильниками света, которые берут на себя тяжкую ношу покаяния и отчаянно вымаливают спасение для всего вымирающего рода...

Сельский магазин - словно старая ненужная обувная коробка... Двое облинявших от постоянных запоев односельчан, несуразные местные парни, в судорожном предчувствии пьяного разгула возбужденно скупают спиртосодержащее зелие. Один из них, угрюмый пьяница, страдающий одышкой, достает из-под воротника давно не стиранного тельника почерневший крест и надорванным голосом значительно произносит: «Я в Бога не верю, но я - православный!» А второй, серый, с собачьим лицом, - скулы и челюсти выдвинуты вперед, а лоб запрокинут, - в ответ на увещевания о трезвости произносит просто, но со жгучей ненавистью: «Я тебе, поп, в морду дам...»

Прости их, Господи! Они - алкоголики, мертвое воронье - не ведают, что творят. Эти несчастные люди ничего не ищут и не знают, чего искать, а просто - забываются в пьяном угаре, чтобы избыть скуку жизни. Разве для этих людей дана Богом прекрасная земля?

Раскрытые двери дешевого провинциального кабака дышат тошным перегарным запахом. О людях, выходящих из них, страшно и больно говорить: их лица мертвы - должно быть, никто из них не чувствует несчастья быть рабом сатаны, пищей легиона бесов. Им, видимо, непонятно, что они - кирпичи в руках невидимого каменщика, который, ехидно усмехаясь, строит для них одну огромную, но тесную тюрьму. Свободы внутренней, свободы Духа Святого - не светится в глазах этих людей. Еще и еще, одно за другим, мелькают вокруг нетрезвые лица, точно осколки чего-то одного большого, но развеянного в ядовитые пылинки, растертого по всей русской земле несчастья. Душа охвачена одной и той же тяжелой мыслью: «Разве такую жизнь хотел Бог создать?» Хочется возвысить голос, воздеть руки, протягивая их над головами людей к Небу, предостерегая:

- Остановитесь! Это не жизнь, это безумие... Все вы - лишние в хаосе этой жизни, вы не на месте в диком смраде запоев, в тесном плену сатанинской фантазии! Унесите тоску своего одиночества прочь из этого мира иллюзий в мир Божий, где есть воздух жизни и тихий покой!

Я смотрю на закатно-пламенеющий небесный свод, на прорезыващиеся первые звезды и, деревенея под контрастом увиденного, думаю: «Куда девались из жизни сильные, благородные и красивые люди? Ведь было когда-то в русском человеке больше веры, силы и огня, и оттого жилось веселее и лучше?» - и смотрю вдаль, как бы ища ответа за туманным краем горизонта.

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно

Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!

Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,

И лодка моя на речной догнивает мели.

Николай Рубцов

В красный диск заходящего солнца вонзились, как заточенные стрелы, черные вершины елей, и всё вокруг стало красно - мое раненое сердце истекает кровью: «Нищих ради людей Твоих, мрачному воздуху и темной мгле разъитися, и лучам солнечным возсияти повели, Всещедрый Господи...»

мч.Вонифатия, 2012