Перед вами воспоминания заведующей детским домом блокадного Ленинграда. Осиротевшие и настрадавшиеся дети попали в хорошие руки, но какое сердце не содрогнется при чтении этих строк: «Двадцать четвертого февраля 1942 года в суровых условиях блокированного Ленинграда начинает свою жизнь наш дошкольный детский дом №38 Куйбышевского района. Перед нами сто осиротевших детей, переживших ужасы артобстрелов, голод, холод и потерю близких. Они стоят печальные сгорбленные, все как один жмутся к печке и, как птенчики, убирают свои головки в плечики и воротники, опустив рукава халатиков ниже кистей рук, с плачем отвоевывая себе место у печки.
Дети часами могли сидеть молча. Наш план работы первого дня оказался неудачным. Детей раздражала музыка, она им была не нужна. Детей раздражала и улыбка взрослых. Это ярко выразила Лерочка, семи лет. На вопрос воспитательницы, почему она такая скучная, Лерочка резко ответила: «А почему вы улыбаетесь?» Лерочка стояла у печи, прижавшись к ней животиком, грудью и лицом, крепко зажав уши ручками. Она не хотела слышать музыки. Музыка нарушала мысли Лерочки. Мы убедились, что многого не додумали: весь наш настрой, музыка, новые игрушки – все только усиливало тяжелые переживания детей.
Резкий общий упадок был выражен не только во внешних проявлениях детей, это было выражено во всей их психофизической деятельности, все их нервировало, все затрудняло. Застегнуть халат не может – лицо морщит. Нужно передвинуть стул с места на место – и вдруг слезы. Коля, взяв стул в руки, хочет его перенести, но ему мешает Витя, стоящий у стола. Коля двигает стул ему под ноги. Витя плачет. Коля видит его слезы, но они его не трогают, он и сам плачет. Ему трудно было и стул переставлять, ему так же трудно и говорить.
Девочка Эмма сидит и горько плачет. Эмме пять лет. Причину ее слез мы не можем выяснить, она просто молчит и на вопросы взрослых бурно реагирует – все толкает от себя и мычит: «м-м-м»… А позже узнаем, что ей трудно зашнуровать ботинок, и она плачет, но не просит помощи. У детей младшей и средней группы все просьбы и требования выражаются в форме слез, капризов, хныканья, как будто дети никогда не умели говорить.
Мы долго боролись с тем, чтобы дети без слез шли мыться. Дети плакали, обманывали. Ссорились и прятались от воспитателя, объясняя это тем, что вода холодная. Валя тоже плачет, объясняя это тем, что она чистая. Она сквозь слезы говорит: «Меня мама не каждый день мыла, я совсем чистая». Шамиль из средней группы после сна садится за стол, и только вместе со стулом его можно перенести к умывальнику. Исключительно бурную реакцию проявляли дети, когда была организована первая баня в детдоме. Все малыши как один криком кричали, не желая купаться. Коля кричит: «Мылом не хочу мыться, не буду мыться!» Валя: «Мне холодно, не буду мыться!»
Дети очень долго не хотели снимать с себя рейтузы, валенки, платки и шапки, хотя в помещении было тепло. Дети украдкой ложились в постель в верхнем платье, в чулках, в рейтузах. Трудно было отучить детей от привычки спать под одеялом, закрываясь с головой, в позе спящего котенка. Странная поза, излюбленная у детей, - лицо в подушку, и вся тяжесть туловища держится на согнутых коленях, попка кверху. «Так теплее», - говорят дети.
Больно было видеть детей за столом, как они ели. Суп они ели в два приема: вначале бульон, а потом все содержимое супа. Кашу и кисель они намазывали на хлеб. Хлеб крошили на микроскопические кусочки и прятали их в спичечные коробки. Хлеб дети могли оставлять как самую лакомую пищу и есть его после третьего блюда и наслаждались тем, что кусочек хлеба ели часами, рассматривая этот кусочек, словно какую-нибудь диковину. Никакие убеждения, никакие обещания не влияли на детей до тех пор, пока они не окрепли.
Но были случаи, когда дети прятали хлеб и по другой причине. Лерочка обычно и своей нормы не поедает – оставляет на столе и часто отдает детям. И вдруг она спрятала свой кусок хлеба. Лерочка сама огорчена своим поступком, она обещает больше этого не делать. Она говорит: «Я хотела вспомнить мамочку, мы всегда очень поздно в постельке кушали хлеб. Мама нарочно поздно его выкупала, и я хотела сделать как мамочка. Я люблю свою мамочку, я хочу о ней вспоминать».
Лорик пришел к нам на второй день после смерти мамы. Ребенок физически не слабый, но его страдания, его печаль ярко выражены во всем его поведении. Лорик не отказывается ни от каких занятий, но нужно видеть, как трудно ему сосредоточиться, как ему не хочется думать по заданию, ведь он живет своими мыслями, а задание педагога мешает ему думать о своей маме. Лорик никому не говорит о маленькой пудренице, которую он приспособил для медальона и носит на тесемочке на шее. Одиннадцать дней Лорик прятал ее, и вот в бане он не знал, как ее уберечь, куда спрятать, он бережно держал эту вещь, смутился страшно, когда заметил, что я наблюдаю за ним. Я ничего ему не сказала, не спросила ни о чем. Сам Лорик раскрыл мне свою тайну. «У меня моя мама, я берегу ее, - шепотом сказал он мне. – Я сам это сделал, сам тесемочку привязал». Он открыл крышку круглой пудреницы, посмотрел, крепко поцеловал и не успокаивался, пока сам не увидел место, где будет храниться эта пудреница, пока он вымоется в бане. После этого случая Лорик стал более откровенным. В этот же день он подробно все рассказал и о смерти мамы, и о смерти тети, и о том, почему он никому не хотел показывать портрет. «Я хотел только один…только один…- и больше не нашел слов сказать. – Этот портрет мне сама мама дала перед смертью». И у Лорика на глаза навертываются слезы.
Одиннадцать дней страданий, воспоминаний о маме не давали проявиться богатейшим его качествам: логичной речи, богатому разнообразному творчеству, исключительной способности в рисовании. Лорику стало легче после того, как он открыл свою тайну, он ожил, сам берет материалы, быстро увлекается работой и увлекает товарищей.
Леня, семи лет, отказывается снимать вязаный колпак, даже не колпак, а бесформенную шапку, которая сползает ниже ушей и уродует его. Мы долго не могли узнать причины, почему Лене нравится эта шапка. Причина оказалась та же – Леня хранил ее как память об умершем брате. Леня говорит: «Я берегу ее, это память мне от брата, и картинки тоже я берегу. Они у меня спрятаны, а когда мне скучно, я вынимаю и смотрю».
Женя, шести лет, пришел в детский дом и в этот же день показал всем портрет мамы и мелкие фотоснимки ее же, но сказал: «Рассказывать не буду, пускай папа рассказывает». Женя скучает, ночью долго не засыпает, лежит с открытыми глазами, молча. Ночью просит няню поднести свет, чтобы посмотреть на портрет мамы. На вопрос няни, почему он не спит, Женя отвечает: «Я думаю все о маме». А вот Вова (его младший брат, трех лет) спит, он, наверное, забыл про маму. «Разрешите мне к Вовочке на кроватку лечь, тогда я засну, а так я до утра не засну. Я сам не хочу думать, а все думаю и думаю».
Но Лера честна и в своих поступках всегда сознается, причем их обосновывает – не в оправдание себе, а скорее желая сама выяснить причину. Она сильна и страстна не только в злом, но и в хорошем. Это милая девочка, с большими вдумчивыми, полными печали серыми глазами. Она дичилась нас первое время, пряталась в угол, опустив головку, что-то переживала про себя, но никому ничего не говорила. Но после того, как она поделилась своим горем в первый раз, ей стало легче. На Леру легко влиять лаской, разумной беседой.
Вот перед нами чудный мальчик, его имя Эрик. Дети и взрослые любят его за исключительную нежность, которую он проявляет ко всем. Но Эрик не любит никаких занятий. Он говорит: «Что-то не хочется» или: «Я плохо себя чувствую». Молчаливый, он часто подходит к окну или выходит на балкон. Его взоры сейчас же устремляются на противоположный дом, откуда его привезли, и где он потерял маму. Однажды во время дневного сна Эрик, закрывшись с головой, тихо плачет. Воспитательница встревожена – не болен ли ребенок, но Эрик объясняет: «Я вспомнил, как у нас мама умерла, мне жалко ее, она ушла за хлебом рано утром и целый день до ночи не возвращалась, а дома было холодно. Мы лежали в кроватке вместе с братом, мы все слушали – не идет ли мама. Как только хлопнет дверь, так и думаем, что это наша мамочка идет. Стало темно, а мама наша все не шла, а когда она вошла, то упала на пол. Я побежал через дом и там достал воды, и дал маме воды, а она не пьет. Я ее на кровать притащил, она очень тяжелая, а потом соседки сказали, что она умерла. Я так испугался, но я не плакал, а сейчас не могу, мне ее очень жаль»*.
На примере мучительных страданий этих детей видим горькие последствия человеческой жестокости и несправедливости. Немецкий фашизм, который в далеком 41-м году вцепился в Россию стальными когтями и залил нашу землю кровью и слезами, пришел к нам из Европы. Небывалая жестокость завоевателей потрясла весь мир, хотя ментально она свойственна Западу. Об этом свидетельствует вся история Европы и Америки. Эту же изощренную жестокость они принесли к нам и теперь, от мерзкой развратной и кровавой кинопродукции и компьютерного вандализма до убийственного психологического, экономического, политического и проч. давления, имеющего цель полное моральное и физическое уничтожение Русского народа.
Среди всех преступлений новоявленного европейского фашизма XXI века, одним из самых мрачных является внедрение в России системы «законного» (пока выборочного) уничтожения семьи путем безжалостной конфискации детей. Наглость завоевателей настолько чудовищна, что люди просто не могут поверить и вместить весь ужас происходящего. Но можно представить, насколько страшнее и безысходнее страдания нынешних жертв ювенальных душегубцев, по сравнению с детьми блокадного Ленинграда. Те хоть попали в руки замечательных воспитателей и учителей, окруживших их истинно материнской любовью. А нынешние дети – официально до 65 000 маленьких страдальцев – в чьи руки они попали? По тем делам, которые стали известны, очень ясно видна вся бесчеловечная и абсолютно аморальная сущность этой насквозь лживой т.н. «ювенальной юстиции».
Новые фашисты действуют с бешеной энергией и, к сожалению, пока весьма успешно. Но победы им не видать, Бог не отдаст им Святую Русь на поругание. Их ждет новый Нюрнбергский процесс, преступники от возмездия не скроются.
*Источник: Только победа и жизнь! Публицистика военных лет. – М., Дет. Лит, 1985. – С. 71-75.
