Мы смотрим фильм «Брестская крепость».
Я - «Крепость», я - «Крепость», веду бой, держу оборону, жду подкрепления.
Всегда ищет подкрепления и наша память о войне, память, которая не ослабевает, не сдаётся, как крепость. И дума наша о войне, опускаясь под мощными ударами снарядов и мин в низины крепостных подвалов и казематов, готова внезапно воскреснуть и выплеснуться атакой навстречу недоумевающему врагу.
Память о войне хранит мир. Те, кто воевал, порой не любят вспоминать войну, а нам положено тревожить эту память, понимая, что здесь, в проблематике войны кроется нечто важное и спасительное, несмотря на ужас и невыносимые страдания, боль и кровь...
«Аврам, услышав, что Лот, сродник его, взят в плен, вооружил рабов своих, рождённых в доме его, триста восемнадцать, и преследовал неприятелей до Дана; и, разделившись, напал на них ночью и поразил их, и возвратил всё имущество и Лота, сродника своего, также и женщин и народ. Когда он возвращался, Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино, - он был священник Бога Всевышнего, - и благословил его, и сказал: благословен Аврам от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли; и благословен Бог Всевышний, Который предал врагов твоих в руки твои». (Б.14: 14-20)
Кто-то спросит: а что общего между древними священными войнами и Великой Отечественной? - Что ж, смотрите сами: Авраам не за Бога вооружил своих первых 318 воинов, а за ближнего своего, Лота-племянника. Бескорыстная (Б.14:21-24) война за «други своя» увенчалась не только победой, но и явлением милости Божией в лице таинственного Мелхиседека, благословившего Авраама Именем Божиим.
Какими устами, сердцем каким, вкушал ты, отче Аврааме, хлеб и вино из рук Медхиседека; какую сладость внушили тебе простые дары, которым надлежало стать вперёд, через муку времён и свершений, веществом для Пречистых Таин твоего Божественного Потомка?..
Священная война - это самый прямой способ самопознания.
Но, когда цели войны неясны, средства нечисты, когда война не обретает священного смысла, она действует разрушительно на своих заложников - несчастных солдат. Вот почему так много духовных и душевных ран нанесли последние локальные войны.
Великая Отечественная стала для нас священной войной. И не только потому, что слово это зазвучало в первом гимне войны: «Вставай, страна огромная...», что вспомнили своих святых героев - Дмитрия Донского, Александра Невского; но важнее то, что всколыхнулось сердце глубоко, и зазвучала его религиозная природа.
Я - «Крепость», я - «Крепость», веду бой, держу оборону, жду подкрепления.
Подкрепления извне не будет, напротив, будут годы забвения. Но Брестская крепость не побеждена, как непобедим дух её защитников, безумный героизм которых становится евангельским горчичным зерном, произрастающим в Великую Победу. Возможно не все они понимали священности долга, а может, напротив, постигли Божию премудрость в мгновения неведомых нам, не воевавшим, особых озарений... Как знать? Как научиться нам, воинам христовым, не рассуждая - выстоять, чем рассуждая - отступить?
По поводу особых озарений войны мне вспомнилось следующее.. Был у меня хороший знакомый Владимир Бабушкин, человек непростой судьбы и сложного характера, души карамазовской, метущейся. Он воевал в составе русской добровольческой боевой группы «Царские волки» в Сербии, ещё во время Боснийского конфликта.
Когда от мусульманской пули погиб их командир, Александр Шкрабов, Володя один пошёл в тыловой рейд к врагу, исполнившись ярости отомстить за смерть друга. Снял ножом часового. Удачно бросив гранату в бункер мусульман, он, подхватив вражеский пулемёт (не столько для трофея, сколько для того, чтобы из этого пулемёта не пальнули ему вслед), попал в такой ад ночного огня, что уже и не соображал, каким путём лучше бежать, как выбираться.
Уже и пулемёт был брошен, как вдруг перед отчаянным его взором возник образ дочери, которую он нежно любил. Не размышляя, Владимир двинулся в ту сторону, куда влекло его родное лицо, и без препятствий и ранений вышел к своим.
Господь, в которого Володя тогда ещё неотчётливо верил, преподал ему спасение через то, что было дороже всего его сердцу, - образ любимой дочурки. Это чудо стало для него первой ступенью к духовному пробуждению.
Добавлю только, что судьба В.Бабушкина, прадед которого был известным героем Порт-Артура, складывалась трагично; раб Божий Владимир уже ушёл от нас.
Пуля не взяла, да сердце не выдержало.
Вернёмся же к нашей теме.
После ряда свободных лет, обнаруживших бессилие творческого духа, лишившего себя спасительной аскезы и сознания нравственного долга искусства, когда тема войны бессовестно эксплуатировалась в антипатриотических целях; мы, наконец, дождались такого фильма о войне, который не рождал бы в нас, по крайней мере, двойственных чувств и скорбных воздыханий о вымученных акцентах (особисты-звери, заградотряды, воины-супермены, фронтовые любовные интриги и т.п.), фильма, который можно смотреть всей семьёй, исключая, конечно, малых детей.
Мы увидели кино, которое является глубоким и страдательным напоминанием о войне. Создатели фильма руководствовались искренним чувством и желанием показать правду обороны Брестской крепости: и последние безмятежные часы хрупкого мира, и хаос и ужас первых часов войны, и мужество героев - майора Гаврилова Петра Михайловича, лейтенанта-пограничника Кижеватова Андрея Митрофановича, капитана Зубачёва Ивана Николаевича и комиссара Фомина Ефима Моисеевича, которые возглавили основные очаги обороны.
События кинорассказа связываются, в основном, через образ Саши Акимова, который имеет свой реальный прототип в истории обороны - Петю Клыпа из музвзвода. Но имя юного героя кинематографисты, к сожалению, изменили; видимо потому, что далеко отошли от его истинной судьбы. Петя вырвался из крепости раньше, во время общего прорыва. Он был один из немногих, кто чудом смог преодолеть реку, насквозь простреливаемую фашистами, кипящую свинцом и кровью.
Спасение знамени Акимовым в финале является художественным вымыслом, который имеет право быть, как образ несокрушённого мужества защитников крепости и святости их подвига.
Очень важно, что в фильме есть тема бессмертия, когда мы видим в конце павших героев живыми. Они смотрят на нас оценивающе: мол, мы то, погибшие, - живы, а как живущие - вы?
Есть тема прощения.... Ещё вчера жена с укором выговаривала мужу-офицеру за купленное в продмаге пиво. Сегодня, в первый день вторжения, потеряв детей, они с последними патронами уносятся из обрушившейся жизни, не желая сдаваться врагу. Они улетают надёжно - на крыльях последнего «прости»...
Мы не можем совершенно обойти недостатки фильма, иначе наша критика будет неполной. Историк и писатель Алексей Исаев справедливо указывает на отсутствие в фильме чёткой и последовательной сюжетной линии военных действий. Если кино претендует на художественную реконструкцию исторических событий, а такая претензия есть, ибо ни о чём другом, кроме обороны Брестской крепости, авторы не повествуют, то почему отсутствует связная логическая картина всех этапов обороны? А.Исаев в своей статье «Брестская крепость: кино и немцы» приводит примеры разрывов в существующей реальности событий. Например, то, что немцев заблокировали в здании бывшей Никольской церкви (клубе), стало благоприятным фактором для обороняющихся и определило целый ряд последующих событий. В фильме это не прослеживается.
Неправдоподобно выглядит сдача в плен Ефима Фомина, когда он вдруг объявляет себя и евреем, и комиссаром, обрекая себя на расстрел. Это противоречит не только фактам (Фомина выдал провокатор), но и здравой логике: зачем себя выдавать, когда была возможность спастись, хотя бы и через плен? А возможностей умереть достойно было предостаточно. Видимо здесь сработала некая «фобия» у авторов фильма, которую и оставим на их совести. Вообще, образ Фомина не получился убедительным.
В художественном плане фильма мы видим неослабевающий накал борьбы, страданий, обилие рвущейся плоти и льющейся крови, что создаёт неоправданную тяжесть, а к концу вызывает уже отупение чувств, как затянутое крещендо в трагической симфонии.
Образы основных героев проработаны слабо, без нюансов и деталей, они не становятся близкими и родными (как это удалось, например, в киноповести «Они сражались за Родину», - одной из лучших о войне). Образы второго плана почти отсутствуют, сливаясь в единую безликую массу.
«Советское» кино о войне остаётся непревзойдённым. Вспомните «А зори здесь тихие» Васильева и Ростоцкого! Там не было широких военных действий, оторванных рук, голов и ног; но возможно ли ещё более пронзительно поведать о войне - «сестре печали», о её невосполнимых потерях, о несостоявшемся счастье материнства для погибших девушек - их образы, как живые.
Истинный реализм войны заключается не в искусно воспроизводимых атаках и схватках, а в драматургическом раскрытии, в умении создать образ войны, а не воссоздать саму войну. Наши режиссеры, многие из которых сами воевали, не случайно избегали грубого натурализма, они войну отображали, а не изображали.
И всё же, несмотря на последние критические замечания, фильм «Брестская крепость» состоялся, как произведение правдивое и сильное, куда более ладное и простое, чем гордо заявившее себя «Противостояние» Н.С.Михалкова.
«Брестская крепость» нравится людям, «Противостояние» чаще рождает недоумение.
Фильм Михалкова распадается на ряд сюжетов, лишь некоторые из которых производят сильное впечатление, но в большинстве страдают низким художественным вкусом и эпатажностью.
У Никиты Сергеевича так: если Сталин - то лицом в торт; если страх - так до мокрых штанов; если Крещение - непременно на мине; если взрывается корабль на той же мине - то люстра летит за километр, в прибрежный песок, греметь своими висюльками (в реальности - невероятная вещь, в качестве образа - слишком вычурно); если утешать девице обгоревшего танкиста в последнюю минуту его жизни - то обнажиться пред ним (ну очень, очень живописно, на фоне этаких развалин получился образец художественной безвкусицы - антипособие для студентов ВГИКа).
Казалось бы, у Михалкова есть религиозное в фильме, но это не спасает сам фильм. У Александра Котта в фильме нет ничего пряморелигиозного, но достоверность подвига самопожертвования уже имеет внутреннее христианское измерение. И слава Богу. И достаточно.
У Михалкова фильм получился вызывающим, у Котта и Угольникова (идейного вдохновителя фильма) - без претензий, но искренне и с болью.
* * *
Чем мы старше - тем ближе к нам война. Она не удаляется, а приближается в памяти, нарушая обычные законы забвения.
Одна православная женщина, далеко уже не военного поколения, как-то писала мне, что не может с собою ничего поделать: ей День Победы дороже Пасхи.
Я, конечно, буду разубеждать её в этом, я буду доказывать ей, что победа в войне - часть величайшей Победы Спасителя над смертью и злом... Но я её и понимаю.
И крепость нашей души просит подкрепления в извечной войне, составляющей «жизнь человека на земле». Но помощи нет, ибо мы увязли в войне, мы в глубоком тылу нагло наступающего врага.
Мы взываем к человекам, но услышит нас только Бог, который «крепость людям своим даст» и «благословит миром».
Я - «Крепость», я - «Крепость», веду бой, держу оборону, жду подкрепления.
