Экономика и расизм международных отношений

Лекция:

Александр Дугин – профессор МГУ, лидер Международного Евразийского Движения, философ, политолог, социолог, http://dugin.ru 

Александр Дугин: Осталось две темы, прежде чем перейти к анализу международных отношений в России, что будет последней (завершающей) лекцией. Сегодня нам осталось рассмотреть два вопроса, поэтому более буду кратко и бегло излагать. 

Первая тема - это "Экономика в международных отношениях". 

На этом мы заканчиваем рассмотрение секторального анализа: как разные теории (парадигмы) международных отношений трактуют те или иные аспекты. 

Экономика представляет собой (что часто забывают) гуманитарную дисциплину, которая, как и другие гуманитарные дисциплины, является применением мыслей философов о структуре человеческого общества. Экономика получает самостоятельное направление в развитии лишь в Новое время, когда превращается в отдельную самостоятельную сферу социального интереса, потому что долгое время занятие хозяйством входит в качестве такого, подсобного, несамостоятельного предмета изучения. 

Очень интересно само слово "экономика".

Вводит его Аристотель и понимает дословно "домостроительство", "домострой". "Ойкос" - от слова "дом" и "номос" - это "закон". 

Экономика - это способ ведения хозяйства, и представляет собой форму определённой организации человеком своего близлежащего бытия. Поэтому, поскольку древние считали, что космос - это большое государство (государство - это малый космос), то ведение хозяйства (домохозяйства) - это как бы государство в миниатюре, а государство есть космос в миниатюре. Поэтому отсюда вытекала упорядочивающая священная структура экономики: экономика как сакральное явление. Отсюда космическое измерение экономики. Это очень хорошо показывает Сергий Булгаков (русский философ) в "Философии хозяйства". Экономика - это по сути дела организация космоса. Аристотель понимал этот термин "экономика" именно таким образом. И экономике он противопоставлял совершенно другое направление - харизматика называлось, то есть занятие материальной деятельностью во имя материальных целей. Вот эта харизматика считалась Аристотелем недостойным занятием, которое свойственно наиболее грязным отщепенцам человеческого рода. 

А экономика же - это задача организации мира. Это положительно духовная задача, которая свойственна представителям разных уровней общества. А вот занятие харизматикой - это недостойная вещь. 

То, что мы называем под "экономикой": организация материального производства в целях извлечения материальной выгоды - это харизматика (по Аристотелю), и это является вещью абсолютно недостойной. Точно так же, как, кстати, понятие "демократия". Аристотель считал это худшим из политических режимов - демократию. Занятие материальным производством во имя извлечения материальной выгоды и организация самоуправления без всяких духовных и сакральных целей - это является по Аристотелю самым худшим аспектом социальной практики. Соответственно, то, что мы сегодня называем экономикой - это не аристотелевская экономика, это харизматика. Это занятие материальной деятельностью ради извлечения материальной прибыли, поэтому с точки зрения аристократической греческой мысли занятие недостойное. Поэтому в отдельное направление эта область и не выносилась. Она стала выноситься в тот период, когда начались материалистические демократические тенденции в Эпоху модерна. 

Второе. Основатель экономического учения Адам Смит был последователем философа Локка - индивидуалиста, теоретика как раз такой, мягкой версии образовательного общества, но основанного на индивидуализме и либерализме. Для Адама Смита вся его теория о богатстве нации была ничем иным как применением принципов индивидуализма Джона Локка к сфере организации хозяйственной деятельности. Это тоже имело прикладной характер. Но значение экономики постепенно, начиная с 18-го века, стало неуклонно расти и, поскольку само общество становилось всё более и более материальным, всё более и более заниженным, всё более и более приземлённым, то и росло параллельно с этим значение экономики. 

И вот экономика как специфическое направление приобрело самостоятельное значение, и стала объектом отдельной дисциплины. Поэтому эта наука, которая по сути дела занимается харизматикой (по Аристотелю), ставит перед собой задачу вычисления максимализации прибыли, материальной организации общества, и получает самостоятельность в Новое время. 

Теперь помещаем эту экономику Нового времени в парадигмы международных отношений, которые мы разбирали. Что мы имеем в реализме? 

Реалистская парадигма утверждает, что экономика является важнейшей формой организации материального обеспечения внутри государства. Эта теория получила название "меркантилизм", когда речь идёт о том, что развитие свободного рынка ограничивается интересами национального государства, то есть рынок в рамках государства, а монополия на внешнюю торговлю является приоритетом исключительно государства. То есть внутри государства - развитие рыночных торговых отношений, а во внешней торговле происходят discount (частные инициативы) через государственные инстанции. 

• − Внешней торговлей заведует государство, 
• − внутренней - частный сектор. 

Это получило название меркантилизма. 

• − Таким образом, государство становится экономическим актором в двух смыслах. С одной стороны, по отношению к своему внутреннему рынку государство выступает регулятором, но не главным хозяйствующим субъектом. 
• − А по отношению к внешнему рынку - уже хозяйствующим субъектом, потому что выступает от имени всего совокупного экономического потенциала данного государства перед лицом другого. 

В реализме международных отношений это является нормативом. Это означает, что торговля или экономика есть национальное явление. То есть и государство выступает актором в экономических отношениях с другими государствами в то время, когда внутри государства преобладают (доминируют) частнособственнические отношения либо какие-то другие. Для нас это не принципиально, поскольку реализм может быть применён как буржуазным государством, где эта теория и возникла, поэтому нормативной считается капиталистическая экономика, так и к небуржуазным государствам, в том числе социалистическим, монархическим или теократическим. В любом случае реализм рассматривает ситуацию таким образом, что нормативным актором международных отношений в сфере экономики является государство. Без этой инстанции никто не имеет выхода на внешний рынок. Это парадигма, называемая парадигмой меркантилизма в экономических учениях, точно соответствует реалистскому подходу к тому, как обстоит дело в экономике. 

Если мы рассмотрим эту модель реализма применительно к экономике, то мы получаем простую картину, как видит реалист в международных отношениях саму систему международных отношений в экономике. Там, где есть экономические интересы какого-то государства, это государство выступает актором. 

• − Не хватает для развития внутреннего рынка, например, ресурсов, значит, государство озабочено тем, чтобы эти ресурсы приобрести. 
• − Не хватает, например, каких-то ресурсов трудовых, тогда государство должно обеспечить аннексию, колонизацию других территорий и так далее для того, чтобы эти редкие, или недостающие ресурсы, объединить. 

Иными словами, главным актором экономики во внешнем транснациональном контексте является государство. Оно как раз, движимое национальными экономическими интересами, обеспечивает условия для обеспечения своих материальных потребностей. Отсюда большая роль в экономике сектора обороны, поскольку оборона является главной задачей реализма. Соответственно, экономика приобретает характер, связанный (сопряженный) с обеспечением национальной безопасности. Отсюда - госзаказ в военной сфере или, по крайней мере, патронирование со стороны государства тем отраслям, тем производственным областям, которые связаны с обеспечением безопасности: либо их государственный характер, либо их тесное сотрудничество с государственным сектором. Вот меркантилистская модель отношения к экономике. 

При этом должна ли развиваться международная торговля с точки зрения реалистов? Да, должна. Но никогда не таким образом, чтобы развитие торговых отношений в международной сфере привело бы (приводило бы) к ослаблению национальных интересов государства. Это принцип реализма в экономике. 

Переходим к либерализму. 

Либерализм в международных отношениях применительно к экономике исходит из совершенно радикально другой парадигмы: из парадигмы того, что открытое торговое общество (это главный принцип Адама Смита) приводит к более быстрому развитию, чем закрытое. По сути дела сама идея о богатстве наций Адама Смита была направлена против меркантилисткой парадигмы. Отсюда либералы в международных отношениях тесно связаны с либералами в экономике. Здесь доминирует такой принцип: развитие рынка не должно ограничиваться национальными интересами. Значит, акторами международной торговли в международной экономике могут быть не только государство через государство, но и компания через компанию: отдельный экономический актор внутри государства с другим экономическим актором в другом государстве. 

С точки зрения принципа "Невидимой руки" рынка, такое освобождение от национального контроля государств даёт наибольший успех и наибольший эффект в развитии экономики. Адам Смит говорил, что государство в обоих своих смыслах является препятствием развития рынка. С одной стороны, выступая как регулятор, оно имеет тенденцию самому становиться участником экономического процесса. А это делает более громоздким в случае с совмещения политических и экономических функций в лице одного и того же игрока государства - создаёт неравные условия для развития экономического потенциала. 

Соответственно, отсюда предложение государству максимальным образом отойти от экономической сферы - это догма либерализма. 

И второе: государство должно отказаться от монополии на внешнюю торговлю и занятий экономикой во внешней международной среде и позволить внутригосударственным экономическим акторам: корпорациям, компаниям, трестам и фирмам - заниматься развитием торговых отношений с другими фирмами, корпорациями, трастами другого государства. 

Это отношение к экономике как к открытому рынку, к расширению зоны рынка тесно связано с идеей у либералов в международных отношениях с тем, что демократия друг с другом не воюет, но торгует. Вот это "Make trade, not war" ("Занимайтесь торговлей, а не войной"), фритредерство (свободная торговля - это синоним либерализма) - это принцип либералов в международных отношениях. 

Если реалисты считают, что одним из наиболее вероятных способов выяснения проблем между государствами в сфере международных отношений являются военные столкновения, то либералы в международных отношениях говорят: "Торговля создаёт такое переплетение взаимных экономических интересов, которое минимализирует риск войны". "Конечно" - им отвечают реалисты. Тем не менее периодически торговые войны и торговые противоречия приводят к реальным войнам. Да, это так. Тем не менее, либералы настаивают, что, чем больше будет открытым рынок, чем меньше будет государство влиять на рынок внутри самого себя и в международных отношениях, тем быстрее будет распространяться всеобщий рост благосостояния и той страны, которая находится с одной стороны границы, и другой страны, которая находится с другой стороны границы. 

Таким образом, глобализация международной торговли является путём к миру с точки зрения либералов международных отношений. Отсюда меняется отношение к экономике. 

• − Реалисты мыслят в категориях национальных экономик и здесь внутренний валовой продукт (ВВП) приобретает принципиальное значение (скорость его роста). 
• − А либералы в международных отношениях говорят о макроэкономическом росте всех участников глобализирующегося открытого рынка, который с их точки зрения приводит к оптимальному перераспределению и ресурсов, и оптимизацию производства, и даёт максимальный эффект. Либералы в международных отношениях трактуют экономику совершенно противоположным образом. 

Третья парадигма позитивистская: марксизм. 

Марксизм ставит экономику во главу угла, но рассматривает экономическое поле как антагонистическое поле противостояния буржуазного класса и пролетарского класса. Это классовая борьба между пролетариатом и буржуазией является объяснением структуры международных отношений, транснациональна по определению и фиксируется в том, что существует глобальный капитал и глобальный пролетариат, которые находятся между собой в глобальной борьбе как в национальном, так в интернациональном срезе. Экономикой здесь объясняется политика в классическом марксизме. Классический марксизм утверждает, что существует базис и надстройка. В базисе находится экономика, в надстройке находится политика, культура и всё остальное. Поскольку экономика мыслится марксистами как классовый антагонизм между пролетариатом и буржуазией, соответственно, эти противоречия, которые находятся внутри базиса, они проецируются в политику и предопределяют политические процессы в международных отношениях точно так же, как и во внутренней политике. Здесь снова для марксистов не имеет значения, рассматриваем мы вопрос в национальном ключе (как реалисты) или в интернациональном (как либералы). Важно, что существуют глобальные антагонистические противоречия, и экономика является базовой формой борьбы. Экономика стоит в центре внимания неомарксистов, поэтому как раз эта школа международных отношений даёт наиболее последовательный, развёрнутый, доскональный, подчас детальный анализ экономических отношений с позиции выяснения классовых противоречий в национальном или интернациональном масштабе. Мы говорим о интернациональном масштабе, соответственно, в международных отношениях здесь анализ материально-экономической стороны дела (как организовано производство) стоит во главе угла неомарксистского и марксистского анализа международных отношений. 

Вот три взгляда на экономику: меркантилистский, либеральный и марксистский. 

Переходим к постпозитивистским парадигмам, для которых существует общая модель. Общая модель, что экономики нет. Постпозитивисты считают, что экономика - это не что иное, как фигура речи, и сфера экономической доминации власти производства есть не что иное как продление человеческого сознания. Что человеческое сознание само экономично и технично, оно производит всегда нечто, оно производит образ реальности, оно дублирует реальность через язык или через систему репрезентаций. Потому что у человека есть язык и, двигаясь по лесу, он говорит, не просто чувствуя, как ёжик или белка, что он в лесу. Он говорит: "Я в лесу". Он называет имена и даёт вещам имена, тем самым он их дублирует. Имя вещи - это репрезентация, это мысль о вещи. И вот, утверждая дубликат вещи через концепт (понятие вещи), человек на самом деле уже осуществляет базовую экономическую модель: он нечто производит. То, что он производит, то, что находится между ним самим и живой природой (миром) - это и есть вещь, вещь, которую он производит. А экономика есть не что иное как поле создания репрезентаций. Соответственно в стремлении при этом в человеке: базовое стремление человека - это воля к власти, воля к доминации. Поэтому человек производит вещь для того, чтобы ей господствовать. 

Он превращает природу в объект господства. Он создаёт мёртвые вещи или как то, над чем он господствует, или как то, с помощью чего он господствует. Таким образом, стремление человека к реализации своих доминаций как субъекта над объектом приводит к созданию отчуждений и реификации мира (превращение живого в вещь). Реификации, то есть превращению в объект в товар подвергаются и межчеловеческие отношения. Мы, наверное, слышим часто такую фразу: "Сколько ты стоишь?" или "Сколько он стоит?" и так далее. 

Идея присвоения экономического эквивалента тому или иному живому существу или просто спонтанному явлению мира является выражением воли к доминации. Поэтому экономика в этом контексте есть не что иное как один из моментов глобальной доминации - это не что иное как язык, как система репрезентаций и система подавления субъектом объекта. Распределение в языке ролей подлежащего, сказуемого, второстепенного члена предложения по сути дела и есть базовая парадигма производственного материального процесса, поскольку человек производит вещь для того, чтобы ею владеть. 

Если дальше перейти на другой уровень, капиталист заказывает производство вещей для того, чтобы владеть ими и, как инструментом производства вещей, пролетариатом, то есть теми, кто исполняет его указания: либо инструмент, либо объект. И в результате всё становится производством объектов и инструментов по отношению к субъекту. В конфликтной версии это порождает класс господ, эксплуататорский класс, который выступает субъектом глобальной доминации, в том числе и экономической. Объектом является отчуждаемая жизнь или пролетариат тот, кто становится вещью или инструментом: объективируемый элемент мира (бытия), который оказывается заточённым в эту сферу товара, который подвергается реификации (превращение в товар). Отсюда происходят отчуждения или реификации человеческих отношений, перевод, например, отношений между людьми в договорно-контрактную основу, включая институты семьи, брака, торговлю органами и так далее. 

Уже мы переходим к идее того, что суть экономики не в том, чтобы обеспечить благополучие материального производства, а совершенно в другом: для того, чтобы обеспечить неравновесную возможность доминации одного над другим. Таким образом, идея экономики, её развитие, её конфликтность заложена в том, что изначально это есть не что иное как воля к власти. Здесь, конечно, постпозитивизм смыкается с марксизмом, обобщённым, перенесённым на уровень структурализма через Локана, фрейдизма, поскольку здесь же рассматривается модель базовой доминации, и других философских учений, не обязательно уже марксистского толка. 

Иными словами, в международных отношениях экономический дискурс рассматривается как одна из стратегий доминаций. Когда говорится о помощи третьим странам, о списании долга, о реструктуризации, о заимствованиях у МВФ (Международного Валютного Фонда) или обращении ко Всемирном банку, речь идёт на самом деле о создании некоторых властных идолов: богатый западный мир, который конституирует себя как глобального гегемона, который давит с помощью своей помощи или с помощью своей колонизации (по-разному) на других экономических объектов. 

Утверждение экономического неравенства, что существуют развитые и неразвитые страны в экономической сфере и перевод всё в экономику на самом деле есть попытка сокрытия одного: воли к власти, воли к доминации, которая к материальной-то реальности никакого отношения не имеет. 

Наоборот, экономика - это не занятие с материальной системой предметов. Это превращение в материальность того, что является феноменом. Феноменом, который ещё открывается, является, обнаруживается перед человеческим субъектом, но его структуры, его природа не определена. Когда нечто становится вещью, товаром, в этот момент оно и становится материальным. Соответственно, превращение бытия в товар, превращение бытия в материальную вещь и является базовой ориентацией экономики как как раз харизматики по Аристотелю. Такая доминация материй. 

На самом деле материй нет, считают постпозитивисты. Материя появляется в ходе принуждения субъектом другого к приведению его к статусу объекта. Субъект, реализуя свою стратегию воли к власти, переводит другого, явление, с которым он сталкивается, в статус объекта, тем самым реифицирует его, лишает его самостоятельного бытия, превращает в вещь, в товар или в инструмент. 

Соответственно, экономика есть просто поле материализации доминации воли к власти, подчинению и такого, властного неравенственного дискурса считают теоретики международных отношений в постмодернистской постпозитивистской парадигме. 

Как это выражается в конкретике? Речь идёт о том, что представители критической школы постмодернизма в международных отношениях, они рассматривают дискурс об экономической отсталости тех или иных государств, об эффективности или неэффективности экономических процедур (по-английски "аgency") тех или иных обществ, рассматривают, как просто форму колониального расистского подавления. Потому что западные носители гегемонии в глобальном масштабе рассматривают свою собственную экономическую состоятельность, о которой они сами и заявляют, вводя свои собственные критерии, как некий пик и дальше начинают с ним сравнивать все остальные общества, и на основании этого строить иерархию, где экономическая состоятельность, или эффективность, служит важнейшим аргументом. 

Когда речь идёт о том, что два общества признают единство критериев, считая, например, что такой-то уровень ВВП или такой-то темп развития машиностроения является нормой, тогда можно сказать, что одно справляется с этой задачей, а другое меньше справляется или вообще не справляется. Представим себе, что одно общество, которое считает нормой такой-то уровень промышленного развития, а другое общество вообще считает, что промышленное развитие не является высшей ценностью или мерилом показателя справедливости, или, скажем, совершенства благополучия. Тогда получается, что одно из этих обществ навязывает другому критерии, которые совершенно чужды этому, и на основании этого критерия, например, находит его неэффективным, недостаточно быстро развивающимся и начинает:

• − либо подтягивать к себе, куда это общество совершенно не хочет, 
• − либо начинает его колонизировать всячески третировать как несовершенное. 

Представим себе, что есть блондины, есть брюнеты. 

Вот, блондины говорят, там, брюнетам: 

• − "Вы недостаточны белы, ваши волосы слишком тёмные". 

Брюнеты говорят: 

• − "Почему они должны быть белыми?". 

Они говорят: 

• − "Посмотрите, как хорошо быть блондином. Вот блондин - это и есть человек, а брюнет - это просто несовершенный блондин, это почерневший блондин". 

Как только начинается такая идея, тогда начинается торговля шампунями, краской для волос. Если блондину удаётся убедить брюнета, что нормативом является блондин, а брюнет является вырожденцем, просто плохо покрашенным блондином, в конечном итоге происходит, если он сможет на своём настоять, то за норму берётся блондин, а брюнет рассматривается в качестве какого-то "недоблондина", или какого-то вырожденца - больной блондин, несовершенный, блондин-инвалид. В этой картине ясно, насколько глупо такое составление. 

Когда мы переходим на уровень экономического дискурса, когда надо развивающимся странам помогать для того, чтобы, например, объяснить им, что приватизированный колодец гораздо более эффективный, например, чем бесплатный. Когда в Сомали были применены меры Валютного Фонда по насильственной реструктуризации экономики, эта страна, которая даже производила триго и маис и экспортировала в Саудовскую Аравию часть скота, она просто впала в немедленную нищету, приняв эти нормы. Потому что с точки зрения Запада наличие бесплатной воды было непозволительной роскошью при её нехватке. Колодцы были насильственным образом приватизированы. Вместо развития слабо производительного триго и маиса, который давал очень небольшую прибыль, были насажены искусственным образом фруктовые деревья, дававшие бОльшую прибыль. Экономика этой страны была мгновенно разрушена, начался каннибализм, люди начинали гибнуть, умирать от голода. 

Тем не менее, принципы свободного рынка были наконец-то в этой стране утверждены за счет полного коллапса экономики. Это считается одним из ярчайших преступлений Международного Валютного Фонда, чьи предписания совершенно расистским образом: принудительно, тоталитарно уничтожили экономику целой страны, ввергнув её в бесконечную нищету, кошмар. Поскольку стоило поставить перед собой другую задачу о том, что необходимо больше извлекать выгоды из тех или иных природных условий, разрушилась многовековая модель баланса аграрных скотоводческих обществ, традиционные формы обмена, и это общество, по сути, было уничтожено. Вот приблизительно так действует эта модель в международных отношениях. 

Приезжают экономические эксперты и говорят: "У вас здесь всё очень неэффективно. Вам надо сделать то-то". Уезжают - страна рушится. Они говорят: "Мы же сказали вам, что ничего у вас не получится. Давайте мы сами здесь поуправляем немножко, устроим здесь ядерные отходы. Это самое вам и место". 

Так же приблизительно происходила перестройка в 90-годы, когда приехали американские специалисты и стали думать о том, что делать с советской системой. Они нашли её неэффективной, уровень её роста недостаточный, поэтому они её просто приватизировали. А те отрасли, которые могли составить конкуренцию западным производствам, они просто разорили, приватизировали, устроили там дискотеки и клубы. Это предписание как раз такого... 

Они взяли себя в качестве нормы, объявили, что блондины - это абсолютный человек, а брюнет - это просто дегенерат, и на продаже краски для окрашивания брюнета в блондина сделали колоссальное состояние. Приблизительно по такой же модели развивается теория экономического дискурса. Когда нам говорят, что какие-то общества развивающиеся, какие-то неразвивающиеся, какие-то плохо развивающиеся, это и есть не что иное, как считают специалисты в постпозитивистских моделях международных отношений, просто формы расизма. 

Расизма прямого, когда крупное буржуазное государства развитые захватывают другие (нападают), как в случае нападения коалиции на Кадаффи или на Ирак, в результате чего просто были поставлены под контроль нефтяные промыслы в этих странах уже прямой оккупации. Когда необходимо повысить (изменить) баланс в экономике буржуазных стран, тогда она осуществляет просто прямое вторжение - это реалистская позиция. 

Вторая идея. Здесь, кстати, очень важен закон Фридриха фон Листа (экономист немецкий) который, занимаясь в 19-ом веке развитием Германии, он, размышляя над тем, как действуют законы Адама Смита относительно того, что открытые общества (фритредерство) дают автоматический эффект подъема экономик, заметил следующую вещь: да, даёт, но только той стране, которая более развита. 

Если представить себе два государства: одно с развитой экономикой, другое с менее развитой экономикой, которые открывают между собой границы, не происходит мерного распределения потенциала между ними. То, которое вступает в это взаимодействие на более лучших позициях (более развитое), оно становится ещё более развитым, а то, которое менее, наоборот, - менее развитым. Несмотря на то, что какие-то сектора сегментно могут дать определённый эффект, по большому счету эта пропорция не сокращается, а возрастает. При этом, конечно, если неразвитая экономика не входит во взаимодействие с развитой экономикой, она тоже отстаёт и тоже происходит отставание. 

Отсюда Лист выдвинул принцип автаркии больших пространств, предложив организовать таможенные союзы (Zollverein) между теми странами и теми обществами, которые находились в более-менее равном экономическом развитии относительно, для того, чтобы создать максимальные условия для межстрановой конкуренции. Это он воплотил в жизнь: Бисмарк на основании его объединил германские земли. В результате германские территории, которые были абсолютно отсталыми и захудалыми, сделали мощной рывок, и в значительной степени вышли на уровень, сопоставимый с Англией. Вот как на практике эта идея свободной торговли была, скажем, опровергнута и эффективность альтернативной модели с точки зрения теории больших пространств была доказана. 

Сторонником Фридриха Листа был и Сергей Витте (русский экономист), и Ленин, и Вальтер Ратенау (автор германского экономического чуда). В общем, идеи Листа сейчас лежат в основе, кстати, объединения Европы с одной стороны, с другой стороны - Евразийского Союза у нас. Поэтому актуальность этой идеи автаркии больших пространств как альтернативы фритредерству тоже имеет и теоретическую, и практическую доказательную историческую базу. 

Так вот, с точки зрения тех, кто анализирует в постпозитивистском ключе экономику, мы видим, что идея либерального продвижения одних и тех же фритредерских законов на самом деле приводит не к уравновешиванию обществ, а, наоборот, к тому, что общество, которое менее развито, оказывается ещё более менее развито в сравнении с обществами более развитыми. Экономическая глобализация не приводит к уравниванию шансов и позиций тех, кто в неё вступает, а, наоборот, она создаёт всё большие противоречия. Это критика позитивистов в адрес либералов, чей пацифизм они ставят под сомнение, рассматривая это как форму особой модели империализма. 

Есть прямой империализм, который отстаивают часто реалисты, и есть косвенный (глобалистский) империализм, который приводит к тем же результатам, но с точки зрения другой - с точки зрения распространения фритредерства и создания транснациональных корпораций, которые не уравновешивают шансы различных обществ на экономическое развитие, а создают привилегированные условия для тех, кто является источниками или субъектами глобализации, а другие экономики (другие общества) становятся объектами глобализации. Происходит та же самая реификация, та же самая материализация превращение субъекта в объект, о которой мы уже говорили. 

Вот каков контекст различных моделей понимания экономики в этих парадигмах. 

Последнее замечу по этому вопросу: в теории многополярного мира экономика рассматривается в модели Фридриха фон Листа: в модели Таможенного союза идея объединения экономической интеграции обществ со сходным уровнем развития экономики рассматривается в качестве доминирующей. Каждая цивилизация, каждый полюс в многополярном мире должен расширяться, должен быть открытым в первую очередь по отношению к тем обществам, которые находятся в сходном экономическом состоянии. А по отношению к более развитым и к менее развитым должны существовать таможенные преграды. 

Нечто подобное мы видим в современном Китае, где модель внешней торговли, с одной стороны поощряется в тех случаях, когда она служит государственным интересам, а в других случаях, когда речь идёт о возможности зависимости китайской экономики от внешних игроков, наоборот, подобного рода интервенции или эти аспекты глобализации как раз ограничиваются. 

Соответственно, в этой модели многополярного мира, или автаркии больших пространств, развивается теория многополярного мира. Теория многополярного мира - это не либерализм, не меркантилизм реалистский, не марксизм в классическом его понимании. Но многие элементы критики экономоцентричной модели из постпозитивистских теорий в международных отношениях в теории многополярного мира, как и в других случаях, задействуются. Это мы заканчиваем раздел сегодняшних занятий, посвященных экономике. 

Переходим к другой - последней теме. 

Эта тема непосредственно сопряжена с социологией международных отношений. Само направление социологии международных отношений родилось из английской школы, но постепенно получило своё название как "историческая социология", и стало одним из направлений постпозитивистских парадигм (мы об этом говорили). 

Первый манифест этого направления опубликовали: коллективная монография под редакцией Хобсона и Хобдена. Одним из провозвестником этого подхода в социологии международных отношений был Фредди Холидэй (английский специалист в международных отношениях, неомарксист), который создал такую оригинальную теорию - между веберовской и неомарксистской моделью. Но вот Хобден и Хобсон опубликовали впервые стратегический программный текст о социологии международных отношений, критикуя хронофетишизм и темпоцентризм. 

Это очень важные два понятия: хронофетишизм и темпоцентризм. Хронофетишизм - это идея того, что в международных отношениях (заметили Хобсон и Хобден) статус-кво, по крайней мере, модели общества модерна и особенно того общества, которое находится в основании наблюдений современных исследований, передаётся статус абсолютного и вечного. То есть на самом деле к любым моделям историческим мы относимся в рамках этого хронофетишизма так, как будто бы системы, которые существовали раньше или которые будут существовать позже, по сути дела являются ничем иным как различными вариациями той системы международных отношений, которая существует сегодня. Это хронофетишизм, то есть неспособность осознать исторический опыт, и нежелание его осознавать, другого времени и других исторических условий. 

Хронофетишизм - это проекция статус-кво, т.е. того положения, в котором мы живём, на неопределённое расстояние в будущее, прошлое и так далее. То, что мы видим, и есть по-настоящему вечное, постоянное и нормальное. Это первая иллюзия с точки зрения этих авторов во всех моделях международных отношений и представители исторической социологии требуют привнести характер исторического многообразия в международные отношения. 

Прежде чем обстоятельства стали такими, как они есть сегодня: 

• − отношения между государствами, 
• − базовыми акторами, 
• − деление на юниты, 
• − иерархизация, 
• − вертикальные и горизонтальные связи в системе международных отношений.

Прежде, чем они стали такими, как есть сейчас, они могли быть радикально другими (и были радикально другими) с радикально другим смыслом в иные исторические эпохи. Отсюда как раз инициатива Бузана и Литтла относительно различных интернациональных систем, в каждой из которых при переходе от одной интернациональной системы к другой и от одного "номоса" Земли к другому "номосу" Земли (по Карлу Шмитту) происходит фундаментальное семантическое изменение всей этой системы. Вот в чём смысл системного анализа международных отношений. Бузан и Литтл - это в социологии международных отношений тоже одно из направлений этой школы. 

Так вот, если мы учтём фундаментальное изменение смысла всех акторов, всех отношений при переходе от одной модели транснациональной к другой, мы можем понять, что и в рамках одной и той же модели тоже постоянно идут нескончаемые семантические сдвиги: определённые изменения, трансформации внутри тех процессов, которые происходят в международных отношениях. 

Хронофетишизм не позволяет увидеть это многообразие, поэтому часто сплошь и рядом те или иные аналитики международных отношений (специалисты), они как бы канонизируют нынешнее положение вещей, полагая, что так было и будет всегда. Когда происходит очередное изменение, все их системы рушатся, и кто-то задаёт новые хронофетишистские модели. 

Например, тот же Кеннет Уолтц - крупнейший специалист международных отношений. Он был уверен, что биполярная система, например (даже в 91-ом году он был уверен), будет существовать всегда: что всегда будет советский блок, всегда будет капиталистический блок, что эта наиболее совершенная модель компенсирующего друг друга "Balance of power" (баланса сил), соответственно неореалистская парадигма биполярности будет существовать всегда. Это утверждал он накануне распада Советского Союза, когда эта система просто рухнула на глазах. 

Хронофетишизм не позволяет специалисту международных отношений согласно социологам международных отношений понять прошлое, когда было всё иначе и совсем не то, что есть сейчас, и представить себе будущее, которое тоже может быть радикально иным. Когда мы привязаны к тому, что то, что есть, было всегда - естественно мы даём неверный анализ, неверно трактуем прошлое, неверно смотрим в будущее. 

Вторая: темпоцентризм. 

Параллельно с этой иллюзией хронофетишизма, который просто блокирует научную релевантность дисциплины международных отношений, существует темпоцентризм согласно социологам международных отношений. Темпоцентризм - это, наоборот: всё последующее полностью снимает предшествующее. Это близко к хронофетишизму, но немножко другое - темпоцентризм. То, что происходит после, с точки зрения темпоцентризма, важнее, чем то, что происходило до: в следующий момент снимает (по-гегелевски "aufhebt"), вбирает в себя всё предыдущее. 

Поэтому если сегодня так обстоит дело, например, в экономике, в войне, в дипломатии, в политической системе, то, значит, то, что предшествовало этому уже существует здесь в снятом виде, заведомо было худшее. Если эту логика применить к жизни, например, получается так, что старик важнее и лучше взрослого человека, взрослый лучше ребёнка, а ребёнок лучше маленького ребёнка. Понятие "лучше" в этом темпоцентризме, оно в случае с применением к человеческой жизни глупо просто. Чем же это старик лучше взрослого человека? Кстати, можно сказать: чем взрослый лучше ребёнка? Абсолютно неубедительно. Дети гораздо бывают обаятельнее, чем взрослые и больше надежд внушают. Надежды с возрастом исчезают. Ты смотришь и понимаешь, что от этого человека ждать уже нечего. 

Темпоцентризм предполагает, что каждый последующий момент лучше предыдущего. Нынешняя наша политическая система является оптимальной и несёт в себе снятие всех других моделей, которые существовали раньше, что на самом деле, конечно, разрывает нашу историческую преемственность, не позволяет нам понять, что же за общества существовали в истории на других этапах. Кстати, это блокирует и взгляд в будущее, потому, что будущее в таком случае является как бы почти невозможным, поскольку всё, что могло быть снято, всё лучшее есть сейчас. Это почти люцефирический (мефистольский) принцип: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" 

Эфемерное ощущение того, что мы живём в лучшем из миров, о чём говорил Лейбниц метафизически, и что утверждают в историческом ключе представители практически всей западной цивилизации и в обществ, находящихся под влиянием Запада. 

Это второй элемент: критика темпоцентризма как дополнение к хронофетишизму и, естественно, предложение преодолеть эти два предела. То есть рассматривать общество как момент исторического развития, т.е. в контексте. Для того, чтобы знать, какова сейчас система международных отношений, необходимо знать, какая она была вчера, позавчера и так далее. Как данное государство, например, современная Российская Федерация, как она стала тем, чем она является сегодня? Постепенно развиваясь от предыдущих стадий (от Киевской Руси). Без этого вообще нельзя говорить ни о каком договоре, например, России с Китаем или России с Турцией, если мы не будем учитывать того контекста, в котором развивалось становление нашей государственности с китайской, турецкой, западной, европейской, американской. 

То есть помещение исторического состояния международной системы в хронологический контекст (диахроническую перспективу) - это первое. 

А второе - это отказ от того, что мы живём только в лучшем обществе, в котором всё предыдущее (снятое) было худшим. 

Во-первых, что-то мы приобретаем, но что-то мы утрачиваем, поэтому в каком-то смысле богатея в одном, мы беднеем и нищаем в другом. Например, технологически у нас есть теперь айфоны, зато у нас нет совести. Замечательно: что-то приобрели, а что-то утратили. Преодоление темпоцентризма приглашает просто сделать баланс такой, то есть не то, что осудить наше общество, а просто сказать, что что-то где-то "плюс", а где-то "минус". Соответственно, не всё лучшее присутствует в нашем обществе: что-то мы упускаем, что-то теряем - это раз. 

И во-вторых, на самом деле движение может быть более сложным, чем движение только вверх. История может идти более сложными узорами. Она может завиваться в петлю, быть спиралевидной, подниматься вверх, осуществлять рывки и, наоборот, сбиваться в сторону и даже течь вспять. Темпоцентризм отвергнутый (отснятый) позволяет нам рассмотреть историческую модель взаимодействия разных акторов международных отношений с разных точек зрения. Это вот второй очень важный момент. 

Таким образом, критика хронофетишизма и темпоцентризма в социологии международных отношений это очень позитивная критика. Она не просто говорит, что это плохо. Она говорит, как хорошо и как важно для науки международных отношений рассмотреть вещи под другим углом зрения, учесть историческое измерение тех процессов, которые происходят в сфере международных отношений. 

Тем самым мы переходим от тонкого описания к плотному (густому) описанию, как говорил Клиффорд Гирц (антрополог), говоря, что "в науке может быть тонкое описание ("жидкое") и "густое" описание".

• − "Жидкое", которое оперирует только несколькими факторами, строит по ним такую, схематическую модель. 
• − А "плотное" описание, которое учитывает множество факторов, в том числе помимо первостепенных, с которыми оперирует "тонкое" (слабое описание), также второстепенные факторы. И вот объем этих второстепенных - менее заметных факторов, третьестепенных может на самом деле радикально изменить картину того или иного общества, той или иной культуры. Применив это "плотное" описание ("густое" описание) к международным отношениям, мы получаем историческое измерение. 

Но это ещё не всё в социологии международных отношений. Совсем недавно наш друг, сотрудник нашей кафедры Марк Слебода (американец) прислал книгу 12-го года того же Хобсона, теоретика социологии международных отношений, которая намного идёт дальше, чем эти два и так замечательных предложения о преодолении хронофетишизма и темпоцентризма. Книга называется "Евроцентризм в международных отношениях" и посвящена этому явлению. Это книга просто восхитительная. Здесь эта дисциплина "социология международных отношений" она выходит, как бы сказать, из своих пелёнок, из своей первой стадии как одного из направлений постпозитивистских парадигм международных отношений и достигает уровня фундаментальной, гносеалогической научной программы. 

Книга называется "Евроцентризм" (или европоцентризм) в мировой политике". Эта книга 12-го Хобсона, она посвящена проблематике расизма (научного расизма). Про Гитлера там почти ничего не говорится, совсем небольшая часть расизму уделяется. В основном автор описывает все формы международных отношений, всю науку о международных отношениях, всех авторов, которые писали на эту тему, как сознательных или бессознательных представителей научного расизма. С его точки зрения вся область международных отношений представляет собой зону расизма. 

Что значит расизма? Утверждение того, что одни расы выше, чем другие расы - вот именно в этом ключе. Парадоксальный, скажете вы, подход. Но, если мы вспомним сейчас, что такое в целом теория постпозитивистских парадигм (постпозитивистские парадигмы в международных отношениях), мы увидим, что уже к этому всё предшествующее подводило. Просто это кульминация этого подхода. Все постмодернисты, постпозитивисты видели проблему в доминации, в воле к власти. В том, что дискурс международных отношениях есть не что иное как установление неравновесных взаимодействий между субъектом и объектом и в экономике, и в элитах и массах (об это мы говорили), и в понятии "князь", и в понятии СМИ, и открыто, и скрыто - везде мы имеет неравновесную модель. 

Вот эту неравновесную модель Хобсон в книге "Евроцентризм" отождествляет с научным расизмом или с таким явлением, как евроцентризм. Это очень интересная идея. Смысл евроцентризма заключается в том, что существует так называемое учение американского антрополога, эволюциониста 19-го века Льюиса Моргана - учение о трёх стадиях человечества: что человечество развивается по трём стадиям (три типа общества). 

• − Первое - дикость. 
• − Второе - варварство. 
• − Третье - цивилизация. 

Вот это базовое учение о трёх стадиях развития общества является на самом деле отнюдь не только идеей самого Льюиса Моргана, но лежит в основе практически всех социально-гуманитарных, исторических реконструкций западной науки. Это учение о том, что существует три типа общества и существует движение от дикости через варварство к цивилизации - это догма такая же, как догма всемирного тяготения (константы всемирного тяготения) в современной физике. 

Существует три стадии. Эти стадии располагаются абсолютно строго: 

• − хуже всего дикость, 
• − средним является варварство (переходный этап), 
• − и третьим является цивилизация. 

Эта парадигма предопределяет фундаментальное неравенство трёх обществ. 

• − Когда мы видим людей, живущих на уровне родоплеменного строя, мы говорим: "Это дикость". 
• − Когда мы видим людей, живущих в архаических государствах с тоталитарно-деспотическими системами, мы говорим: "Это варварство". 
• − Когда мы видим демократические, бурно развивающиеся экономические эффективные общества, мы говорим: "Это цивилизация". 

Раньше такой модели не было. Это Новое время суммирует своё представление о логике истории и о типах цивилизации следующим образом. 

Во-первых, мы здесь видим сразу неравенство. Что хорошо? Цивилизация - хорошо. Что хуже всего? Дикость. А что между? Варварство. Варварство лучше, чем дикость, но хуже, чем цивилизация. Цивилизация, будучи самым совершенным из обществ, имеет абсолютное моральное право судить варварство и осуждать варварство, и тем более дикость. И больше того, цивилизация имеет право цивилизовывать варварство, и способствовать варваризации, а потом уже и цивилизации дикости. 

Значит, цивилизация представляет собой "плюс" субъект (саморефлексию), а варварство - состояние человеческого общества, близкое к объекту. Отсюда представление о том, что условия существования в дикости - это условия, приближенные к животному обществу. Так происходит эволюция - эволюция человека (отсюда дарвинизм и ламаркианство) от обезъяны (животного) через дикость (это человек, но ещё похожий на животное), варварство уже больше похоже на человека, но ещё не человек и, наконец, цивилизация, где человек становится человеком. Только цивилизованный человек есть человек. 

"Цивис" - это город (очень интересно). Таким образом, человек, живущий в деревне, - это уже варвар. Человек, живущий в лесу (вне деревни) - дикарь. Дикаря поэтому берут и переводят из джунглей в деревню - делаем из дикаря варвара. Из варвара: переводим из деревни в город - делаем его человеком. 

Такая модель предполагает, что цивилизационный человек есть человек или человек в высшем смысле слова, то есть только цивилизованный человек и есть человек, а варвар - это получеловек, а дикарь - четверть человека. Соответственно, существует ранжирование социальных типов, которое утверждает фундаментальное социальное неравенство между различными типами обществ. Почему это имеет особо большое отношение к сфере международных отношений? Потому что на этом основании, только на этом основании - цивилизованное государство имеет моральное право бороться с государством варварским не только во имя своих национальных интересов, а во имя цивилизации варвара, чтобы цивилизовать варвара. Ну, а дикарей вообще рассматривать как нечто, так, существенное нельзя. Поэтому приезжающие представители за европейской цивилизацией на северно-американский континент, где есть либо варварские государства ацтеков, инков, либо дикари, живущие родоплеменным строем, вообще не рассматриваются как отношения между государством и государством. Это не война государства Испании с государством Инков (обратите внимание). 

Идут представители цивилизации, навстречу им варвары, а под варварами - дикари. Поэтому и те, и другие не являются формально адекватными партнёрами войны. Вот, война Англии и Испании - это война. Это война между двумя цивилизованными народами: испанскими цивилизованными народами и английскими, ещё более цивилизованными народами. Это война. 

А война с государством Инков Монтесумы - это просто захват. Мы же не говорим, когда переносим муравейник с места на место, что это война нас с муравьями. Нет, это просто берём, грузим в тачку муравейник, так сказать, его ликвидируем. Приблизительно такое же отношение к инкам или индейцам в северной Америке. Это некое добавление к ландшафту. Есть мухи цеце, есть муравьи тамбоча, способные разъедать бетонные конструкции. А есть ещё и индейцы, африканцы, жители каких-то там близлежащих территорий, некое обременение ландшафта. Вот что такое дикость, или, как бы сказать, наглое агрессивное обременение ландшафта со стороны варваров, которые организуются в некие темные, несущие угрозу цивилизации, орды. 

Вот таким образом учение о трёх стадиях, которое было номинальным, лежало в основе колониальной империалистической практики, начиная с 16-ого века. В ходе этой практики оно и формировалось. Представление о том, что не то, что более сильные захватывают более слабого, а высший захватывает низшее, и лежало в основе феномена рабства. 

На каком основании в эпоху развитой цивилизации Европы африканских жителей Западной Африки сотнями тысяч отлавливали, сажали в корабли, лишая каких бы то ни было прав, перевозили на другую сторону Атлантики, продавали в рабство? Почему они должны на этих европейских: португальских, испанских или английских ловцов живого товара - почему они должны на них работать? Это не древнее рабство, когда строили рабы пирамиды. Это Европа просвещённая, это 16-17-18-ый век институционализации рабства. Это новое явление. 

Колонизация, рабство, завоз рабов, уничтожение индейцев - это Новое время. Это просвещение. Это модерн. Идея рабства, с которым мы имеем дело, и последствие чего населяет сегодня Америку в лице афроамериканского элемента - это модерн. Это практика нового интеллектуального цивилизационного расизма, научного расизма, которая позволяла цивилизованным рассматривать диких как животных. 

По сути дела цивилизованный португальский торговец рабами мог сказать: "Хорошо. Эти рабы поучатся у нас нашему языку, нашим правилам. Лет через двести мы их освободим их потомков, которые поработают на нас. Они потом тоже станут участниками полноценного нашего цивилизованного общества". Так произошло? Именно так произошло. У нас нет уже Бразилии, в Америке рабства. Африканцы (потомки этих африканцев) имеют некоторые социальные права и возможности тоже стать... Вот, Обама, он никогда, правда, не был потомком рабов, потому что его папа - африканец, а не потомок американского раба, а мама белая вообще. Поэтому он псевдонегр (Обама). 

Речь идёт о том, что это - новая практика, которая вытекает из учения о трёх стадиях, о трёх типах обществ. Эта новая практика колониализма, новая практика работорговли, связана она как раз с Эпохой модерна и современными теориями. 

Ну, и последнее, что интересно у Хобсона, который показывает, что вся структура международных отношений выстроена таким образом. Есть всегда деление до сих пор у современных представителей международных отношений, у всех без исключения. Это деление на три категории общества.

1. 1. Есть цивилизованные страны. Это современные США, Англия, Европа. Это цивилизация. 
2. 2. Есть варвары. Это, типа, мы, китайцы, индусы, латиноамериканцы, мусульмане, которые подтягиваются к цивилизации, но ещё нуждаются в дальнейшей работе. То есть работа есть (проведена), уже там живут не на помойке, не в лесах, уже чему-то научились, умеют торговать, передвигаться свободно. Но, тем не менее, ещё требуется большая очень осторожность помимо, поскольку процесс перехода от варварства в цивилизационное пространство непростой. 
3. 3. И третье: на планете ещё очень много дикарей, которым надо помогать: посылать гуманитарную помощь. А также учить их базовым основам обращения с телефонами, с Макдоналдсами, как стать в очередь, как пробивать чек. Некоторые такие основы белого цивилизационного человека надо ещё преподать этим дикарям. 

Эта модель отражает абсолютный безусловный всепроникающий расизм, который лежит в основе того, что между цивилизацией, варварством и дикостью, между этими тремя социальными стадиями существования человека существует абсолютно однозначная иерархия. 

И вот что интересно, что Хобсон? Как он проводит своё исследование? Давайте посмотрим реалистскую модель международных отношений. Здесь очевидно, что на основании того, что цивилизованное государство более эффективно технологически, в своих интересах, которые реалисты и не скрывают, с опорой на эту новую технологию государство развитое, цивилизованное имеет все основания захватить, разрушить и победить варварское и присоединить под свой контроль территории, населённые дикарями. 

Колонизация и империализм в сочетании с научным расизмом вполне вписывается в модель реалистской теории международных отношений. Это просто откровенный империалистический наступательный колониальный расизм - расизм империалистического толка. Но здесь даже можно быть и доказывать особенно не надо, потому что корни этого явления довольно очевидны. Теоретики реализма так приблизительно и говорят. 

Второе. Либерализм. Здесь сложнее. 

Либерализм как раз отличается антиимпериализмом, стремлением сократить значение государства в международных отношениях (это мы видели). Но Хобсон (это наиболее интересные, проникновенные страницы его произведения - "Евроцентризм") говорит: "Давайте посмотрим, как милые такие пацифисты, пташки типа Локка или Канта, которые говорили о гражданском обществе, правах человека и дружбе всех со всеми, открытом обществе - насколько они пользуются теми же расистскими аргументами применительно к обществу варварскому и дикому. Только они говорят не о завоевании, а о просвещении. Но по сути дела речь идёт о том, что отношения к так называемым варварским обществам, т.е. все остальные общества, не похожие на западные европейские - это варварские. Либо, если совсем дело плохо, то они дикарские. 

Либералы и "божие одуванчики" пацифисты, представители неправительственных организаций, которые следят за правами человека и сдувают пылинки с любого пострадавшего от милицейского произвола, на самом деле являются иной версией жёсткого, радикального западно-центричного расизма. Которая исходит из предпосылки, что 

• − есть совершенные общества, это либерально-демократические западные общества, 
• − есть менее совершенные (развивающиеся страны) 
• − и есть совершенно недообщества, Untermenschen, чистые "недолюди", которые живут в джунглях. 

Другое дело, что вместо того, чтобы их колонизировать (подавлять), их надо цивилизовывать, то есть переводить (не спрашивая, хотят они или нет) в состояние западно-европейской цивилизации. Это тоже типичный, только антиколониальный антиимпериалистический расизм. Расизм в чистом виде, который исходит из универсальности представления о том, что западное общество является совершенным, что это и есть цивилизация в единственном числе, что цивилизация может быть только западной и то, что не является западной цивилизацией, является недоцивилизацией. 

А, вот, формы работы с недоцивилизацией здесь несколько отличаются от реалистской. То есть не с помощью колонизации и жёсткого принуждения: 

• − а с помощью глобализации, 
• − с помощью навязывания своих экономических институтов, 
• − с помощью поддержки кредитов Международного Валютного фонда, который скупает заведомо будущие поколения и разрушает естественное развитие экономик этих так называемых варварских, или недостаточно цивилизованных стран. 

Тот же колониализм, только мягкая версия: колониализм антиколониальный. Он может сопровождаться полной любовью к дикарям и даже побочной симпатией к варварам. Хотя варваров не любят либералы страшно, потому что видят в них пародию на самих себя или карикатуру на свои собственные подходы. Потому что варвары открыто всё говорят: "Вот это власть. Вот это господин. Вот это раб". Всё. "Господин отдыхает, раб работает - прекрасно", - говорит варвар. 

А либерал цивилизованно говорит: "Ну, нельзя же так. Ну, вот, он работает, потому что как же иначе? Иначе у него не будет денег. Иначе он будет жить под мостом. Не всё ли равно: просто иди работай, или живи под мостом". 

То есть принуждение: либо силовое, либо экономическое. Как будто экономическое принуждение менее жёсткое, чем силовое. Как будто экономическая форма доминации не столь же жёсткая абсолютно, как прямое насилие. Разные формы господства - смысл один: господство неравновесное распространяется сверху вниз от цивилизованных обществ через недоцивилизованные к совсем нецивилизованным. 

Марксизм - казалось бы, это уже никак не является расизмом. Абсолютный расизм - говорит Хобсон. Марксистская идеология - это расистская идеология, которая утверждает, что развитие общества по западному пути индустриализации, урбанизации, движения к одной цели является законом для всех остальных формаций. Маркс, как и остальные, разделяет учение о трёх стадиях, просто считает, что в цивилизации помимо буржуазной стадии, неизбежной и необходимой, должна наступить ещё справедливая стадия - коммунизм. 

Но на самом деле тут точно такое же брезгливое отношение к дикарям, которых надо цивилизовывать, и неприязнь к варварским государствам, варварским обществам. Это абсолютно евроцентрический расизм, научный расизм, только ещё одна экономическая его версия. 

Хобсон приблизительно так расшифровывает структуры (модели) международных отношений существующих в современном мире, и показывает, что мы имеем дело с хорошо темперированным расизмом всех типов - научным расизмом. Который от прямого оправдания колонизации империализма через косвенное оправдание колониализма, через введение своих критериев, например, критерий экономической эффективности Agency, о котором говорит Хобсон. Просто для западных обществ, которые делают из экономической эффективности высшую ценность, потом (делая ценность) они с помощью этой ценности начинают измерять другие общества. Здесь как раз принцип "блондины - брюнеты" точно совпадают.

 Для одного экономика - это самое главное, другое - второстепенное. Если мы будем сравнивать по критериям того, для кого это самое главное, действительно тот человек, для которого это второстепенное, будет выглядеть аномалией (первертом), инвалидом, неадекватным человеком, недочеловеком. 

Такой анализ евроцентризма показывает, что вся теория международных отношений строится на основании расистской. Самое интересное, что далее Хобсон показывает, как чисто биологические расистские модели, без всякого Гитлера. Мы говорим не о фашизме, мы говорим о Западе. Фашизм - это тоже одна из частей Запада, такая же, как и либерализм или марксизм. Это всё разновидности расизма как сути модерна как такового. 

Так вот, очень интересно показывает Хобсон, что в 19-ом веке эти три стадии у теоретиков либерализма, у теоретиков (в значительной степени) марксизма и у теоретиков прямого откровенного колониализма или западноцентризма, они имели строгие расовые аналогии. И именно этот стадиальный расизм, который сам по себе есть расизм и евроцентризм, ещё в 19-ом веке (до начала 20-го века) был просто жёстко окрашен расовыми маркёрами. Какими? 

Цивилизация, оказывается, равно белый человек. Таким образом, цивилизация имеет цвет. Цивилизация - это "белые" с точки зрения большинства специалистов международных отношений 19-го, даже 17-го века. Кант так считал. Все так считали: цивилизация - это белые. Варварство - это жёлтые, это некий пояс, который окружает белых. Боязнь жёлтой угрозы, боязнь подъёма китайцев, японцев или Азии в целом - это расистская рефлексия именно этого более глубокого евроцентричного стадиального подхода, более фундаментального западного расизма. 

Жёлтое равно варварство. Отсюда азиатские общества жёлтыми считались: исламские, турецкие, китайские, индусские, иранские, японские. Жёлтые - в смысле не совсем белые. Это варварство. Смотрите: какая здесь прямая логика: цивилизация - полуцивилизация (белые - не совсем белые). 

И, наконец, дикость какого цвета? Чёрные. Всё понятно: видишь чёрного, значит, это дикарь. И действительно картина: мы говорим "негр". Банан, баскетбол, джунгли, Амазонка, дальше яки, лани - это наши ассоциации, потому что мы живём в абсолютно расистской культурой, где всё насквозь организовано с помощью этих стадиальных иерархий. 

• − Для западного человека кто такой немец, например, Второй Мировой войны? Гунн (жёлтый), Аттила. 
• − Кто такие русские? Откуда Наполеон: "Grattez le Russe et vou s verrez un Tartar" ("Поскребите русского - найдёте татарина")? Кто такой татарин? Это символическая фигура, это какой-то жёлтый азиат, который угрожает белой цивилизации. Русские - варвары, они желтоватые. Может быть, внешне они белые, но по сути они жёлтые. Не чёрные, конечно. 
• − Ну, и там, за пределами (за русскими, за китайцами) начинается Великое Чёрное море чёрных народов, им побрякушку дал - всё остальное твоё. 

Такое отношение в этой стадиальной теории. 

Итак, как только мы добавляем к этой стадиальной теории (что показывает Хобсон), где речь идёт о цивилизационном расизме, научном расизме, где речь идёт просто о стадиальном расизме, можно так сказать, дальше начинается, - если мы добавляем к этой модели стадиального расизма цвет кожи, то получаем тот образ мира, который до сих пор является доминирующим и главным в теории международных отношениях. 

Отождествим цивилизацию и белых, отождествим варварство и жёлтых, отождествим дикость и чёрных - и получим сознание современного Бжезинского, современного, там, представителя прав человека, обычного западного среднего обывателя, который раздут до медийных фигур или является объектом имитации для жителей самих тех обществ, которые напрямую к белым причислить нельзя. 

Интересно дальше, что понятие "цивилизация равно белый" начинает осмысляться так даже теми народами, которые напрямую к белым не относятся. Например, японцы начинают называться "Западом" (Япония), потому что они входят в цивилизацию, становятся эффективными технологически и начинают мыслить себя, как белые. Интересно, что в ЮАР в системе апартеида евреи были признаны белыми, будучи семитами, а арабами - цветными, хотя и те, и те - семиты. Евреи считают себя белыми, потому что они цивилизованные, а юаровцы считали арабов недостаточно цивилизованными, значит, отказывали им в праве быть белыми, хотя этнически это просто одно и то же. 

Точно так же не белыми считались арийские персы или индусы. Точно так же чисто арийские таджики в нашем обществе стали синонимом каких-то там..., ну, никак не белого человек. Мы говорим "таджик" (не мы говорим, а на улицах можно услышать) - это нарицательное понятие "таджик". Это значит какой-то не русский, и особенно - не белый. А это индоевропейцы гораздо более чистого корня, чем мы, славяне, потому что у нас есть у другие, больше корней гораздо, чем у чистокровных таджиков. Таджики - это этнические арийцы, но в нашем сознании, подражающем западному, нам, тоже пытающимся примазаться к этой цивилизации (к белому человеку) с помощью айфонов, модернизации и других средств, проломивших себе уже давно (не очень уклюже) окно в Европу, нам хочется быть белыми людьми. 

Белый человек и цивилизованный человек - это социологическая идентичность. Вот, что я хочу сказать и что показывает Хобсон. Это позиция. Отсюда смена кожи у Майкла Джексона. Зачем он стал вдруг себе менять цвет кожи? Ну, прыгал и прыгал, хорош и так был, ничего (и с тем цветом). Но он фанатично, ценой провала носа, ценой всех этих жутких историй, решил стать другим. Он хотел повысить свой социальный статус не только экономически, не только свой престиж (по нашим социологическим ролям). Он ещё хотел добавить себе главное, принадлежащее к цивилизации: он хотел стать человеком первого сорта. А первый человек в этой расистской цивилизации (даже сегодня) - это человек белый, то есть цивилизованный. Если он недостаточно белый, он вызывает подозрение, что он то ли варвар, то ли дикарь. 

Эти парадигмы, они блестяще друг друга иллюстрируют в 19-ом веке. Но в 20-ом веке постепенно они начинают расходиться. Собственно расовая цветная сторона уходит в подразумевание, а стадиальная (того, что существует три типа) остаётся (сохраняется). Поскольку они растут из одного корня, они основываются на одной общей системе стратификаций типов обществ, предопределяющих международные отношения, то показывает Хобсон этот евроцентризм является единственной матрицей, на основании которой создаются все типы теории международных отношений. Зона теории международных отношений есть по сути дела поле научного расизма самого разнообразного толка. И Хобсон, конечно, возмущён этим. 

Ещё интересно: он анализирует такое явление, как эта стадиальная расистская модель аффектирует в понятие суверенитет - базового понятия для реализма, базового тезиса для международных отношений вообще. Оказывается, признавая суверенитет за всеми странами (теоретически), некоторые страны рассматриваются по факту (на основании этой стадиальной теории) как носители так называемого, Хобсон называет это "дефолтным суверенитетом", или "суверенитетом градуальным", "градиентным". То есть приблизительно они суверенные, но не совсем. 

Когда мы говорим о суверенитете, речь идёт о суверенитете 

• − цивилизованных государств, 
• − варварских 
• − или дикарских. 

Сегодня все зоны планеты размечены на государства. Но все они равны абсолютно. На самом деле любой аналитик международных отношений мгновенно (бессознательно, а то и сознательно) говорит: 

"Вот, есть цивилизованное государство. Их суверенитет - это суверенитет. 

Есть варварские государства" (мы с китайцами абсолютно сюда попадаем железно). Их суверенитет заканчивается возможностью их его стоять. Это очень опасные и страшные ребята, которые, если попытаться у них суверенитет их немножко отнять, начнут кусаться. Это опасные и очень неприятные такие симулякры. Но, вообще-то говоря, признать их суверенитет это уж было бы слишком. Это, значит, признать, что они наравне с цивилизованными людьми. Поэтому при желании надо всё-таки попробовать их на прочность. Если они ослабнут, то либо Северный Кавказ, либо Поволжье, либо Циньдянь с Внутренней Монголией, либо что-нибудь ещё, что плохо лежит, попытаться у них вытащить, чтобы проверить их суверенитет на прочность. Тем более, что варварам не надо позволять контролировать слишком большие территории. Для варваров достаточно небольших территорий. В этих маленьких территориях они будут лучше цивилизовываться" 

Вот, приблизительное отношение к дефолтному (градиентному) суверенитету. 

А что касается суверенитета небольших африканских государств, то, конечно, они тоже суверенные, но по сути дела это шутка, эвфемизм (их суверенитет). Они голосуют там точно так же о признании Косово, как им велят из Вашингтона. Поправив как бы головной убор вождя, они особо не думают, что такое Косово, кто там живёт, откуда там появились албанцы или почему вообще здесь вся эта проблема. Конечно, они полноценные участники ООН, но суверенитет их, естественно, такой, дефолтный. 

Этот же ранжир определяет участников "Большой двадцатки", особенно "Большой семёрки", например. Это люди первого эшелона. Хотя нас туда (в эту "Большую семёрку") взяли только благодаря тому, что мы отказались от конкуренции с Западом, как бы авансом. И всё время нам говорят, что мы ещё недостаточно цивилизованы, что мы на подходе, на очереди в цивилизацию, но ещё не входим туда до конца. Возникает такой ранжир, который определяет всё: экономику, право, СМИ, вес в международной ситуации. А это означает, что сфера международных отношений есть не что иное как поле постоянно расистских практик и двойных стандартов, применяемых не просто из-за цинизма Запада, а поскольку, приняв учение стадиальности, мы принимаем расистскую топику. Приняв расистскую топику, мы являемся просто расистами и всё. Более того, в таком ключе антирасизм является одним из проявлений расизма, согласно Хобсону.

Источник