На фоне драматических событий на Украине кажется, будто жизнь в остальной части планеты остановилась. Но это не так. Где-то, а в частности – в Москве, продолжается мелкая суета повседневности. И именно на фоне Украины особенно нелепо воспринимаются те новости, которые без неё на значительное время приковали бы к себе внимание средств массовой информации и, следовательно, потребителей этой самой массовой информации, т.е. нас.
Так, мелким шрифтом 16 апреля сего года прошла новость о том, что «суд прекратил уголовное дело о хулиганстве, возбуждённое против художника-акциониста Петра Павленского». Что же совершил сей «достойный муж»?
В ноябре 2013 г. этот субъект пришёл на Красную площадь и, как положено высокоодарённому «художнику-акционисту», начал творить. Вместо красок и кисточек он достал молоток и гвоздь, разделся до неприличия, сел на брусчатку и… прибил себя за своё, так сказать, «достоинство» к площади. Намертво. На века. Прибил так, чтобы потомки, перечисляя достопримечательности сердца столицы сразу после храм-гум-мавзолей-лобное место с придыханием добавляли «а здесь пригвоздил…»
Конечно, жизнь оказалась прозаичнее. Через какие-то минуты подошли полицейские и лишили Красную площадь нового исторического артефакта, завернув художника в плед и вызвав скорую.
Конечно, это варварство. Я имею в виду действия полиции. Человек творил, а полёт прервали грубо, цинично с истинно московским лицемерием – мол, «оказали первую помощь». Вот Прометею, пригвождённому неподалёку от Сочинского Олимпийского огня, птицы выклевали печень, и на открытии Олимпиады весь мир об этом узнал. А Павленский в схожих обстоятельствах был позорно, закутанный в плед увезён на карете скорой помощи.
…Сюжет забылся. Но сейчас, читая новость о том, что дело в отношении «творца» закрыли, глаз остановился на следующих словах господина Павловского, объясняющего причины своего поступка: это был протест против индифферентности и фатализма современного российского общества.
Что же – мы не можем отказать художнику в праве дать название своему в буквальном смысле слова выстраданному творению. Пусть тот шедевр на Красной площади так и называется. Как в самом действе, так и в названии, на первый взгляд, смысла нет, поэтому они вполне достойны друг друга.
Более того, своими действиями художник как раз продемонстрировал обратное – сугубую заинтересованность и вовлечённость российского общества в лице его правоохранительных органов в происходящую вокруг жизнь.
Если бы россияне были индифферентны, разве они обратили бы внимание на прикованного к брусчатке страдальца, накрыли бы его тщедушное тельце одеялом, отковыряли бы гвоздь (кстати: как? чем? вот непрофессионализм журналистов – самое интересное осталось вне нашего ведения)?
Ни в коем разе!
Более того, некоторые мои знакомые, не зная, что это протест против их индифферентности и фатализма, проявляли столь большое участие к судьбе пригвождённого, что требовали прибить его обратно и не мешать самовыражаться столь долго, сколько он сможет выдержать. И в этом есть здравый смысл, которого, к сожалению, не хватило нашим полицейским, слишком дифферентным и антифатальным.
Дело в том, что самовыражаться с гвоздём в «причинном месте» – это то же самое, что расписаться в собственной художественной бездарности. Это творческое переосмысление старой русской пословицы про плохого танцора, которому пуанты жмут. И посидев с часик в неестественном положении (слово «искусственный» не подходит ввиду очевидной отсылки к слову «искусство», которое в данном случае уж совсем неприменимо), бездарность бы стыдливо достала из рюкзачка пассатижи и, покрикивая от неудачных движений, застывшими от холода руками начала бы тянуть гвоздь из брусчатки вон. Вокруг стояли бы неравнодушные зеваки и хохотали бы в три погибели, глядя, как инструмент раз за разом фатально соскальзывает из замёрзших рук урода.
Потом была бы унизительная дорога в госпиталь, где что-то пришлось бы объяснять хирургу, который видел всякое, но чтобы вот так… И это не были бы слова про протест, про индифферентность, про фатализм, про российское общество. Отнюдь. Это было бы какое-то наскоро придуманное враньё про производственную травму.
Может резонно возникнуть вопрос: а стоило ли начинать писать про этого безумца. И я бы согласился, что не нужно – не знать о нём самое правильное. Если бы не одно «но».
Дело в том, что на самом деле господин Павловский создал шедевр. Возможно, он действительно гениальный творец. Только название своему творению он подобрал неверное.
Картина должна была бы называться «Либерал убивает в себе патриота», и эта работа стала бы лучшим творением постмодерна по глубине своего проникновения в психологию определённого среза российского общества.
Своей «художественной акцией» Мастер показал не российское общество, которое он, очевидно, не знает, а тот мир, который его окружает, в котором он варится, который питает его безумными фантазиями (см. другие его шедевры: обматывания колючей проволокой около Заксобрания Петербурга, зашивание рта нитками – это про дело в Храме Христа Спасителя, поджог покрышек в поддержку Майдана).
Это захолустный мир близких ему либералов-русофобов, тех, которые, как и он, не знают, но при этом ненавидят и «российское общество», и русский народ, и Россию. Тех, которые поют осанну любому её поражению и унижению и скорбят от любой её победы и достижения. Тех, которые готовы осквернить самое дорогое, что есть у России, будь то главный её православный храм или главная – Красная – площадь. Тех, которые презирают, но при этом живут за счёт окружающих их людей, которые по своему «неравнодушию» к чужой беде, готовы помочь даже таким, как они.
А в результате, эти заблудшие, полубезумные создания (хотя и вполне респектабельные, гордо именующие себя «средним» или «креативным» классом) всю свою жизнь, все свои способности, все свои знания самозабвенно тратят лишь на то, чтобы побольнее ударить молотком по собственному «достоинству», мечтая, как заграница их, наконец, оценит за это, и проклиная правоохранителя, который в очередной раз отвезёт их в больницу, накрыв пледом, когда им станет совсем невмоготу.
А посему читатель, встретив на своём жизненном пути такого несчастного, вспомни шедевр Павленского, посмотри на сирого с жалостью и… отойди в сторону – ведь он индифферентен к твоей жалости к нему и фатально безжалостен к себе.
Так, мелким шрифтом 16 апреля сего года прошла новость о том, что «суд прекратил уголовное дело о хулиганстве, возбуждённое против художника-акциониста Петра Павленского». Что же совершил сей «достойный муж»?
В ноябре 2013 г. этот субъект пришёл на Красную площадь и, как положено высокоодарённому «художнику-акционисту», начал творить. Вместо красок и кисточек он достал молоток и гвоздь, разделся до неприличия, сел на брусчатку и… прибил себя за своё, так сказать, «достоинство» к площади. Намертво. На века. Прибил так, чтобы потомки, перечисляя достопримечательности сердца столицы сразу после храм-гум-мавзолей-лобное место с придыханием добавляли «а здесь пригвоздил…»
Конечно, жизнь оказалась прозаичнее. Через какие-то минуты подошли полицейские и лишили Красную площадь нового исторического артефакта, завернув художника в плед и вызвав скорую.
Конечно, это варварство. Я имею в виду действия полиции. Человек творил, а полёт прервали грубо, цинично с истинно московским лицемерием – мол, «оказали первую помощь». Вот Прометею, пригвождённому неподалёку от Сочинского Олимпийского огня, птицы выклевали печень, и на открытии Олимпиады весь мир об этом узнал. А Павленский в схожих обстоятельствах был позорно, закутанный в плед увезён на карете скорой помощи.
…Сюжет забылся. Но сейчас, читая новость о том, что дело в отношении «творца» закрыли, глаз остановился на следующих словах господина Павловского, объясняющего причины своего поступка: это был протест против индифферентности и фатализма современного российского общества.
Что же – мы не можем отказать художнику в праве дать название своему в буквальном смысле слова выстраданному творению. Пусть тот шедевр на Красной площади так и называется. Как в самом действе, так и в названии, на первый взгляд, смысла нет, поэтому они вполне достойны друг друга.
Более того, своими действиями художник как раз продемонстрировал обратное – сугубую заинтересованность и вовлечённость российского общества в лице его правоохранительных органов в происходящую вокруг жизнь.
Если бы россияне были индифферентны, разве они обратили бы внимание на прикованного к брусчатке страдальца, накрыли бы его тщедушное тельце одеялом, отковыряли бы гвоздь (кстати: как? чем? вот непрофессионализм журналистов – самое интересное осталось вне нашего ведения)?
Ни в коем разе!
Более того, некоторые мои знакомые, не зная, что это протест против их индифферентности и фатализма, проявляли столь большое участие к судьбе пригвождённого, что требовали прибить его обратно и не мешать самовыражаться столь долго, сколько он сможет выдержать. И в этом есть здравый смысл, которого, к сожалению, не хватило нашим полицейским, слишком дифферентным и антифатальным.
Дело в том, что самовыражаться с гвоздём в «причинном месте» – это то же самое, что расписаться в собственной художественной бездарности. Это творческое переосмысление старой русской пословицы про плохого танцора, которому пуанты жмут. И посидев с часик в неестественном положении (слово «искусственный» не подходит ввиду очевидной отсылки к слову «искусство», которое в данном случае уж совсем неприменимо), бездарность бы стыдливо достала из рюкзачка пассатижи и, покрикивая от неудачных движений, застывшими от холода руками начала бы тянуть гвоздь из брусчатки вон. Вокруг стояли бы неравнодушные зеваки и хохотали бы в три погибели, глядя, как инструмент раз за разом фатально соскальзывает из замёрзших рук урода.
Потом была бы унизительная дорога в госпиталь, где что-то пришлось бы объяснять хирургу, который видел всякое, но чтобы вот так… И это не были бы слова про протест, про индифферентность, про фатализм, про российское общество. Отнюдь. Это было бы какое-то наскоро придуманное враньё про производственную травму.
Может резонно возникнуть вопрос: а стоило ли начинать писать про этого безумца. И я бы согласился, что не нужно – не знать о нём самое правильное. Если бы не одно «но».
Дело в том, что на самом деле господин Павловский создал шедевр. Возможно, он действительно гениальный творец. Только название своему творению он подобрал неверное.
Картина должна была бы называться «Либерал убивает в себе патриота», и эта работа стала бы лучшим творением постмодерна по глубине своего проникновения в психологию определённого среза российского общества.
Своей «художественной акцией» Мастер показал не российское общество, которое он, очевидно, не знает, а тот мир, который его окружает, в котором он варится, который питает его безумными фантазиями (см. другие его шедевры: обматывания колючей проволокой около Заксобрания Петербурга, зашивание рта нитками – это про дело в Храме Христа Спасителя, поджог покрышек в поддержку Майдана).
Это захолустный мир близких ему либералов-русофобов, тех, которые, как и он, не знают, но при этом ненавидят и «российское общество», и русский народ, и Россию. Тех, которые поют осанну любому её поражению и унижению и скорбят от любой её победы и достижения. Тех, которые готовы осквернить самое дорогое, что есть у России, будь то главный её православный храм или главная – Красная – площадь. Тех, которые презирают, но при этом живут за счёт окружающих их людей, которые по своему «неравнодушию» к чужой беде, готовы помочь даже таким, как они.
А в результате, эти заблудшие, полубезумные создания (хотя и вполне респектабельные, гордо именующие себя «средним» или «креативным» классом) всю свою жизнь, все свои способности, все свои знания самозабвенно тратят лишь на то, чтобы побольнее ударить молотком по собственному «достоинству», мечтая, как заграница их, наконец, оценит за это, и проклиная правоохранителя, который в очередной раз отвезёт их в больницу, накрыв пледом, когда им станет совсем невмоготу.
А посему читатель, встретив на своём жизненном пути такого несчастного, вспомни шедевр Павленского, посмотри на сирого с жалостью и… отойди в сторону – ведь он индифферентен к твоей жалости к нему и фатально безжалостен к себе.
1. Re: Гвоздь в достоинство