Монархия в России будет, если будет достоин народ: беседа с митрополитом Вениамином (Пушкарём)

В начале октября главный редактор «Русской народной линии» Анатолий Дмитриевич Степанов посетил Владивосток, где записал беседу с одним из самых авторитетных архиереев Русской Православной Церкви митрополитом Владивостокским и Приморским Вениамином (Пушкарём) для рубрики «Старейшины. Разговоры с теми, кого нужно слушать».

Владыка вспоминает свое военное и послевоенное детство, рассказывает, как он впервые услышал об Иисусе Христе, о своём крещении, об атмосфере в обществе.

Митрополит Вениамин делится воспоминаниями о своей учебе и преподавательской деятельности в Московских духовных школах, о духовных наставниках и учителях.

Интересны зрителю будут размышления Владыки о значении Дальнего Востока в судьбе России, о прошлом и будущем русской монархии, о современном состоянии русского народа.

Здравствуйте, уважаемые друзья! В эфире очередной выпуск передачи «Старейшины. Разговоры с теми, кого надо слушать». Сегодня мы в гостях у митрополита Владивостокского и Приморского Вениамина (Пушкаря). Мы побеседуем о времени, о себе и о жизни, о России, нашей истории и о современном состоянии русского народа. Здравствуйте, дорогой владыка.

Здравствуйте. Я родился в прошлом веке в 1938 году в Приморском Хороле. Это было время «ежовщины», поэтому эта дата не очень приятная, как и сам день моего рождения. Я родился 8 ноября, в день большевицкого коммунистического переворота. Мой папа работал шофером, а мама занималась по хозяйству. Хороль был не большим селом, но являлся центром района. Наступил 1941 год. Мне было три года, когда отец ушел на фронт, а мама осталась с нами - тремя ребятишками - Александром, Василием и со мной, младшим Борисом. Это было трудное время. Мама работала санитаркой в госпитале, а мы как хотели втроем хозяйничали дома. К семи годам, когда я крестился, у меня накопилось множество грехов - мы ругались, даже курили, пуская дым через глаза. Тяжело приходилось в это время и материально, хотя мама получала фронтовые деньги, ведь отец был на войне. Но не хватало. В больших семьях были смерти от голода.

Интересно рассказать, как я познакомился со Христом. Хоть нечасто, но мама с нами беседовала, замечая, что я задаю философские и мировоззренческие вопросы, в отличие от братьев. Например, есть ли жизнь на луне и т.д. Она нам рассказала о Христе. И мне так понравился Христос - добрый, хороший, совершающий чудеса и любящий людей! Мама сказала, что Его убили враги, распяв на Кресте. И всё, больше она ничего не сказала. После рассказа матери я долгое время печалился. Но потом однажды мама вновь с нами завела беседу о Христе. И я ей задал вопрос: «Так что же, Его убили?» Да нет, ответила она, Он воскрес и вечно живет. И тогда в моей душе наступила неземная радость. Я говорю о том, что испытал. Мне было в то время 4, 5 или 6 лет. Папа вернулся с фронта в начале 1946 года. Тогда мы переехали из Хороля во Владивосток в связи с его новой работой. Сначала мы жили на 29-м километре, а затем на 28-ом километре. Сейчас это Весенняя улица. Я продолжал бегать с ребятишками и делал всё то, что делали и они.

Но настала пора поступать в школу. Перед этим меня вместе с братом Василием крестили. Он на полтора года старше меня. Мы сознательно подошли к купели. И это было, как помню теперь, замечательно, что мы крестились в осознанном возрасте. Нас крестили в единственном храме Владивостока - в Свято-Никольском соборе на Первой речке. Он до сих пор сохранился. И, конечно, с этого времени под влиянием верующей мамы и бабушки, которая жила не с нами, но приезжала, появился страх Божий. Тогда я уже не мог делать то, что творил раньше вместе с ребятишками. Во мне возник страх Божий, подсказывавший мне, что можно, а что нельзя делать. Мне даже приснилось, что я грешу, курю папиросы, хотя ведь мы пускали дым через глаза.

В школе повсюду был атеизм. Несмотря на критику, мама в нашем доме всегда держала святые образы, а самой большой и любимой иконой была великомученица Варвара. Это был подарок маме. Везде царило безбожие, но дома было еще ничего. Правда, папа был не таким уж церковным человеком. Когда он веселился, то говорил: «Я больше вас верю!» Хотя сам редко ходил в храм. А мы ездили на службу в Свято-Никольский храм. Конечно, мы исповедовались и причащались. Так я и пришел ко Христу.

Душой я возмущался, почему вдруг насильственно насаждался атеизм в школе! Когда я слушал радио или читал в газете атеистические статьи, то думал, что когда вырасту, найду аргументы и докажу бытие Бога для всех.

Я помню школьного учителя атеиста Константина Фёдоровича. Царствие ему Небесное. Он стал секретарем партии в нашей школе. Правда, он мне потом признался, что его дедушка был старостой в храме и жил где-то на Волге. Однажды в классе произошел интересный эпизод. Был урок математики и учитель писал на доске: 2+2=4. И вдруг в середине класса поднялась с места девочка Рая и промолвила: «А бабушка Тони, её подружки, сказала, что Бог есть!» В классе повисла тишина. Учитель обернулся: «Детки! Да не верьте вы этим старикам!» Зашагал по классу, подошел к столу и поднял вверх бумажку-промокашку и бросил вниз. Смотрите, закричал он, падает, так как же там будет Бог сидеть? Этот аргумент для меня показался очень слабым, ибо я уже был немножко подкованным. А потом он говорит: «Деточки, не слушайте стариков. Когда ложитесь спать, то прочитайте гимн Советского Союза. Наш Иосиф Виссарионович знает всё! У нас день, а в Москве еще ночь, но он не спит, а думает о нас».

Как я проявлял свою веру? Безусловно, я ее скрывал. В гарнизоне, где папа работал, знали, что я верующий. А в школе старался, чтобы детишки и учителя не осмеивали веру, и поэтому носил крестик не открыто, а пришивал к внутренней стороне майки. Маме говорил, что когда стираешь, смотри, не застирай крестик. И не только я так делал. Я не ощущал себя в чужой среде - был вратарем и нападающим в футболе. Ребята во мне нуждались, когда не хватало игроков. А после просмотра фильма «Александр Невский» все вооружились копьями, сделанными из подсолнуха. Сражений было много. Мы не ощущали себя в изоляции и в гетто. Просто многие стороной обходили религиозный вопрос. Я те времена всё искал аргументы, и сердце подсказывало, что я прав. Как-то я шел мимо двух кирпичных заводов, где висел большой плакат из красного материала: «Кто не работает - да не ест. Иосиф Виссарионович Сталин». Для меня это был аргумент. Думал - дожили. Ведь если развить взгляд материализма до крайности, то выходит страшный пессимизм, из которого дует могильным ветром. Так нельзя. Поэтому коммунисты прикрывали свой атеизм, воруя слова из евангельских текстов. В то время я уже читал Евангелие. В нашем доме была Библия. Мама ее заворачивала в красивый платок и клала в сундучок. Мы всегда ее читали, хотя в Ветхом Завете я не всё понимал, но продолжал изучать. Ребята во дворе в футбол играют, надо к ним бежать, но я все-таки продолжал читать Библию. Это был мой внутренний порыв.

Как я говорил, нас было трое братьев - Александр, Царствие ему Небесное, Василий, которому скоро исполнится 80 лет, и я младший Борис. Мои братья реже ездили в храм. Саше уже было не до Церкви, а Вася так себе. Потом он стал инженером-радистом. А я больше времени проводил в храме. Можно быть христианином с пеленок, а жить по-язычески. Но был у меня страх Божий.

Когда Вы стали алтарничать? После окончания школы?

Конечно, после школы. Храм находился на Первой речке, а у нас были еще паровозы, поэтому я не мог постоянно ездить на службу. А когда едешь на праздничную Литургию, то желательно, чтобы никто не увидел. После школы было время ожидания, пойду ли я в армию или нет. Я не избегал службы, как делают некоторые сейчас. Мой старший брат вернулся из армии в звании ефрейтора. Средний брат также отслужил на Кольском полуострове в авиации. У меня была язва, поэтому мне дали год отсрочки от армии. И решил, зачем я поеду в семинарию, если меня заберут в армию. У меня тогда были мысли стать священником или капитаном дальнего плавания, ведь повсюду море. Средний брат был инженером-радистом, а старший ремонтировал корабли. Мне же оставалось быть капитаном. Мне дали год отсрочки и я пошел в военкомат, прошел всех врачей. У меня подозрение на язву, но никто не обращает на это внимания. Подошел ко мне военком: «Ну что, Пушкарь, послужим?» «Послужим», - ответил я. «На подводной лодке на Камчатке», - продолжил он. «Пожалуйста», - проявил готовность я. «Как себя чувствуешь», - спросил он у меня. «Да ничего, только язва», - отрапортовал я. «Как, ты ничего не сказал?» - недоумевал он. «У меня и справка есть», - заверил я его. «Ну-ка, иди к главному врачу», - быстро среагировал военком. Врач посмотрел и направил на обследование. Меня проверили на Дальзаводе, на котором я в то время работал. Доктор мне говорит: «Пей еще этот мел, проверяй желудок. Водку пьешь?» Я еще не успел ничего ответить, как мне она говорит: «Селедкой закусываешь? Идите». Я так и не успел ничего сказать. В результате мне выдали справку, что я болен язвой, а в военкомате выдали белый билет. Я вышел из военкомата, а рядом как раз находился Свято-Никольский храм. Я дошел до перекрестка, встал и вопросил: «Господи, куда?» Повернулся и пошел к батюшке. Он мне дал рекомендацию, с которой я отправился в Иркутск, где встретился с владыкой Вениамином. Он был очень молитвенным человеком. Тогда еще была Иркутская и Читинская епархия - одна треть Советского Союза, на которой было всего 25 храмов, расположенных в основном в городах.

На дворе стоял 1959 год. Я собрал все документы, оставалось несколько часов до отправления в Москву, как подъезжает «Победа». Меня стали уговаривать, но я твердо ответил, что иду добровольно. «У меня был случай, - рассказывает женщина, - мы были голодные, а нас поп выгнал с семьей из дома». «Значит, он не священник, - непоколебимо ответил я. - За борт надо такого». На меня посмотрели. Я им еще что-то ответил. Вдруг они резко встали и, не попрощавшись, уехали. А в начале беседы представлялись миленькими. Когда я приехал в Москву, то много наслушался гневных речей, чинили мне различные препятствия, чтобы я не успел на сдачу экзамена. А если не успеешь, то всё. Список поступающих в Московскую Духовную семинарию отдавали на проверку в КГБ. У меня вроде было ничего. Когда я уже был помощником инспектора в семинарии, поступил корреспондент. Он имел высшее образование и у него было четверо деток. Я спрашиваю у него, в чем дело. «Да, Борис Николаевич, - обращается он ко мне, - я с высшим образованием». «Но как же, у вас все отлично, вы все хорошо написали, вы верующий человек», - недоумевал я. Он продолжил свой рассказ: «Я проходил медосмотр в городе и вдруг зазвонил телефон. Подошла старший врач: Алло, кого не допускать? Иванова?! Хорошо! Я ей ответил, вы хоть при мне моей фамилии не называли бы». Его не пускали учиться в семинарию по разным причинам, в том числе из-за высшего образования.

Считается, что в «Хрущевскую оттепель» было ужесточение отношения к Церкви. В сталинское время не было таких гонений?

Когда я учился в 10-м классе, то целый день читали доклад Хрущева про кукурузу. Его главный идеолог Ильичев заявлял: «Мы встретим буржуазную идеологию в штыки». Начали закрывать храмы, усилилось гонение на православных. А что у нас в школе было, в семинарии? Боже мой! Пишут статьи за статьями, якобы стены краснеют от поведения семинаристов и т.д. Однажды я подошел к киоску и рассматривал газеты. В это время подошла подруга продавщицы и спросила: «Какие новости?» «Да, - ответила она, - скоро уже будут писать, сколько раз пукнули семинаристы». Доходило и до такого. Была травля. Некоторых студентов из семинарии забирали в армию. Мы постоянно подготавливали рюкзаки, провожали ребят. Один из них отказался учиться в семинарии. Но затем от него пришло письмо с такими словами: «Ребята, не верьте! Это отречение за меня написали».

Был один случай, ко мне подошел, имевший уже высшее образование, отдал мне Евангелие и Библию, которым всем раздавали при поступлении. Я недоумеваю: «Зачем? Тебе в жизни пригодится Библия». Д»а нет, - потускнел он, - я уезжаю. Тут у вас в каждом классе столько доносчиков».

Я закончил семинарию и сразу поступил в академию, ибо у меня была жажда знаний. На первый курс приняли 40 человек, которых потом немного разрядили. Я шел с мыслью быть священником, а в уставе семинарии сказано, что она воспитывает будущих священнослужителей. Но мне нужно было решить вопрос всех семинаристов: монастырь или женитьба? А тут окошко возникает в виде учебы в академии. Но я продолжил учиться именно ради знаний, а не для того, что отложить для себя решения извечного вопроса семинаристов.

Помню преподавателя Алексея Ивановича Георгиевского, который мне понравился тем, что был кандидатом филологических наук. Он был глубоко верующим, прекрасно знал устав, литургику, несмотря на то, что был светским человеком. Как-то раз на лекции он увлекся по своему обыкновению и стал говорить о предназначении человека, о смысле его жизни, о том, что Господь призвал нас к бесконечному совершенствованию: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5: 45; 48). Я читал до этого Евангелие, но он очень глубоко раскрыл эту тему. Я никогда не слышал от учителей-материалистов, чтобы материя сказала: будьте совершенны, как я совершенна. Мы его возлюбили. Он всегда ставил пятерки и никогда двоек. И было иногда печально, что мы не учили уроки. Но после шести лет его преподавания различных предметов началась апатия. Царствие ему Небесное.

Историк Иван Никитич Шабатин. Он был своеобразным профессором, писал лучше, чем говорил. Но если разойдется, то получались интересные лекции. Иван Никитич написал множество исторических статей для журнала «Московская Патриархия».

Ректором семинарии при моем поступлении был протоиерей Константин Ружицкий, преподававший нам «Нравственное богословие». Был еще протоиерей Константин Нечаев, который впоследствии стал иеромонахом, а когда я только пришел, он был уже архимандритом. Потом его назначили инспектором. Он был неплохой, даже хороший и руководил нами в качестве инспектора.

А кто-то из ваших сокурсников стал архиереем?

Да, митрополит Омский и Таврический Владимир (Иким), который поступил к нам сразу в академию из Одессы. Митрополит Астраханский и Камызякский Иона, с которым мы долго дружили. Сам владыка является москвичом. Еще во время учебы он принял монашеский постриг. Теперь он вышел на пенсию. Я был преподавателем у многих сегодняшних архиереев. Например, у митрополита Киевского Онуфрия. Многие помнят меня, и я о них вспоминаю.

С первого курса семинарии мы всегда ходили к преподобному Сергию Радонежскому. Прежде чем идти на утреннюю молитву, мы быстро собирались и шли в Троице-Сергиев собор к преподобному Сергию. Мы жили возле келии преподобного, что для нас являлось радостью. Мы испытывали положительное влияние монастыря на нашу духовную жизнь, поэтому многие семинаристы уже принимали монашеский постриг.

Я окормлялся у отца Кирилла (Павлова). Я не сразу стал его духовным чадом, присматривался какое-то время. Но исповедовался все время у него.

Сержант Павлов и схиархимандрит Кирилл - одно и то же лицо?

Скорее всего, это так. Некоторые близкие к отцу Кириллу об этом знают. Но он не говорил об этом, хотя я ему два раза задавал этот вопрос. Он улыбался и говорил: «Да нет, это другой». Видимо, он не хотел об этом говорить. Некоторые желали, чтобы он открылся, и тогда можно было бы признать его. Однако он старался не создавать вокруг себя ореола, постоянно отрицая, что он тот самый Павлов. А так он действительно защищал Сталинград, несмотря на то, что был худенький, носил переносной пулемет, потом его взяли в разведку. Иногда он о себе рассказывал. Но отрицал, что является тем Павловым, который защищал 4-этажный жилой дом, расположенный на площади Ленина в Сталинграде.

Такие люди, как отец Кирилл, были носителями старой традиции монашества и старчества.

Я не сказал бы, что ныне здравствующий отец Наум и отец Кирилл пришли из прошлого столетия. Они стали монахами после войны, поэтому общались с людьми, еще сохранившими духовный опыт. Конечно, они набирались опыта от монашествующих, живших еще до революции. Архимандрит Софроний (Сахаров) прошел столько тюрьм. Отец Кирилл (Павлов) приглашал меня к нему, но я не смог поехать. Батюшка бывал там и тут, и на Кавказе, поэтому он впитал много доброго и хорошего, что осталось с тех времен.

Иногда слышишь слова, что после кончины отца Николая (Гурьянова), Иоанна (Крестьянкина) не осталось старцев, а отец Кирилл пребывает в таинственном состоянии. Продолжается ли сегодня традиция старчества?

Друзья мои! Есть Христос и Его Церковь, которую врата ада не одолеют. Я думаю, что и сейчас есть настоящие старцы, добрые и хорошие подвижники. Например, отец Рафаил (Карелин). У меня есть его работы. Он говорит на современном языке. В советские времена в семинарии и академии еще читали книги 18 и 19 вв., а современные богословы были только за границей. И если мы доставали эти раритетные зарубежные богословские издания, то нужно было прочитать за одну ночь и отдать. Архимандрит Рафаил (Карелин) является очень эрудированным человеком, весь пропитанным святоотеческой мыслью. Я его очень полюбил и для епархии издал его труды. Пусть эта литература не для простых людей, но постепенно она расходится. Он ясно, современно и в святоотеческом духе излагает мысли.

Вы закончили Академию и остались преподавать в этом духовном учебном заведении. Ваша академическая работа была посвящена Канту.

Мы писали на разные темы. После окончания академии я не желал попадать в Отдел внешних церковных связей к митрополиту Никодиму, поэтому заявил ректору владыке Филарету, что готов «глотать книги», трудиться на благо академии, но туда ни-ни. Тогда он мне сказал: «Ладно, езжай на каникулы». Вернувшись из Владивостока в Лавру, встречающий ректор владыка Филарет ударил меня по шее со словами: «Оставили тебя в академии преподавать библейскую историю, но не гордись!» Хотя пришло до этого назначение в Отдел к митрополиту Никодиму, но я просто не поехал. Был такой Иван Васильевич Воробьев, Царствие ему Небесное, спрашивал меня: «Ты что ж не поехал?!» «Нет, не хочу туда ехать», - сказал я. Я был в подвешенном состоянии - ни женат и ни монах. Одной ногой на лодке, отплывающей от берега, а другой - на земле, и не знаю, что выбрать. С нового 1967 года начал преподавать «Библейскую историю». И мне тогда даже дали преподавать «Логику». У меня была работа философского характера, хотя у нас не преподавали философию. Во время каникул я занимался самообразованием. Далее мне даже поручили преподавать «Основное богословие», разделив курс вместе с профессором Алексеем Ильичем Осиповым. И в это время, когда еще была коммунистическая идеология, я начал во всю выражать свои детские чувства - доказывать бытие Бога. И начал немножко задираться, но затем у меня забрали эти предметы. Алексей Ильич поддался митрополиту Никодиму и стал ездить по экуменической линии. А на тех, кто ездил по экумении и служил за границей, смотрели сквозь пальцы, если что-то скажешь против материализма. И мне оставили только «Библейскую историю».

Потом умер старший преподаватель этого курса. Меня вызвал ректор отец Александр (Тимофеев), с которым я проучился всю семинарию, и говорит: «Надо "Библейскую историю" показывать с диапозитивами». «Да не охота с картинками проводить лекции», - возразил я. «Нет, надо», - категорично ответил ректор. И тогда я решил включить еще музыкальное сопровождение. Я стал режиссером и сделал три-четыре фильма «По библейским местам Палестины», «Творение Богом мира», «Похвала Божией Матери» и еще что-то. Я повсюду искал диапозитивы, перерыл всю библиотеку. А теперь столько красивых изображений. Чтобы на экране не было пробела, я наклеивал картинки. Люди стали приходить на мои лекции. Зал на шестьсот человек полностью заполнялся. Как-то мне сказали, что даже специально прилетели из Орла на лекцию. Хотя, какой я режиссер! Но хотел донести Слово до студентов. После всенощной в Троице-Сергиевой лавре все шли на мою лекцию. Боже мой! Ректор испугался и прибежал ко мне пораженный. Потом я опустил руки, ибо, что я с этими диапозитивами вожусь, когда стало столько прекрасных фильмов. В 80-е годы было у народа чувство духовного голода.

Я не отрицал монашества, но в то же время я колебался: жениться или нет? Но успокаивал себя познанием богословских истин. Иногда я поглядывал на кого-то, ведь у нас в Московской Духовной академии собиралась на акафист вся Москва. И в то же время я сердцем часто был с монастырем. Был между миром и монастырем. Почему я не принял рано монашество? А потому что мне дали возможность учиться в академии, а затем в ней преподавать.

Перед тем как принять монашество в 1988 году, я приехал на Святую землю. С 1985 года началась перестройка, как раз в том году прилетела комета Галлея. А ведь интересно, что она прилетала через поколение. В 1911 году, а затем в 1985 году. С ней связано очень много. Это не наша христианская точка зрения, но, тем не менее, Карл V в неё стрелял, потому что она приносит бедствия. В 1917 году нагрянула революция, как и в 1991 году. Я не астролог и не хочу им быть, хотя Господь действует и через астрологов.

В 1985 году, помимо прихода к власти Горбачева, случилась Чернобыльская трагедия.

Посетить Святую Землю было моей мечтой. Как только кто-то возвращался с Палестины, то я всегда просил хоть один диапозитив. Но мне отвечали, что не пропускают через таможню. Хотя кто-то что-то и давал. А потом в 1988 году вдруг и меня отпустили на Святую Землю. Это была незабываемая поездка. Я столько лет теоретически преподавал «Библейскую историю», а сам ни разу не был в этих местах.

Летим мы с отцом Матфеем. Сначала из-за непогоды приземлились в Румынии, затем долетели до Болгарии и только потом через Балканы в Иерусалим. Я гляжу, что отец Матфей спит, а мы как раз летели над Средиземным морем. Я смотрю в окошко и вижу Кипр, потом подлетаем к плоской полоске земли. О! Это как раз мы на подходе к Израилю, готовимся сесть в Тель-Авиве. И у меня все переворачивается внутри, мне же хорошо известна карта этих мест. Я толкаю отца Матфея и говорю: «Смотри, мы подлетаем!» Мы сели в аэропорту Тель-Авива «Бен Гурион». Я вышел и поцеловал землю. Нас встретили, и мы отправились в Иерусалим. Потом едем по печальной иудейской пустыни. Озирая песчаные известковые горы, не понимаешь, как тут жить. И вдруг перед нами открывается Иерусалим. В душе всполохнули переживания.

А до отъезда я попросил ректора академии владыку Филарета, который трудился в ОВЦС, рукоположить меня на Святой Земле. «Идея хорошая, - резюмировал он, - но почему так поздно обращаешься?!» В итоге не смогли договориться с Иерусалимом. Поэтому по возвращении со Святой Земли я написал прошение и на праздник Преображения меня рукоположил владыка Александр. И по монастырю пошел слух: Наконец-то одним пиджачником стало меньше. Борис Николаевич стал отцом Борисом. И на Успение Божией Матери меня рукоположили в иерея. Я был целибатом. Через четыре года мне уже дали протоиерейство. У меня наступили каникулы, думал, что вздохну спокойно, но вдруг прибегает студент и говорит, что меня вызывает ректор. «Что такое, - возмутился я, - только собирался ехать на рыбалку!» Я пришел с возмущением: «Что, владыка, отдохнуть не даете?!» «Ничего не знаю, - ответствовал он, - тебя вызывает сам Святейший Патриарх Алексий II». Предстоятель спрашивает меня: «Вы где родились?» «В Приморье», - отвечаю я. «Вот туда и езжайте, только уже в ином качестве», - сказал он. «Ой, - растерялся я, - Ваше Святейшество, скажите Священному Синоду, что я хочу остаться в академии, я уже и работу взял по Трубецкому по философии». «Но не знаю, не знаю, - отвечал Святейший Владыка. - Езжайте, подумайте».

Далее меня вызывали на заседание Синода. Пока я сидел в приемной просил входящих и выходящих с заседания проголосовать против меня, чтобы я остался в академии. Но они шли и все рассказывали, что я их подговаривал, а потом, когда я зашел, то меня посадили на место уехавшего владыки Филарета. Я попросил Святейшего Патриарха: «Если возможно, то оставьте меня при академии». Предстоятель заметил: «Магадан тоже неплохо». На что я ответил: «Если на то есть воля Божия, то назовите меня как угодно и отправьте куда угодно». А архиепископ Кирилл (Гундяев), нынешний Святейший Патриарх, говорит мне: «Ничего, и профессора могут быть епископами». На заседании был еще митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир, который сидел неподалеку от меня и сказал: «Да, Ваше Святейшество, вы это очень хорошо посылаете туда, где родились». Я набрался смелости и выпалил: «Если посылать всех туда, где кто родился, то в Москве никого не будет». Все переглянулись. Мне уже нечего было терять. Но я повторил Патриарху, что если в этом есть воля Божия, то я готов. А то ведь если по своеволию останешься в академии, то потом будешь грызть локти. Это было в 1992 году. В итоге меня назначали во Владивосток, но отправился я не сразу. Сначала принял монашество, а затем ездил служить со Святейшим Патриархом. И 21 октября 1992 года я прибыл во Владивосток. Прошло уже 24 года. Меня встречали казаки, а перед моим приездом ночью разразился страшный гром, так что сыпались камни с сопок. Кто-то говорил, что вот новый епископ приехал. Владивостокскую епархию незадолго до моего возвращения объединили в Хабаровскую и Приморскую, а потом митрополит Николай (Шкрумко) пробыл там полтора года. До этого он прослужил в Канаде 20 лет. Он писал прошение Святейшему Патриарху, что нужно назначать архиерея и присылать вместе с ним пять священников. Потом владыку Николая перевели в Пермь.

За эти 24 года было очень многое сделано, что видно невооруженным глазом. Построено множество храмов, появились монастыри и духовенство. Владыка, что значит Дальний Восток для России? Вы не только здесь родились, но и служите.

Быть может, другой митрополит на моем месте сделал бы больше. Я трудился, как мог и сколько мог, испрашивая у Господа силы. Приморье было бездуховным. Белое движение здесь продержалось до 1922 года. Когда красные сюда пришли, то всё уничтожали. Почти не осталось храмов и чувствовалось особое давление атеизма. До меня старался что-то сделать владыка Николай. Когда я приехал, то было всего лишь 8 приходов и два канонических храма. Конечно, царил такой закон: если уедешь с дачи на три-четыре дня, то все окна повыбивают и вынесут все вещи. Нужно было сидеть и никуда не выезжать, хотя была Москва и академия. Когда я отправился поступать в семинарию, то особо не скучал по дому. Также и возвратившись в Приморье, не грустил по Москве. Я вернулся и попросил прощения у преподобного Сергия, что я оказался таким. Прибыл я в Свято-Никольский собор, в котором располагался небольшой кабинетик. И все, больше ничего здесь не было. У меня был хороший помощник отец Сергий Чашин.

Расскажу историю, как он стал моим помощником. Я был на втором этаже в администрации нашей академии, когда ко мне подошел юноша: «Владыка, я хочу с вами ехать во Владивосток». «Что, - ответил я как преподаватель, - ты на каком курсе учишься?» «На втором», - последовал ответ. «Когда закончишь учебу в академии, тогда и приезжай, если пожелаешь». Но он подходил ко мне не один раз с этой просьбой. Тогда я отправился к ректору просить отпустить его на Дальний Восток. Он стал у меня сначала секретарем, потом викарием, а затем Святейший Патриарх Кирилл у меня его забрал. Святейший Владыка как-то сказал на выездном заседании Синода в Петербурге, что я, наверно, обижаюсь на него, что он забрал у меня викария. Я ему отвечаю: «Ваше Святейшество, я не только не обижаюсь, но радуюсь, что наш клирик будет вам помогать. Только одного прошу, если он споткнется, то не посылайте его «за мажой», а отправляйте на Дальний Восток». Отец Сергий многое сделал для созидания в Приморье храмов.

Дальний Восток - это особая территория, добраться до которой недешево. Владивосток отделен от центра, что порождает идеи сепаратизма. Я помню здесь ходили идеи о возрождении дальневосточной республики.

Дальний Восток связан с Россией. И не должно быть никаких сепаратистских мыслей. Россия едина, ее созидали с купели Днепра. Великий князь Красное Солнышко, нам всем отец и крестный. Крестил великую Русь, хотя и языческую, в великой купели Днепра. И дал нам завет: «Русь Святая, храни веру Православную, в ней же тебе утверждение». И она начала качественно и количественно расширяться. В 17 веке дошла до Урала и пошли наши открыватели навстречу солнцу, ставя везде кресты и часовни. И так дошли до берегов Тихого океана. Это был настоящий героизм. Я читал про приезд в здешние места переселенцев и удивлялся их подвигу. Становится печально, когда мы даем повод людям уезжать с Дальнего Востока и не создаем им условий для проживания.

Не должно быть никакого разговора о сепаратизме. Эти ветры навеяны от тех, кто не любит Россию. Повсюду строились не только остроги, но и храмы. У меня на столе стоит статуэтка, на который изображен устремленный граф Муравьев-Амурский, которого благословляет митрополит Иннокентий. Без одного выстрела он со своими помощниками приобретает всю левобережную Амурскую землю. Эта статуэтка - символ единства светской и духовной власти. Во Владивостоке покоятся мощи генерала Муравьева-Амурского. Слава и честь всем нашим царям за расширение Руси до 1/6 части света без войн и принуждений. Сейчас страшно и печально, что Киевская Русь, Украина, начинает отходить от России. Так не должно быть. Я полагаю, что это временное явление. И Русь останется Русью. Но скрепляющей силой нашей страны является Православная вера. Когда Русь крестилась в купели Днепра, Православная вера имела государствообразующую силу и созидала великую и неделимую Русь. Она примиряла враждующих между собой князей, ибо брат шел на брата. Православие было и культурообразующей силой. Если взглянуть на все области нашей жизни, то евангельские ценности пронизывали все сферы нашей жизни - литературу, искусство, архитектуру и т.д. Русь жила идеалами. Сейчас за морями ищут идеологию. Другие народы давно нашли свои идеи. Пусть они живут и нам мне мешают. А Русь хранит свой идеал - Христа, и идеологию - православную веру. В Советское время высмеивали все религиозное, мол, православные забиты. Но наша идеология вдохновляла Россию тысячу лет и помогала нам расправить свои крылья на 1/6 части Света.

Владыка, часто используют образ, что Дальний Восток - это окно или ворота в юго-восточную Азию. Здесь рядом находятся иные культуры - Китай, Корея. Есть ли у нас потенциал, чтобы приобщить эти народы к православной вере?

Потенциал может быть. Прежде всего, мы должны просвещать свой народ, прошедший через безбожие и атеистическую пропаганду. Наш народ - духовно больной. Наш народ должен просвещаться Христовой верой и, конечно же, мы призваны общаться с нашими азиатскими соседями в мире и любви, показывать свое христианство, но не языком и словами, а делами. В древние времена языческие народы говорили: Посмотрите, как живут христиане, как они любят друг друга. Нужно слово, облаченное благодатью Духа Святого, и пример. Когда протоиерей Иоанн Восторгов прибыл на Дальний Восток, то тоже об этом говорил. С чем мы пришли на берега Тихого океана? Если мы выставим свое грозное оружие против наших ближних, тогда они нам не менее сурово ответят. А если мы придем с Крестом и Евангелием, то приобретем братьев. Есть ли у нас потенциал покаяться и выйти из трущоб коммунизма и демократии, выйти на дорогу, которую указал великий князь Владимир Красное Солнышко? Русь благословлена Богом. О России есть замысел Божий. Не нужно быть крайним националистом и кричать, что русский - самый лучший народ. Нет! Всех любит Господь и обо всех печется - о французах, англичанах и американцах. Но у Бога есть особый замысел Божий о России - хранение веры православной.

Владыка, вы давно почитаете память последнего нашего Государя, Царя-мученика Николая II. Вашими трудами во Владивостокской епархии он был прославлен как местночтимый святой еще до общего прославления Царской Семьи. Почитаем ли мы ныне должным образом память Государя? Стал ли он в ряд особо чтимых святых у русского народа или пребывает в небрежении?

В забвении находятся все другие царские особы. Казалось бы, надо подражать Государю Александру III, ведь это Царь царей. Император Николай II, несомненно, страдалец и страстотерпец. Когда взглянешь на Царскую Семью, то не понимаешь, как на нее могли поднять убийственное оружие. Уму непостижимо. Конечно, Царь - святой. У всех бывают ошибки. И разбойник вошел в рай - «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк.23.39:43). Было много критиков, когда мы решали вопрос о канонизации. Кто-то возмущался: как курящего Царя можно поместить на икону? Нет, друзья мои! Мы чтим Царя за его веру, исповедь, чувства к России и жертвенность. Конечно, кто-то из искренних почитателей Государя впадает в крайности, например, я не пойму, как царя можно называть искупителем? Богословы могут об этом подискутировать. В каком-то смысле и Александр Македонский является искупителем целого отряда. Это жертва, которая отчасти является искуплением, но у нас один Искупитель - Христос! Да, Император Николай II святой. Мы это поймем только тогда, когда искренне покаемся. Мы живем еще советскими штампами и комплексами Гражданской войны. Я некоторым говорил: Вы можете обнять офицера Белой армии и простить друг друга? Это очень сложно. Гражданская война плотно застряла в наших сердцах, из чего вытекает непочитание Царской Семьи. Внутри человека есть разделение. Не надо выпукло демонстрировать раскол, но потихонечку с Божией помощью кто-то покается.

А сохраняется ли монархическая идея в сердцах русского народа?

Монархия - это высшая форма правления. Когда состарился самый духовный судья Самуил, то к нему пришел народ и заявил: Ты состарился, а дети твои взяточники, поэтому мы им не доверяем. Поставь нам царя, как и у других народов. Это было уже предательство и измена Богу, который Царь неба и земли. Это была в какой-то степени теократия, хотя и не идеальная. Народ хотел поменять на царя, но Господь опечалился, видя предательство. «Что ты печалишься, - говорит Господь на молитве, - ведь Меня они отвергли, а не тебя? Я тебе пошлю человека, и ты его помажь от Моего имени. Он будет Моим помазанником, которого будут слушать как Меня». Таким образом, избрание Царя происходило по воле Божией. Нужно слушать Царя как Бога. Господь делегирует ему власть. Конституция неба - это Конституция царя, который по образу Небесного Царства должен возводить земное царство. Так было в Византии и на Руси. А потом мы взяли и расстреляли Царя. В кого мы стреляли?! В Бога. Поэтому пошла волна разрушения храмов. После Великой французской революции не было такого безобразия, как у нас, когда на место престола Божия ставили туалеты. Что это такое? Революция? Стремление к коммунизму? Это была простая бесовщина. Возврат к монархизму - это прекрасно. Да и теперь в случае войны возвращается вертикаль власти, но может возникнуть деспотизм, а при православной демократии президент является отцом, который заботится о России. Монархия должна быть, но при покаянии и желании народа. Как раньше крестьяне говорили: «Наш Царь-батюшка нас любит». А если мы ныне помажем царя, то его вновь свергнут с престола и расстреляют.

Ждать ли монархию в России?

Если русский народ будет достоин, то настанет монархия.

Спасибо, дорогой Владыка, за очень содержательную и интересную беседу. Я напомню, что это был очередной выпуск программы «Старейшины. Разговоры с теми, кого нужно слушать». И мы сегодня слушали митрополита Владивостокского и Приморского Вениамина. Большое Вам спасибо, дорогой владыка.

И Вам спасибо, что Вы прилетели из Москвы к нам на берег Тихого океана.