Илл.: Иранский художник Иман Малеки
Арзу, несмотря на рак, пережила своего жестокого возлюбленного. Однажды Али поехал с третьей женой в отпуск, и они попали в аварию. Марьям выжила, её муж – погиб.
И мужчиной в этой большой и странной семье стал Хосров, которому на ту пору не исполнилось и двадцати лет. Старшая его сестра вышла замуж, обо всех остальных детях, да и жёнах, должен был заботиться он, Хосров. На руки ему упали Хадиджа и её две дочери, старше Хосрова, но пока ещё невесты, а также Мехри и Мехрдат – школьники, которых не могла содержать больная раком Арзу, и Марьям с малышами. Она продолжала работать в больнице, но помощь ей требовалась.
Поначалу Марьям смотрела на пасынка неприязненно – была уверена, что он не захочет поделиться наследством отца, приготовилась сражаться. Но Хосров поделил всё справедливо, и она оттаяла. Поверила в то, что он любит её малышей.
А Хосров действительно любил всех детей своего отца, вне зависимости от какой жены. Конечно, если бы у него сложились теплые отношения с матерью, он бы, может быть, любил её детей больше, чем от чужих женщин. Но не сложилось.
Больше всех сердце его было расположено к солнышку Мехри. Она добрая, отзывчивая, безотказная. С раннего детства предана ему всей душой. Лучшая сестра на свете. И как он ей всегда приберегал гостинцы, которые ему давали на базаре, так и она всегда клала ему в тарелку лучший кусок мяса, и больше всех ждала его и из школы, и с работы.
Между школой и работой ни колледжа, ни университета у парня не получилось. Надо было идти в армию, а потом – работать, чтобы прокормить семью. Хосров отслужил, семья в то время жила ещё на деньги, оставшиеся от отца, плюс на доход от коврового магазина. И пошёл на работу...
На какую работу, если у него нет профессии? Ну, куда может пойти человек без образования, однако с детства получивший суровые уроки жизни: что не надо никому доверять, что не нужно выкладывать правду, а лучше схитрить, умолчать или попросту солгать, что люди – это пешки в игре сильного, что чувства – преходящи, и нужно уметь держать их в узде или вовсе уничтожать, чтобы не проиграть... Куда может пойти человек, который с шести лет умеет выбирать лучшее и покупать это за самую низкую цену?
В политику!
Исламская революция, как любая другая, привела наверх немало новых людей. Хосров стал одним из них. И вовсе не потому, что он был фанатичным мусульманином. Просто ему надо было выжить и заменить всем братьям и сестрам отца. Он, разумеется, не попал на самый верх – кому он там, простой парень, нужен, но стал одним из помощников депутата меджлиса.
Те же и Ольга
Канада. Высокий многоквартирный дом. Вечер, падает снег, под светом фонарей видно, как он кружится. В одном из окон горит свет. За нарядно накрытым столом сидят трое: две женщины и мужчина.
На столе два вида плова – с кишмишем и с барбарисом. В отдельной тарелке лежит кебаб с запеченными помидорами. В пиале – несладкий йогурт с мелко порубленными огурцами и сухими травами. Он называется «мадхьяр». Тут же лепёшки, порезанный кольцами свежий лук, листики петрушки. И ещё несколько персидских блюд.
– Ешьте, ешьте, – подталкивает Мехри брата и его русскую жену Ольгу.
– Я уже не могу! – говорит Ольга. – Мехри, ты меня всегда закармливаешь так, что мне хочется свалиться под стол и спать.
– Ешь, – смеётся Мехри. – Я тебе подушки принесу.
Она действительно, когда все наедятся (а готовят и Мехри, и Хосров – пальчики оближешь!), переводит гостей на диван и подкладывает им под бока вышитые подушки.
Ольга любит золовку. Мягкая, нежная, преданная брату, щедрая. Стоит сказать, что в её доме тебе что-то нравится, как она тут же снимает это со стены и дарит. Ольга как узнала вот эту её черту, ничего больше не хвалит. Кажется, что, если Мехри похвалить за доброе сердце, она и его вынет, и положит перед тобой.
Теперь, когда Ольга узнала печальную историю их родителей, она стремительно начала понимать всё и о сестре, и о брате – своём муже Хосрове. Ах, если б он раньше рассказал! Многих скандалов удалось бы избежать. Ведь четыре года у них с Хосровом то любовь до потолка, то до потолка же битвы.
Ольга с жалостью смотрит на Мехри. То есть вот эта её щедрость – неосознанная попытка заслужить любовь. Ту, которой ей так не хватало в детстве. Она ведь сначала была в служанках у первой жены отца, потом у третьей... И мать потеряла в юном возрасте. Арзу пережила мужа ненадолго. И до самой своей смерти ходила на его могилу, плакала.
Ольга смотрит на мужа, и когда Мехри выходит в кухню, тихо, чтобы только он слышал, произносит: «Как жаль, что ты не мой сын. Я бы тебя очень любила». Ей жаль в нём маленького мальчика, от которого из-за суеверий отказалась мать, и который вырос в пусть небольшом, но гареме.
Хосров не спрашивает: «А мужем ты меня не любишь?» Он понимает, о чём она. Он женился на Ольге, взяв её с ребенком, с двухлетним сынишкой от первого, русского брака. Наличие ребёнка его ничуть не смутило – он в молодости сам кучу детей поднимал. И только когда повыдавал сестёр замуж (а Мехри даже выдал замуж в Канаду), а младшие братья поступили в университет, улетел в Калгари. К сестре. Строить свою собственную жизнь, собственное личное счастье.
То, что у Ольги, которая тоже жила в Калгари, но приехала туда на несколько лет позже него, есть сын, ему даже понравилось. Значит, серьёзная женщина, не какая-то, которая до тридцати по барам да ночным клубам... Хосров видел, что Ольга хорошая мать. Не такая, как Хадиджа или Арзу. Не мужчина у неё во главе угла, а сын.
Хосров был приятно удивлен. Он видел в своей жизни только женщин, которые безумно любили мужчину. Жертвуя детьми, которые вынуждены были участвовать в интригах и годами наблюдать слёзы матерей.
Он приходил с работы и отмечал про себя, что Ольга постоянно чем-то занята с ребёнком – кормит или гуляет с ним, или занимается развивающими играми на русском языке. «Мы покинули Россию, но не перестали быть русскими!» – поясняла жена. И это тоже было для него удивительно – как сильно она любит свою покинутую Родину. Это указывало на её верность, постоянство.
Любил, правда, поддразнить: «А что тогда уехала?» Хотя знал: в России правит пьянчужка Ельцин, страна катится под откос, и Ольгу с ребёнком выпнула за границу её мать. Требовала от дочери, чтобы та ехала в Канаду – «хотя бы ради сына». А Ольга – дочь послушная. Это Хосров тоже уже понял. Она говорила с матерью по телефону часто, а по интернету связывалась с ней вообще каждый день.
Его удивляла такая привязанность к матери. Жена мечтала забрать маму в Канаду, планировала, что они сделают для этого да как. В её светловолосую головку даже не приходила мысль, что можно этого не делать. Переезд матери в Канаду был таким же естественным для неё, как утренний восход солнца. Хосрову иногда даже смешно становилось как жена таращила свои зеленые, кошачьи глаза, и рассуждала: «Тут мама будет спать, туда она будет ходить за продуктами, а вот там мы купим ей цветы и сделаем на лоджии зимний сад, чтобы ей было что поливать».
Хосров усмехался, но уважал жену за верность близким. Он был таким же. Правда, не в отношении матери, а в отношении сестёр и братьев. Через несколько лет после гибели отца начал встречаться с девушкой, и даже посватался, но её родители поставили ультиматум: он должен бросить весь свой «выводок» и переехать в их город. И Хосров расстался с той девушкой.
Вызывала Ольга уважение и удивление своей гордостью и независимостью. С одной стороны – нежная, женственная, ласковая (мимо не пройдет, чтобы не погладить, не поцеловать), с другой – как фурия, если что-то покажется оскорбительным. Причём, крик стоит и если её лично обидеть, и если о России что-то не так сказать.
Хосров на самом деле уважал Россию. Ещё в его детстве, когда Ираном правил шах, персы смотрели на северного соседа с восхищением. В народе много говорили о том, что в СССР бесплатная медицина, образование, что там все равны, нет нищих... По телевизору показывали советские фильмы, в которых человек был не задавлен поиском средств на пропитание, не лгал и не изворачивался, чтобы выжить, а жил свободно и интересно, и говорил такие слова, которые западали в душу. Они были о самом главном, и честными.
Социализм всё больше приобретал популярность в стране, и это заметили извне. Хосров и его друзья считают, что это Британия свергла шаха и насадила исламский режим, который надолго отодвинул Иран не только от социализма, а вообще от современной цивилизации. Именно, чтобы Иран не примкнул к СССР, было это сделано.
Хосров, хоть и успел в молодости поработать в исламском правительстве, и хоть был мусульманином – не фиктивным, а настоящим, а всё же недолюбливал новую власть, считал светский путь развития для Ирана единственно правильным. В Калгари у него дома на тумбочке стоит портрет свергнутого шаха Резы Пехлеви. И сестре Мехри, и Ольге он покупает самые современные наряды. Такие, что однажды Ольга возмутилась и сказала: «Я в таком открытом, с такими разрезами, при чужих мужчинах ходить не буду».
И это омыло ему душу теплом. Какие они удивительные – русские женщины! И независимые, сами на себя зарабатывающие, и умудряются остаться верными, нежными, показывающими уважение к мужчине. И вроде бы передовые по многим вопросам, незакомплексованные, и в то же время соблюдают какую-то внутреннюю меру. Так же, как персы, осуждают хождение по улицам с голой грудью, которое разрешено женщинам в Канаде, и прочие излишества...
Много, много удивительного было в русской жене, и он открывал это для себя и открывал. Вместе с двумя друзьями, которые тоже были женаты на русских. У одного из них, владельца небольшого магазина, случилось ЧП. Ворвались как-то вечером молодчики в капюшонах и масках, потребовали деньги. Хозяин магазина испугался до смерти, застыл, увидев наставленный на него пистолет. А жена его русская на шум вышла из подсобки и, быстро оценив ситуацию, бросилась на вооруженного бандита. Она умудрилась сбить его с ног, выбить оружие из рук и поднять такой крик, что бандиты бежали...
Персы были потрясены тем, что женщина не испугалась. Говорили и о том, что если бы её муж погиб, она бы одна завладела магазином, домом, его счетом, машиной. Ей бы все досталось. Но она мужа спасла.
Но было и то, что Хосрову в русских не нравилось. Прямолинейные они слишком – это раз. Если Ольге кто не нравится, она не будет улыбаться, всем видом своим покажет, что гость – нежеланный. А это некультурно. И по этому поводу они много спорили.
– Я не буду лицемерить! – заявляла Ольга. – Это ты улыбаешься, а потом нож в спину вставляешь! Я же честно показываю человеку, что его приход меня не радует. По крайней мере, он знает, чего от меня ожидать. Это честно.
– Это некультурно. Ты можешь думать что угодно, но не показывать. А ты ходишь хмурая. Позоришь меня. Это и называется культурой – сдерживать эмоции.
– Как ты, да? Улыбаться, а потом депортировать человека? Так вы с Хуссейном сделали с его женой? А до этого он на моих глазах объяснялся ей в любви, а ты кормил её чуть ли не из рук и улыбался. И оба знали, что вот-вот придет письмо о её депортации на Украину!
– Потому, что она его обманула. Она вышла за него ради иммиграции. И он это понял.
– Не отрицаю. Но зачем вы так её облизывали с головы до пят перед расправой? Почему ты пригласил их обоих к нам? Это подло! Ты улыбался ей, зная, что с ней будет!
– Я пригласил её для тебя! – взрывался Хосров. – Тебе же она нравилась! Я думал, тебе доставит удовольствие вечер с ней!
– Да! Она мне нравилась! Но улыбаться человеку, которого ты помог депортировать – это безбожно!
– Ты хотела, чтобы я ей хамил, как ты хамишь моим друзьям?
– Я не хамлю. Я показываю Хуссейну, что он ничтожество. И что я не хочу видеть его в моем доме.
– Я наказал её потому, что она обманщица, – пояснял Хосров. – А к тебе привел, чтобы тебя порадовать, тебе нравилась эта лгунишка. Я наготовил еды и у тебя был прекрасный вечер, ты сама говорила...
– Но я не знала, что вы с ней сделаете!
– Не твоё дело. И не маши на меня руками, наконец!
Ольга тогда не знала, что в Иране жестикуляция считается дурным тоном. Муж не раз злился, когда она делала совсем невинные жесты. Его это страшно бесило, особенно если она жестикулировала при посторонних. Но самое обидное для него было, когда он пришёл с работы домой, а она отмахнулась: «Еда в холодильнике, разогрей».
– Ты на меня руками не маши! – возмутился. – Моей культуре пять тысяч лет!
– Оба-на, – растерялась Ольга. – А при чём тут это?
– При том, что я тебе не собака – руками на меня махать.
Ольга потом любила подсмеиваться:
– Какие пять тысяч лет? На осликах ездите... По всему Мешхеду и даже Тегерану...
Знала, что не так, видела в интернете роскошное иранское метро, но дразнила. Он смеялся.
Она добавляла:
– Мы вам атомную станцию строим в Бушере. Спасибо скажи. Вот лично мне, как представителю России...
– Спасибо.
– Так-то. Замотанные там ходите все... Как коконы гусеницы.
– Это на улице. Дома голые ходим, – смеялся Хосров.
– Алкоголь не пьёте. Чаю напьетесь и пляшете. Смешные. Кто в туалете с одной рюмки уснул?
Однажды Ольгу обуяла тоска по родине. Она сидела мрачная, грустила. Муж вдруг сорвался куда-то, а потом вернулся с бутылкой водки.
– Это ещё что? – подняла брови Ольга.
– Я думал, ты обрадуешься, – улыбнулся муж. – Русские же пьют водку!
– Ну, давай тогда вместе! – скомандовала Ольга, и налила обоим.
Выпили всего по две рюмки. Дома ведь был ребенок. Хосров настоял, чтобы пили, закрывшись в кухне, чтобы не подавать плохой пример сыну. А после, минут через десять, ушёл в туалет. И его долго не было. Ольге было неудобно зайти, мало ли в каком он там виде и что делает. Может, запор у человека... Потом она позвала сына:
– Пойди проверь что папа делает. Я девочка, мне неудобно. Может, он без штанов.
Сынишка проверил и сообщил:
– Папа стоит на коленях перед унитазом, положил голову на крышку, и спит.
Ольга
Илл.: Иранский художник Митра Шадфар
...В Канаде Хосров занялся бизнесом. Зарабатывал всё больше. Но как у многих семей в Северной Америке, банковские счета у супругов были отдельными – открывались ещё до брака, и Ольга мужевых денег не видела, если не считать, что он закупал продукты, оплачивал расходы по хозяйству. Однако и она в этом принимала деятельное участие – из своей зарплаты. Половина заработка у неё оставалась – на свои женские нужды, чтобы не попрошайничать у мужа. Какая у неё зарплата – он знал. Скромная, но приличная. Какие у него доходы – она не имела представления. По некоторым покупкам понимала, что солидные.
Но деньги Хосрова её не волновали. Как большинство русских, она не считала материальное главным и жила по принципу, что сыта, одета, развлечена, да и ладно. А вот его не устраивало, что она имеет собственные деньги. В семье его родителей деньги были лишь у отца. Не только потому, что он сам делал закупки, но и как рычаг влияния. Женщина без средств – в полной зависимости. А тут Ольга в любой момент могла, как рыбка, выскользнуть из рук. Хосрова это бесило. Вот зачем ей независимость?
А говорит, что любит. Значит, врёт.
Такого недоверия к слабому полу, как у Хосрова, Ольга не встречала никогда. Он был снисходителен к женщинам, вежлив с ними, но считал их насквозь лживыми. В первую неделю их совместной жизни он вернулся с работы, походил по гостиной, а потом обнял её и произнес то, что она тогда не поняла: «Молодец, не лазишь по чужим вещам». Потом сообразила, что была какая-то проверка, когда заметила, что он взял с письменного стола дипломат и унёс его, засунул в шкаф. «Там были мои документы, а ты не заглядывала, я знаю», – улыбнулся.
Никогда ничего грубого он себе не позволял. Персы, как она заметила, вообще большие дипломаты. Но он добивался своего хитростью. Например, был внимателен к мелочам. К тем, к которым ни Ольга, ни её русские друзья и подруги, внимательны не были. А, оказалось, мелочи делают жизнь, направления в ней. Например, Хосров не выполнял какой-то домашней работы, но не просто потому, что она ему не нравилась, а потому, что “раз сделаешь, увидят, что ты умеешь, и придётся делать это всю жизнь”. Он произнёс это, когда объяснял, почему на работе не надо даже один раз выполнять поручения, не входящие в обязанности.
То, что она живёт с таким ушлым человеком, пугало. И друзья у него были такими же. В их иранской среде имело значение: кто первым поздоровается, кто нанёс ответный визит, кто не нанёс, в каком составе пришла в гости семья – все ли проявили уважение, а также в новой одежде ли они были, или пришли в ношеном (снова неуважение). Хвалили ли еду и хозяев, или молча ели. И Ольга, ходя с мужем в гости, получалось, не отдыхала, а сдавала экзамен. Иранки, когда мужья не слышали, подкалывали её тем, что на ней нет золота. А она помнила, что золотом в СССР были увешаны торговые работники, и потому ещё с юности полюбила серебро – кольца и серьги ручной работы. Но иранки воспринимали это как бедность или нелюбовь мужа – значит, Хосров не дарит ей золото. Довольно смеялись. Потому что им было неприятно, что “их” парень выбрал русскую. Иранки, получается, хуже? Завидовали белой коже и образованию. А Хосров дарил золото. Ольга хранила его “на чёрный день”.
Стала водить мужа по русским друзьям, но он был шокирован простотой их быта – у иранцев же полы устланы коврами, везде вазочки, цветы, рамки с фотографиями, статуэтки – палец некуда всунуть, кругом сплошные красоты. Вишенкой на торте – журчащие электрические фонтанчики дома. А у русских чай в хрустале не подают, ковры – не ручной работы, мебель без завитушек, и вообще хозяин просто мечет на стол то, что в холодильнике. “Чем богаты, тем и рады”. И Ольга не понимает, что это неуважение, думает Хосров, – сияет, как дура.
Он нашёл русских хорошими ребятами, но грубыми – они не делают комплиментов, не умеют вести светскую беседу, а сразу начинают спорить о политике, религии. Зачем? Это же путь к ссоре и выдаёт твои взгляды, что может привести к неприятностям. А ещё они могут хмуро молчать и при этом не чувствуют неловкости. Во время таких пауз в Канаде, да и в Иране, принято говорить о погоде и разных пустяках. Русские не приучены – о пустяках, просто молчат, почему и прослыли угрюмыми.
Ну и немного пугало, что обсуждают личную жизнь друг с другом. Хосров подозревал, что не только подруги рассказывают Ольге о проблемах в семье, но и она им. А это же позор. Семья должна стоять к миру парадной стороной, чтобы все завидовали.
– А зачем, чтобы завидовали? – удивлялась жена.
– Уважать будут.
– Гадости будут делать!
– Не посмеют. А посмеют, так не обрадуются.
***
В какой-то момент в душе Ольги накопилось слишком много груза. Разными они были. Она – открытая, честная, простодушная. А он – «змей скроземельный», «ирод коварный». Незаметно, исподволь, муштрующий её... Вроде и любит, но никогда о том не скажет, и воспитывает, воспитывает... Причем, как позже поняла Ольга, эта система воспитания – не его личное изобретение. Это – впитанное с кровью, с традициями приручение женщины и изготовление из неё рабыни.
И ещё бесконечные проверки... С первого дня. Он тогда дал деньги на покупки, заведомо больше, чем требовалось, и с улыбкой слушал, как она, накупив вещей, вдохновенно рассказывает, где, что и почём купила. «Молодец, не лжёшь», – сказал. И она осеклась... Поняла, что проверял. А он удивительным образом знал цены на всё! И мог купить наилучшее по дешёвке – Ольга удивлялась этим его знаниям и таланту. Только узнав, что он с шести лет закупал продукты, а потом и вещи для большой семьи, она поняла откуда это знание. Хосров, не спрашивая её, мог купить ей даже бюстгальтер – тютелька в тютельку, нужный размер. И ребёнку всегда подходило всё, что он брал.
Проверки были постоянными. Даже после самой страстной, самой оглушительной ночи любви, Хосров просыпался нежным и ласковым, а потом вдруг вспоминал что-то, и делал так, чтобы они поссорились, и довольно смеялся...
– Ты ненормальный! – кричала Ольга. – Зачем ты всегда меня отталкиваешь, ты же сдохнешь, если я уйду!
...Позже поняла, что не раз ударенный в сердце то матерью, то Арзу, Хосров берёг себя. Защищал сердце от разочарований. Держал себя в постоянной готовности к предательству.
– Я тебя люблю, а вот что тебе от меня нужно – никак не пойму, – говорил, будто в шутку. – Я не богат...
– Ты прекрасный отец. Я таких родных отцов не видела, какой ты отец моему сыну, – искренне говорила Ольга.
– Еще...
– Ты красивый. Сексуальный.
– Я не один такой.
– А мне нужен ты. Другие вообще неинтересны.
Он думал о чём-то.
– Ладно, – улыбался. – Потом увидим... Сколько ты можешь скрывать? Когда-то, да узнаю.
– Ты не веришь, что тебя можно любить? – с жалостью спрашивала Ольга. – Если тебя не любили в детстве, это не значит, что ты недостоин. Это они... такие... Отец твой... бабник...
– Отца не трогай. Он хороший. Это женщины его в могилу вогнали.
– Он же в аварии погиб.
– Я уверен, что Марьям ему в уши зудела, отвлекала.
Так они прожили, то страстно сливаясь, то отчаянно выясняя отношения и не разговаривая друг с другом по месяцу, четыре года. И она устала. Проверки продолжались. Его подозрительность никуда не делись. Скрытность доходила до того, что Ольга все новости узнавала последней. Например, то, что он берёт на спонсорство младших брата и сестру, хочет перевезти их в Канаду. Детей Марьям.
Ссоры стали чаще и продолжительней. Вот он не хочет учить её водить машину. Постоянно изворачивается, придумывает причины – то машина в ремонте, то устал... И потом в глаза, откровенно: «Я не хочу, чтобы ты водила. Хочу, чтобы ты зависела от меня». Вот он специально занижает её самооценку: «Тебя надо, как тунца, на паунды продавать». Язвит по поводу набранных лишних килограммов.
Но Ольга – не тот человек, кого можно вот так вот... В школе была комсоргом.
– О, меня купят сразу всю, целиком, – говорит.
И тут же спрашивает в лоб:
– Я – красивая?
– Хм... – специально делает паузу Хосров, как бы раздумывая. – Да...
– А почему «хм»? Ночью, помнится, кто-то шептал, что я его Барби, что я «белая, как молоко», азизам и джюнам*. (*Азизам, джюнам — дорогая, милая (фарси).
– Так и есть, – улыбается Хосров, и Ольга невольно любуется мужем. У него классическое персидское лицо. Матовая кожа, большие глаза, и профиль – как с древних каменных изображений Персидской империи. И сколько мужества и грации в его фигуре. Наверное, папка его был таким же, не зря бабы сохли...
– А ты вот руки не целуешь, говоришь, что это унизительно для мужчины, а дамский зад – пожалуйста...
Ольга смеётся. Смеётся и Хосров. Обнимает, ласково влечёт за собой на диван.
***
Они развелись. Причем, как поняла позже Ольга, он так и не понял, до самого визита к адвокату, что она – серьезно. На его памяти женщины сами от мужей не уходили. Сперва она грозила расставанием, потом потащила к юристу, где они подписали бумаги о раздельном проживании, как положено в Канаде перед разводом, и Хосров, в обычной своей манере подразнить её, сидел в коридоре адвокатского офиса и что-то напевал, насвистывал. Показывал, что ему всё равно. Он за женщиной бегать не будет. А она, оскорбленная до глубины души, поклялась себе, что не простит ему этого свиста. А потом села в машину, и расплакалась. И в итоге стукнула впереди ехавшую машину. Поцарапала ей бампер.
Из машины выскочила канадская старушка – ухоженная, с завивкой. Стала ругать, куда, мол, смотришь, но тут же заметила, что женщина плачет, и спросила в чём дело. Ольга призналась, что развелась. И старушка стала её успокаивать, и сообщила, что претензий не имеет, посоветовала всё же смотреть на дорогу...
Окончание следует
