Источник: блог "Стакан Молока"

Хадиджа отложила книгу и взглянула в раскрытое окно на абрикосовые деревья. Совсем еще хрупкие, они уже буйно цвели и благоухали. Муж Али посадил их сразу после свадьбы, пять лет назад. И абрикосы уже плодоносят. Для Хадиджи этот сад – символ её любви.

Молодая женщина внезапно почувствовала приступ тошноты и, чтобы превозмочь его, высунула голову из окна, вдохнула побольше весеннего воздуха. Обычно в Хорасане в конце апреля уже жара, а тут – свежо. Наверное, потому, что утро. Солнце ещё распалится к обеду.

Если бы кто-то мог видеть сквозь гущу белых абрикосовых соцветий, а также через высокий забор, окружающий дом, он узрел бы смуглое круглое личико, большие тёмные глаза, чёрные брови, чуть сросшиеся на переносице, и полные губы. Хадидже часто говорили, что она похожа на девушек с картин – у неё классическое персидское лицо. Она опускала глаза. Смущалась, когда слышала комплименты.

Сама не знала красива она или нет. Люди хвалили, но кто знает, может льстят. Отец Хадиджи – богатый человек. Владелец шести магазинов. Успешный торговец. Продает ковры ручной работы – лучшие в провинции Хорасан, которая сотни лет слывёт центром ковроткачества.

У отца большие деньги, и он дал Хадидже образование. Сначала она ходила в школу-четырехлетку, потом учителя приходили к ней на дом. Отец считал, что девушке из порядочной семьи лучше учиться дома. И дочь не сопротивлялась. Учителя ей достались хорошие, они пристрастили её к чтению, к музыке. Особенно она любила стихи Низами, Фирдоуси, Хафиза... Читала на фарси и на арабском. И когда вышла замуж в восемнадцать лет, не перестала читать. Даже сейчас, когда ей уже двадцать три, и у неё трое дочерей, за которыми глаз да глаз, и она снова беременна, Хадиджа находит минуты чтобы читать. Хотя дел по дому много. Но, наварив плова, убравшись, поиграв с детьми и уложив их спать, женщина открывает книги.

...Сказал я врачу о беде моей. Врач отвечал:
«К устам её нежным устами прильни на мгновенье».
Я молвил ему, что, наверно, от горя умру,
Что мне недоступно лекарство и нет исцеленья.

О любви читать – это интереснее всего. Но и больнее всего. Потому что Хадиджа не понимает, что происходит... Муж, которого она любит больше всего на свете, в последнее время охладел. Али – доктор. Он очень занят, она понимает. Но раньше у него было для неё много времени, а разве он не был доктором?

Он закончил университет, отработал четыре года, и только тогда посватался. Он всегда много работал. Но у него всё-таки было для неё время. А сейчас пропадает на работе с утра до вечера. Придет – вежливый поцелуй, прохладное: «Как дела?» Всё больше расспрашивает о детях, а о ней, Хадидже – не спрашивает. Иногда лишь, опомнится: «Как себя чувствуешь?»

Плохо чувствует. Токсикоз. Опухла. Но самое скверное – тревога поселилась в душе. Предчувствие, что надвигается что-то тёмное, страшное, необоримое. Хадиджа успокаивает себя: вот родит, и страхи пройдут. Но где-то в глубине души она не верит... Есть незаметные на глаз других людей вещи. Но ей, влюбленной, видные.

Стал спать отдельно – якобы чтобы не вредить беременности. А раньше, в три другие беременности, спали вместе до самых родов. И это было самое счастливое время. Хадиджа иногда просыпалась раньше мужа и любовалась им: светлая кожа, чётко очерченный профиль, чуть впалые щеки. Закинутые за голову сильные руки.

И вот, ушел из её спальни... Может, она стала слишком толстой? Хадиджа в который раз осматривает себя в зеркало. Ну да, располнела. Но раньше-то, в другие беременности, было то же самое! А ещё муж стал смеяться часто, приходит с работы весёлым. С чего бы там смеяться, если к нему все с болячками идут?

Нехорошо на душе у Хадиджи. Всё чаще она украдкой плачет, всё чаще срывается на детей. Всё чаще забывает про стоящий на плите рис, и он внизу, на дне кастрюли, зарумянивается. Превращается в желтую корочку – тахдиг. Которую муж любит. И которую вообще все любят. Но Али не знает, что Хадиджа так часто радует его этой корочкой не оттого, что знатный кулинар, а оттого, что когда готовит, мысли её – далеко.

И его глаза – далеко, когда она всё же напросится на его ласки, усядется рядом на диван. Муж обнимает, целует, но в глаза не смотрит, и быстро переходит на посторонние разговоры, встаёт, берет ребёнка на руки... Хадиджа уже проверяла. И каждый раз так. Сидит с ней, ласкает секунды. Потом непременно находится какое-то дело.

«Тебе кажется, – говорит мать. – Ты беременна, и он просто боится навредить, прижать тебя как-то не так. Зачем бы он женился на тебе, если бы не любил?» Странные мысли приходят в голову Хадидже в последние дни. Дикие. Вдруг вспомнилось, что её отец в качестве приданого передал зятю большой ковровый магазин. Али работает хирургом в больнице, а в магазине торгует теперь его отец. От ковров хороший доход. Али был очень рад подарку.

Нет, нет, нельзя так думать. Это гнусно. У Али прекрасное сердце. Благородное, чуткое. Он очень умный. Он и без неё зарабатывает хорошо, доктор в Иране – уважаемая профессия. И женился он потому, что оценил её, Хадиджу, по достоинству. Пусть она смуглее, чем хотелось бы, пусть полнее, чем нужно, но она любит его всем сердцем и делает всё, чтобы он был счастлив. И он тоже, конечно же, любит её, просто устает на работе! Нельзя быть мнительной.

Хадиджа смотрит на портрет мужа, стоящий на тумбочке у кровати, и слёзы выступают у неё на глазах. А что, если с ним что-то случится? Она не переживет! Или если он её разлюбит? Об этом страшно и помыслить. Нет ничего горячее его объятий, нет ничего слаще его губ. И умнее она никого вокруг не знает, и... О, Аллах, он даже двигается как никто. Высокий, статный, грациозный, как ягуар. Хадиджа любуется каждым его движением: как ест, как отдыхает, развалившись на диване, как подзывает к себе еле заметным жестом... Шах и Аллах. Как могут женщины изменять мужьям?!

...Да что же это такое? Чем меньше она видит любви в нем, тем пуще разгорается пожар в ней. Каждый день она уже не живет, а только ждёт вечера чтобы увидеться с ним, заглянуть в глаза, и – она надеется на это – увидеть, что она всё придумала, что он любит по-прежнему.

– Мама! – кричит одна из дочерей, и Хадиджа, быстрым движением утерев слёзы, бежит к детям. По пути думает, что нельзя быть всегда унылой, надо выглядеть весело и беззаботно, а то муж, чего доброго, и вправду разлюбит.

Через полгода

Когда Хадиджа вернулась из роддома, в доме уже была Она. Хадиджа сначала не поняла кто это, подумала, родственница мужа приехала. Растерянно поздоровалась. Али суетился, укладывал новорожденного в кроватку, в глаза не смотрел. Потом отвёл Хадиджу в спальню и сказал:

– Это Арзу, моя вторая жена. Я хотел тебе рассказать...

– Что рассказать? – ноги подкосились и Хадиджа села на диван. – Меня всего неделю не было... Когда ты успел?.. Как? Нужно же мое разрешение...

И тут она вспомнила, что муж перед тем, как она уехала в роддом, принёс бумаги, обещал потом объяснить, что это, и она, не читая, подписала. Выходит, подписала разрешение на то, чтобы он второй раз женился. Она была настолько потрясена, что не могла говорить. Лишь ощущала, как по телу покатился пот – струйками сбегал из-под набухшей молоком груди вниз.

– Выйди к ней, нехорошо так, – говорил кто-то голосом Али. – Мы теперь живем все вместе, не надо с самого начала создавать конфликт. Я не бросил тебя, я твой. Наши дети с нами. Нет никакой трагедии. Наша вера позволяет...

Но Хадиджа так и не вышла в тот день из своей комнаты. Она заперлась в ней с новорожденным, плакала, сопоставляла. И ведь никто ей не сказал! Ни её родители, ни его. Неужели не знали? Или пожалели беременную?

Она так устала в тот день от слёз, что ещё в обед мучительно захотела спать. А лучше бы даже уснуть и не проснуться. Но мальчик в кроватке всё плакал и плакал, и его надо было кормить... К счастью, заботу о девочках Али взял на себя. За дверью не было слышно привычного детского шума. И Хадиджа вставала той ночью только к малышу. Она кормила его грудью, смотрела на него, ненасытного, и нехорошее чувство шевелилось внутри: это он, мальчик, принёс горе. Он и сосок её кусает до боли потому, что недобрыми силами послан. Без него муж любил её, любовался ею. Беременная девочками, она сохраняла красоту, а с этим, четвертым ребёнком, располнела, опухла, и вот результат – муж привел другую.

Хадиджа с детства слышала от женщин, что дети приносят в дом счастье или беду. Все верили в это. И она сейчас убедилась, что поверье – правильное. Хосров – так она назвала мальчика, в честь царя, героя поэмы «Шахнаме», – привёл в дом соперницу. Расхотелось держать его в руках, не хотелось кормить. Хотелось, чтобы он пропал вместе с новой женой, и всё вернулось на круги своя.

На второй день молока у Хадиджи стало меньше, на третий оно пропало совсем. И Али созвонился с родственницей из деревни, которая недавно тоже родила. Та ответила, что приехать к ним не может, но может взять их ребенка на воспитание пока он сосет грудь. Договорились о цене. И Али отвез младенца в деревню. Думали, на год. Но оказалось, на шесть лет.

Всем не до него было...

***

Хадиджа больше не читала. Она наблюдала за происходящим вокруг, удивлялась и ужасалась. Снова и снова убегала в свою спальню, плакала. В голове всплывали строчки любимой поэмы:

Увидела: вселенная темна, –
Ей стало страшно, съежилась она,
Почти погас венец её державы, –
И стынет воздух ночи – пыльный, ржавый.
Ночь, двинув войско, с пологом пришла,
Что был черней вороньего крыла.

Вспомнила как-то, что можно погадать по стихам Хафиза – так многие делают, это обычай. Просто открыть на любой странице его поэму, и какие строчки увидишь, то тебе и будет.

Дрожащими пальцами раскрыла томик стихов, очень хотела увидеть обнадеживающее. Но открылось:

Вошла в обычай подлость.
В мире нету
Ни честности, ни верности обету.

Захлопнула книгу и пошла варить на всю семью. Арзу, новой жене, семнадцать лет, и она не умеет готовить.

Старшая жена. Из детства Хосрова

Хосров помнит себя шестилетним. Как гулял по двору приёмных родителей, которых считал родными. Во дворе копошились индюки, куры, утки. Игрушек детям не покупали, семья еле сводила концы с концами. Ели в основном лепешки с чаем и рис, перемешанный с кишмишем, а также фрукты, благо в саду росли груши, виноград, айва, персики.

Как ни пытался вспомнить уже выросший Хосров ласку приёмной матери, не мог вспомнить... Зато осталось в памяти, как его увезли в незнакомый большой дом в Мешхед. Однажды в деревню приехал красивый, чисто одетый мужчина, и сказал, что он его, Хосрова, родной отец, и пора ехать домой. Мальчик удивился, не хотел уходить со своего двора, но никто не спрашивал.

Хосров помнит, как он плакал в машине, просился назад, а новый папа его успокаивал, говорил, что в Мешхеде его любят и ждут. Родная мама ждет, и зовут её Хадиджа. И там много машин, высокие дома, и жить гораздо интереснее, чем в деревне.

Новая мама вышла к Хосрову и с любопытством на него посмотрела. Потом взяла на руки и занесла в дом. Он хорошо запомнил этот момент. Потому, что потом всего лишь раз она брала его на руки.

Мальчика представили большой семье. Там было две женщины – Хадиджа и Арзу, и четыре девочки. Младшую, трехлетнюю Мехри, Хосров полюбил. Она была очень милая – с пухлыми щёчками, везде ходила за ним следом, и с ней было интересно играть. Дети стали неразлей вода.

Маме это почему-то не нравилось. То сама, то через старших детей, она звала Хосрова на свою половину и шептала зло: «Не играй с ней, у тебя свои сестры есть!». Хосров говорил: «Они большие, а Мехри маленькая. Я хочу с ней играть», но мама отправляла его то есть, то спать, то на базар.

О, базар! Большой, а тогда казавшийся Хосрову огромным, нескончаемым, он стал его вторым домом. Мальчика вскоре после того, как он приехал, стали отправлять за покупками, научив, как купить спелый арбуз или дыню, как выбрать лучший кусок мяса, как торговаться. Вскоре все торговцы знали смышленого Хосрова. Угощали орехами и сладостями. А он ел, а часть приберегал для Мехри. И как же сердилась мама, когда находила его заначки. Строго спрашивала: «Надеюсь, ты для своих сестёр приберег?» Подчеркивала «своих».

Хосров молчал, и мама, поняв для кого гостинцы, в сердцах отправляла его в комнату – сидеть, и не выходить оттуда. Он наказан.

Так Хосров научился умалчивать, юлить и лгать. Лгать этой злой, вечно хмурой женщине, которую он так и не смог назвать мамой. Отца называл папой, а эту – тетей Хадиджой. Вначале мальчика за это ругали, потом махнули рукой...

Отец был ласков с Хосровом. Он дарил игрушки, возил на плечах. Мальчик быстро привязался к нему. Ласкова была и тётя Арзу. Она часто давала пасынку деньги и посылала в магазины то за тем, то за этим, а потом брала покупки и всегда хвалила ребенка, гладила по голове. И Хосров привязался к ней, стал прибегать на её половину чтобы получить задание, выполнить, и быть обласканным. А Арзу усаживала его рядом и расспрашивала: что говорится на половине Хадиджи, кто к ней приходил, зачем... Потом трепала за волосы, целовала в макушку, и отпускала.

О, как страшна была расплата за эту небольшую ласку! Какой позор его ждал!

Однажды Хосров услышал, как взрослые кричат друг на друга, ругаются. Он замер в коридоре, боясь выйти в гостиную, где происходило непонятное. Потом отец позвал его.

Глаза Али метали молнии, когда мальчик вошёл. Отец строго спросил: «Ты зачем всё доносишь Арзу? Ты, сопляк, сплетничаешь, как женщина! Из-за тебя мы перессорились!» Он ещё что-то говорил, все смотрели на Хосрова с укоризной, но он не понимал за что, он только чувствовал, как по его ногам растекается тёплая влага, и было очень страшно.

– Вон отсюда! – сказал отец. – На глаза мои не показывайся!

И Хосров побежал в спальню, забился в угол и плакал. С тех пор он часто писался по ночам, но его не ругали, а молча меняли простыни. И даже возили к детскому врачу, который прописал таблетки.

В те дни мальчик понял, что когда тебя зовут, гладят по голове и говорят, что любят – это не искренне. Арзу не защитила его и совершенно охладела с тех пор, как он перестал быть у неё на посылках. Она перестала его замечать, хотя он пытался поймать её взгляд, и хотел услышать объяснение: почему она его расспрашивала, зачем ей это было надо, и почему так разозлился отец.

Пожалел его только папа. В очередной раз, когда родители обнаружили утром мокрую простыню, отец прижал мальчика к себе и сказал: «Прости». И обнимал, целовал, и говорил, что любит своего единственного сына больше всех на свете. А Хосров даже не плакал, а просто выл, обняв отца за шею. Он выл оттого, что его отпускала обида, и от переполняющего душу счастья.

В этот момент он понял, что за отца можно и жизнь отдать. А женщины – лживы и жестоки. Никого они не любят, кроме себя. Папа же любит всех без разбора – и Хадиджу, и Арзу, и всех детей. Он – как солнце, которое светит всем.

 

Илл.: Иранский художник Митра Шадфар

Если хочешь искалечить свою жизнь, приведи в дом вторую жену. Такое слышал Али от мужчин старше себя. Но он не думал об этом, когда влюбился в юную Арзу. Девушка была необыкновенно хороша. Беленькая, как молоко, голубоглазая. Хоть и иранка, а похожа на американскую актрису Грейс Келли. И весёлая, смешливая, кокетливая.

Али не встречал таких девушек. Только мечтал о них, когда по телевидению показывали советский фильм «Как закалялась сталь». Главная героиня была со светлыми глазами и волосами. О такой мечтали он и его друзья. И дед его, когда шёл фильм, тыкал пальцем в экран и говорил, что у него была такая русская любовница. В молодости. Мог бы и не говорить, это знала вся махалля, дед хвастался своей интрижкой уже полвека.

Хадиджа – совсем не такая. Она обычная девушка, домашняя, заглядывающая в глаза, потерявшая себя в любви к нему. И ещё – слишком серьёзная, книгочейка. Арзу же – бесшабашная. Она манит, дразнит, смеётся над ним, взрослым мужчиной. С ней легко.

Сначала он не думал об Арзу серьёзно, но потом его так захватило, что остановиться не смог. Влюбился как мальчишка, хотя в тридцать лет можно было бы и поостеречься. Уже и представить себе не мог жизнь без Арзу. Нужны были эти смелые ручки, эти подставленные розовые губы, это позволяющее ему многое, но не всё до конца, дразнящее юное тело.

...Ради родинки смуглой одной,

одного благосклонного взгляда

Я отдам Самарканд с Бухарой

и в придачу богатства Багдада!

Подумал, что надо развестись и жениться на ней. Но развод – это позор. Да и куда отправить Хадиджу, у которой никакой профессии? К её родителям на иждивение, с четырьмя детьми? Родители её богаты, и, конечно, прокормят, но люди будут пальцами в него, Али, тыкать: жену с детьми из дома выгнал. Да и любит он своих девчонок, ему собственные родители голову оторвут за то, что их бросил. Можно, конечно, оставить детей себе, что и делают большинство мужчин Ирана, и суд их почти всегда поддерживает, можно вернуть одну Хадиджу её родителям. Но ведь детям без матери будет плохо, и ему с Арзу придется тяжело.

А главное – калым надо будет выплатить. Перед свадьбой с Хадиджой, как принято, заключили договор, что в случае развода муж выплатит жене большую сумму. На неё квартиру в Тегеране можно купить. Денег таких у него нет, но мужчины обычно подписывают всё, что угодно, чтобы жениться. Кто верит-то, что будет разводиться? Разводы в Иране – дело нечастое. Стыд это. Хотя шах всё больше перенимает моду с Запада, и, кто знает, что здесь скоро будет?..

Глупо он, Али, поступил, что подписал. Хадиджа была влюблена, и вполне могла согласиться на какую-нибудь романтическую запись в договоре, как некоторые делают. Например, что при разводе он подарит ей тысячу роз... Так записывают девушки, которые доверяют своим избранникам. Показывают, что при разводе не собираются их разорять. Но родители Хадиджи, торговая косточка, настояли на записи о настоящей выплате. Они бы не дали обвести дочь вокруг пальца. И этих денег у Али сейчас нет. А если не заплатишь положенное после развода – в тюрьму угодишь.

Опять же, надо будет вернуть отцу Хадиджи ковровый магазин. Так принято – при разводе возвращать приданое.

Не было, не было у Али никакого другого выхода, как привести вторую жену в дом! Встречаться с ней на стороне её родители не позволили бы. Да и не мог он представить, чтобы Арзу потом досталась кому-то другому! И никакой он не подлец, как пытается его представить Хадиджа. Он не бросил её с детьми, как обеспечивал, так и обеспечивает. И не бегает на сторону к любовнице, а привёл вторую жену в дом, как порядочный мусульманин. Зарегистрировал брак.

Конечно, Хадидже больно, она переживает. Но куда она денется, смирится. Что делать, если он, Али, её больше не любит? Да и не любил. Просто неплохая она девушка, и выгодная партия. Только сейчас он понял, что такое настоящая любовь. Это когда сердце горит, когда только и ждёшь окончания рабочего дня и сладких минут с этой девчонкой! О, Аллах, какая она бесстыдница. Хадиджа – стыдливая, ждущая его ласк, робкая, а эта – шайтан. Али и представить себе не мог, что такая красотка будет резвиться с ним в постели. Даже смотреть на неё – наслаждение.

Почувствовав нестерпимое желание, он закрыл свой кабинет и отправился домой. К Арзу.

Когда это кончится?

Первые месяцы жизни «втроём» были ужасны. Изо дня в день повторялось одно и то же...

На половине Хадиджи крик:

– По традиции положено, чтобы ты вторую жену в другом доме поселил! Она издевается надо мной, как ты не понимаешь?

Али зол, но сдерживается.

– У меня не столько денег, чтобы купить второй дом. А ты лучше бы перестала подглядывать, подслушивать и завидовать. Детьми бы лучше занималась. Хосров в соплях...

Хадиджа заливается слезами:

– Она вечером красится, наряжается – специально передо мной, чтобы показать, что ты будешь спать у неё. И утром выходит как победительница! Она ухмыляется, ходит мимо моей двери и песни поёт! Ненавижу тебя!

Самое страшное, что Хадидже в этот момент, когда она ругает мужа, хочется повиснуть у него на шее, обнять, покрыть поцелуями – так она соскучилась. Уже нет никаких сил блюсти гордость, ведь пока он спит в постели Арзу, у неё нет шансов вернуть его. Что она только ни делала – отбеливала лицо простоквашей, заказала себе духи в Америке – её брат туда ездил, каждый день одевалась дома как на выход, и всё бесполезно... Хоть один разок пришёл бы к ней ночью Али, и она показала бы ему что значит настоящая любовь, не может быть, чтобы сердце его не дрогнуло!

Сокровища души моей – всё те же, что и были.

И тайна, и печать на ней – всё те же, что и были.

Я тот же задушевный друг, немного захмелевший

От запаха колец-кудрей – всё тех же, что и были!

Я не прошу рубинов в дар и россыпей жемчужин:

Скупцы не сделались добрей – всё те же, что и были.

Твои уста, чей алый цвет моей окрашен кровью, –

Всё те же, сколько кровь ни пей, всё те же, что и были!

Как часто вспоминает Хадиджа их, Али и Арзу, первую ночь в её доме. Не пожалел он первую жену, в тот же вечер удалился в спальню к этой белоглазой. Хадиджа тогда, наревевшись за день в комнате, где осталась с грудничком, выглянула в коридор, и увидела, как соперница пошла в душ. Потом Али... Потом они скрылись за дверями спальни.

Полночи она не могла уснуть, ей казалось, любовники все делают у неё на глазах. Так явственно она видела Али, так явственно чувствовала его запах, слышала его шёпот. Она знала, как он подзывает к себе, что делает сначала, что потом... И только забудется Хадиджа тяжким сном, как Хосров начинает плакать. Покормит его мать, и снова вспоминает, что там, за стеной, сплетясь телами, спят двое. Или не спят...

Еле сдерживается Хадиджа, чтобы не застонать.

Если меж пальцев ушли наслажденья – значит, ушли.

Если могли мы терпеть униженья – значит, могли.

Если гнетёт нас любви тирания – значит, гнетёт.

Если насквозь нас прожгли вожделенья – значит, прожгли.

Если терпенье – значит, терпенье, стойкость в любовной игре!

Если снесли мы такие мученья – значит, снесли.

...На другой день за завтраком она молчала. Кормила детей, накладывала еду в тарелку этим двоим, как служанка, незаметно взглядывая на них. И не видела ни смущения, ни жалости к ней. Только счастье и довольство собой. У обоих.

Удивлялась: как жестоки бывают люди к бывшим возлюбленным! Как странно, что та, кого ты целовал-миловал ещё месяц назад, сегодня льёт слезы пред тобой на коленях, а у тебя в душе ничто не шелохнется! Хадиджа смотрит на Али и понимает: значит, так бывает. Что любовь будто волной смыло с души. Ни песчинки не оставило.

Но ведь должна остаться хотя бы жалость! Вот просто жалость, как к любому страдающему человеку! Как к больной собаке! Как к дервишу, протянувшему руку за куском хлеба! Разве могла бы она, разлюбив Али, привести в дом чужого мужчину и уйти с ним в спальню, зная, какие страдания это доставило бы мужу? Можно ведь было отослать её за покупками на базар, и тогда? Зачем же при ней?

Ах, да, они же поженились надолго... Или навсегда... Каждый раз не напрячешься...

Но хоть бы вначале...

Насчет белоглазой Хадиджа не удивляется. Маленькая дрянь. Сидит за столом, как гостья, спокойно ждет, пока Хадиджа положит ей в тарелку еду. На кухне гостья, а в спальне мужа – хозяйка. Удобно.

Вот Хадиджа делает слишком резкое движение и большая железная ложка, которой она наливала детям абгушт – мясной суп с горохом и помидорами, падает.

Белоглазая смеётся и смотрит на Али. Дескать, неуклюжая у тебя старая жена. Тот смущённо улыбается.

Хадиджа стрелой бежит из кухни куда глаза глядят. Через минуту понимает, что оказалась в абрикосовом саду. Который уже не цветёт и плоды собраны. Дальше его ждет только долгий зимний сон. Голые тонкие ветки в белое хмурое небо. Хадиджа уходит как можно дальше и думает, что жаль, жаль, что сад скоро закончится. Ей бы хотелось идти и идти километры от этого дома и этих жестоких, странных, чужих людей.

Но дети...

Все эти месяцы она думала о том, чтобы развестись. Но как? Её родители против. Жалеют дочь, но не хотят сажать пятерых человек на свою голову. Мать сказала: «Терпи». Ради детей. Их-то он не разлюбил. Да и самой разве сладко будет? Разведёнку с таким выводком кто возьмёт? И без детей разведённая – второй сорт, а с четырьмя ребятишками и подавно никому не нужна. И внебрачные отношения не заведешь – позор. Нет, говорит мать, уж лучше мужней женой быть. Зачем Али от забот и трат освобождать? Глядишь, он со временем образумится и начнёт уделять первой жене внимание... Всякое в жизни бывает. Вторая-то жена оступиться может. Ты, главное, жди, не опускай руки, посоветовала мать.

– Мама, ты посидишь с детьми, я могу пойти учиться, профессию получу, буду кормить семью, – просит Хадиджа. У неё есть знакомые женщины, которые получили высшее образование, работают.

– Ты не знаешь, что такое работать, – вздыхает мать. – Детей не будешь видеть. Вырастут без отца и матери. Разве это правильно? А негодяй твой будет как сыр в масле кататься: освободился от пут... Не надо ему такой подарок делать. Пусть работает, пусть мучается от ваших ссор. А ты жди. Не может быть, чтобы белоглазая ошибок не допустила.

Они обе не говорят о том, что больше всего их волнует: у отца в Иране намного больше прав на детей. И, скорее всего, суд отдал бы трёх девочек и мальчика ему, а не Хадидже. Потому что у неё нет работы, образования. Отец Хадиджи богат, и может, конечно, взятку сунуть, что сплошь и рядом в судах. Но всё равно будет судебная битва и приоритет почти всегда за отцом. Просто потому, что он мужчина. И судьи все – мужчины. И правители – мужчины. Да и что выиграла бы Хадиджа? Право сесть своим родителям на шею со всем своим выводком?

Арзу, глупышка...

Через три года после замужества Арзу родила девочку – Мехри. Что значит – любовь. Любовь, которая у Арзу с Али так и цвела. И продолжалось это долго... Три года до рождения ребенка, да ещё год после. Кому-то, может, это и не срок. А для Хадиджи – пытка, вечность.

Но капля камень точит. И Али, попавший между двух молодых жен, каждая из которых не хотела уступать, стал уставать. Скандалы стали привычными в их большой семье. Женский плач – постоянным. Всё чаще плакала Арзу. Всё меньше – Хадиджа. Слёзы соперницы придавали ей сил. Арзу плакала, хотя Али был верен ей, и с тех пор, как привел её в дом, ни разу не ночевал у Хадиджи.

А ведь это противоречит мусульманским законам. Али живет в Мешхеде – священном городе шиитов, где находится могила великого имама Резы. В честь которого ему и дали имя Али-Реза – таково его полное имя. По законам мусульманства, муж должен уделять обеим женам ласку в равной степени. Но разве это возможно? Али думал над этим. Разве можно одновременно любить обеих женщин? Нет, любовь совершенно точно влечёт за собой верность. Даже если её не требуют с тебя, ты сам не хочешь, не можешь делить ложе с другой женщиной. Всё противится в тебе, всё протестует.

Иногда ему было жаль Хадиджу, и он мог бы... Но у женщин длинные языки. Ясно, что Хадиджа всё тут же выпалит Арзу. И его нынешняя, большая любовь, даст трещину. Али не хотел рисковать этой любовью.

И тем не менее, хоть Али и любил Арзу, первый пыл к концу четвертого года совместной жизни стал остывать. Не без стараний Хадиджи, Али заметил, что вторая жена капризна, своевольна, действительно жестока по отношению к первой, не любит его старших дочерей, постоянно жалуется на них... Али стал ругать Арзу. Она реагировала бурно: бросала, разбивала вещи, не разговаривала с ним по нескольку дней.

Немалую роль в их разладах сыграло и то, что Али, с тех пор как женился во второй раз, пришлось работать больше. Он пропадал на работе днями и ночами, и это тоже наложило отпечаток. Он смертельно уставал. Ночные забавы с Арзу стали редки. И она постоянно дулась на это и спрашивала: «Ты меня не любишь?»

Али как-то подумал: а Хадиджа не пристает с этим вопросом. И посмотрел на первую жену с благодарностью. Отметил про себя, что на её половине всегда чисто, тихо, еда приготовлена. Стоит войти, и перед тобой красный, пахучий чай в хрустальном стакане, пахлава. Девчонки подросли, и с ними стало даже интересно разговаривать. Так и льнут к отцу. Придешь с работы, они на тебя как обезьянки на пальму взберутся, и обнимают, целуют. Хорошо Хадиджа детей воспитывает! Могла бы настроить против отца. Не стала...

У Али нет к ней чувств как к женщине. Тело его тянется к Арзу. Но он стал ценить Хадиджу. За её к нему любовь, которая, он видит, не прошла. За терпение. За заботу. За то, что снова читает книжки и ему вечером пересказывает. Арзу же может говорить только о любви и обсуждать покупки. То, что раньше Али принимал за черты юности, стало казаться ему глупостью.

 

 

 Илл.: Иранский художник Иман Малеки

Когда Арзу родила Мехри, чувства её с Али ещё горели. Странным образом, рождение ребенка не укрепило их, а, напротив, стало отдалять. Нет, Али любил её, она это видела, но просто на её половине стало меньше смеха, беззаботности, больше детского плача. Если она хотела пойти с мужем погулять, всегда надо было брать с собой дочку – Арзу боялась оставить младенца с Хадиджой.

Иногда Арзу подбрасывала Мехри своим родителям, но это получалось нечасто – то Али занят, то её родители, то у девочки болит животик... И, тем не менее, ещё через три года Арзу родила второго ребенка – сына. Назвали его Мехрдад (дар божий). В Иране есть традиция называть детей на одну и ту же букву. Хадиджа назвала своих детей: Хедие (подарок), Хасти (жизнь), Хенгаме (жемчужина, чудо), Хосров. Арзу назвала своих Мехри и Мехрдад.

Со вторым ребёнком счастье побежало из спальни Арзу быстро-быстро... Али совсем перестал заходить. Придет с работы, посидит у Хадиджи, та – хитрая, подлая! – накормит его, напоит, и он идёт спать. Причём, в третью комнату, где не плачет по ночам маленький Мехрдад.

И теперь уже Хадиджа утром выходит на кухню и ухмыляется, глядя на Арзу. Повеселела. А что, спрашивается, ты веселишься, думает Арзу. Всё равно он с тобой спать никогда не будет. Всё равно любит меня. А на тебе, толстой, женился из выгоды. Настоящая же его любовь – я. Да, он устал. Но это пройдет. Вот подрастет Мехрдад, и Али вернется к Арзу в спальню...

Старые деревья, яблони – символы тоски, заглядывают в комнату Арзу через большое окно и стучат ветками. Кажется, они говорят:

– Ах, маленькая Арзу! Тебе нет и двадцати пяти, и ты ещё не знаешь, что с уходом мужа из спальни семейная жизнь дает огромную трещину! Даже если супруги продолжают любить друг друга... Гораздо труднее договариваться с человеком, с которым тебя не связывает общее наслаждение. Куда труднее понимать его, прощать. Ещё труднее мириться. Если вы спите в одной постели, то долго блюсти свою гордость и молчание не сможете, волей неволей сольётесь. А вот если в разных комнатах... Всегда возникает вопрос: кто к кому придет первым? Кто покорится? И покоряться будет всегда кто-то один – кто уступчивее, или кто больше любит. А тот и уступчивее, кто больше любит. Но вот это постоянное унижение непременно будет раз за разом выстреливать днем, пружина будет выпрямляться...

– Оставшись без «ночного Али», ты, Арзу, опустилась на несколько ступеней в тот зиндан, в котором сидит Хадиджа, – стучали в окно яблони. – И спуск этот может продолжиться, если ты сейчас же не вернешь мужа в свою постель...

Но Арзу не понимает языка деревьев. Она не слышит их предостережений и советов, и только жалеет любимого. Она любит его страстно, всей душой и всем телом, не меньше, чем Хадиджа. И понимает, что ему надо выспаться перед рабочим днем. А потому позволяет ночевать в одиночку в третьей комнате. На нейтральной территории. Только на всякий случай ночью ходит то в туалет, то воды попить – проверяет не пошёл ли он к «караче».

«Карача» – чернавка, так она называет про себя первую его жену. А иногда, в ссорах, она произносит это слово вслух.

Из детства Хосрова

Как ладно устроен мир! Как продумана каждая мелочь! Которая вовсе и не мелочь... Детям вот дан не ум, а умишко. Чтобы они не понимали многого плохого вокруг себя, а, стало быть, не переживали. Чтобы видели и понимали только хорошее – любовь, радость, игрушки, развлечения. А зависть взрослых дети не видят, а их подозрительность и ревность – не замечают, и равнодушие не распознают.

Это система, позволяющая миллионам детей, находящихся часто не в самых благоприятных условиях, всё-таки вырасти, окрепнуть, и остаться психически здоровыми.

Вот и Хосров c Мехри... Они не замечали проблем в семье. Играли целыми днями, и в основном на улице, вне дома, наполненного страстями. Дети так крепко сдружились, что уже никто больше их не шпынял за это. С утра до ночи носились по садам и бахчам, вдвоём ходили на базар и по магазинам, строили шалаши, наряжались в материнские платья и устраивали домашний театр. Показывали спектакль Арзу, показывали Хадидже...

Мать... Она кормила Хосрова, купала, укладывала спать. Хвалила и наказывала. Но не целовала и не обнимала. Ласкал его только папа. Иногда прижимали к себе старшие сёстры. Хосров считал, что мама – злая. Но никому о том не говорил. Печальный опыт научил держать язык за зубами. Однако, когда вырос, самое лучшее воспоминание детства у него всё же было о маме.

Однажды, когда ему было восемь лет, он заболел – аппендицит. Папа в это время был в командировке в Тегеране, Хосров с мамой доехали до больницы на автобусе. А когда прооперировали, врачи сказали, что через несколько часов ребёнка можно забрать. К тому времени наступила ночь и автобусы не ходили. Мама могла бы оставить мальчика в больнице и забрать наутро, но она почему-то взяла его на руки и понесла домой.

– Оставьте, – говорила медсестра.

– Нет, нет, – отказывалась Хадиджа, примериваясь как ей лучше взять сына, чтобы и сумка не упала, и нести было сподручнее.

Хосров в восемь лет на вид был пятилетним – маленький, щуплый. Сказались, наверное, первые годы жизни на лепёшках и чае. На всю жизнь запомнилось ему это сладкое ощущение: мама несёт его на руках. Она не оставила его в больнице, забрала! И несёт, крепко прижав к груди. Потом останавливается, сидит на лавочке, и они вместе дышат летней прохладой, потом снова Хадиджа встаёт и несёт сына. В эти минуты она – только его, а он – только её. Хосров прижимается, обвивает руками мамину шею, трогает волосы. Они у неё тяжелые, гладкие – он не знал. Мама устала и от неё пахнет потом. Он нюхает, нюхает родной запах. И он ему – лучше жасминового. Так бы всегда – лежать у мамы на руках, уткнувшись в её подмышку...

Через много лет, когда мать попросила прощения за то, что отреклась от него при рождении и что была неласкова после, он простил её, помня, что она всё-таки несла его на руках. А значит хоть немножко любила.

Мехри пришлось гораздо хуже. И её младшему брату тоже. Хосрову было восемь лет, Мехри пять, Мехрдату два года, когда всё случилось...

Сломанные деревья

Главную роль в разрушении жизни второй жены сыграла вовсе не «карача». Гидрами, съевшими счастье Арзу, стали дочери Хадиджи. Через восемь лет после прихода Арзу в дом, они уже подросли, старшей шёл тринадцатый год. И они были вовсе не такими наивными лопушками как Хосров. Девчонки стеной встали на защиту матери.

Арзу помнит их злые глазки, помнит, как гневно оборачивалась старшая на неё, вторую жену, когда Хадиджа плакала. И в этих глазах была ненависть.

И вот ведь какие змеёнки: они ничего не делали в открытую. А нашёптывали отцу, наговаривали, разыгрывали целые спектакли. Одна клевещет, вторая и третья подтверждают. И Али-Реза верит им!

Арзу пыталась приручить дочерей Хадиджи – дарила красивые безделушки, делала причёски, брала с собой в магазин. Всё бесполезно. Подарки принимают, но ни на сантиметр ближе не становятся.

А лгали что?.. Что она тратит много денег, что тратит на себя деньги, которые отец выдал ей для них, чтобы купила им одежду (считалось, Арзу одевается с большим вкусом, и выбирает одежду лучше, чем Хадиджа). Девчонки показывали папе покупки и говорили, что хотели совсем не то, но Арзу купила самое дешёвое, а оставшиеся деньги прикарманила. Сидели расстроенные, хлопали невинно глазами, жалобно смотрели на папу...

Он шёл к Арзу, нервничал, спрашивал, отчитывал. Она оправдывалась, уверяла, что покупки были с девочками оговорены, платья им нравились, и она не понимает, что произошло. Но муж уходил недовольным.

Не раз было, когда приготовленная ею еда оказывалась пересолёной, или суп – водянистым. Арзу кормила мужа и не понимала почему он ест вяло, не хвалит. К сожалению, пробовала только потом, когда он уходил. И осознавала – кто-то побывал на её кухне... Нет, вначале верила, что сама с солью перестаралась. Но потом поняла – кто-то подливает воды в суп, добавляет соли в блюда. Напугалась: эти змеёнки ведь и отравить могут.

Тогда она строго-настрого запретила Мехри пускать на её половину детей Хадиджи. В том числе Хосрова. От греха подальше. Договорилась с дочерью, что встречаться со своим дружком Мехри будет только на общей территории обеих жен – в гостиной.

Али, конечно, об этом узнал, и разозлился. «Ты моих детей ненавидишь... Ну-ну...», – сказал, и хлопнул дверью. С тех пор совсем почти перебрался на половину Хадиджи. Не спал с ней, спал в своей, третьей спальне, Арзу каждую ночь проверяла, но всё-таки почти все вечера муж проводил с первой семьей. А потом и вовсе объявил, что они все вместе, обе жены и все дети, едут на море.

Это был удар под дых. Обычно он ездил в отпуск только с Арзу. Было, что брал всех детей, но никогда не брал Хадиджу. А тут «карача» носится, чемоданы пакует, весёлая, аж светится.

Арзу часто думала о своей судьбе, жалела себя. Она была совсем девочкой, когда влюбилась в Али. Её отец попал в больницу на операцию. Оперировал его Али. Дочь часто навещала отца, и сблизилась с доктором. Знала ли она, что он женат? Знала, но не брала в голову. Она просто любила его всем юным сердечком, и, как большинство подростков, ни о чём не думала, кроме как только чтобы видеть его, слышать его признания в любви, обнимать и целовать.

Али пришел к её родителям свататься. Насчет первой жены отмахнулся. Не словами сказал, но показал всем своим видом, что там нет любви, что Хадиджа не помеха, она просто мать его детей, и она не против, чтобы он завел вторую семью.

Сейчас Арзу думает, что даже если бы и сказал, что помеха, не могли они не пожениться. Непреодолима была их страсть. Арзу и сейчас готова за Али жизнь отдать. Никогда не знала она других мужчин, взял он её подростком, и так и остается в её душе единственным, лучшим, неповторимым. Как счастливы они были бы, если б он не погнался за деньгами, и не женился на дочке торговца коврами! Не было бы сейчас в доме этого клубка змей – девчонок с их мамашей. Не было бы и вечно путающегося под ногами Хосрова, который хоть и не вредит, но на самом деле никому не нужен – ни Хадидже, ни, тем более, ей, Арзу.

В последнее время отношения с Али зашли в тупик. Он считает, что она капризная, истеричка, транжира, и не любит его детей, обижает их. Он стал неприступен, превратился в камень. И вот – берёт в отпуск первую жену.

Арзу, узнав об этом, решительно встала и направилась в сад. Там она в яростном исступлении стала рубить топором тонкие деревца абрикоса, ломать ветки.

Машет топориком направо и налево Арзу. Зачем? А вот вам! Погубили вы мою жизнь, получайте. Не будет вашего свадебного сада. Как вы вдвоем вытоптали мне душу, так я вытопчу ваши насаждения. Негде тебе будет, Хадиджа, с книжками сидеть, мужу весь свой ум показывать...

– Мама! Мама! Арзу сад рубит! – прибежали к Хадидже девчонки. Та, бросив стряпню, подскочила к окну. Так и есть. Эта сумасшедшая машет топором. Да много уже вырубила!

Хадиджа хотела было бежать в сад, но остановилась. А что, если белоглазая и её зарубит? Постояла. Подумала. И пришла к выводу, что пусть Али-Реза видит на ком женился. Надо всегда давать людям столкнуться с последствиями их решений.

Изгнание Евы из райского ада

Али пришел с работы и всё увидел. Он не кричал, не ругался. Он почему-то был необыкновенно спокоен. Вошёл на половину Арзу, и сказал ей:

– Ты не деревья сломала. Ты сломала свою жизнь.

А после выгнал из дома. И сказал, что начинает дело о разводе. И дети останутся с ним.

Плакала Арзу, умоляла, винилась, но всё было бесполезно. Не знала она: устал Али, не хотел больше жить с двумя жёнами. И выбирал уже не между Хадиджой и Арзу. А между старшими детьми и Арзу. И они были ангелами в его глазах, а она – источником вечного волнения, непокоя, ссор, интриг. И с кем, спрашивается, воевала эта двадцатипятилетняя женщина? С девчонками. И ума у неё нет ни грамма, говорить с ней не о чем. Скучно стало Али с ней. Только и настраивает его против первой семьи, ни на что больше не способна.

Он заходил ещё иногда в её спальню в последний год их совместной жизни, но всё уже было не то... Слишком много ссор стояло между ними. Слишком много обид и недоверия. Не были уже они одним целым.

– Ты мне хоть с детьми дашь видеться? – спрашивала Арзу, подкараулив его у ворот дома. – Ты понимаешь, что они маленькие? Они скучают по мне!

– Им не нужна такая мать. Ты психически больна. Лечись, – ответил муж.

...Как жестоки те, кто больше не любит! Арзу стояла у ворот и, закрыв лицо руками, думала об этом. Ничего нет к ней в душе Али. Как волной смыло любовь. И песчинки не осталось. Металось сердце: не может быть чтобы вот так, бесследно всё прошло! Помучает её муж, и вернёт. Надо потерпеть и подождать. Он, конечно же, хочет просто проучить. Обиделся.

Возвращалась Арзу в родительский дом и валилась спать. Её всегда от переживаний в сон клонит.

Продолжение следует