Написал это сейчас и подумал, что само это высказывание загадочно, как и вся наша страна. Ходят ведь ноги, а не руки. Руки могут не дотянутся до чего-нибудь, что-то не сделать. Но как они могут куда-нибудь не дойти? Непонятно. Но мы привыкли все и употребляем это выражение не задумываясь и, главное, всем всё понятно. Так и живём.
Но я это к чему…
На днях снова побывал в Центральном госпитале. Это было то время, вскоре после Нового года и незадолго до Рождества Христова, когда после «главного русского праздника» бессмысленного и беспощадного все ещё только приходили в себя и пребывали в некой прострации.
В госпитале было тихо и как-то даже пустынно. Только об одном бойце попросили, чтобы его причастить. Но пока я собирался внизу, в храме – забежала одна из наших сестер милосердия и защебетала заполошно:
- Батюшка, там это… наверное, трубу прорвало. Кипяток с потолка льется во вторую палату, а сейчас уже и в третью… и прямо на бойцов. Сейчас потолок рухнет. Надо как-то ребят спасать, выкатывать в коридор лежащих…
Мы поспешили с сестричкой на второй этаж. Зрелище было действительно удручающее. Из квадратного плафона на потолке лился в несколько ручьев ржавый, коричневый кипяток. Ходячие больные в полосатых пижамах со звездами резво подставляли под него большие тазы, но поток был так боек и многоструен, что уловить его в пределы тазов было решительно невозможно.
В соседней палате и вовсе щедро лилось на сдвинутые и заправленные кровати, и никто уже не пытался их растащить, настолько они безнадежно и скоро промокли. Только все так же старались тазами улавливать прихотливо звенящие струи. Лежачие больные не сказать, чтобы испуганно (чем можно испугать на гражданке штурмовиков), но ошарашенно глядели на это нежданное зрелище. Кто-то из медсестер кричал:
- Розетки, розетки все отключайте!
И хоть всем было понятно, что розетки в палате отключить невозможно, но все понимали, о чём идет речь, и спешно вынимали из розеток разные девайсы, гаджеты и бытовые приборы.
Я первым делом посмотрел на потолок и убедился, что это, к счастью, не вековой давности дранка с дюймовой толщины штукатуркой, а обычные наши советские плиты перекрытия, так что вряд ли что-то прям обрушится сейчас на головы бойцов. К тому же лилось все-таки относительно локально, то есть из центральной части потолка, так что я как мог успокоил наших милосердных сестричек, с видом знатока объявив им, что нужно уведомить руководство и вызвать сантехника. С тем и отправился снова в храм, готовить необходимое для причащения бойца…
В коридоре за столом с уставшим и обреченно-смиренным видом сидели медсестры.
- Да уж, подвалило вам счастье на праздники, - посочувствовал я.
- Так это не первый раз уже, - с грустной улыбкой ответили они. – Трубы-то старые…
- Хорошо бы и электрика вызвать, чтобы центральный рубильник выключить, как бы не коротнуло где…
- Да вроде вызвали уже и того и другого.
- Ну и как?
- Сказали через час будут…
Я вернулся на первый этаж. Сестричка, вернувшаяся со мной по своим делам, всё щебетала испуганно и расстроено:
- Это же сейчас и холодно будет и без света останется госпиталь… надо же что-то делать… как-то бойцов спасать….
- Давайте пока подождем сантехника и электрика, - ответил я, - а потом посмотрим, что нам делать и кого спасать. Ну и будем молиться, чтобы Господь всё управил во благо.
Сестричка убежала обратно, а я отслужил краткий молебен, а потом собрал необходимое и отправился всё туда же – на второй этаж исповедовать и причащать бойца. По дороге я между прочим подумал, что если перевести с латыни слово «сантехник», то получится – «святой техник». И это как-то очень подходило к нашему случаю.
Больной оказался юным контрактником, который до «передка» ещё не добрался, но где-то в тылу почему-то упал с дерева (как он туда попал я не знаю) и теперь лежал на каталке в коридоре.
- Вот это на него первого и полилось, - отрекомендовала мне бойца всё та же сестричка, - почему его и выкатили сюда.
Паренек оказался более-менее воцерковленным, поисповедовался кратко, но чётко, по существу, и я его причастил. Напоследок я посоветовал ему молиться святителю Луке, поскольку юноше предстояла срочная операция, а святитель Лука, как я знал, помогает врачам правильно поставить диагноз и «добре сотворити нужную хирургию».
После причащения я вернулся в храм и всё посматривал на часы, переживая, чем и когда вся эта катавасия завершится.
Между тем время моего дежурства подошло к концу, и я совсем уже собрался уходить, как вдруг появился энергичный мужчина и сказал, что хочет повесить у нас в алтаре вертикальные жалюзи (вроде он уже договорился с настоятелем и даже заходил уже несколько раз, да вот – никого не застал). Окна здесь огромные и летом солнце палит нещадно. Сказал, что всех дел на полчаса. Я его только попросил не прикасаться к престолу. Мужик втащил в алтарь длинную раскладную стремянку, раздвинул её у окна и бойко, как акробат в цирке забрался на самый верх и, балансируя на верхней узкой ступеньке, принялся сверлить поочередно три отверстия на всю ширину окна. Причем от помощи он привычно и просто, как опытный балансер отказался. Просверлил отверстия, забил дюбеля, притащил стопку широких и длинных лент, сложенных вдвое, и через пятнадцать минут жалюзи были готовы. Я только помог ему вынести лестницу из алтаря.
Пока прибирался за ним немного, слышу – сестрички кричат из близкой глубины нашего небольшого храма:
- Батюшка, тут сантехники пришли, говорят, что что-то течёт у нас, надо исправить.
Я вышел к ним. Стоят себе славные наши, поддатые слегка сантехники в рабочих комбинезонах и улыбаются, один из них с классическим фанерным чемоданчиком в руке. Я сначала не понял, о чём идёт речь, а потом догадался, что мужички решили, что течёт не только в палатах, но и в храме. Я на всякий случай взглянул на наши лазоревые небеса с пухлявистыми облачками и убедился, что они в целости и сохранности.
- Нет, у нас, вроде всё нормально, это там – наверху (показал я рукой) течёт.
- А-а, та нет. Там уже не течёт, там уже всё поправили, - весело отозвались мужички и, попрощавшись, бодро отправились восвояси допивать недопитое и доедать недоеденное.
Я потрогал батарею, и она была горяча.
И снова я подумал: загадочная у нас страна, непонятная… Но я это не осуждая подумал, а просто констатируя факт. Потому что ведь действительно много чего хорошего и полезного делается, в том числе и для бойцов СВО и для их семей, но вот – до самых простых и очевидных, казалось бы, вещей порой «не доходят» руки (или не дотягиваются ноги, уж не знаю, как и сказать). Так что при колоссальных (я думаю) бюджетных средствах, выделяемых конкретно для Крыма и конкретно по линии Минобороны – самое элементарное (замена труб в Центральном госпитале) остается неосуществимой мечтой…
Написал я это всё и невольно по опасливой нашей привычке подумал: как бы мне пальцем ни погрозили за то, что я открываю такие «страшные тайны» и обнажаю такие «постыдные немощи» перед врагами (как будто им – кровным нашим единоплеменникам – это всё и так не известно). Но вот ведь в чём дело… я подумал: будем дружно молчать – уж точно ничего не изменится и под лежачий камень вода не потечёт. Зато она, несомненно, будет всё так же время от времени прорывать трубы и течь с потолка, пока в самом деле кого-нибудь не обварит кипятком (упаси Бог!) или не шандарахнет током… Тогда, отвесив направо и налево пару волшебных подзатыльников и уволив показательно очередного стрелочника, невиновное (конечно) ни в чём начальство соблаговолит двинуть перстом и направить группу рабочих для радикального преодоления «внезапной» прорухи.
Впрочем, не спешите ругаться и клясть на чём свет стоит начальство и власти. Я не для того это всё написал. Просто жизнь во всём её многообразии сложная штука и несовершенство её теснейшим образом связано со всеми нами. Так что, если видим, что у кого-то не дошли до чего-то руки или не дотянулись ноги, может и поможем дойти и дотянуться… но вспомним что и сами мы не без греха, а много-много чего не делаем из того, что должны бы делать. И, воздохнув о грешной своей душе, - сделаем ради Христа что можем доброго. Пусть даже малое что, но не завтра, а прямо сейчас…
Совсем уже перед выходом из госпиталя встретилась мне та самая сестра, что оповестила меня о потопе.
- Ух, здорово!... Вот это приключение! – восхищенно воскликнула она: мокрая с горящими глазами… в апостольнике и с обнаженными по локоть руками, которые неожиданно оказались… покрыты затейливыми наколками… Я смотрел на неё и думал: это мы и это наше время.
Сумасшедший дом, в котором всё ещё милостью Божией возможно спасение.
