Согласно учению Кальвина, всякий человек — ничто. Однако, непостижимым промыслом Бога, на некоторых из людей стоит печать изначальной избранности, а на массах других — печать изначальной отверженности. Последнее невозможно изменить.
Как и непостижимый выбор Бога невозможно судить.При том, кто избран, а кто отвержен — не всегда возможно сразу понять. Однако, есть некоторые явные приметы: если ты избран — тебе непременно должен сопутствовать успех.
Понятно, что такая идеология порождает особенный образ психологии жизни, и поведения. Все духовные силы человека тратятся на то, чтобы добиться успеха любой ценой (при этом, внутренняя жизнь стремится к нулю). Кроме того, какие бы адские бездны сомнений и отчаяния ни клубились в твоей душе, ты должен играть роль успешного члена общества, и ни в коем случае не подавать виду.Особенно учитывая то, что конгрегация пасет каждый твой шаг и составляет на тебя пухлое досье, и что не только твоя жизнь, но и судьба твоих детей зависят от него, и каждый твой неудачный шаг неизбежно отразится на твоих детях и детях детей. Таким образом, целые поколения оказываются подчинены одному контракту и воспитаны в той же кабале.
В этом обществе не только все обязаны доносить друг на друга, но и сам ты становишься лучшим за собой шпионом. Поскольку прекрасно знаешь: стоит конгрегации заподозрить тебя в том, что ты «проклят», ты тут же превратишься в изгоя, которого ждет бойкот, изгнание, и, скорей всего, смерть.Вот так, в течение XVI-XVII столетий, сперва идеологией кальвинизма, а затем властью пуританских святых был выдрессирован, сотворен американец-янки, как мы его знаем: то есть, существо, которое только и делает что неустанно говорит о «свободе» и «личности», но при этом является самым внутренне несвободным и обезличенным существом в мире.Столь тоталитарного контроля над личностью мир и правда еще не знал. Точнее, знал лишь в одном исключительном случае, и в подобном же тоталитарном обществе — сообществе иудейского кагала.
Только еврей, закабаленный подобным же контрактом с Яхве (и на тех же условиях: клянемся детьми и детьми детей, что исполним все) и в каждый момент своей жизни схваченный ритуалами 613 предписаний Закона, представлял собой подобное же предельно несвободное и обезличенное существо.Причем, Израиль транслировал тот же дух в течение многих и многих веков, пока не нашел тех, кому его передать. Вот этот дух ветхого Израиля, дух гетто и стал настоящей колыбелью американизма, из его пеленок он вышел.Таковы самые фундаментальные духовные основания янки.
Если же говорить о его психологии, то мы уже указывали на душевный идеал пуританина — его совершенную бесчувственность (или, можно сказать и так: обязательный контроль над своими чувствами).Бог пуританина — ветхозаветный б-г ярости и гнева. И самому пуританину из всех человеческих чувств позволена в сущности только лишь ненависть.Пуританин прежде всего должен ненавидеть, конечно, свой грех. Затем — самого себя, ибо всякий человек – отвратительрое, мерзкое ничто перед Богом, и что еще хуже – может оказаться отверженным.Ту же предельную подозрительность пуританин должен питать также и к своим родным и друзьям (также возможно отверженным), и, наконец, к самим отверженным.Классический пример такой неизбывного подозрительного бесчувствия являет знаменитое письмо герцогини Ренаты д'Эсте к Кальвину, в котором та в исповедальном эмоциональном порыве спешит признаться, что возненавидела бы отца или мужа, если бы удостоверилась в том, что они отвержены.Общество, воспитанное пуританизмом и сегодня сохраняет все его своеобразные черты. В игре «божественных эгоизмов» не трудно узнать многие социальные реалии современного американизма...
Итак, общество, воспитанное пуританизмом и сегодня сохраняет все его своеобразные черты.
С одной стороны, предельный индивидуализм, эгоизм, зацикленность на себе, но и – совершенное отсутствие личности, которая подменена фасадом секты, фирмы, университета, круга – того самого «значка на лацкане пиджака», по которому тебя определяют и о тебе судят. Твои мнения, суждения, чувства, ценности, цели – это мнения суждения, чувства, ценности, цели того круга, той секты, которой ты принадлежишь (и это тоже очень еврейская черта, выдающая духовные основания американизма: личность еврея также точно растворена в единстве кагала).И снова, и снова – необходимость скрывать себя за маской респектабельности и постоянно доказывать свою природу и право «избранного».
Понятно, что могло ждать подобное общество, стоило лишь нитям духовного напряжения, связывающих его, ослабнуть: на такой почве должны были неизбежно и пышно расцвести самые причудливые цветы всех видов и оттенков лицемерия. Это именно и произошло с американскими пуританами, лишь только идею Бога стала настойчиво вытеснять в них идея денег.
Книгой, зафиксировавшей в истории сей важнейший духовный переворот, стали знаменитые «Наставления молодому торговцу» Бена Франклина. По стилю это чистейшая пуританская проповедь (подражание «Наставлениям в христианской вере» Жана Кальвина), только вместо идеи Бога здесь везде фигурирует идея Денег.
В конце XIX века Кнут Гамсут, проживший некоторое время в США, так фиксировал итоги превращения мессии-пуританина в мессию-торговца в замечательном эссе «Духовная жизнь Америки»:
«У республики явилась аристократия, несравненно более могущественная, чем родовитая аристократия королевств и империй, это аристократия денежная. Или, точнее, аристократия состояния, накопленного капитала. Потому что при малейшем, отложенном про чёрный день капитальчике янки чувствует себя в той же степени аристократом, как самый гордый дворянин у нас дома чувствует себя высокородным. Эта аристократия, культивируемая всем народом с чисто религиозным благоговением, обладает "истинным" могуществом средневековья, не имея каких-либо его благородных качеств; она груба и жестока соответственно стольким-то и стольким-то лошадиным силам экономической непоколебимости. Европеец и понятия не имеет о том, насколько владычествует эта аристократия в Америке, точно так же, как он не воображает себе, – как бы ни была ему знакома власть денег у нас дома, – до какого неслыханного могущества может дойти эта власть там».
Подобные же убийственные наблюдения делает Пушкин, хотя и не бывавший в Америке, но прекрасно знакомый с «духом демократии и равенства»:
«С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой…» («Джон Теннер»).
Таков типичный средний американец, с рождения до смерти вынужден играть бесконечные роли в бесконечных спектаклях «социальных игр» и носить, словно солдат униформу, всевозможные маски. Американские супергерои (эти своеобразные потомки «вновь избранных святых»), американские улыбки и американские телешоу, сама поразительная американская душевная нищета (глубина личности среднего американца, не превышающая глубины его личного бассейна) — все это берет начало в пуританской мистике и являет естественные черты распада пуританского общества...
