Сталин и поэзия... На первый взгляд, вещи совершенно несовместные. Поэзия — это во многом стихия, а власть — это воля и расчёт. Сталин — гений власти, самый успешный самодержец России. Политическая власть требует большой рациональности. Поэзия же — занятие прежде всего эмоциональное. Однако русская тайна противоречива и порой соединяет все трудные противоречия, а история, которую никуда не вычеркнешь, свидетельствует, что Сталин в юности писал стихи на грузинском языке, причём очень эмоциональные стихи, и они достаточно высоко оценивались современниками. Ознакомившись с попытками перевести юношеские стихотворения Сталина (лучше других, на мой взгляд, получилось у Льва Котюкова), я захотел сам переложить эти стихотворения и сделать некоторые заметки на полях.
Как известно, Сталин учился вначале в Горийском духовном училище, а потом в Тифлисской духовной семинарии, где он получил весьма неплохое классическое образование. На стезю духовного образования наставила Сталина его мать, женщина простая, и решительная, которая мечтала, чтобы её Сосо стал епископом. Его не взяли бы в эту семинарию, если бы она не просила походатайствовать за сына состоятельных людей, у которых она работала уборщицей и прачкой. Вдумчивый, немногословный мальчик, отличавшийся исключительной памятью и прилежанием, хорошо учился, получал пятёрки и четвёрки за знание Священного Писания, по грузинскому пению и русскому языку. Он изучал литературу, математику, логику, гражданскую историю, греческий и латинский языки, хорошо рисовал и пел и нередко отвечал на вопросы сверстников стихотворными экспромтами. Юный Сосо Джугашвили любил читать псалмы в школе и по воспоминаниям современников делал это лучше всех. Школа подарила ему Книгу псалмов Давида с надписью «Иосифу Джугашвили за отличные успехи в учебе, примерное поведение и превосходное чтение и пение Псалтири”.
Поначалу юноша вместе с товарищами протестовал против попыток руководства гимназии русифицировать образование и был страстным патриотом всего грузинского. Со временем стихийный грузинский национализм у него проходил, уступая интересу к русской и мировой литературе. Он начал погружаться в литературу светского характера, где наибольшее впечатление на него произвели Чарльз Дарвин с его «Происхождением видов», роман Виктора Гюго «93-й год», книги Шиллера, Мопассана, Бальзака и «Ярмарка тщеславия» Теккерея в переводе, работы Фейербаха и Спинозы. Потом он начал изучать русскую литературу, читать книги Пушкина, Лермонтова, Салтыкова–Щедрина, Гоголя, Некрасова, Чехова, Льва Толстого. Чем больше он читал русскую литературу, тем больше он как личность, поэт и будущий политик становился русским. Поскольку в семинарии изучали греческий язык, он читал также «Диалоги» Платона в подлиннике. Затем пришёл черед «Капитала» Маркса. Перечитав всё, что было можно изучить в библиотеке семинарии, Сосо, несмотря на строгий церковный запрет стал ходить в частную «Дешёвую библиотеку», и в букинистический магазин, который он использовал как библиотеку, поскольку читал книги, стоя прямо там — денег на их приобретение у него не было.
Он изучал исключительно классику, она сформировала его эстетические вкусы и неприятие модернизма. В будущем, если он и принимал в художественной литературе модернистские веяния, то лишь написанные высокоталантливыми людьми. Потому он впоследствии высоко оценивал поэзию Владимира Маяковского и произведения Бориса Пастернака, которого не принимал идеологически и эстетически, но понимал, что перед ним — большой талант, с которым иногда советовался.
Именно в это время юноша пробует себя в поэзии. До нас дошло шесть произведений молодого Сосо Джугашвили, наверняка их было больше, но все они оказались безвозвратно утерянными. Сталин писал стихи всего четыре года, с 1893-го по 1896 год, а потом оставил литературное ремесло, став профессиональным революционером. Вначале эти стихи под псевдонимом И. Дж-швили (И. Джугашвили), а затем — Сосело (уменьшительное от имени Иосиф) были опубликованы в грузинских газетах «Иверия» и «Квали» (издание социал-демократической направленности), издававшиеся крупным просветителем Ильёй Чавчавадзе. Очевидно, что если переиздание имело место, значит стихи никому не известного молодого поэта вызвали интерес. Они были перепечатаны в 1899 году (юбилейный сборник Р.Эристави) и в 1907 году (в Грузинской хрестоматии или сборнике лучших образцов грузинской словесности", которая была издана грузинским общественным деятелем М. Келенджеридзе). Уже перед революцией, в 1916 году Якоб Гогебашвили опубликовал одно стихотворение Сталина «Утро» в учебнике родного языка «Деда эна».
Сталин всю жизнь изучал русский язык, совершенствовал свою устную и письменную речь, проникался любовью и уважением к русской литературе, культуре и истории. В беседе с режиссёром Эйзенштейном, ставившем фильм об Иване Грозном, он утверждал, что принятие православия сыграло положительную роль для нашего народа, поскольку это способствовало развитию грамотности и письменной культуры, а в частных беседах с членами советского правительства признавал, что «русские цари сделали одну хорошую вещь — сколотили огромную империю». Потому он считал, что имеет полное право индентифицировать себя с русским народом и этносом, родив формулу, которую не мешало бы осмыслить всем, кто выстраивает сегодня патриотическое воспитание в стране:» «Я не грузин, я — русский грузинского происхождения!»
Возвращаясь к теме стихов Сталина, нужно сказать, что незначительные поэтические штудии будущего создателя советской империи вызвали немалый интерес литературоведов, историков и политиков, по большей части зарубежных, которые пытались понять, как в этой поэзии отразился характер Сталин и которые нередко пытались проецировать собственные критические установки на поэзию молодого грузина. Кто-то пытался увидеть в его стихах зачатки будущей жестокости или безумия, даже паранойи, хотя чаще это собственная неадекватность интеллектуальных пигмеев, выискивающих в строках молодого поэта несуществующие смыслы. Кому-то казалось, что стихи говорят о мстительности молодого Сталина или его невероятном властолюбии. Впрочем, читатели сами смогут убедиться, что всё гораздо сложнее и что не стоит подходить к такому явлению, как Сталин, предвзято и одномерно.
Стихи эти были помещены в антологию грузинской поэзии, издававшейся в то дореволюционное время. Конечно, это не гениальные стихи и о большом таланте тоже говорить не приходится. Правильнее сказать, что Сталин был одарённым человеком в литературе и подавал некоторые надежды. Но на самом деле Иосиф Джугашвили обладал ясным умом и оценивал себя очень трезво. Видимо он понимал, что большим поэтом он не станет, а потому не стал продолжать свои юношеские поэтические штудии. Стихи не являются оригинальными по форме, в них есть некие неизжитые поэтические штампы, которые я намеренно не стал убирать в своём переложении. Всё-таки в юности Сталин не был ещё столь образованным, как в зрелые годы, да и серьёзных литературных наставников у него не было.
Если сравнивать его поэзию с литературными опытами других крупных политиков того времени, то он уступал тому же Мао Цзэдуну, который был реально поэтической звездой второй величины на литературном небосклоне Поднебесной и сумел придать «лунно-созерцательной» поэзии того времени солнечное активное начало. К тому же, советский вождь, которого обвиняют в культе личности, был на самом деле скромным человеком, не желавшим выглядеть глупо, и человеком, очень требовательным к себе.
Эта требовательность, кстати, естественным образом проецировалась и на требовательность к другим, что порой воспрималось как жестокость, хотя основу её составляло желание, чтобы люди в опасной для страны ситуации выполняли законы и все силы отдавали стране. Если же они не делали этого, то их наказывали по суровым законам того времени. Так вот, когда Берия готовил к изданию юношеские стихи Сталина и планировал выстроить комбинацию, чтобы вождь получил Государственную премию, единственным, кто не позволил получить эту премию Сосо Джугашвили был Иосиф Сталин, запретивший поднимать шумиху вокруг своих юношеских литературных начинаний. Известна история (хотя некоторые авторы считают её «литературным апокрифом»), когда Сталин обращался к Пастернаку, которого он очень уважал как поэта, с просьбой оценить «стихотворение одного моего знакомого» речь шла о собственном сталинском стихотворении зрелого периода «Послушник». Видимо он колебался, стоит ли его публиковать или нет, но услышав мнение мэтра: «Если у Вашего знакомого есть какие-то другие занятия, пусть он ими и занимается» не дал ходу попыткам подхалимов восславить себя как поэта. Но нельзя не признать, что в стихах несомненно присутствует авторский голос и своя поэтическая интонация.
Когда мы говорим о личности величайшего политика XX столетия, нам интересно в нём буквально всё и, разумеется, его поэзия, хотя уже тогда Сталин — это скорее крупная личность, нежели крупный поэт. Тем не менее, ничтожной эту поэзию никак не назовёшь, и в ней есть несколько моментов, которые приоткрывают внутренний мир будущего вождя и которые важно обозначить.
Во-первых, это поэзия романтика, искренне верившего в добро и справедливость, восхищающегося красотой мира — если не мира человеческих взаимоотношений, то мира природы. Он воспевает всё, что ему попадается на глаза среди прекрасной природы его маленькой горной страны — ландыши, фиалки, соловьёв, луну, утро, ночь, небо, землю, родную Грузию. Перед нами поэт–романтик, но романтик отнюдь не наивный, в свои юные годы понимающий, что мир неблагодарен к другим романтикам, поющим прекрасные песни — люди, внимающие песням великого певца в ответ: »Не славу — отраву в чаше ему поднесли во мгле». Стихи молодого Сталина, пронизанные любовью к родной Грузии и народной жизни — образец патриотизма, начинающегося с родных мест и в дальнейшем расширившегося до огромной империи. Воспитание патриотизма в СССР в будущем будет опираться на сочетание любви к большой и малой родине.
Во-вторых, это не интеллигентская, а народная поэзия. Лирические герои стихов молодого Иосифа — это труженики, землепашцы, сельские музыканты. Они живут не в городах, а в деревне. Их религия — это религия труда. Трудности жизни, страдания народа, бедность — это то, что реально волнует автора, сочувствующего чаяниям простых людей. Но при этой народной крестьянской закваске поэт тянется к просвещению и культуре, о чём говорит стихотворение, посвящённое известному грузинскому просветителю Рафаэлу Эристави. Можно сказать, что поэзия Сталина — это прежде всего поэзия труда.
В-третьих, стихи Сталина проникнуты восхвалением песен и народной музыки, исполняемой на кавказских инструментах — бандури, саламури и музыкальны сами по себе.
И, наконец, в-четвёртых, можно отметить, что лирический герой стихотворений в соответствии с кавказскими корнями и народными традициями сочувственно относится к старикам и старости как таковой (стихотворение «Годы взяли, друг Ниника»).
Присутствуют ли в юношеской поэзии Сталина христианские мотивы? На первый взгляд нет, тем более что по его собственному признанию он стал атеистом уже в первый год обучения в семинарии. Но поэзия — тонкая, многоплановая субстанция, в которой огромную роль играют символы и образы, создающие подтекст и неявные глубинные смыслы. Потому образ чаши с отравой, которую приходится испить лирическому герою стихотворения о певце, которого предали люди, сразу же напоминает христианский образ отравленной чаши, предназначенной для апостола Иоанна. Эту чашу апостолу пришлось выпить до дна, поскольку ему нельзя было отклониться от испытаний силы его веры, к чему его принудил жрец из Эфеса. А строки о надежде, вере и любви, наполняющие стихотворение «Когда луна сияньем светлым» напоминают о трёх великих христианских добродетелях:
И саламури* глас чудесный
Любовь и нежность раздаёт,
И ещё:
Душа поэта к небу рвётся,
Благословенна и светла,
Надеждой птица та зовётся,
Я верю — мир покинет мгла.
Можно предположить, что юному революционеру Сталину в поэзии не удалось освободиться от своей христианской закваски, связи с православной традицией. Вообще, Сталин, хоть в жизни был и выдающимся революционером, (но ещё больше созидателем и государственным деятелем) в творчестве он — скорее традиционалист, опирающийся на плечи предшественников. Он почитает свет, как его когда-то почитал Пушкин: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!», использует образы, встречающихся у других поэтов (вспомним «Парус Лермонтова: «Над ним луч солнца золотой»): «Узришь луч солнца золотой!») или образ певца-изгнанника у Баратынского, с которым перекликается сталинский образ изгнанного и отравленного певца
Жизненный путь Сталина сложился таким образом, что он отдалился от поэзии в сторону и ушёл — в мир борьбы за власть и реальной политики. Там он проявил себя неизмеримо мощнее, чем в поэзии. Однако у людей редко получается полностью забыть увлечения своей юности. Известно, что и на вершине власти Сталин сохранял интерес к поэзии, литературе, и шире, к искусству. Он следил за творчеством и судьбами поэтов, словно пытаясь услышать через их голос что-то главное, высказывался по поводу их творчества и это играло огромную роль в их судьбах. Вспомним, что он дал вторую жизнь творчеству Маяковского, как известно раздражавшего Ленина, уже после смерти поэта, которого едва ли не дискредитировали рапповцы и пролеткультовцы, произнеся всего одну фразу: «Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», — настолько вескими были его слова. Конечно, при Сталине многие талантливые поэты погибли или были отброшены на задворки жизни, но может ли быть счастливой жизнь поэта в эпоху непрерывной революции, если он не приспособленец?
Истинное отношение Сталина к поэзии хорошо передаёт следующий отрывок из воспоминаний поэтессы Е.С. Холиной, которой посчастливилось наблюдать за Сталиным в жизни:
«В 1933 г. в Москве шёл слёт ударников. В Георгиевском зале выступали Сталин, Калинин и делегаты. У меня был делегатский билет и красная книжка ударника. Стахановцами лучших работников стали называть позже. В кремлёвский киоск, в вестибюль, привезли много книг, в том числе томики Есенина (издание Гослитиздата 1926 г.). В перерыве многие делегаты встали в очередь. Встал и Иосиф Виссарионович Сталин. Мы уступали ему очередь, но он сказал: «Нельзя, нужен порядок. Вдруг я возьму книгу, а кому-то впереди стоящему не достанется. Значит, я кого-то обижу». В очереди стоял и Михаил Иванович Калинин. Вот что у киоска он сказал нам: «У Есенина надо отбросить всё лишнее, наносное, всю шелуху, и останется большой, с русской чистой душой, истинно русский национальный поэт с его безграничной любовью к родине, к людям, к жизни, ко всему живому».
В разговор вступил Сталин. Поинтересовался, какие книжки покупают делегаты, пошутил: «Наверно, мало кого интересуют мои «Вопросы ленинизма». Вам бы «Королеву Марго» или «Всадника без головы» для ваших потомков. По своим мальчишкам сужу...» «Нет, Иосиф Виссарионович. Все почти купили вашу книгу», — возразила я и показала ему толстую книгу в сером переплёте с буквами, тисненными золотом. Сталин засмеялся: «Для коллекции? А вот Есенина книжечка — это отлично, это большой русский поэт. Его память надо чтить и беречь. Слышали, что сказал Михаил Иванович? Книжка Есенина должна быть в каждом доме. Маяковский и Есенин — это лучшие поэты нашего века. Небрежное отношение к их памяти и творчеству — преступление. Не бойтесь, прятать книжки Есенина сейчас не надо. Была временная вынужденная мера — НЭП, безработица, трудные жизненные условия. А теперь страна растет, поднимается. У всех есть работа, хлеб. Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей! А ведь была трагедия самоубийств и даже на могиле Есенина. Мы это знаем и запретили его упаднические стихи. Но никогда не запрещали его лучшего: ни «Поэмы о 26», ни «Анны Снегиной». Всё лучшее мы у Есенина возьмём. А лучшее — это его чувство родины, любовь к ней, уважение и любовь к людям, к новой Руси, о которой он хотел и задумал написать, но не успел. И мы благодарны Есенину, что он жил и работал».
Мы бросились записывать слова Сталина, но он отмахнулся: «Не надо! Это не лекция, не доклад. Это моё личное мнение и доверительный разговор в кулуарах...» Обладая отличной памятью, дома я записала почти дословно сказанное о Есенине Калининым и Сталиным».
Сталин на протяжении всей своей большой жизни сохранял интерес к литературе и поэзии. Он придавал этим областям огромное значение и создал условия для воспитания целой плеяды талантливейших писателей и поэтов. Да, он больше не писал стихов, хотя есть вполне серьёзные свидетельства, что он имел отношение к редактированию знаменитой поэмы «Витязь в тигровой шкуре». Вождь народов освободил из тюрьмы автора перевода поэмы академика Шалву Нуцубидзе, встретился с ним и принял участие в подготовке издания, отредактировав какие-то места перевода. Качество его редактуры было столь высоким, что это признавал сам Нуцубидзе.
Наложила ли эта поэтическая струнка в личности вождя свой мотив на все свершения, которые произошли в стране за 30 лет его правления? Можно предположить, что да. Прежде всего, это выражалось в беспрецедентной поддержке литературы, которая осуществлялась в годы владычества Сталина. Наверное, нет ни одной страны мира, где поэты были подняты на такую высоту государственной заботы. Всенародным поэтом сделал Пушкина именно Сталин, причём это особенным образом проявилось в 1937 году, когда отмечалось 100-летие со дня рождения поэта. Могу сказать, что именно 1937 год, названный либералами годом кровавого террора, для меня, в то время семилетнего ребёнка, был годом пробуждения интереса к поэзии, поскольку стихи Пушкина весь год звучали с радиоприёмников на каждом углу. Помню мать водила меня в литературный кружок в харьковский Дворец пионеров, и громкоговоритель у его входа транслировал радиопередачи, где «весёлое имя Пушкин», как потом скажет Анна Ахматова, повторялось множество раз. Передачи были увлекательными и построенными так, что мне всё время хотелось читать и перечитывать стихи и сказки поэта.
Кроме того, культ романтического начала присутствовал тогда во всех сферах жизни, причём он был выведен из узкой сферы личных чувств и любовной лирики в область широких народных свершений. Советские люди ехали на комсомольские стройки и на целину, шли в геологические экспедиции и в стройотряды во многом «за запахом тайги», а не за запахом денег, как это было в Америке в период «золотой лихорадки». Именно эта романтика звала наших людей и прежде всего молодёжь куда-то в новое — в космос и в авиацию, на флот и даже на село, куда уже после Сталина позвал советскую интеллигенцию его ниспровергатель Хрущёв. Советский романтический герой — это всегда активный борец за преобразование мира, это человек, который преодолевает трудности бытия и быта и побеждает их, но вовсе не одиночка, обречённый на неизбежное поражение в результате своего индивидуалистического бунта: он коллективист. Поэзия активного освоения новых областей жизни и преобразования мира пронизывала всю советскую действительность и была гораздо шире литературного направления. Тогда в жизни было намного больше высокой романтики, чем в сегодняшней реальности с её цифровой бухгалтерией. Успех сталинского проекта в целом включал в себя, конечно, множество слагаемых, но одно из них заключалось в той небывало высокой роли, которую в те годы играла литература. За Сталиным и образом будущего, которое он предложил и за которым шли, была могучая правда, потому что этот образ был наполнен своеобразной поэзией нового, поэзией будущего, таинственного, героического и духовного начала.
Угадывался ли каким-то образом масштаб стальной личности советского вождя, который был главной фигурой победы над мировым злом в 1945 году сквозь его строки его юношеских стихов? Если всмотреться пристально, то всё-таки да. Что слышится в песне отвергнутого миром певца?
«А в песне пронзительно чистой,
Как утренний солнечный блик,
Великая правда сияла,
Мечты ослепительный лик».
Или:
«Стремиться к солнцу — суть поэта.
Благословенна и светла,
Надежда соткана из света,
Я верю — мир покинет мгла».
Или ещё:
«Не зря теперь тебе во славе
Придётся жить сквозь времена.
Сынов таких как Эристави
Пускай взрастит моя страна!»
Когда молодой человек мечтает о великой правде, когда его мечта похожа на ослепительный лик, когда он мыслит мировыми масштабами («я верю — мир покинет мгла»), когда он возносит просветителя Эристави на вневременной пьедестал, то это говорит о его собственном потенциале и о том, что ему самому, возможно, «придётся жить сквозь времена»). Он говорит о чём-то большем, чем он сам и его личные чувства. Потом это сформировалось в качество, которое для меня в Сталине является главным, обеспечившим успех его миссии — способность уловить высшую волю Большой Истории и на сто процентов подчинить ей свою личную волю. Сталин ничего не хотел лично для себя, о чём говорит сумма денег, лежавшая на счёте его личной сберкнижки (900 рублей) — власть ему была нужна не для удовольствий, а для того чтобы быть орудием исторической воли.
Просматривается ли в приведённых выше строках та сторона личности Сталина, которая ненавистна людям либерального мировоззрения и которую они определяют как беспредельную сладострастную жестокость? Я увидел не жестокость, а любовь к песне, поэзию труда, восхищение красотой мира, сострадание к старческой немощи и бедности. И, конечно, готовность бороться против несправедливого устройства мира, твёрдость, сталь, которую закалила дальнейшая, полная испытаний и свершений судьба руководителя такой сложной страны как Россия в самое трудное для неё время. Сталин уже здесь — это поэт воли. Конечно, в зрелом и пожилом возрасте он отнюдь не добрый дедушка, а человек, поставленный Провидением во главе страны для выполнения самой тяжёлой, если хотите грязной работы в истории. У него были и ошибки, и просчёты, и он несёт прямую ответственность за многое трагическое, произошедшее в его эпоху. Лично для меня, не являющегося сталинистом, неприемлемы методы коллективизации (хотя я прекрасно понимаю её историческую необходимость перед войной), убийство священников и поэтов и скорое революционное правосудие, хотя если бы оно происходило, как в темпах сегодняшнего судопроизводства, многие враги страны долгие годы продолжали бы ей вредить. Уверен также, что если на его месте оказался бы Троцкий, то русской крови пролилось бы больше, а Победу 1945 года мы не получили бы — народ не пошёл бы за таким вождём и не стал бы умирать со словами:»За Родину, за Троцкого!»
Никто не говорит, что сегодня нужно воскрешать все сталинские методы решения проблем. Это невыполнимо в наши дни и приведёт к разрушению страны. Но необходимо провести работу по отделению того, что нужно оставить в прошлом от того подлинного и достойного, что было в этой эпохе, на которую наложил отпечаток своей мощной личности Сталин. Уверен, что немало из наследия вождя не столько по части репрессий, а из области имперского строительства и умения вдохновить народ придётся привлечь. Будем помнить, что он — победитель, сделавший как никто много для русской победы, а победителей не судят, у них учатся. Гораздо мудрее изучать уроки его победы. В те далёкие «сороковые-роковые» годы он смог так организовать страну и перетянуть на свою сторону одну часть западной цивилизации, что это привело к поражению другой части Запада. Неужели нам нечему поучиться у него? Разве те, кто пытается его судить в наши дни, сделали для этой победы и страны хотя бы тысячную часть от того, что сделал он? Почему Франция до сих пор чествует Наполеона, приведшего страну к краху, а мы недавно поливали грязью, а сегодня стыдливо замалчиваем советского императора, не проигравшего ни одной битвы?! Нет, историческая справедливость в оценке таких фигур нужна, сегодня особенно, и я был бы счастлив, если бы моя скромная работа по переложению сталинских стихотворений хотя бы в небольшой степени, но приблизила бы нас к правильному пониманию, кто всё-таки управлял нам эти тридцать с лишним героических лет?
Многие исследователи биографии Сталина особенно на Западе любят сопоставлять его методы правления с методами Макиавелли. Дескать, оба стремились сочетать комбинацию хитрости и насилия, интриговали против других властолюбцев и добивались своих целей. Но секретарь Флорентийской республики хоть и писал стихи, был совсем иным человеком, чем Сталин. И дело не только в масштабе личности и месте в мировой истории, но и в самом подходе. Макиавелли привнёс в науку о власти разработанные методы манипуляции. Сталин — не манипулятор, вернее не столько манипулятор, сколько крупномасштабный народный вождь, который мог быть манипулятором и применять макиавеллевские методы против врагов и противников. А как ещё нужно было вести диалог с тем же Черчиллем? Со своим народом он был скорее суров, нередко жесток, но не лукав. Сталин был народным вождём, отодвинувшим прежнюю аристократию на обочину истории, а Макиавелли презирал плебс и опирался исключительно на аристократию. Да и в поэзии они отличались — Сталин был абсолютно искренен в своей поэзии, а Макиавелли писал правильные, но холодные стихи, мне довелось переводить его сонеты. Сталин смотрел на столетия вперёд, а Макиавелли мыслил скорее настоящим и ближайшим будущим. Возможно, что избежать превращения в холодную политическую машину Сталину помогло поэтическое начало, жившее в нём и перетёкшее в стихию власти, которую он мастерски обуздал.
Создавая империю и официально представляя себя как преемника Ленина, Сталин внутренне ощущал себя продолжателем имперской царской линии, которую он тайно почитал. Об этом говорит его разговор с матерью, которая отказалась переезжать в Москву и осталась в Гори, во время которого он на понятном ей языке объясняет, кто он (разговор в изложении врача Н. Кипшидзе, лечившего мать вождя):
«— Иосиф, кто же все-таки ты теперь?
— Ты помнишь царя? Так я теперь как царь. — ответил Сталин.
— Как жаль, что ты так и не стал священником! — был ответ его матери».
Она спросила сына, нет ли на его руках царской крови. Сталин в присутствии Серго Орджоникидзе перекрестился и поклялся: «Вот тебе крест, истинно нет!» (В день расстрела царской семьи Сталин был в Царицыне и на тот момент по своей иерархии никак не мог принимать решения, находившиеся в компетенции Ленина и Свердлова). А на слова удивления Орджоникидзе Сталин ответил:«Она же верующая! Дай Бог, чтоб наш народ так поверил в марксизм, как она в Бога!»
Всмотримся в строки юношеских опытов Сталина трезвым пристальным взглядом и попытаемся увидеть, как из пылкого романтика вырос политический гигант и самый успешный политик XX столетия, личность которого, в отличие от личностей других политических лидеров, продолжает интересовать людей всего мира. Кому в России и в мире интересны фигуры таких бездарных реформаторов-разрушителей, как Горбачёв или Ельцин, таких кровавых диктаторов как Салазар или Пол Пот? Но просвещённый диктатор-строитель Сталин, личная библиотека которого составляла 20000 книг, испещрённых его личными пометками, вызывала и ещё долго будет вызывать жгучий интерес, всех, кого волнует природа одной из самых таинственных областей жизни — власти. Потому он был и остаётся одним из ярчайших представителей и носителей противоречивой и великой русской тайны.
***
Ходил от двора ко двору он,
И в двери чужие стучал
С пандури* из старого дуба
И песню он пел, не молчал.
А в песне пронзительно чистой,
Как утренний солнечный блик,
Великая правда сияла,
Мечты ослепительный лик.
Как камень засохли их души,
Но их заставил стучать.
Он думать учил всех свободно,
С сердец снял глухую печать.
Но нет благодарности в жизни —
Кто жили на этой земле,
Не славу — отраву в чаше
Ему поднесли во мгле.
Проклятым его назвали,
Сказали:» До дна чашу пей»!
Нам песен великих не нужно,
Без правды жить будем твоей».
*Пандури грузинский народный трёхструнный щипковый музыкальный инструмент напоминающий лютню.
Утро
Фиалки синие колеблются под ветром,
Он запахи цветочные несёт.
Трава украшена росою предрассветной
И ландыш дышит воздухом с высот.
Льёт бодро жаворонок сладостные трели,
Смотря на горы с голубых небес,
Мир пробуждается и птицы-менестрели
Поют всё громче, чтобы свет воскрес.
И соловей-певец мотив заводит звонко:
«Цвети, о Грузия, и помни про своё.
Как радуешь, родная нас сторонка,
Так вы трудом порадуйте её»!
***
Когда луна сияньем светлым
Вдруг мир подлунный озарит,
И этот свет в дали заветной
Играя красками, царит,
Когда в лазури поднебесной
Над рощей соловей поёт соловей
И саламури* глас чудесный
Любовь несёт нам всё нежней,
Когда на краткий миг умолкнув,
Ключей раздастся звонкий лад
И ветерка порыв недолгий
Разбудит дерева, что спят.
Когда объятый тьмой густою
Тебе предстанет край родной
И ты вдруг с радостью святою
Узришь луч солнца золотой,
Тогда уйдут тоска и морок,
Душа избавится от тьмы
И сердца стан покинет ворог,
И неба глас войдёт в умы!
Стремиться к солнцу — суть поэта,
Благословенна и светла,
Надежда соткана из света.
Я верю — мир покинет мгла!
*Саламури — грузинский духовой музыкальный инструмент типа флейты со свистковым устройством.
Луне
Плыви, плыви, полёт твой вечен
Вокруг земли, поверх всех туч,
Сияньем призрачным расцвечен
Подлунный мир, красив твой луч.
Склонись к земле, в тумане спящей,
Улыбку нежную пошли,
Спой песнь горе Казбек стоящей,
Чьи льды привет свой шлют с земли.
Но знай, кто думает, что мимо
Промчалась жизнь, надеждам крах,
Ещё сравняется с Мтацминдой*
Воскреснет как рассвет в горах.
Гори на небосклоне тёмном,
Лучей играя серебром
И светом призрачным и ровным
Мне озари мой отчий дом.
*«Святая гора») — гора в Тбилиси, часть Триалетского хребта. Расположена на правом берегу реки Кура (грузинское название реки — Мтквари), практически в центре города. церковь Святого Давида. По преданию Давид Гареджийский, один из ассирийских отцов, проповедовавших христианство на территории современной Грузии в VI веке, поселился именно здесь, в пещере. Интересно, что через несколько десятилетий после того, как Сталин опубликовал своё стихотворение, где предсказал, что несправедливо обиженные люди вознесутся на эту гору в Мтацминде был открыт пантеон с этим же названием, где на протяжении уже более века происходят захоронения наиболее выдающихся людей Грузии — известных артистов, писателей, учёных, национальных героев.
***
Годы взяли, друг Ниника,
Седина сломила дух,
Плечи ссохлись, сила сникла,
Бравый вид совсем пожух.
А ведь раньше был он в силе,
И с серпом по полосе
Ураганом шёл, косил он
И снопы валились все.
По жнивью он шёл упруго,
Пот с лица сбегал ручьём,
Краски дня и зелень луга
Душу полнили огнём.
Старость — лекарь безучастный.
Отказали старику
Ноги и лежит несчастный,
Внукам сказки на боку
Сочиняет, встать не тщится,
Но коль слышит песнь с полей,
Его сердце в пляс пуститься
В миг готово и скорей.
На костыль свой обопрётся,
Приподнимется, седой,
И ребятам улыбнётся,
Словно сокол молодой.
Посвящается Рафаэлу Эристави*
Когда крестьянской горькой долей
Впервые ранен был певец,
Не знал ты, что в земной юдоли
Страданья — истины венец.
Когда всем сердцем восхититься
Ты захотел своей страной,
Твои мелодии как птицы
Взлетали, грезя вышиной.
Когда ты родиной пленённый,
Её касался тайных крыл,
То как юнец заворожённый
Возлюбленной мечты дарил.
Отныне ты с народом связан
Святыми узами любви
И всяк грузин тебе обязан.
Ты памятник себе воздвиг.
Упорный труд певца отчизны,
Достоин высших он наград,
Ведь корни плод содержат чистый,
Пожни ты жатву, наш солдат.
Не зря теперь тебе во славе
Придётся жить сквозь времена.
Сынов таких как Эристави
Пускай взрастит моя страна!
*Эристави Рустам Давилолович (18241901) грузинский поэт, переводчик, этнограф и собиратель фольклора
