Александр МИНАКОВ (Украина)
Редакция «Камертона» выражает искренние соболезнования отцу — С.Минакову, — также семье, родственникам, друзьям и всем причастным к судьбе и творчеству совсем молодого ещё сына, автора, патриота, русского по духу и крови человека. Упокой, Господи, его душу в селениях праведных…
Минаков Александр Станиславович (25.10.1987, Харьков — 6.10.2024, Харьков) — прозаик и музыкант. Окончил Украинскую инженерно-педагогическую академию (Харьков), работал инженером в полиграфической фирме, сетевым фрилансером, солистом камерного рок-коллектива «Хор одиноких сердец сержанта Пеппера», писал статьи для сайтов. Проза (преимущественно миниатюры) опубликована в «Литературной газете» (май 2013), харьковском альманахе «Лава» (2010, 2011, 2012), неоднократно в «Литературной газете + Крым» (Севастополь, 2012), в журналах «Эмигрантская лира» (Брюссель), «Человек на Земле» (Москва), альманахе «Пересвет» (Белгород). Автор сайта «Камертон».
Предваряет публикацию слово писателя Станислава Минакова — на безвременную кончину сына:
Мой Саня пал в битве за Харьков, родной ему до крика город, который он обожал. Так любил Харьков его дед, тоже Александр Минаков, который в отрочестве пережил всю двухгодичную фашистскую оккупацию города, в результате в 33 года ослеп. Но еще 43 года прожил в Белгороде.
Сашкин же организм не вынес бандеровщины и тревожной ответственности за жену и малышей. Какая ответственность? Укрывать от прилётов, смотреть, как мимо балкона пролетают ракеты и дроны и падают то далеко, то близко, с грохотом озаряя полнеба огнем. Существовать без заработка, приобрести и эксплуатировать устройства, работающие вместо постоянно отключающихся электро- и теплосетей и т.д. А подъем детей, воды и пр. на высокий этаж? А обострение заболеваний у малышни? А хронически умертвляющая поджелудочная, болящие зубы, почки и невозможность выйти из подъезда, потому что во дворе патруль загребущий. И в результате — практически лишиться сна, и без того проблемного всю жизнь.
С марта по май 2022 г. отчаянные головы организовывали автоколонны частников, по 20-30 машин, выезжающих из Харькова через Волчанск или Купянск в РФ. Нацисты на блок-постах взятки хоть и брали, но машины иногда расстреливали. Младшенькому было полгода, Саша отрезал: на убой семью не повезу. Обращаю внимание: еще осенью перед началом ковидной эпопеи вся его семья переболела неизвестной заразой, косившей Харьков и не только, что породило слухи об утечках вирусов из местных американских баклабораторий. Эти болезни не прекращались в семье все последние годы, доходило и до госпитализаций детей с мамой. Они все за лето 2024 г. раз пять переболели непонятным вирусом. Недавно он сказал мне: «Я уже 10 лет в бандеровской оккупации». — Все эти годы его подвижная нервная система вела вразнос весь организм.
Его сердце остановилось после нескольких дней боли в верхней части спины. Скорую помощь вызывать не решались, поскольку фельдшера его сдали бы военкомам или СБУ. Ночью 6 октября стало невмочь, но «швыдка допомога» уже не помогла.
...Саша среди первых вывел свою полусотню на защиту Харькова в феврале 2014 г. (Харьков встал на день раньше Донецка) — на окружную дорогу, к Поклонному кресту на западном въезде (со стороны Киева). И многое другое, о чем пока не время рассказывать. Вот слова о Саше хормейстера Виктории Меликенцовой:
«Человек, который научил обниматься весь хор. Человек, которому, казалось, тесно в своем теле. Человек, который шутил, много шутил, и что важно — умел это делать. Человек, который был искренним, но чувствовалось, что внутри еще так много невидимых слоев. Вокруг много смерти, жести, войны, горя, казалось, мы уже привыкли к новостям, сбивающим с ног, но смерть Саши вырвала кусок сердца. Мы не были особо близки, но оказалось, что он осел где-то глубоко внутри, и со вчера это место болит. Сил — родителям, семье, хору, всем, кто знал и любил этого большого человека».
Я Сашу с его ранних лет звал «гений коммуникации». Он был ребенком очень подвижным, с могучим рациональным и (ир-), интуитивным, эмоциональным, лексическим и образным потенциалом. Учебу прогуливал, но знал всё обо всём. И сызмальства поражал учителей на экзаменах. Не посетив ни одного урока географии, он на выпускном экзамене в 9 классе предъявил нарисованные за один вечер контурные карты и ответил комиссии на 11 (по 12-балльной шкале оценок), чем потряс учиху до фундаментальных основ. Рисунки его, четырехлетнего, вместе с рисунками старшей сестры, один известный безумец выставлял в Русском музее и в частных галереях Джерси-сити в Америке.
Остались написанные и записанные Сашей песни. Остались два малыша, — неспетые его песни; он отдал им немало любви, сил, времени, быть может, исчерпав отведенный лимит. И проза его осталась — в том числе о событиях 2014 года. Литературный генезис его жанра и стиля определить не берусь. Обериуты? Притчи? «Сказка ложь, да в ней намёк»? Философские анекдоты? Лирические миниатюры? Саша писал недлинно, боюсь сказать «кратко». И ушел за 19 дней до 37-летия. Как Моцарт и Пушкин.
Этот шебутной юморист стал замечательным человеком и прекрасным отцом. В чем для родителей умудрение в кончине сына, могу попытаться «размыслить», от чего, несоизмеримо страшного, Господь его избавил, могу предполагать, но какое в этом послание обожающим отца малышам, вместить не умею.
Аня и Саша
ПРОШУ МОЛИТВ ОБ УПОКОЕНИИ ДУШИ р.Б. АЛЕКСАНДРА
Прятки
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, двадцать четыре.
Мне уже двадцать четыре.
Кто не спрятался — я не виноват.
Осень
Черные листья, крепко втоптанные в асфальт, леденящий парковый ветер, пахнущий трупами деревьев, и понимание, что самое лучшее, что сейчас есть, это воробьи в кустах — это почти все, что у меня есть.
Есть еще ощущение, что мы с тобой как частица «не» с глаголами — если и пишемся, то по ошибке.
…Теребить, теребить внутренности, насильно пытаясь хоть что-то услышать, почувствовать, мечтая о волшебном дефибрилляторе, который — «РАЗРЯД!», и радостно застучало.
Заставлять себя не раздражаться, не злиться, не жечь себя по мелочам, которые то и дело лезут со всех сторон — ничего труднее в жизни нет.
Всё, что осталось от надежды на счастье — елевидный туман, что иногда оседает каплями влаги на стенках души — и только тогда её видно…
А в остальном — как у Бетховена в Оде К. Радости не было, нет, и не будет.
Мальчик
Родился однажды мальчик.
Красивенький такой.
Почти не плакал. Родители нарадоваться не могли.
Мальчик смотрел на мир огромными глазами. На глаза попадались животные. Они нравились мальчику, и мальчик нравился им. Ягнята тихо мекали и, если бы могли улыбаться, улыбались бы. Мальчик тянул пальчики, растопыривал их.
А через тридцать лет и три года в его, уже не маленькие, ладони вбили гвозди. И распяли на кресте.
Я — спичка
— Я спичка, спичка, спи-и-и-ичка! Я спичка, спичка, спи-и-и-ичка! Я спичка, спичка, спи-и-и-ичка! Я спичка, спичка, спи-и-и-ичка! — весело пел Ваня, держась обеими руками за голову, пляшущий по дому взад-вперед.
А еще десять минут назад этот Спичка, в исполнении Вани, был Иваном Анатольевичем Дорошенко, отцом двоих детей, начальником крупного отдела маркетинговых исследований, в прошлом мастером спорта по лёгкой атлетике.
Но всё это куда-то улетучилось.
Про Сашку и Машку
Жили-были Сашка и Машка.
Сашка улыбался Машке
И
Машка улыбалась Сашке.
И все у них было хорошо — и прогулки под дождем, и страстные рассветы, и обоюдоострые стихи, и безмолвная радость, и милые, неловкие моменты, и настоящий смех, и приятная тоска, и счастливая надежда, и непонятный никому юмор…
Сашка любит Машку
И
Машка любит Сашку.
Но однажды Сашка поступил как мудак, и сказка кончилась.
Муха зелёная, мусорная
Муха зеленая, мусорная, села ко мне на руку.
Большая.
Сидит себе, и всё. Иногда лапками шевелит.
Я тронул её пальцем — нет, все равно сидит. И, наверное, смотрит.
И не уходит от меня, не уходит.
Сидит муха.
И всё равно ей, кто я, какой я... Все равно ей, что я сегодня обидел кого-то, ей все равно, что из-за меня ссорились, плакали, грустили и тосковали.
Сидит, и всё тут.
Друг мой — муха теперь.
Друг мой.
Они знают
В бар вошел Сенька. Он заказал пиво. Он знал, что сопьется. К нему подошел его друг Юра. Он тоже знал, что Сенька сопьется, поэтому надолго с ним не задержался. Рядом с ними сидела парочка — Люська, она пришла сюда сегодня случайно, но уже знала, что кому-нибудь отдастся, и Олежка — он работал главредом в газете. Он знал, что это не газета, а подтирка для задниц слесарей, но его это не расстраивало.
— Два мохито, пожалуйста.
Бармен улыбнулся и кивнул. Он знал, как делать мохито.
А я сидел, сжимал полупустой стакан и ничего не знал.
Собака, которая никогда не скулила
Дождик моросил целый день, и всё вокруг от этого стало мокрым — камешки в асфальте, шевелящийся свет желтых фонарей, одежды прохожих, лотки, накрытые полиэтиленом, желтые листья в грязи, колёса машин и шерсть собаки, которая никогда не скулила.
Да, именно, никогда не скулила. Не смотря ни на что — она не скулила, когда её выгнал хозяин, не скулила, когда в неё камнями кидали школьники, не скулила, когда машиной переехало лапу, не скулила, когда в ощетинившуюся шерсть впивались клыки, не скулила даже, когда от холода померли один за одним все её щенки.
Эта собака никогда не скулила.
Терпела, сука.
Два случая
Случай № 1
Я стоял на остановке и курил. Вблизи меня стоял папаша с сынишкой-дошкольником. Папаша с самого утра был во хмеле, попивал пиво, а сынишка постигал жизнь.
Папаня повернул ко мне своё алое лицо с глазами, некоторое время смотрел, потом показал на меня пальцем и изрек:
— Cатри, лось одет, как п*дор!
Так я невольно стал ценным звеном в воспитании мальчика.
Случай № 2 (Об ошибочности первого впечатления)
Был у меня в универе один тип — огромный как два медведя, голова лысая, рожа угрюмая. Эдакий воротила. А на перерывах постоянно жевал фисташки. В его руках они казались семечками.
И всё мне пакости про него в голову лезли — так и видел, как он в темном переулке у очкастых пиджакастых мужичков чемоданы забирает или тащит какую девушку за руку, держит крепко, а ей больно и она говорит: «Пусти, пусти, больно...», а он все неумолимо тащит.
Но потом познакомился я с ним ближе, оказалось, что его зовут Васюта. Хоть мне было и неловко в такие моменты, он, бывало, обнимал меня по-братски за плечо, глупо смеялся, угощал фисташками, приговаривая: «Кушай, Санька, кушай, это вкусненько».
Ж
Ж1
Сегодня я ехал в вагоне с остывшим бродягой. Я не видел его лица и не знал, когда он умер.
Я видел только его темную поношенную одежду и стоптанные ботинки.
В вагоне больше никого не было. Не было даже света. Мелькал только свет заоконных фонарей.
Сначала я его боялся, особенно в тоннелях, но потом перестал.
На одной станции его унесли, и ехать мне стало совсем одиноко.
…………
Ж3
— Да шо ж ты, ё… твою мать, без рук, б…, родился шоли? Пятую, сука, заготовку, на… запорол! Аккуратней, сука, да внимательней, б…, надо, мы ж, ты ж, на…, деньги, это ж деньги, б…, а тебе всё игрушки?!
Женя не волновался, когда Игорь Семенович на него орал. Он поорет и быстро остынет.
Женя взял шестую заготовку и нехотя взялся за работу.
Он вообще за работу брался нехотя.
Он вообще с детства хотел рисовать.
Ж4
Пётр Васильевич пришел домой опять пьяный, но жена его не ругала — сегодня были похороны его товарища. Пётр Васильевич был почти невменяем, но требовал выпить.
— Люба, в-водки мне налей! За Михалыча, за родненьк-кого. Год послед-дний совсем п-плох был, плох ст-тал…
Любовь Дмитриевна поворчала, но все-таки налила. Да и чего ворчать — жизнь уже прожита, чего взять с пьяного старика? Счастья всё равно уже не будет…
А на следующий день Пётр Васильевич вышел днём, сел за стол, где они обычно сидели, и до самой ночи гремел доминошками один.
Ж5
— Я порезался, когда брился. Больно теперь шее. Не люблю резаться.
— Ничего. Заживет.
А потом он вышел и погиб в автокатастрофе.
Ей вспоминалось всякое — как они познакомились, как они опоздали на поезд в чужом городе, как он делал ей предложение.
А еще она вспоминала, как он утром порезался, когда брился, и от этого почему-то хотелось рыдать сильнее всего.
Гороскоп
На Земле, во всем великолепии и Божьем изобилии, есть такое явление как маленькие календарики с отмеченными благоприятными и неблагоприятными днями для разных знаков Зодиака.
А это значит, есть такая профессия — их составлять.
Денис один из таких.
Так вот. Сидит однажды Денис, составляет эти злосчастные гороскопы: один день зеленый, два красных, зеленый, красный, два зеленых… Львы-Девы-Скорпионы… и так дошел до Рыб. И вспомнил, что жёнушка его любимая — рыбка. И пожалел родную, убрал один плохой день. Затем еще один…
А потом подумал и всем-всем-всем убрал немного плохих дней.
На душе стало светло, хорошо, и, казалось, даже погода подмигивает и щебечет от счастья. И Денис сидел и улыбался. Даже немного гордился собой и своим добрым делом.
С тех пор вообще всем в жизни стало немного лучше.
Рукавичка
Яну Панасенко, хорошему другу и настоящему офицеру
Вот бежит мышка, влезла в рукавичку и говорит:
— Тут я буду жить.
А в это время лягушка — прыг-прыг! — спрашивает:
— Кто, кто в рукавичке живёт?
— Мышка-поскребушка. А ты кто?
— А я лягушка-попрыгушка. Пусти меня!
— Да я б и не прочь, но тут очень мало места.
— Как так? — изумилась лягушка-попрыгушка и воскликнула: — Попробую!
И попыталась влезть в рукавичку, но не смогла. Расстроилась и ускакала ни с чем. Действительно мало места: мышь и кусок оторванной окровавленной руки занимали всё место.
Но не расстраивайся, мой юный читатель, что лягушка не влезла — в рукавичке, как и в других окровавленных, разбросанных по дороге, кусках, что раньше были байкером по кличке Лычка, завелось много живности — личинки, мухи, жучки, опарыши. В общем, жизнь кипела по полной.
Люблю смотреть, как люди сладкое едят
Люблю смотреть, как люди сладкое едят.
От него они радостней, счастливее, что ли.
Люблю смотреть, как чья-то мама залезет в маршрутку в своём кожаном плаще, по телефону поболтает, а потом достанет из сумки конфету, ест понемногу, да в окошко смотрит. А на улице — весна ранняя. Ужас. А она конфету ест, и ей хорошо. Молодец вообще.
Или вот еще — совсем зима, вечер, темно, лампы-фонарики, хлопья с неба, трамвай, как ледокол, бурит и пробирается.
И в трамвае — жуть. Грязь. Тусклый, помаргивающий грязный свет, отопления нет. Злой, уставший кондуктор.
И в трамвае — негр. Сидит в одежонке альпинистской, шапочке глупой. Сидит, жмется от холода и неуюта. Чуждо ему всё тут. Как война вообще.
Но сидит и шоколадку ест. Нравится негру шоколадку есть. И негру хорошо.
И я счастлив.
Об одном прекрасном мастере
Он всегда был мастером на все руки — сам себе чинил игрушки, клеил стулья, подклеивал книги. Если в доме что-нибудь ломалось — никто даже не успевал замечать — всё тут же было в порядке.
С интересом был окончен радио -кружок, -техникум, -институт.
Работать пришлось на заводе, где он увлёкся резьбой по дереву и строительством — купил частный домик с участочком, перестроил его полностью, сам сделал крышу и сам собрал металлопластиковые окна (что на тот период было редкостью).
Когда он строил гараж (про его машину даже упоминать не станем, ибо получится почти целый рассказ), случайно сорвалась болгарка и повредила ногу в паху.
Ладно, что он быстро стал на ноги, как новый, так он в больнице все розетки починил, подкрутил скрипящие кровати и ручки дверей, подтянул текущий кран в туалете, а на одной тумбочке из шприца сделал петли и из остатков крючок для одежды.
После он достроил гараж, дома́ детям, а на пенсии выращивал тыквы, солил разносолы и сеял зерновые.
А когда его хоронили — гроб, сука, был с трещиной, а пара гвоздей погнулись.
