Источник: Камертон

В этом году мы отмечаем 225 лет со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.

Пользуясь случаем, хотел бы еще раз поразмышлять о таком произведении Пушкина, как драма «Борис Годунов».

Очевидно, что любое произведение Александра Сергеевича бессмертно, т.е. актуально и злободневно в любой момент времени. Ибо каждое произведение Пушкина имеет признаки притчи, которая, как известно, содержит вечные, универсальные истины, назидания человеку (читателю или слушателю).

Но все-таки драма «Борис Годунов» сегодня особенно востребована. Как в виде книги, так и виде спектакля, оперы или телевизионного фильма. И это неудивительно, поскольку в пушкинском произведении повествуется о начинавшейся в России смуте. А в нашем отечестве сегодня также неспокойно. Смуты, к счастью, пока нет, но туч на небосклоне достаточно.
Познакомился с целым рядом литературоведческих работ по «Борису Годунову». Многие из них очень подробные, авторы анализируют буквально каждое слово драмы Пушкина. Восхищаюсь усердием авторов, проделавших немалую работу. Но к драме «Борис Годунов» подхожу как к большой притче. А любая притча должна завершаться «моралью» («мораль сей басни такова…»). Которую иногда формулирует сам автор, а иногда это после соответствующего осмысления текста делает сам читатель.
Как известно, Христос учил притчами. Даже апостолов. Последние на прощальной беседе говорят Ему: «Вот, теперь Ты прямо говоришь, и притчи не говоришь никакой» (Ин. 16, 29). Иные притчи Христос объяснял ученикам, иные нет. Так, Он растолковывал им притчу о сеятеле. Но даже эти Его объяснения не являются исчерпывающим. Притчи неисчерпаемы. Можно и нужно продолжать углубляться в притчу. Также и в «Бориса Годунова» можно и нужно углубляться.
К сожалению, сложные и объемные литературоведческие работы по «Борису Годунову» приводят к тому, что читатель за отдельными «деревьями» (которые могут быть очень интересными) перестает видеть весь «лес» (т.е. общую мораль драмы).
Переделки пушкинской драмы (создание произведений по «мотивам» произведения Пушкина) достаточно распространены. И крайне рискованны. Так известный русский композитор Модест Мусоргский (1839—1881) создал оперу «Борис Годунов» (первая постановка в Петербурге в 1872 году). Либретто композитора по мотивам одноимённой трагедии А. С. Пушкина. И вроде бы произведение на тему морали. В фокусе оперы — трагедия мук совести Бориса. А ведь это, мягко говоря, искажение. Как пишет Михаил Дунаев:

«У Пушкина этого нет. Борис, к слову сказать, заглавный герой трагедии, проявляется лишь в шести из двадцати трех сцен её, и заняты его душа и ум в них вовсе не муками совести».

И кстати, это ошибочное представление во многих работах по творчеству Александра Сергеевича проецируется на саму драму Пушкина.
А что уж говорить о некоторых современных театральных постановках и фильмах, базирующихся на произведении Пушкина?! Они акцентируют внимание на сюжете, который действительно является острым и захватывающим. И они чем-то уже напоминают современные триллеры. Но такие попытки «популяризации» Пушкина вообще не претендуют на какой-то «твердый остаток», называемый «моралью».
Исследования и обзоры «Бориса Годунова» с четко обозначенной «моралью» выходили. Я бы особенно выделил работы религиозного философа и богослова Авраама Самуиловича Позова (1890—1984), православного литературоведа Михаила Михайловича Дунаева (1945—2008), пушкиниста Валентина Семеновича Непомнящего (1934—2020), философа и историка Бориса Александровича Куркина (1951—2023). Именно у этих авторов (а также ряда других, не названных мною) просматривается четкое понимание того, что есть две истории.
Одна — история России, которая зафиксирована в разных хрониках и документах. Применительно к «Борису Годунову» — «История Государства Российского» Николая Карамзина. Именно этот труд известного русского историка лег в основу драмы Пушкина. Другая история, которую упомянутые мною авторы называют «Над-историей» или «Сверхисторией». Это история, которая творится на Небесах. Это та история, которая движима «Промыслом Божиим». Это та история, которую можно также назвать «метафизической», т.е. надмирной.
Но А.С. Пушкин не просто предавал в своей драме текстам Карамзина художественную форму. Он также давал в «Борисе Годунове» такую картину истории, которая доступна лишь духовному зрению. Т.е. у Пушкина в драме была земная история России и была еще «Над-история», или метафизика истории. Для того чтобы понимать метафизику русской истории (впрочем, как и истории вообще) необходимо быть человеком верующим. А человеку верующему легче понять, что такое Промысл Божий, который определяет вектор мировой истории, судьбы народов и государств. А порой судьбы отдельных людей, в первую очередь царей, президентов и прочих земных правителей. Русский философ Николай Бердяев в своей работе «Самопознание» (1949) высказал такую мысль:

«Трудно защищать не веру в Бога, трудно защищать традиционное учение о Промысле Божьем в мире».

Нет, конечно, сегодня трудно уже защищать и веру в Бога (наверное, во времена Бердяева было несколько легче). Но то, что люди, верующие в Бога, далеко не всегда понимают, что такое «Промысл Божий» в истории, это факт. Так, вероятно, было и во времена Пушкина, поэтому Александр Сергеевич своей драмой «Борис Годунов» (равно как и другими своими произведениями) помогает людям убедиться в том, что Промысл Божий есть. И показывает, как он сопрягается с волей и поступками людей, особенно тех, кто стоит во главе государства. Михаил Дунаев подчеркивает, что каждый герой драмы Пушкина связан с обоими уровнями истории:

«В трагедии «Борис Годунов» мы видим как бы параллельное развитие истории и сверхистории, движение исторической суеты и поступь Высшей воли. Каждый из персонажей по-своему связан с обоими уровнями».

У атеиста, агностика, материалисты духовное зрение отсутствует, а потому разговоры о метафизике истории в драме «Борис Годунов» для него будут пустым звуком. А земная история будет выглядеть калейдоскопом тысяч и миллионов событий. Увязать их с помощью обычной земной логики причинно-следственными связями крайне сложно. А по сути — невозможно. И каждый наблюдатель, находящийся на уровне земной жизни, будет видеть мировую и российскую историю по-своему. И оспаривать картину других земных наблюдателей. В этой связи на память приходят слова премудрого Соломона: «Велики и непостижимы суды Твои, посему ненаученные души впали в заблуждение» (Прем.17,1).
Чтобы окончательно убедиться в том, что Земля круглая, надо взглянуть на нее из космоса. Чтобы получить целостную, непротиворечивую картину истории, на нее надо взглянуть из «духовного космоса». Как говорил русский поэт Сергей Есенин, «Лицом к лицу // Лица не увидать. // Большое видится на расстоянье». А людям с духовным зрением надо лишь помочь получше рассмотреть метафизический уровень русской истории. И Пушкин своим «Борисом Годуновым» помогает в этом. Кстати, есть фундаментальная работа, в которой пушкинский подход надмирного осмысления человеческой истории называется «метафизикой». Это книга А. Позова «Метафизика Пушкина» (Мадрид, 1967). А у Бориса Куркина одна из работ называется «Метафизические уроки пушкинского “Бориса Годунова”». В ней, в частности, Куркин пишет:

«“Борис Годунов” А. Пушкина не был понят ни при жизни поэта, ни после его смерти. Трагедию толковали или в качестве “картинок с выставки”, т.е. чисто иллюстративной “романтической” драмы, попутно называя ее композиционно “рыхлой”, “подражанием Шекспиру”, или (как в советские времена) гениального гимна “народу — творцу истории”. И дореволюционное, и послереволюционное понимание “Бориса” несло в себе общий порок — историю толковали как явление исключительно “посюстороннее” (…) Отсюда и соответствующее толкование пушкинской трагедии во всех его многочисленных вариациях. Одним словом, общим идейным знаменателем, как дореволюционной, так и советской науки было их безбожие».

Надо учитывать, что Пушкин жил в то время, когда значительная часть «образованной» элиты России уже начинала тяготиться Православием и Церковью, считая их «пережитками» прошлого. И отдавая предпочтение французским философам «Просвещения» (Дидро, Вольтер, Руссо и др.) и английским политэкономам (Адам Смит и Давид Рикардо). Поэтому Пушкин не мог не писать языком притч, который еще мог зацепить сознание «просвещенного» читателя и зрителя. Применительно к творчеству Пушкина очень подходят слова Христа, обращенные к апостолам:

«И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи». (Мк.4:11-12)

А во времена Пушкина «образованная» элита за редкими исключениями имела уже весьма смутное представление о том, что представляла собой Великая смута (хотя прошло всего-то два века). История смуты представлялась как сказка для взрослых и детей со счастливым концом. И вот первый шаг в преодолении этого иллюзорного представления смуты сделал Николай Карамзин своей «Историей Государства Российского» (правда, дописать историю смуты ему помешала смерть в 1826 году. Текст рукописи XII тома обрывается на главе «Междуцарствие 1611—1612»). А второй шаг сделал Александр Пушкин своей драмой «Борис Годунов». И русский поэт еще более ярко показал удивительный парадокс смутного времени. В 1833 г. в отзыве на трагедию историк Н. Полевой писал, что «смелый, сильный, могущий властитель» вдруг нисходит в могилу «от бродяги, дерзкого расстриги, от ничтожной толпы его сообщников… никогда фантазия никакого поэта не превзойдет поэзии жизни действительной». Пушкин ничего не сочинял, он лишь подметил и положил на бумагу. А разве подобные трагические парадоксы не происходили позднее в нашей стране? Я имею в виду прежде всего события 1917 и 1991 годов. Да и сам Пушкин был свидетелем начала одной смуты, которая получила название «восстание декабристов» (1825 г.) и которую, к счастью, удалось загасить.
По ходу отмечу, что тема «смуты» у Пушкина присутствует не только в «Борисе Годунове», но также в «Полтаве», «Медном всаднике», «Истории Пугачева» и в «Капитанской дочке». У Пушкина смута — почти синоним слова «бунт». Особенно много Пушкин размышляет и пишет о пугачевском бунте 1773—1775 гг. Бунтом Пушкин считает также восстание в Польше в 1830—31 гг. (о нем он пишет в 1831 г. в стихотворении «Клеветникам России»). «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» — фраза из произведения Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка» стала бессмертной, охарактеризовав все массовые народные выступления эпохи Российской империи.
Но вернемся к «Борису Годунову». Пушкин в драме не дает понимание метафизики истории в «разжеванном виде», а заставляет читателя «мораль» драматической притчи домысливать самому. Лично мне драма «Борис Годунов» интересна тем, что я уже пытался осмысливать с позиций православия метафизику истории. См., в частности: Катасонов Валентин. «Метафизика истории». М.: Институт русской цивилизации, 2019. Пушкинская драма дает пищу для дальнейших размышлений.
Не претендую ни на какую оригинальность, а просто попытаюсь максимально точно и не очень пространно изложить некоторые слегка закамуфлированные задумки Пушкина в «Борисе Годунове», которые относятся к метафизике истории. Опираясь на работы наших православных пушкинистов, которые достаточно детально «расшифровали» эти замыслы поэта. За что им спасибо. Иногда задаются вопросом: а зачем Пушкин писал языком притч, зашифровывая свои мысли? Тут на память приходят слова Спасителя из Евангелия. Нет никаких разногласий среди пушкинистов по вопросу о том, что главными героями драмы являются два человека:

• Борис Годунов — боярин, шурин (брат жены) царя Фёдора Иоанновича, в 1587—1598 годах опекун царя Федора, фактический правитель государства; с 17 (27) февраля 1598 года до своей смерти 13 (23) апреля 1605 года — избранный народом первый русский царь после правления династии Рюриковичей.
• Гришка Отрепьев, он же Лжедмитрий — изначально монах, дьяк Чудова монастыря (в московском Кремле), одно время выполнял секретарские обязанности при патриархе Иове. Около 1601 г. бежал из монастыря. Впоследствии выдавал себя за царевича Дмитрия и взошёл на русский престол под именем Дмитрия I. В мае 1606 года был убит.

Иные важные действующие лица — князь Шуйский, Василий Иванович; князь Воротынский, Иван Михайлович; монах-летописец Пимен; патриарх (Иов); Пушкин, Гавриил Григорьевич; князь Курбский, Дмитрий Андреевич; поэт Мнишек, Ежи; Мнишек, Марина; Басманов, Пётр Фёдорович и др. Конечно, можно добавить, что многие пушкинисты относят к главным действующим лицам (или даже самому главному лицу) народ. Для справки: пушкинисты насчитывают в общей сложности около 60 действующих лиц в драме.
Но вот некоторые пушкинисты (в первую очередь, упомянутые мною выше Авраам Позов, Михаил Дунаев, Валентин Непомнящий, Борис Куркин), не оспаривая главенство Бориса Годунова и Гришки Отрепьева в списке действующих лиц, справедливо концентрируют внимание на одном герое, которого они считают «ключом», с помощью которого открывается понимание метафизического смысла драматических событий того времени. Это монах-летописец Пимен. Но об этом в следующей статье.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ