Район Еврейского кладбища благодаря важности своего положения также как и Озренская улица был местом особого внимания противника. Отсюда из нескольких бункеров сербской обороны открывался вид на центр неприятельского Сараево. Сюда же выходили фланги сербской обороны на Грбовице. Сама Грбовица оборонялась всего двумя, 2 (командир Петрович) и 3 (командир Ковачевич), пехотными батальонами 1 моторизованной Сараевской бригады. Каждый батальон насчитывал по 600-700 человек списочного состава. На практике же немалое количество из них находилось в самовольных отлучках, затягивавшихся по году, а то и просто лишь формально числилось в списках подразделений. В третий батальон входили: чета Алексича, носившая официальное название ПОЧ «противооклопна чета» (противотанковая рота) и четыре пехотные четы, которые держали оборону улицы Београдской, находившейся на Грбовице у подножия Требевича. От «Дебелого брдо» линия обороны держалась двумя четами вдоль пути Луковице-Пале. Второй батальон, имевший в составе столько же чет, держал оборону от улицы Загребачка на Грбовице, вдоль реки Миляцка до улицы Озренской.
Сербские силы были не велики и выделенные им на усиление 4 танка и 4 ЗСУ «Прага» (спаренные 30-мм зенитными артиллерийскими установками, монтированные на бронированных грузовиках) - особо ситуацию изменить не могли.
Но на этом сербские силы не исчерпывались. Так как наша бригада была моторизованной, то в наш состав помимо еще одного 1 пехотного батальона, державшего фронт от соседней Озренской, горы Моймило до Добрыни и аэродрома, входили и танковый и механизированный батальоны, стоявшие в Луковице, а так же зенитный и артиллерийский дивизионы, рота военной полиции и ряд подразделений поддержки. Численность нашей бригады доходила до 4-5 тысяч человек, оснащенных техникой и вооружением для ведения борьбы в данных условиях, и чего бы вполне хватило, чтобы дойти до центра Сараево.
Штаб нашей бригады находился в Луковице, в бывшей казарме ЮНА, носившей название «Слободан Принцип Сельо», а штабной командный пункт находился на высоте Павловац.
Всё Сараево представляло сплошную линию фронта, снаряды и мины летели в обе стороны, и как следствие - были большие потери среди мирного населения. Впрочем, во дни праздников религиозного характера, местное население собиралось на застольях и тратило больше боеприпасов, нежели на боевых позициях.
Покинуть мусульманское Сараево было практически невозможно, единственным выходом были два подземных туннеля под аэродромом, которые контролировались мусульманской полицией, не дававшей выхода никому без специального пропуска. Из сербской зоны выбраться было куда проще, так как отсутствовало военное положение.
В общине Ново-Сараево проживало около 15-20 тысяч сербов, что являлось хорошей мобилизационной базой. В данной войне, бригады пополнялись боеспособным населением своей общины. Люди были привязаны к родным местам, что порождало поразительную «местечковитость». Так, в отношениях между бойцами нашей бригады и 1 Романийской, очень часто на этой почве возникали проблемы, хотя их постоянные места проживания, находились всего в 20 километрах.
Несмотря на это сербы достойно держали оборону. «Мусульманское» Сараево с 250 тысячным населением имело 30-40 тысячное войско, а при необходимости могли быть мобилизованы дополнительные силы. Сербский же Сараево-Романийский корпус насчитывал не больше (а то и меньше) 20 тысяч человек, при населении 120 тысяч человек.
Мусульмане, находясь в преимущественном положении, имея «свободные руки», от международного сообщества, могли нанести сокрушительный удар, собрав под Сараево силы с остальных фронтов. Они могли за 2-3 часа перебросить войска от фронта под Добоем на Сараевский фронт, тогда как сербам понадобилось для этого в 5 раз больше времени. То же относится и к Сараево, так как армия БиГ с легкостью могла выставить против нашей бригады 5 или 6 своих бригад, но наступления здесь не удавались, вплоть до самого Дейтонского соглашения. Даже в 1995 году сербы могли продвинуться в городской зоне Сараево.
Район Грбовицы, позиций Озренской, на Еврейском кладбище в этом отношении были хорошими показателями. Здесь два сербских батальона были окружены тремя неприятельскими бригадами. В сущности, эти бригады были легкопехотными, плохо оснащённые и недостаточно снабжённые. Но война шла в городских районах с многоэтажными зданиями, где танки и «Праги» сербов вряд ли играли большую роль. Пара гранат, порой, здесь решала намного больше. У противника впрочем, так же было несколько танков на всё Сараево. То, что мусульманская армия не могла взять Грбовицу, говорит не о недостатке храбрости её солдат, а скорее подтверждает недальновидность её генералов и политиков. Если бы противник захватил район Еврейского кладбища и улицы Озренской, то он бы вышел на участок мемориального комплекса Враца, где сербских домов было не так уж, и вследствие чего сопротивление было бы оказано слабое.
Этими действиями они бы отсекли единственную асфальтированную дорогу Луковице-Пале и оставили сербские села Петровичи и Миливичи уже под собой в глубоком котловане. Сербский батальон, стоявший на Требевиче, самостоятельно не смог бы дать поддержки, а дополнительные резервы с Якорины, вряд ли сумели преодолеть участок, проходивший вдоль неприятельских позиций в районе Златиште. Достаточно было одного выстрела из «Малютки» по танку и движение сразу бы остановилось. Противник же на Златиште, хоть и находился под позициями сербов, укреплён был хорошо, кроме того, у него в руках была вершина Чолина Капа (966 м), с которой мог покрывать огнем значительную часть района Златиште. Правда, сербы обладали ещё одной линией обороны, созданной над дорогой Луковице-Пале, но даже случайному путнику с дороги, невооруженным взглядом, было видно, что она находится в заброшенном состоянии.
В случае нападения противник имел бы преимущество, так как сербское командование в данном районе не располагало достаточным числом боевых подразделений, а собирать народ от дома к дому было долгим делом.
Руководство мусульман, призывая свой народ к полному захвату Боснии и Герцеговины, было к этому не готово. Вся информация, что поступала с телевидения, расходилась с реальностью, ибо на деле мусульманская армия воевала не так уж хорошо, ибо не имела должного уровня командования. В 1992 году противник совершал пехотные атаки на сербские позиции. Однажды подобное случилось и под Златиште, где мусульмане были разгромлены. В 1993 году, мусульмане пошли в наступление на Требевич, где сербы просто закидали их гранатами.
Потом в Сараево начали приглашать моджахедов, хотя по телевидению Боснии и Герцеговины политические деятели выступали с речами в защиту прав человека и демократии. Эта пропаганда сопровождалась постоянными угрозами против Республики Сербской и всей Югославии, периодически перемешиваясь с жалобами Западу на свою судьбу. Было неясно, кто же находится у власти: то ли мусульмане, то ли «бошняки», то ли сторонники Запада, то ли приверженцы исламского джихада. Все здесь смешалось, поэтому вполне закономерно, что «защитники Боснии и Герцеговины» успехами похвастаться не могли.
Прошлого не изменить, но Дейтонский мир 1995 года не покончил с враждой между хорватами, сербами и мусульманами, существующую сотни лет, только лишь загнал её вглубь. По сути, в Сараево ничего не изменилось, но лишь сербов, с помощью международного сообщества, выгнали с Грбовице, Озренской, и из района Еврейского кладбища.
Но понимание всего этого пришло намного позже. Тогда же, в 1993 году, когда я попал в чету Алексича, я плохо понимал эту войну, и тут мне пришлось, учится многому.
Первое, что пришлось изучать - была снайперская война. Неприятельские снайперы имели несколько излюбленных позиций - «Дебелое брдо», где они рядом с вентиляционным выходом из подземного туннеля выкопали свой бункер, гора «Моймило», крыша отеля Холидей и ещё несколько высотных зданий в неприятельском Сараево. Именно с этих позиций они простреливали значительную часть территории Сербского Сараево, поэтому проезд из Луковиц до Требевича был рискованным.
Снайперы стреляли по всем видам транспорта, идущего по дороге Луковица-Пале. Особенно часто обстреливались грузовики и автобусы, хорошо видимые из-за деревянных щитов и полотнищ, установленных сербами на насыпных вдоль обочины земляных валах, высотой 1-1,5 метра. В этих грузовиках ехали как военные, так и мирные люди (в том числе местные бабушки, отправлявшие к родне или на базар в Пале), которые нередко погибали. Сложным для проезда был и участок дороги в районе мемориального парка «Враца», который необходимо было проехать по пути в Луковицу. Здесь на протяжении нескольких сот метров дорога была открыта огню неприятельских снайперов и пулеметчиков как с «Дебелого брдо», так и из неприятельской части города. Конечно, этот участок можно было объехать, но для этого надо было спуститься по улице Охридской к штабу нашей четы, затем узкими улочками выехать на Грбовицу, с которой можно попасть на улицу Банэ Шурбата, затем выехать уже на безопасный перекресток на Враца. Но на такой путь решался редко кто, так как он имел не менее 5-6 наиболее опасных участков, поэтому люди предпочитали рискнуть, «проскакивая» через Враца.
Но и Враца не была единственно опасным местом, уже через несколько километров, на перекрестке в Луковице начиналась зона обстрела неприятельских снайперов с Моймило.
Левая дорога, шедшая к фабрике «Энергоинвест» и зданию факультета, простреливалась на протяжении 200-300 метров и маскировка была плохой. От этого места до Моймило было около тысячи метров, но снайперский огонь всё-таки велся постоянно, а применялись здесь крупнокалиберные пулемёты. Здесь и погиб руководитель центра безопасности МВД Сербского Сараево, пока он ждал в своей машине, когда ему откроют ворота фабрики.
Правая дорога от перекрестка также простреливалась, сначала на участке от штаба бригады в казарме «Чича» до корпуса в казарме «Сельо», а затем и дорога до Добрыни-4. Путь в Касиндол, дорога в село Войковичи, следующая затем в сторону Трново, тоже была опасной, так как часть села Войковичи и участок дороги на Трново, простреливались неприятельскими снайперами с горы Крупац. Заграждения в виде деревянных щитов, земляных насыпей, порой, материи, натянутой между столбами и деревьями, бетонные плиты устанавливались весьма халатно, поэтому отдельные участки были очень уязвимы. При этом, не каждый участок было возможно закрыть. Человеку трудно было ориентироваться, какой участок для него более безопасный, особенно сложно это было для приезжих из других мест Республики Сербской.
Естественно, снайперский огонь вёлся далеко не всегда, и можно было до десятка раз проскочить по одному месту, прежде чем пуля просвистит над головой. Но и потери здесь были немалые, как среди гражданских лиц, так и среди военных.
Не меньшую опасность представляли мины и снаряды противника, которые не разбирали людей: кто из них гражданский, а кто военный. Трудно было отделить военные цели от гражданских. «Бункера» зачастую размещались в подвалах жилых зданий, а зенитные установки били из жилых массивов, поэтому как сербы, так и мусульмане особенно в целях не разбирались.
Международное сообщество обвиняло, странным образом, только сербов, в обстрелах «мирных кварталов Сараево», хотя, что это такое никто не понимал.
Не знаю, что происходило в то время в мусульманском Сараево, но по рассказам и по информации СМИ, жизнь там тоже была нелёгкой.
Однако все-таки жизнь и у сербов и у мусульман шла свои чередом, независимо от военных действий. Люди также веселились, переживали житейские проблемы, женились, разводились, появлялись на свет новые граждане, но вот только умирали гораздо чаще.
Нельзя сказать, что к смерти здесь привыкли, но она была неизбежностью. Тем более что воевали-то не иноязычные люди, пришедшие откуда-то издалека, а воевали и погибали люди одного по сути народа, жившие друг с другом в мире многие годы, роднившиеся между собой. У многих сербов жены, матери, и ближайшие родственники были мусульманами или хорватами. С началом войны одни связи разорвались, другие поддерживались по телефону или письмами, иные использовались в корыстных целях. Закономерно, что нередко были негласные договоры о взаимном неведении огня, хотя опять-таки никто не был застрахован от какого-нибудь «терминатора».
Находясь в Грбовице, я убедился, что это не Сталинград, а скорее Бейрут. За исключением жилых массивов Отес и Гырбовица, взятых сербами в 1992 году, в Сараево наступательных боевых действий глубокого характера не было и почти все разрушения были в узкой полосе линии фронта, да и то, не особо значительные.
К тому же в Сараево постоянно находились миротворческие силы ООН, а главное - разнородные гуманитарные организации, которые никогда не задерживались там, где шла полномасштабная война. В обеих частях Сараево работали некоторые предприятия, рестораны. Правда, на Грбовице до февраля 1994 года их было всего 4 или 5, и вид они имели неказистый, но всё же это было признаком жизни и по сравнению с казармой в Семече, мне там понравились намного больше.
Район Еврейского кладбища несколько отличался от многоэтажной Грбовице, где покинутые сербами, хорватами, мусульманами квартиры сразу же занимались сербами, сбежавшими из неприятельского Сараево или же других мест.
В районе Еврейского кладбища (по сербски «Гробля», как в дальнейшем этот район и буду именовать) число пришлых, однако было не велико, ибо здесь проживало в основном сербское население. Заселялся и застраивался этот район сначала 60-ых годов сербами - переселенцами из сел общин Пале, Ново Сараево, Калиновик. Состав чет, державших здесь оборону, состоял зачастую из родственников, знакомых или же друзей. Это, кстати, не так плохо сказалось, потому что нигде официальному Белграду, даже с помощью ЮНА, иным образом не удавалось долго удерживать территории, кроме как с опорой на местное сербское население. Бежать местным никуда не хотелось, да и уезжать было некуда, так как их никто нигде не ждал. Многие не хотели оставлять свою землю. Им приходилось выдерживать серьезные нападения противника и постоянно опасаться снайперского огня, мин и «тромблонов».
Такая жизнь требовала немалой доли мужества, тем более что тянулась она с апреля 1992 года. Так что убитых, инвалидов, раненных и пропавших без вести, было более чем достаточно. Люди гибли не только на фронте, но и у своих домов. Жестокость столкновений усиливало то, что с другой стороны Еврейского гробля жили в основном только мусульмане, строившие свои дома едва ли не один на другом, и этот район отличался и до войны экстремистскими настроениями. Постепенно как-то сложилось мнение, что в районе Еврейского гробля живут одни экстремисты, сербские «четники» и мусульманские «балии».
Продолжение следует
