Источник: Глава из книги «Волки Белые (Сербский дневник русского добровольца)»
Оставшись в Республике Сербской (а фактически в Боснии и Герцеговине) после войны 1991-95 года я обрёк себя на участие в драме крушения того государственного аппарата, который хоть и созданный в 1945 году всё ещё объединял сербов в рамках Югославии. Более того, те три «межвоенных» года 1996,1997,1998 характеризовались всплеском в обществе сербского «национализма». Доказывать тут ничего не надо тому, кто жил в то время в сербской среде.
Признаться меня самого тогда обманул весь тот «национал-патриотический» балаган и как раз война 1999 года показала мне истинную ценность тех лозунгов. Это было время питательное для авторов различных теорий «национального спасения» как и их исполнителей (вроде различных «тайных» обществ национального спасения). Однако вместе с тем я знал, что в этой среде я встречал весьма благожелательное к себе отношение, и что более важно, действительно видел случаи сознательного самопожертвования ради победы в войне с сербской стороны, защищавшей ведь каким-то образом и интересы России.
К сожалению, эти случаи так и остались случаями, и в те годы я был свидетелем достаточно планомерного процесса по «зачистке» сербского общества от тех, кто в ходе войны 1991-95 годов рисковал всем ради него.
Тогда, впрочем, я всего этого не понимал, и действительно был убеждён, что с началом войны на Косово и Метохии в сербском обществе произойдёт национальный взрыв.
Однако, как только и мне пришлось искать возможность поехать повоевать на Косово, как завертелось привычное бюрократическое колесо, благоприятствующее чему угодно, но только не энтузиазму. После нескольких переговоров, в которых мне пришлось послушать достаточно много явной шизофрении, я уже совсем было, отчаялся, и мне пришлось возвратиться к делу разминирования Боснии и Герцеговины, которое особой романтикой не отличалось.
Однако, всё изменилось 24 марта 1999 года, когда самолёты НАТО нанесли первые удары по Югославии и когда на волне патриотического порыва я, как мне казалось, попал, наконец «в волну» сербского национализма, о которой столько мне приходилось слышать в войне в Боснии, когда иные «жутко» «национальные» сербские чиновники и им приближённые мне рассказывали истории о начале войны в Югославии.
Конечно не хотелось бы писать о том, что не видел, но позднее в разговорах с иными, может и менее «национальными», но более опытными в военном деле сербами, заодно «награждённых» возможностью поработать в послевоенных минных полях - саперами, я составил более реальную картину, которая совпадала с тем, что я увидел в марте 1999 года в Белграде.
Белград, куда я прибыл в конце марта, встретил меня пустыми улицами, и я, начав, было задумываться, не ушли ли сербы все вместе на Косово, быстро обнаружил, что бомбоубежища были переполнены. Впоследствии я выяснил, что как раз на Косово из Белграда резервистов не посылали, да и мобилизация была проведена частично и то для пополнения в основном тыловых и инженерных частей.
С добровольцами так же дело обстояло туго, так как организованно их собрал лишь «Аркан». Впрочем, прибыв на сбор его гвардии (СДГ) по приглашению бывших добровольцев (в Республике Сербской) русского Бориса Я. и болгарина Даниэла, я увидел, что во мне там не нуждаются. «Аркан» спросил, нахожусь ли я на списке. Я ответил, что нет, и потому получил приказ выйти из строя и ждать. Потом я увидел, что «Аркану» не до меня, так как он начал избивать какого-то своего бойца, и я, прождав без толку пару часов, в конце концов, ушел, увидев под конец несколько прибывших автобусов с какими-то наголо бритыми субъектами.
Впрочем, как выяснилось СДГ на Косово так и не попало, и после десяти дней подготовки в центре спецназа МВД на горном массиве Тара, была распущенна. Лишь несколько человек по выбору «Аркана» были посланы на Косово в отряд «цервених береток» (красных беретов) в посёлок Косово Поле под Приштиной.
Собственно говоря, в Белград я прибыл по приглашению моего знакомого Драгана Оташевича, который вместе с группой своих добровольцев из Раковицы (района Белграда), по рекомендации местного отделения СПС (социалистической партии) должен был отправится на Косово. Но пока я брал отпуск у своего директора Гражданской обороны РС в Пале (что впрочем, не помешало ему почти сразу же уволить меня), группа уехала. К счастью в Раковице жил ещё один мой знакомый Драгослав Миличкович, так же как и Драган потомок черногорских колонистов с Косово, но бывший уже членом радикальной партии. С Драгославом мы договорились, что встретится в казарме югославской армии «Бубань поток» под Белградом, где собирались все добровольцы и откуда они отправлялись на Космет.
Там меня встретила меня какая-то разношёрстная публика, среди которой было немало откровенных алкашей, и ещё каких-то мутных типов с рыскающим взглядом. Какой-то один доброволец из Республики Сербской рассказывал, как они «вчера» громили американский культурный центр с одобрения полиции и вертел своим военным билетом из Республики Сербской, но которые, как я хорошо знал, меняли ещё в 1993 году на новые образцы. Рядом какой-то цыган, по виду, словно только что с вокзальной площади, «чесал» про какого-то снайпера, которого он, якобы, убил в Вуковаре. Перед одной казармой, стоял военный полицейский с большим животом и с длинными волосами и ему, как и его коллегам, судя по выражениям их лиц, было на всё плевать, лишь бы их не трогали. По всей большой территории «Бубань-потока» сновали какие-то офицеры пенсионного возраста, но от них ничего вразумительного добиться было сложно. У своего старого знакомого Драгослава Миличковича, добровольно прибывшего вместе с несколькими своими друзьями-»радикалами» из Раковицы ради отправки на Косово, я узнал, что их держат уже неделю в этом бардаке, и иные добровольцы, плюнув, ушли домой. Одной из первых «акций» некоторых добровольцев был взлом складов с алкоголем, и это дело было проведено профессионально, а «неприятель» был захвачен и уничтожен. Я сначала боялся медкомиссии, так как одного друга Драгослава, воевавшего в СДГ, у «Аркана» в Хорватии, и в Боснии из-за его ранений не приняли. Однако видимо, здесь всё творилось в духе «организованного беспорядка», ибо меня на медкомиссии только спросили: здоров я или нет. Получив, положительный ответ, доктор заключила что я «годен». Я протолкался к выходу и, найдя сумку, которая едва «не ушла» с одним из кандидатов в ряды «геройской армии», вышел наружу. Тут я опять встретил Драгослава, который сообщил мне, что какой-то офицер ему сказал, что иностранцев не принимают. Я, несколько опешив, пошел к тому офицеру, дабы показать подтверждения своих воинских специальностей и театров боевых действий. Но того это интересовало как майский снег, что впоследствии, как я увидел, было нормой в югославской армии. Офицер величественно оглядел собравшуюся толпу и сказал с каким-то непонятным торжеством, что они уже, мол, развернули назад каких-то болгарина и канадца. А что касается граждан Республики Сербской, то им тоже надо ехать домой, ибо скоро ожидается нападение на миротворческие силы SFOR в Боснии и Герцеговине. Все это был такой бред, что я стал зол на себя, оставившего добровольно хорошо оплачиваемую работу сапёра (никто из моих сербских коллег моему примеру, естественно, не последовал, хотя «по.......» они любили) и пошедшего добровольно в этот дурдома.
Однако сдаваться сразу не хотелось. После нескольких дней поисков, наш доброволец Саша «Барон» познакомил меня с одним своим знакомым Лазо, торопившегося в Приштину, откуда он и был родом. Лазо нервничал, постоянно говоря о том, что его квартира находится как раз рядом с управлением полиции в Приштине, которую незадолго до этого разбомбили самолеты НАТО. В Белграде к нам присоединился болгарин Венцислав-»Вэнс», так же как я и «Барон» воевавший в Боснии в отряде «Белые волки». И мы втроем (я, он и Лазо) сначала на автобусах, а затем на попутках добрались до Косово, куда нас полиция недалеко от города Куршумлии пропустила, после долгих отговоров и то, благодаря тому, что какой то полицейский сам должен был туда ехать на своей машине. Косово нас встретило дымящимися домами и горящими стогами сена, причём уже на основании следов грабежей было понятно, что сделали это не пилоты НАТО, а и ни албанские «террористы» (так как дома как раз были албанские). Впрочем, и самолеты НАТО не заставили себя ждать, начав вдалеке избавляться от груза, и наше счастье, что дорога на Приштину шла через относительно безопасную равнинную область вокруг Подуево, и албанских боевиков здесь было немного.
Прибыв в Приштину ночью, мы разместились в холе её главной гостиницы «Гранд-хотэл», где нас Лазо оставил, пообещав быстро вернуться. Понятие «быстро» для Лазо было весьма относительно, так как в следующий раз я увидел его в Приштине, где-то в мае, так как в тот день его, по его словам, мобилизовали (и подозреваю с помощью военной полиции). Сидя в холе «Гранд-хотэля» я с Вэнсом насчитал человек десять с автоматами, ходивших туда-сюда. Лишь один держал автомат как положено, а другие как придется, даже за ствол.
Так как наступил день, то было ясно, что Лазо «испарился» и мы начали «устанавливать контакты» с местными сербами, несколько удивленными нашим приездом таким образом.
Наконец, на встречу с нами прибыл какой то местный «гайдук», заросший и с пулеметом. Естественно, он был командиром какого то «спецназа», и потащил нас в местную казарму «Царь Душан Сильный», где нам, бывшим участникам боевых действий и бойцам «интервентных» подразделений, выдали по карабину и некомплектной форме СНБ времен 50-ых годов. Это нас привело в недоумение и честно говоря, я стал, боятся, что кто-то нас сфотографирует и кто, то из моих знакомых меня увидит в таком виде.
Здесь же мы встретили одного болгарина Евгения Любенова, чей брат Сашо, погиб добровольцем под Добоем в прошлой войне. Евгения, прибывшего по идеалистическим побуждениям на войну, поставили с таким же карабином, у какого-то склада, видимо в ожидании очередной авиабомбы. Как же тогда охранялись склады, нам рассказал местный старшина, уже бывший под бомбежкой, когда все его «боевые товарищи» сбежали с постов. Ни на нас, ни на того болгарина особого внимания никто не обращал, ибо были дела поважнее: перекусить, а заодно поглазеть на джип, который местные боевики с началом войны «экспроприировали» у организации Красного Креста.
Тут над нами начали летать самолеты НАТО, и где-то послышались разрывы. В полном соответствии со словами старшины, все разбежались кто куда. Мы, немного подумав, забрались в выкопанные траншеи в сотне метров от склада, где мы получали имущество. Лежа там Вэнс, заметил, что ему не хотелось бы, что бы нас здесь ранило, так как явно никому мы здесь нужны не были, и попросил пристрелить его, если его ранят.
В конце концов, прибыла машина и мы с ещё какими то бойцами были посланы в расположение склада Приштинской больницы, где как выяснилось, были не только медикаменты и гуманитарная помощь (правда, куда-то постоянные увозимые какими то гражданскими), но и боеприпасы. Там уже была группа солдат, себя видимо считавших ветеранами этого «фронта». Самый «отчаянный» среди них, по его словам уже «хорошо почистил Подуево» и мне сразу вспомнились ограбленные и сожженные албанские дома, которые мы по дороге проехали.
Он-то и был заводилой у них и всех начал подбивать ночью «почистить» какой то соседний со складом албанский дом, где якобы ночью подозрительно часто включался свет. Впрочем, как мне сказал Вэнс, стоявший в момент «операции» на посту, «штурмовая» группа, полежав с часик возле дома, но так туда и не вошла по каким то «высшим» соображениям.
Всё это явно на войну не походило. Вэнс тогда решил поискать своего знакомого по отряду «Белые волки» из Боснии - Неманю, который был родом из Приштины. Неманю мы нашли, и он как выяснилось, служил в полиции. Однако нас он огорошил, сказав, что на Косово «война закончилась» и делать здесь нечего. Такую же приблизительно информацию я получил по телефону и от одного полицейского офицера из села Прилужье, с которым меня связал мой знакомый Драгослав.
Всё это разочаровало меня, и я хотел, было последовать за Вэнсом в Белград, но, позвонив туда, я все-таки выяснил, что Оташевич звонил домой к себе из Рашки, городка на юге Сербии, куда я тогда и отправился на автобусе.
Вообще, встречали нас достойно этой армии. Меня, не удивляли рассказы других добровольцев, прежде всего русских, о похожем отношении. Командование не могло подержать элементарный порядок в среде добровольцев и зачем-то отправляло домой тех, кто имел боевой опыт, а принимало явный сброд.
Мне говорили ребята, с которыми я познакомился в июне 1999 года в Белграде, и которые прибыли за свои средства из России и Украины в Югославию (среди них я тогда встретил и своего знакомого по РС добровольца Влада К. а также «Мирона» из Вишеграда, который как я знал, был там, в 1992-93 годах в казачьей группе), как их вместе с трёхстами добровольцами из «всех сербских земель» отправили в Приштину. Там треть из них сразу же отправлялись домой, так как им какой-то полковник заявил, что грабить, мол, уже нечего, так как все уже ограбили до них. Ещё, может, столько же уехало уже с границы, после того, как попали под первую бомбежку. Между тем за десяток дней можно было подобрать хорошие отряды, хотя бы равные роте, а на деле же такие группы, даже самостоятельно, возникшие, часто «разбивались» ещё в Сербии. Это было ещё одним парадоксом, ибо вообще-то следовало сплачивать людей всеми связями, а тем более боевым товариществом и землячеством. Здесь поступали наоборот. То, что местные знатоки винили во всем предательство, не совсем точно, ибо подобный хаос царил на всех уровнях, и тут ни одна спецслужба мира агентов бы не напаслась, да и зачем они были нужны, коль в изобилии были свои дураки. По-существу, главное препятствие заключалось в излишней бюрократичности, при которой многие офицеры стали всех добровольцев автоматически рассматривать как «антигосударственные элементы» -четников и националистов.
Что касается четников, то это было довольно глупо, ибо современное четническое движение сербских оппозиционных партий СРС (радикалы Воислава Шешеля) и СПО (Сербский Покрет (Движение) Обновления) Вука Драшковича, заявлявшие о себе еще до прошлой войны 1992-95годов, как о преемниках четников, перед этой войной вошли в коалицию с социалистами, заодно временно помирившись между собой. При этом ни одна, ни другая партии, отправку добровольцев не организовывала.
Впрочем, дело было тут не в идеологии, а в её отсутствии, что подменялось повиновением тем или иным «влиятельным людям» системы и личной безынициативностью. Приштина была тому ярким примером. Уже в самом городе чувствовалась атмосфера, какой-то «временщины», словно город вот-вот должен взять противник. В городе почти не было людей в военной форме, за исключением приезжих солдат и офицеров. Местные сербы военной формы почти не носили, в отличие от той же Республики Сербской и причиной тому была боязнь быть увиденным в ней албанскими соседями.
Впоследствии лежа в больнице, я познакомился с местными русскими жёнами сербов, которые навещали меня - Ириной и Евгенией. Одна из них, Ирина из Одессы говорила мне, что уже в мае опять в большом количестве на улицах можно было увидеть молодых албанских мужчин, довольно загорелых и со следами выбритых бород. Впрочем, тогда в апреле, их видеть не приходилось, как впрочем, и многих сербов, тогда спешно покинувших Приштину. Многие окна в квартирах были разбиты, а двери во многих домах выбиты. Все это было следами массовых зачисток албанцев в конце марта, когда из квартир или домов, выгнанных или арестованных албанцев, как и из магазинов, кафе, мастерских, массово выносилось всевозможное добро. В этом большую роль играли и местные сербы, иные из которых потом решили «зачистить» и сербские квартиры. Была даже применяема «антиснайперская борьба», когда какое-нибудь здание окружалось группой очередных «специальцев» (спецназовцев), которых тогда появлялось немало, и под предлогом борьбы со снайперами, ими взламывались закрытые двери и оттуда выносились трофеи.
Бывало, что и просто кто-то входил в уже взломанные двери, ища что-нибудь полезное средь бела дня, но тогда был риск, что его могут арестовать представители полиции. И, если у пойманного не было связей, то велика была возможность отправиться в тюрьму. Впрочем, для многих и это было геройством. Особо «отличались» здесь цыгане, до всех этих событий, в силу своего исламского вероисповедания, поддерживающих албанцев против сербов, но с переменой обстоятельств, они стали горячими патриотами Югославии. У этих «патриотов» в их поселках, особенно в Обиличе - пригороде Приштины, можно было приобрести по дешевке весь ассортимент трофеев, от телевизоров до утюгов. То, что албанцы по возвращению стали их убивать и гнать с Космета, имело свои веские причины. Разумеется, югославская власть тогда цыган сразу зачислила в категорию жертв «албанского фашизма», как доказательство своего интернационализма. Цыганам не так уж плохо было в Югославии, чего не скажешь о сербах. В самой Приштине было большое количество пустых квартир, в том числе государственных, но никто и не думал об их заселении. В подъезде, где жила Ирина с мужем и детьми, один полицейский занял большую часть квартир. И за всем этим, бывшим, в конце концов, обычным явлением во многих войнах, впоследствии оказалось, что не было никакой идеи, а тем более, плана. Все это поражало какой-то бездумностью. Примеров можно привести десятки, но так как здесь идет речь о военных вопросах, то примером может послужить военная организация местных сербов, а точнее, всякое отсутствие у них таковой.
Пусть армия не хотела отдельных четнических формирований, пусть полиция была против какой-либо самостоятельности местных сербов, но ведь тот же СПО (Сербское Движение Сопротивления - не путать с Сербским Движением Обновления СПО Вука Драшковича) местных сербов, мог за год создать какое-либо свое военное крыло или хотя бы просто собрать людей. Сербы на Космете в то время имели деньги и власть, и могли создать свою военную организацию, готовую обеспечить оборону сербских сёл. Для этого имелось достаточно материальных средств, а о недостатке оружия и говорить не приходится: его было более чем достаточно. Однако люди проявляли большие таланты для достижения собственной выгоды, но для достижения цели войны, которая официально заключалась в защите Косово и Метохии, времени как-то не находили, во всем, здесь полагаясь на власти. То есть они считали, что как власть решит, так и будет, хотя сама же современная власть практически с самого начала еще прошлой войны с 1992 года обвинялась разнообразными националистами, в том числе и СПО, в национальном предательстве. В таких условиях всегда был готов ответ о превосходстве сил НАТО. Возникал тогда вопрос: к чему вообще надо было поднимать весь этот патриотический шум? Или надо было воевать, как полагается, или пытаться договориться с НАТО. По большому же счету, ничто в этой войне заранее известно не было, как и в любой другой войне. Победу одерживают те, кто сильнее духом и волей и готов идти на личные жертвы ради общих целей.
В этой же войне сербы не интересовались тем, что должно их прямо касаться - ходом боевых действий с УЧК. Не только официальные СМИ, но и югославские генералы всерьёз уверяли, что с УЧК покончено.
Даже в Приштине многие из сербов были уверены, что УЧК разгромлена, и война на Космете уже не ведется, хотя Приштинская больница была переполнена ранеными, и то, в основном, от рук УЧК. Отчасти для Приштины это было справедливо, так как здесь, как и в ряде более-менее крупных населенных пунктах сохранялся довольно устойчивый мир. Здесь большинство известных сербам сторонников УЧК, либо сбежали, либо были арестованы, либо были сразу ликвидированы югославскими органами безопасности или подконтрольными тем добровольческими группами, а остальные скрывались по квартирам своих родственников или друзей. Значительная часть албанцев из Приштины, подобно многим своим соплеменникам из всего Космета была отправлена сербами до границы с Македонией или Албанией. Албанцы частично отправлялись автомобильным, другие - железнодорожным транспортом, иные же шли просто пешком. От границы их переправляли на другую сторону, где они размещались западными миротворцами по лагерям беженцев. Впрочем, некоторая часть албанцев по неведомым причинам была возвращена домой. Но дома их уже к этому времени были ограблены, а нередко и сожжены. Опять проявилась пресловутая любовь югославской власти к половинчатым решениям во всем, даже в этнических чистках. Албанцы же, не найдя своих домов, начали размещаться у соседей и родственников, конечно же, они были озлоблены на сербов и поэтому всегда были готовы помочь УЧК.
Часто происходили случаи вооруженных нападений со стороны гражданских лиц. В Косовской Митровице был пойман несовершеннолетний юноша (лет 15-16) снайпер, который успел убить и ранить несколько человек. Такая угроза существовала и в Приштине, но здесь албанцы были более цивилизованные, следовательно, менее фанатичные. К тому же невыгодно было УЧК начинать здесь боевые действия, ибо это грозило репрессиями против албанского населения, в городе, переполненном полицией, собранной со всей Сербии. В Приштине главным образом действовали органы МВД. Армию здесь можно было наблюдать либо в лице подразделений тылового и боевого обеспечения, либо в лице военнослужащих поодиночно или в группах, посещавших проездом Приштину служебно или в частных поездках.
Одной из причин этого были местные магазины, кафе и рестораны, в которых до определенного времени были алкогольные напитки, но после десятка погибших сербов в междуусобных перестрелках в этих кафе алкоголь был запрещён. Те местные сербы из Приштины, что были мобилизованы в армию, были разбросаны по Космету или состояли в военно-территориальном отряде, охранявшем различные объекты по городу и честно говоря, он ни на что другое не был способен. В стотысячной Приштине сербов было двадцать тысяч, но здесь они жили, как правило, в более-менее сербских улицах или микрорайонах и с окружающими Приштину сербскими селами, прежде всего Грачаницей и Косово Поле и представляли собой довольно серьёзную силу и вполне могли сами держать под контролем 10-15 километровую зону вокруг Приштины. На деле этого не произошло и местные сербы служили либо в полиции, либо в военно-территориальных отрядах, созданных согласно уставу ЮНА, и чьей военной теории, которая придавала большое внимание борьбе партизан со «швабами», то бишь немцами в годы Второй Мировой войны. Согласно этой теории подобные отряды должны были бороться с неприятельскими разведывательно-диверсионными группами, а так же при захвате противником территории развернуть в его тылу «партизанскую войну». Интересно, что когда, после войны одного серба, вернувшегося с Косово, спросили, как было «на войне», он ответил: «как в фильме о «швабах» и партизанах, только с тем, что «швабами» были мы».
Однако если настоящие «швабы» во время второй мировой войны создали из немцев-фольксдойче Югославии отдельные формирования, в первую очередь 7 горнопехотную дивизию СС «Принц Евгений», пополнив её хорошими офицерами СС из Германии и использовали её в борьбе с партизанами совместно с хорватскими войсками НДХ, а также с мусульманской 13 дивизии войск СС»Ханжар», вооруженными формированиями правительства Недича в Сербии, Русским Добровольческим Корпусом и, наконец, на Косово и Метохии совместно с отрядами албанских «балист», а также албанской дивизией войск СС «Скандербег», то югославские генералы отказались от использования опыта, заложенного в уставе бывшей ЮНА и на деле же все осталось на «сельском» уровне. Сами ВТО (военно-территориальный отряд) больше напоминали партизан начала второй мировой, чем регулярную армию, а ни программ подготовки, ни психофизического отбора в них не было. Само создание ВТО было проведено из рук вон плохо. Не уделялось внимания их обучению, а оснащение зависело от возможностей местных властей. Все это напоминало сельское войско, которое вместо вил и топоров получило автоматы.
Между тем, если до весны 1999 года действия югославских вооруженных сил ещё ограничивались по политическим причинам, то после начала авиаударов эти ограничения были сняты. За три весенних месяца вполне было возможно окончательно покончить с и так потрёпанной УЧК, тем более что соотношение сил было во всех отношениях в пользу югославских армии и полиции, при этом многократно. Если добавить к этому двести с лишним тысяч местных сербов и до ста тысяч горанцев (сербов-мусульман) она могла быть полностью уничтожена. Но на деле этого не произошло и победа оказалась бумажной.
Местные сербы увидели потом уже во время ухода югославских войск, как «несуществующая» УЧК стала входить из Дреницы через горы Чичавицы в саму Приштину. На этих горах силы УЧК были несколько раз, якобы, «зачищены», но эта «зачистка» заключалось в том, что, несколько раз полиция прошла по её «верхам», а у её подножия несколько дней промаялось несколько тысяч солдат югославской армии.
В тоже время УЧК во время войны показала и свои слабые стороны, особенно проявляющиеся на внутреннем театре боевых действий на Космете. Однако здесь с самого начала надо сделать одно замечание. Внутренний фронт, по большому счету, охватывал вовсе не все Косово и Метохию, а лишь там, где албанское население составляло большинство, и где это позволяла местность.
В общем, районы от Косовской Митровицы вдоль дорог к Рашке, Новому Пазару и к Печи вдоль границы с Сербией и Черногорией были полностью или относительно безопасными. Тоже относилось и к дороге Косовска Митровица-Вучитрн-Приштина-Гниланы, которая вследствие своей важности была в первую очередь «зачищена» армией, да и многочисленные сербские села в окрестностях Приштины (прежде всего Косово Поле, Прилужье, Грачаница) как и сама Приштина, тогда находившаяся под почти полным сербским контролем, обеспечивали относительный мир. В районе Горы, Драгаша и Штрпце, наличие сербских и горанских сёл и большое количество войск в пограничной с Македонией области делала партизанские действия УЧК довольно сложными, по крайней мере, в области границы. Схожая ситуация была и вокруг Гниланы и Косовской Каменицы, где так же было много сербских сел, а главное, было много югославских войск, сконцентрированных в направлении македонской границы и эти районы находились в своеобразном состоянии полумира-полувойны. Совершенно иная ситуация сложилась в центральной части Космета - районе от приграничной Джаковицы до горного массива Чичавица, отделявшего Дреницу от Приштины и от Истог до Ораховца и Малишево. Здесь постоянно шла партизанская война, то затухающая, то разгорающаяся, и, без сомнения, центром была Дреница - область, которую можно обозначить городками или поселками, как кому нравится, Сербицей, Глоговцем, Малишево и Клина. Это не значит, что не было иных очагов сопротивления, можно упомянуть Подуево, Стари Трг, Урошевац, Джаковицу, Истог, Шиполье, Будаково и ряд других мест, но именно Дреница была и политическим и военным центром УЧК на Космете, и именно здесь и решалась судьба всей УЧК. Последняя, конечно, не могла победить югославскую армию, как не могла ей нанести такие потери, которые бы заставили её уйти в глухую оборону. Однако не это было для УЧК главной задачей, а лишь выживание и сохранение своего костяка и инфраструктуры.
Дреница для албанцев была центром, и полный разгром здесь УЧК означал бы падения престижа её командования у других вождей.
Албанцы Дреницы являлись в прошлом и являются ныне самыми непримиримыми врагами сербской власти, и именно они первыми поднимали восстания против королевской власти. После возвращения Косово и Метохии в состав Сербии в 1912 году Дреница стала очагом непрекращающихся антисербских волнений, перераставших в 1915, а затем и в 1924 годах в открытые восстания против сербов и в ней часто совершались террористические акты против королевской власти, сербов и верных королевской власти албанцев.
С приходом на Космет итальянцев и немцев Дреница опять стала центром вооруженного сопротивления албанских «баллист», и лишь в 1956 году, здесь была уничтожена последняя на Космете вооруженная албанская группа Шабана Полужи из организации «Бали Комбатари». В то время социалистическая Югославия обладала мощным аппаратом безопасности и сильными войсками, в том числе (KHOJ) - силами госбезопасности, и то, что та группа могла действовать до 1956 года, показывает, насколько сильна была поддержка, ей в Дренице.
В девяностых годах именно Дреница стала центром терроризма, здесь появилась УЧК, и здесь же в селе Дони Преказ в январе 1998 года была создана первая группа моджахедов Экрема Авдии, который, как и большинство из более чем сотни его подчиненных, был албанцем. Показательно, что Дреница стала албанской лишь в 18-19 веках, что доказывает и само её название, и название всех почти её населенных пунктов. К тому же албанцы Дреницы не принадлежали к старым албанским «фисам» (племенам) и, по сути, были потомками сербов, принявших ислам и усвоивших албанский язык. Однако, именно они отличались самой большой агрессивностью к сербам, и с началом войны местная верхушка увидела, что может своим активным участием в войне потеснить старые албанские «фисы», вроде «фиса» Руговы, заручившись подержкой Запада и определенных кругов на Западе и в исламском мире. Не удивительно, что именно Дреница и дала в начале войны главную массу кадров УЧК. Область Дреница представляла собой главную базу УЧК и родное место большей части её высших командиров. Подави сербы сопротивление здесь, во всем албанском обществе расширились бы пораженческие настроения. Даже если бы потом Космет перешёл под власть международных войск КФОР, то УЧК не имело бы в достаточной мере ни сил, ни воли к нападениям на местных сербов. После войны, с приходом на Косово сил KFOR, главную роль в нападениях УЧК на этих сербов, сыграли те албанцы, что все время находились в рядах УЧК на Космете и, зная ситуацию на местности, нападали на югославские силы даже во время их отхода из Косова.
Столь важная область, как Дреница должна, казалось бы, быть выделена в отдельную военную зону, возможно со всей центральной частью Космета, куда надо было послать лучшие формирования армии и милиции, с задачей полного уничтожения всех баз и сил УЧК.
То, что этого не произошло, весьма пагубно отразилось и на местных сербах, и на самой Сербии.
