В исторической литературе довольно подробно описаны обстоятельства переговоров министра иностранных дел гитлеровской Германии Иоахима фон Риббентропа с руководителями Советского Союза И.В. Сталиным и В.М. Молотовым перед подписанием 23 августа 1939 г. Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом. Гораздо менее известно содержание бесед в том же составе уже после нападения рейха на Польшу 1 сентября 1939 г. и захвата этой страны. Первая беседа состоялась 27 сентября. через десять дней после того, как 17 сентября польское правительство, бросив ещё сопротивляющуюся страну и армию, сбежало в Румынию. Этим актом оно практически сделало Польшу не государством, а территорией. В этот же день советские войска приступили к освобождению ранее отторгнутых Польшей западных частей Белоруссии и Украины.
В 1992 г. в России была опубликована найденная в личном архиве присутствовавшего на переговорах тогдашнего посла Германии в Советском Союзе графа Фридриха фон дер Шуленбурга запись бесед с Риббентропом в Кремле.
Германский министр начал беседу с изложения видения немецким руководством ситуации в связи войной, объявленной Берлину Великобританией и Францией.
Из записи беседы:
«Г-н министр сначала подробно изложил перед своими русскими собеседниками немецкую оценку англо-французского вопроса и событий войны. Как заявил г-н министр, в ходе войны на Западном фронте еще не произошло сколько-нибудь серьезных событий, и в Германии ее обычно называют «картофельной войной». (3 января 1778 г., Пруссия начинает войну против Австрии. Война эта входит в историю как «картофельная война»: с самого её начала противники сражаются не столько друг с другом, сколько с неурядицами снабжения своих войск, солдатам приходится питаться одной картошкой. Сколько-нибудь значительных столкновений не происходит. – А.К.)…
Фюрер убежден, что война может окончиться лишь в нашу пользу. Если наши противники захотели бы получить мир, то они могли бы его иметь. Но если нет, то мы подготовились к длительной войне и в состоянии с математической точностью обеспечить победу. Если Англия желает длительной войны, она ее получит. Мы же имеем все основания полагать, что Англия не желает длительной войны (на этом месте Сталин живо поддержал подобную точку зрения и заметил, что и, по его мнению, Англия не желает длительной войны). Германия силами своей армии, своего подводного флота и своей авиации в состоянии нанести Англии страшные удары. Тогда Англия была бы вынуждена заключить мир, выгодный для Германии, и вышла бы из борьбы сильно ослабленной. Англия прекрасно понимает эти опасности, и утверждение, будто она готова к трехлетней войне, нельзя принимать всерьез (и в этом месте Сталин дал явный знак своего согласия)».
Вслед за этим министр изложил три пункта, по которым хотел бы вести конкретные переговоры, для чего он и прилетел в Москву. Эти пункты сводились к следующему:
-
Дальнейшее формирование германо-советских отношений;
-
Вопрос окончательного начертания границы;
-
Проблема Прибалтики, которой, по всей видимости, в настоящее время занимается Советское правительство.
Из записи беседы:
«По первому пункту, сказал г-н министр, фюрер поручил сказать Сталину и Молотову, что он всегда придерживался той точки зрения, что Германия должна выбирать между Западом и Востоком. Фюрер надеялся и думал, что будет возможно установить дружественные отношения с Англией. Однако Англия грубо отклонила далеко идущие предложения фюрера. Фюрер убедился в том, что отныне нет возможности достичь взаимопонимания с Англией. Это взаимопонимание сорвалось из-за империалистического упрямства английской правящей касты. Народ в Англии вообще ничего не решает. Дошло до того, что Англия вмешалась в германские дела, которые ее не касались, и даже объявила войну Германии. Решение фюрера сделать выбор в пользу Советского Союза является непоколебимым. Как реальный политик, он твердо убежден в том, что, несмотря на все существующие идеологические разногласия, возможны действительно длительные дружественные отношения между Германией и Советским Союзом. Реальные интересы обеих стран при точном их определении исключают возможность принципиальных трений…
С окончанием польской войны Германия приобрела большую территорию для заселения. Тем самым нашли свое решение территориальные претензии Германии. Последние события принесли богатые плоды для Советского Союза: после ревизии положения в Прибалтике Советский Союз получил выход к Балтийскому морю; установлена связь с близкими по крови белорусами и украинцами. В этой области нет никаких расхождений, которые могли бы привести к трениям между Германией и Советским Союзом. Фюрер не фантазер, и он не стремится к безбрежным территориальным завоеваниям. Что касается Советского Союза, то тот настолько велик, что у него не может быть никаких стремлений вмешиваться в немецкие территориальные дела. Тем самым заложен фундамент для пассивного баланса взаимных интересов. Что же касается активной стороны этого вопроса, то фюрер исходит из следующих соображений».
Далее Риббентроп развивал мысль о том, что настоящий враг Германии – Англия и что «в этом отношении интересы Советского Союза совпадают с немецкими». Предлагалось работать над «углублением новых германо-советских отношений», к которым-де стремится фюрер. Министр выступил с предложением сделать специальное заявление, в котором можно было бы «подчеркнуть, что Германия и Советский Союз преисполнены волей к тому, чтобы никто не посмел затронуть занимаемые ими позиции, и при необходимости будут их совместно защищать». «Дело шло бы тогда к сотрудничеству на долгие времена, ибо фюрер мыслит крупными историческими перспективами», - убеждал германский министр. Эмиссар Гитлера разъяснил смысл такого заявления: он не должен состоять в том, что Германия ожидает военной помощи от Советского Союза. Германия справится с Англией и Францией и сама. Тем не менее, пояснял министр, смысл заявления состоит в том, чтобы продемонстрировать перед всем миром сотрудничество между Германией и Советским Союзом и их согласие в принципиальных вопросах внешней политики.
По второму пункту Риббентроп сказал:
«Фюрер полностью придерживается договоренностей, достигнутых в Москве 23 августа 1939 года. Однако он дал г-ну министру поручение (побудить Советское правительство) обсудить следующий вопрос. Советский Союз огромная страна, располагающая невероятными возможностями. В то же время Германия сравнительно небольшая страна, которой не хватает в первую очередь леса и нефти. Поэтому мы попросили бы пойти навстречу нам именно в этих вопросах.
В секретном дополнительном протоколе указана известная разграничительная линия. Существовали некоторые неясности, касающиеся ее северной части. Идя навстречу пожеланию Советского правительства, немецкая сторона немедленно заявила о своем согласии устранить эти неясности, добавив указание реки Писсы, что в результате не принесло особой пользы для Германии. Именно поэтому немецкое правительство надеется, что Советское правительство сделает уступки в районе нефтерождений на юге, в верхнем течении реки Сан. Того же самого ожидало бы и немецкое правительство у Августова и Белостока, так как там находятся обширные леса, очень важные для нашего хозяйства. Ясное решение этих вопросов было бы очень полезно для дальнейшего развития германо-советских отношений. Мы просили бы учесть, что мы внесли значительный вклад в решение польского вопроса, причем исключительно быстро (Сталин согласился, что дело действительно было сделано очень быстро)».
Далее Риббентроп затронул вопрос о будущем Польши, выступив фактически за недопущение восстановления ее как самостоятельного государства. Он, в частности, заявил: «Во время московских переговоров 23 августа 1939 г. остался открытым план создания независимой Польши. С тех пор, кажется, и Советскому правительству стала ближе идея четкого раздела Польши. Германское правительство поняло эту точку зрения и решилось осуществить точное разграничение. Германское правительство полагает, что самостоятельная Польша была бы источником постоянных беспокойств. Германские и советские намерения и в этом вопросе идут в одинаковом направлении»…
Переходя к вопросу о Прибалтике, германский министр сообщил, что немецкий посланник в Эстонии информировал о предложении Советского Союза этому государству подписать военную конвенцию на пять лет (Сталин поправил: на десять лет), а за это потребовал создания на территории Эстонии баз для советских военных кораблей и самолетов и тесного сотрудничества. Это, очевидно, следует понимать как первый шаг для реализации прибалтийского вопроса, сказал Риббентроп. И продолжил: «Германия в настоящее время находится в состоянии войны и приветствовала бы постепенное решение прибалтийского вопроса. Ясно, что мы не заинтересованы в делах Эстонии и Латвии. Однако мы были бы благодарны, если Советское правительство сообщило нам, как и когда оно собирается решить весь комплекс этих вопросов с тем, чтобы немецкое правительство, согласно принятым договоренностям, могло бы сформулировать свою позицию. Как явствует из сообщений графа фон дер Шуленбурга, Советское правительство ожидает с нашей стороны ясного согласия с его намерениями (Сталин заметил: мы ожидаем доброжелательного отношения)».
Из записи беседы:
«…Господин министр напомнил о ходе московских переговоров и о том, что в связи с советскими пожеланиями, касающимися Прибалтики, тогда оказался необходимым запрос у фюрера. Тогда в том, что касалось определения северных границ взаимных интересов, фюрер согласился с советскими пожеланиями. Ведь фюрер не проводит политику на один день, он занят большой перспективой и признает, что Советский Союз действительно нуждается в незамерзающих гаванях. Именно поэтому мы отодвинули границу нашей сферы интересов. Мы заинтересованы в том, чтобы эта линия была сохранена. В том же случае если мы, согласно советским пожеланиям, пойдем на компромисс, то необходимо зафиксировать, что советские предложения не содержат достаточного эквивалента за отказ Германии от Литвы или ее части. При обсуждении возможного компромиссного решения необходимо найти путь, согласно которому Германия сможет увеличить свои восточно-прусские районы за счет Литвы.
Вслед за этим г-н министр провел на карте линию, которую он считает приемлемой и возможной. По его представлению, эта линия должна проходить от самой южной оконечности Литвы до Балтийского моря, а именно через всю Литву восточнее Ковно (Каунас), который останется на советской стороне, дальше восточнее Гродно, включая Белосток. Затем следует найти приемлемое соединение с линией Буга. Он просит русскую сторону при дальнейшей дискуссии рассматривать это как объект для обсуждения. Однако он также просит иметь в виду, что предложение Сталина не является для нас достаточным эквивалентом за отказ в отношении Литвы.
После того как г-н министр закончил изложение своих соображений, Сталин обратился к Молотову с вопросом, кто из них обоих должен отвечать. Г-н Молотов заметил, что хочет оставить это за г-ном Сталиным, потому что тот, безусловно, сделает это лучше...»
Сталин не претендовал на польские земли и отдавал 4 миллиона поляков немцам
Отвечая на поставленные Риббентропом вопросы, Иосиф Сталин отметил, что основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Он говорил, что еще в начальный период, когда большевики пришли к власти, мир упрекал большевиков в том, что они являются платными агентами Германии. Рапалльский договор также был заключен большевиками. В нем содержались все предпосылки для расширения и углубления взаимовыгодных отношений. Когда национал-социалистическое правительство пришло к власти в Германии, отношения ухудшились, так как немецкое правительство видело необходимость отдать приоритет внутриполитическим соображениям. По прошествии некоторого времени этот вопрос исчерпал себя, и немецкое правительство проявило добрую волю к улучшению отношений с Советским Союзом. Советское правительство немедленно заявило о своей готовности к этому.
По поводу совместного заявления, которое предложил Риббентроп, Сталин сказал: «Что касается декларации, то ее содержание необходимо обдумать и обсудить. Поэтому он, Сталин, даст свой ответ завтра. Что же касается отношений Советского правительства к английскому комплексу вопросов, то он хотел бы заметить, что Советское правительство никогда не имело симпатий к Англии. Необходимо лишь заглянуть в труды Ленина и его учеников, чтобы понять, что большевики всегда больше всего ругали и ненавидели Англию, притом еще в те времена, когда о сотрудничестве с Германией и речи не было».
Сталин высказал свою точку зрения по поводу устройства территории бывшей Польши: «…Первоначальное намерение состояло в том, чтобы оставить самостоятельную, но урезанную Польшу. Оба правительства отказались от этой идеи, понимая, что самостоятельная урезанная Польша всегда будет представлять постоянный очаг беспокойства в Европе. Поляки сделают все, чтобы стравить Германию и Советский Союз друг с другом. Понимая этот факт, обе стороны отказались от идеи создания самостоятельного польского государства. Теперь возможны следующие два варианта.
Первый вариант состоит в том, чтобы осуществить раздел Польши, и тогда окончательная граница между Германией и Советским Союзом будет проходить, согласно протоколу от 23 августа 1939 года, по рекам Писса, Нарев, Буг, Висла и Сан. Это решение связано с большими неудобствами. Оно имело бы следствием, что оба государства из-за различия своих систем каждое бы принимало различные решения на попадающих в их распоряжение польских территориях. Германия, очевидно, создала бы вдоль Вислы протекторат или что-либо ему подобное, в то время как Советское правительство пошло бы по пути создания автономной польской советской социалистической республики. Неизбежным следствием было бы, что поляки, согласно их традиционному стремлению к воссоединению и к восстановлению самостоятельного польского государства, попытались бы сеять вражду между Германией и Советским Союзом…»
Из записи беседы:
«Из этих соображений, он, Сталин, пришел к убеждению, что было бы лучше оставить в одних руках, именно в руках немецких, территории, этнографически принадлежащие Польше. Там Германия могла бы действовать по собственному желанию. Это было бы очень полезно с позиции длительных, добрых немецко-советских отношений и исключило бы вышеупомянутые недостатки. На этом основании он предлагает Германии, чтобы она взяла 4 миллиона поляков, живущих в Люблинском воеводстве и в северной части Варшавского воеводства, граничащей с Бугом. Он не может согласиться с соображениями г-на министра, что Советское правительство предлагает недостаточную компенсацию. На отходящей к Германии территории восточнее Вислы живет не менее 4 миллионов поляков, в то время как население Литвы – меньше 2 миллионов. Германия сделает хороший гешефт, потому что люди – это самое важное, что можно было бы получить.
Что же касается немецких пожеланий относительно территории по верхнему течению Сана, то в этом отношении какие-либо встречные шаги со стороны Советского правительства исключены. Эта территория уже обещана украинцам. Украинцы – чертовские националисты, и они никогда не откажутся от этой территории. Сталин сказал: «Моя рука никогда не шевельнется потребовать от украинцев такую жертву». Но для того, чтобы все-таки продемонстрировать желание пойти нам навстречу, он делает следующее предложение. Добыча нефти в районах Дрогобыча и Борислава в настоящее время составляет примерно 300 тыс. тонн и под умелым руководством советских инженеров будет, возможно, поднята до 500 тыс. тонн в год. Советское правительство готово половину этой добычи продавать Германии, а вместо другой половины поставлять сырую нефть из других месторождений Советского Союза. В качестве расплаты Советское правительство готово взять каменный уголь, которого сейчас в Германии с избытком, а также стальные трубы для нефтяных месторождений. Все это в пределах возможного, но территориальные уступки исключаются.
Что касается немецких пожеланий в районе севернее Буга и в Литве, Сталин также упрямо отказывался. Он заявил, что Советское правительство готово передать Германии выступ между Восточной Пруссией и Литвой с городом Сувалки до линии непосредственно севернее Августова, но не более того. На замечание г-на министра о том, что мы (немцы) срочно нуждаемся в лесах в районе Августова, Молотов и Сталин заявили, что при проведении ими предложенной линии мы (Германия) получим северную часть этих лесов».
Что касается Литвы, то, по словам Сталина, Советское правительство вовсе не считает, что Советский Союз, отделяя часть литовской территории, способствует расчленению Литвы. Сталин и Молотов настаивали на своей точке зрения, согласно которой они не собираются делать никаких уступок, касающихся бывшей польской территории севернее Буга и Литвы, за исключением района Сувалки.
По вопросу о Прибалтике Сталин заявил, что Советское правительство потребовало от правительства Эстонии предоставления баз для своих военных кораблей в эстонских гаванях и на островах Даго и Эзель, а также баз для своих военно-воздушных сил. Для охраны этих баз Советское правительство дислоцирует в Эстонии одну пехотную дивизию, одну кавалерийскую бригаду, одну танковую бригаду и одну бригаду ВВС. Все эти мероприятия будут проводиться под прикрытием договора о взаимной помощи между Советским Союзом и Эстонией. Эстония уже дала на это свое согласие.
Из записи беседы:
«На вопрос г-на министра, предполагает ли тем самым Советское правительство осуществить медленное проникновение в Эстонию, а возможно, и в Латвию, г-н Сталин ответил положительно, добавив, что, тем не менее, временно будут оставлены нынешняя правительственная система в Эстонии, министерства и так далее. Что касается Латвии, Сталин заявил, что Советское правительство предполагает сделать ей аналогичные предложения…
Что касается Литвы, то Сталин заявил, что Советский Союз включит в свой состав Литву в том случае, если будет достигнуто соответствующее соглашение с Германией об «обмене» территорией. В первой части беседы Сталин менее ясно высказал свое намерение, касающееся захвата Литвы».
В конце беседы зашел разговор о Турции. Сталин заявил, что турки не знают, чего они хотят. Наверное, они хотели бы одновременно договориться и с Англией, и с Францией, а также с Германией и Советским Союзом. Сталин согласился с мнением Риббентропа, что лучшим выходом является абсолютный нейтралитет Турции. Он заметил далее, что если пакт о взаимопомощи между Советским Союзом и Турцией с турецкой стороны будет содержать оговорки, касающиеся Англии и Франции, а на советской стороне — оговорки о Германии, то этот пакт вообще не будет иметь никаких внешних последствий, «если только не говорить про Болгарию» (заметил Сталин с улыбкой). В остальном, сказал он, если Турция будет упорствовать в своем странном поведении, то, возможно, возникнет необходимость проучить турок.
На продолженных 28 сентября 1939 г. переговорах в Кремле по инициативе Риббентропа был затронут вопрос о советско-японских отношениях после сокрушительного поражения японской армии в развязанной ею локальной войне на территории союзной СССР Монгольской Народной Республики в районе реки Халхин-Гол. При этом министр иностранных дел Германии заверял Сталина, что германо-японские связи «не имеют антирусской основы, и Германия, конечно же, внесет ценный вклад в разрешение дальневосточных проблем». Сталин предупредил собеседника: «Мы желаем улучшения отношений с Японией. Однако есть предел нашему терпению в отношении японских провокаций. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз этого не боится. Он к такой войне готов. Но, если Япония хочет мира, это было бы хорошо. Мы подумаем, как Германия могла бы помочь нормализации советско-японских отношений. Однако мы не хотели бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что это инициатива советской стороны».
Из записи беседы:
«…Г-н министр предложил Сталину, чтобы после окончания переговоров было опубликовано совместное заявление Молотова и немецкого имперского министра иностранных дел, в котором бы указывалось на подписанные договоры и под конец содержался какой-то жест в сторону Японии в пользу компромисса между Советским Союзом и Японией. Г-н министр обосновал свое предложение, сославшись на недавно полученную от немецкого посла в Токио телеграмму, в которой указывается, что определенные, преимущественно военные, круги в Японии хотели бы компромисса с Советским Союзом. В этом они наталкиваются на сопротивление со стороны определенных придворных, экономических и политических кругов и нуждаются в поддержке с нашей стороны в их устремлениях.
Г-н Сталин ответил, что он полностью одобряет намерения г-на министра, однако считает непригодным предложенный им путь из следующих соображений: премьер-министр (Нобуюки) Абэ до сих пор не проявил никакого желания достичь компромисса между Советским Союзом и Японией. Каждый шаг Советского Союза в этом направлении с японской стороны истолковывается как признак слабости и попрошайничества. Он попросил бы господина имперского министра иностранных дел не обижаться на него, если он скажет, что он, Сталин, лучше знает азиатов, чем г-н фон Риббентроп. У этих людей особая ментальность, на них можно действовать только силой…»
Из этих высказываний Сталина ясно, что он был готов к переговорам с японцами о пакте о ненападении или нейтралитете и был заинтересован в подобном соглашении, но ждал, когда об этом попросит японское правительство. Понимая это, германское руководство продолжило работу с японцами в этом направлении. Однако Германия при этом была отнюдь не бескорыстна.
Временная нормализация советско-японских отношений на период войны с западными державами была выгодна Германии. В этом случае Японию легче было подтолкнуть к действиям против Великобритании на Дальнем Востоке. По расчетам Гитлера, нападение японцев на дальневосточные владения Англии могло бы нейтрализовать Лондон. «Оказавшись в сложной обстановке в Западной Европе, в Средиземноморье и на Дальнем Востоке, Великобритания не будет воевать», – заявлял он.
Однако японское правительство продолжало колебаться, небезосновательно опасаясь, что заключение японо-советского пакта о ненападении вызовет осложнение отношений Японии с западными державами. В то же время в Токио понимали значение посредничества Германии в урегулировании японо-советских отношений. Японская газета «Мияко» писала: «Если будет необходимо, Япония заключит с СССР договор о ненападении и будет иметь возможность двигаться на юг, не чувствуя стеснений со стороны других государств». При этом учитывалось и то, что такой пакт давал Японии выигрыш во времени для тщательной подготовки к войне против СССР. В сентябре 1939 г. занимавший ранее и впоследствии пост премьер-министра князь Фумимаро Коноэ сообщил германскому послу в Токио генералу Ойгену Отту: «Японии потребуется еще два года, чтобы достичь уровня техники, вооружения и механизации, продемонстрированного Красной армией в боях в районе Номонхана (Халхин-Гола)»…
