Военкор KP.RU Дмитрий Стешин побывал с военными медиками в одном из самых горячих мест СВО
«Живаго» чуть за шестьдесят, хотя внешне и не скажешь. Много лет служил военврачом и в «горячих точках» в том числе, потом работал гражданским «на Северах» почти 15 лет.
НЕ «ВАТСОН» И НЕ «ПИЛЮЛЬКИН»
Проснулся я, как и положено, от резкого, оглушительного грохота, это начмед с позывным «Живаго», уронил на гулкие деревянные полы свой пистолет. Чертыхался страшно, и сам на себя – как объяснил утром, очень не хотел меня будить. Я сквозь сон лишь спросил: «Благополучно съездили? Без потерь?»
- Без потерь и хорошо, что тебя не взяли, утром расскажу. Завтра в Артемовск съездим, не переживай, спи.
Утро здесь начинается очень рано, вытекает из ночи и превращается в день, жаркий, слепящий. Мы с «Живаго» пили на кухоньке растворимый кофе, щедро сдабривая его сахаром из армейских пайков. «Живаго» объяснял мне, почему вчера со мной не получилось. И я рад, что не вышло. Хуже нет ситуации, когда журналист на фронте обуза, занимающая место, отвлекающая внимание. Доктор рассказывает:
- Мы забирали раненых из Клещеевки, заводили нас на позиции разведчики, три раза перегружались. Скорее всего, оставили бы тебя на промежуточной точке. Просто не влез бы в машину, разведчики же со всей своей хурдой, мы с медициной…
Я спрашиваю врача:
- Как там Клещеевка, держится?
Вопрос не праздный. Этот населенный пункт окружен холмами и считается ключом ко всему Артемовску. Вместо ответа, «Живаго» начинает строить на кухонной клеенке карту местности и расположение позиций, используя чашки, банки от кофе, пачки сигарет. Мгновение и перед моими глазами возникает внятный макет участка фронта. Я понимаю, что высоты за нами и даже железную дорогу, отделяющую Клещеевку от Артемовска, взять врагу не удалось. И скорее всего не получится, но тут я опускаю подробности и замечаю, что доктор мог бы и штабной работой заняться, если что. Но литературный позывной, откуда он? Мне любопытно:
- Почему «Живаго»? Я читал роман, конечно, да весь мир читал. Но Булгаков о врачах писал сильнее и глубже…
Военный медик рассказал о буднях своей работы в Бахмуте
Военкор «КП» Дмитрий Стешин пообщался с военным медиком Александром. Мужчина поведал журналисту о тяжёлой работе полевого врача в освобождённом Артёмовске. А также рассказал о большом количестве добровольцев, которые регулярно приезжают лечить наших бойцов
«Живаго» машет рукой:
- Родственница придумала мне позывной, когда я на СВО собирался. «Ватсон»? При всем уважении, не то. «Пилюлькин»? «Клистиркин»? «Таблеткин»? И без меня хватает. Потом говорит: «Ты будешь «Доктор Живаго»!
«Живаго» чуть за шестьдесят, хотя внешне и не скажешь. Много лет служил военврачом и в «горячих точках» в том числе, потом работал гражданским «на Северах» почти 15 лет. Мы только начинаем говорить о Севере, остающемся в душе навсегда, но в этот момент, у «Живаго» срабатывает закрытая связь. Я деликатно отворачиваюсь к окну и первый раз внимательно рассматриваю этот потрепанный жизнью прифронтовой городок. До Артемовска тут рукой подать. Ночью различал на слух, как работает стрелковка, пулемет – очереди по три, потом семь патронов и так далее, до конца короба.
Слышу краем уха, как начмед говорит кому-то:
- У нас всегда готовность 10 минут. Выезжаем. Плюс. (это значит, информация принята. – Авт.).
Мой собеседник залпом допивает кофе и говорит:
- Беги за броником и каской, в машине застегнешься.
Реаниматолог-анестезиолог Александр Сергеевич
ЕЗДА НА ИНСТИНКТАХ
Наша машина не просто накрыта маскировочной сеткой – зашита в нее, как посылка в мешковину. Лишь на лобовом стекле листик с цифрами «300», раненые – это информация для наших блокпостов. За медиками враг охотится специально и это не легенды. Несколько дней назад, в медицинский автомобиль подразделения, влетели два дрона-камикадзе. «Живаго» рассказывал про это очень скупо, гася внутри эмоции:
- Ехали за «трехсотым», забрали. На дороге, первый дрон вошел сразу в лобовое стекло, там, где сидел водитель – сразу погиб, врач сидел рядом – ожоги, ранение. Хорошо был в каске. Второй дрон догнал машину сзади… Будем проезжать это место, покажу…
Нас четверо в этом автомобиле. В углу примечаю знакомый рюкзак, переданный через меня подарок сирийского доктора «Дока» Джассера.
Реаниматолог-анестезиолог Александр Сергеевич перехватывает мой взгляд и говорит:
- Все, рюкзак в работе, мы лишь чуть-чуть своего обезболивающего туда докинули, и с нами теперь ездит.
На носилках сидит молодой парень с позывным «Фельдшер», собственно, он и по профессии фельдшер.
На носилках сидит молодой парень с позывным «Фельдшер», собственно, он и по профессии фельдшер. Сразу удивляет меня вопросом:
- А вам фотограф не нужен? Я с Алтая, много лет снимал свадьбы всякие. Собирался на журфак. У меня и техника есть, считается, что лучшая для репортажной съемки.
Я даю «Фельдшеру», как мне кажется, мудрый совет:
- Привози аппаратуру и снимай. Просто снимай все, что тебя зацепит. Если увиденное потрясло человека, живущего на передовой, даже не сомневайся, потрясет и остальных людей. После СВО издашь фотоальбом, я помогу, чем смогу. Поверь, съемок изнутри боевых действий не так уж много.
Мы обмениваемся контактами. «Фельдшер» достает из разгрузки медицинские ножницы с тупыми концами, чтобы снимать одежду с раненых и ловко вырезает из баночки от энергетика пепельницу-неваляшку. Курят все, чтобы стабилизировать нервное напряжение. Не курит только водитель Саша. Все медики в нашей команде, как я заметил, очень его ценят. Мне объяснили потом:
- От Саши зависят наши жизни. Он очень быстро и точно водит, не боится ничего. И при этом, самое главное, у него не атрофировался инстинкт самосохранения. Помнит, что наши жизни и жизни раненых, в его руках, буквально.
Проезжаем приметную развязку. Здесь дроны атаковали нашу «скорую», остов ее так и стоит на обочине, забросанный ветками – листва уже начала желтеть на этой лютой жаре. «Живаго» показывает рукой:
- А вот тут, месяц назад, машина в темноте наехала на магнитную мину, прямо перед ней поставили, дистанционно.
Я понимаю, что перекресток не просто пристрелян, его «пасет» противник. Но, другие дороги еще хуже. «Живаго» смеется:
- Мы гоняли по одной, неделю, наверное, пока разведка не узнала. Говорят: «Вы спятили, медицина»!
Над головами начинают мелькать полотнища маскировочных сеток, натянутых между столбами освещения.
ТУТ В АТАКУ МОЖНО С ПОРОГА ХОДИТЬ
Под самим Аремовском, раз уж доехали, осторожно интересуюсь нашей задачей. «Живаго» говорит:
- Раненых нет и хорошо, но могут быть, конечно, - вздыхает и продолжает. - Офицера в нашем «штабе» прихватило остеохондроз, потом давление и сердце – жара-то какая! Ему бы в больницу, по-хорошему, но он отказался наотрез. Сейчас сделаем блокаду, полечим, в общем. Может и увозить придется, в зависимости от состояния.
От Артемовска, конечно, остались рожки да ножки. Справа, за поймой реки, парами встают вертикальные дымы – туда что-то прилетает. И скорость движения машин не соответствует состоянию дорог. Над головами начинают мелькать полотнища маскировочных сеток, натянутых между столбами освещения. Я, непонятно чему радуюсь:
- О! Я такое в Сирии видел, в Алеппо, антиснайперские шторы!
«Живаго» поправляет:
- Здесь они - антидроновые, не дают атаковать машины.
Некоторые сетки наполовину сорваны, можно предположить, что это защита от дронов сработала.
«Штаб», конечно, одно название. Штаб, в привычном представлении, это глубокий тыл. Как мне показалось, из этого «штаба» можно ходить в атаку на противника с порога. Нас выбрасывают, и машина быстро уезжает в какое-то укромное место. Сижу под стеночкой, жду, пока бригада закончит свои медицинские дела. Все по-взрослому, делают ЭКГ переносным аппаратом. Заходит разведчик с миной для сброса с дрона в руке, присаживается рядом, я прошу показать. Меня удивляет качество исполнения боеприпаса:
- Неужели промышленность уже делает?
Парень мотает головой:
- Добрые люди наладили производство. Основа – выстрел от подствольного гранатомета.
Заходит разведчик с миной для сброса с дрона в руке, присаживается рядом, я прошу показать. Меня удивляет качество исполнения боеприпаса
- А мощность какая? Как две РГД (ручные гранаты. - Ред.)?
Разведчик говорит с нескрываемым презрением к гранате:
- Какая там у РГД мощность! Я бы сравнил с выстрелом от автоматического миномета «Василек». Мы сразу четыре такие мины на дрон подвешиваем, опорник вполне можно размотать с одного захода… Правда, с таким весом он больше 15 минут летать не может…
Нашу беседу прерывают врачи. Укладки в руках, все в броне и касках. Тут все делается быстро. Без чая-кофе. Слышим, как наша машина уже тормозит, проскальзывая по пыли всеми четырьмя колесами.
СИНДРОМ «СУДЬБЫ»
Просто так нас Артемовск не отпустил. На понтонной переправе, желтый как цыпленок «москвичонок» провалился правой стороной между железными колеями. Когда-то шахтеров любили премировать такими машинами, он явно в родной, старинной краске, вся хромированная фурнитура цела, хотя и скрыта масксеткой. Водитель мгновенно принимает решение, разворачивается на месте и на ходу бросает «Живаго»:
- Пересидим, Викторович, нечего тут стоять на свежем воздухе.
Под «Москвич» уже завели деревянные слеги, наготове стоит «буханка» с тросом. Мы сворачиваем очень резко, в салоне все валятся, друг на друга стукаясь касками, влетаем в какой-то крытый гараж, весь в светящемся кружеве от осколочной осыпи. Водитель глушит мотор, распахиваем дверь и тут я слышу совершенно невообразимый звук в воздухе. Нет, не газонокосилка, не бензопила, а древняя швейная машинка с ножным приводом. Звук отклоняется вправо и вдруг резкий «Бум!». Тихо переговариваемся. Возможно, дрон шел за нами, потерял нас из-за резкого маневра и выбрал какую-то другую цель. Выяснять подробности не хочется. Под ногами россыпи патронов и стреляных гильз. Даже за эту хибару воевали… Спрашиваю «Живаго», как практикующего военного медика, о пользе касок и вообще защиты. Опыт у «Живаго» изрядный, еще с Таджикистана. Ответ неожиданный – «синдром случая»:
- Смотря что прилетит. Пуля 7,62 – навылет будет. А так, конечно, видел, как мужики из своих касок осколки вытаскивали. И застегивать их не надо – может случиться «синдром хлыста». Каска тяжелая, при попадании в нее ломаются шейные позвонки.
Под ногами россыпи патронов и стреляных гильз. Даже за эту хибару воевали…
Доктор рассказывает про два удивительных случая в своей практике. Парня прошило навылет гранатой от РПГ, «морковкой» - вылечился. И вторая история с танкистом с позывным «Ли» - сквозное пулевое ранение в голову. Воюет дальше. Из этих душеспасительных бесед я делаю вывод – даже медики, люди, казалось бы, лишенные иллюзий, учитывают такие факторы, как фатум, везение. Их практика показывает, что мир нематериальный, не доступный познанию, часто вмешивается в события на земле.
Приходит водитель с картой, прикидываем, есть ли еще варианты объезда? Есть, и «оба хуже». Ждем.
Обратным порядком выскакиваем из нашего «домика», желтый «москвичонок» с неестественно-выломанным колесом, пригорюнился на обочине. Путь свободен.
«Живаго»
Меня мелко потряхивает от очередного теплового удара, заедаю его солдатской галетой. Крайний раз я ел больше суток назад, какой-то детский творожок и сейчас, серая эта галета, кажется мне вкуснее апельсина. С анестезиологом Сашей мы сидим в тени на лестнице какого-то давно разрушенного здания. У Саши сегодня день рождения. А в моей машине есть целый сундучок с приятными подарками от московского доброго человека с позывным «Шурави» - фонари, ножики-стропорезы. Саша радуется армированному скотчу, здоровенному мотку, говорит, что хорошо вместо бинтов использовать. Саша уже приезжал на Донбасс, много лет назад, врачом-волонтером. Сейчас – по мобилизации. Говорим о военном времени, куда от него деться, оно все пропитывает вокруг. И Саша вдруг рассказывает историю, которую я запомню навсегда:
- Мы стояли в Тошковке, это под Северодонецком. Был в гостях у выпивающей семейной пары. Они собирали со всей округи брошенное зверье. И там я увидел немого стаффорда, он не мог лаять и скулить. Я случайно, под столом, наступил ему на хвост ботинком. Мы долго не могли понять, что это за шипение? Он не укусил меня, не обиделся, думаю, он простил меня в тот момент, когда я убрал ногу с хвоста и начал его гладить. Я попытался понять – что с собакой? Осмотрел. Ну, два десятка мелких осколочных ранений, ладно. Но у пса было два ножевых… Местные мне рассказали, что украинские тербатовцы, которые там стояли, очень любили убивать бездомных собак и непременно ножом. Какую-то доблесть в этом видели. Потом, с собак перешли на детей…
Просто так нас Артемовск не отпустил.
Я не расспрашиваю дальше. Просто молчим, курим. Всем все давно уже понятно и нет смысла в дежурных вопросах «за что воюем»?
В Донецк я решил вернуться короткой дорогой - через Ясиноватую и отрезок Горловской трассы, который в двух местах просматривается противником. Три дня назад, знакомый Горловский военкор попал на этой трассе под артобстрел. Год назад – я чудом разминулся. Когда ехал в Артемовск, решил не тратить лимит везения заранее и объехал через Енакиево в колонне осторожных гражданских дальнобоев. Сейчас мне было все равно, точнее, я чувствовал, что проеду нормально, без приключений.
На грани лютой белой жары и душного вечера я вдруг увидел Донецк в мистической дымке. Не влажной, «питерской», а раскаленной: город дрожал, струился в небо, как бы возносился. Я пытался подобрать слово к увиденному, но еле ворочал окаменевшим языком в пересохшем рту - обкатывал звуки и все они не подходили. Потом родилось нужное: "мой город-мученик". В СССР было 12 городов, имеющих статус (или звание) "Город-герой". Донецку этого недостаточно. Я не могу вспомнить ни одного города, прожившего и провоевавшего в осаде 10 лет. Пусть Донецку будет присвоен статус "Город-мученик" и сразу же, через минуту - "Город-герой". Одного статуса мало. Тем более, образовался один лишний - киевский. Через несколько часов Киев подтвердит свой «лишний» статус, запалив кассетными боеприпасами здание Донецкого университета. Зачем? Спросим потом, обязательно спросим.
Читайте на WWW.KP.RU: https://www.kp.ru/daily/27538/4805027/
