Истман Джонсон. Нантакетская школа философии. 1887
К концу 2021 г. ИФ РАН оказался на грани управленческого вакуума: кандидатура Андрея Смирнова, который был директором с декабря 2015, не прошла согласование на уровне Полномочного представителя Президента в Центральном федеральном округе и его директорские полномочия не могли быть пролонгированы. Коллективу ИФ РАН Смирнов сообщил об этом меньше, чем за три недели до истечения срока полномочий, хотя, по его собственным словам, узнал об этом еще в апреле. Таким образом, о важнейшем факте, касающемся будущего Института, сотрудники не были своевременно проинформированы, не получили возможности обсудить сложившуюся ситуацию в коллективе, разобраться в причинах и обстоятельствах происходящего, выработать свои предложения. Руководство Института любит апеллировать к волеизъявлению коллектива, однако на деле мы видим иное. Дирекция навязала сотрудникам сценарий коллективного противостояния органам власти. 3 декабря состоялось экстренное заседание ученого совета, на котором было постановлено направить открытое письмо Президенту РФ, где сложившаяся ситуация представлялась как недоразумение и предлагалось продлить полномочия Смирнова. Сотрудники, не поддержавшие эту инициативу, подвергались остракизму. Таким образом, научный коллектив использовался прежним руководством как ресурс протестной поддержки в ситуации борьбы за власть. Позднее, когда появился приказ министерства о моем назначении ВРИО директора ИФ РАН, организаторы протестных действий сосредоточились на критике данного решения министерства и дискредитации моей персоны.
Ключевым в этой истории стало решение полпреда Президента. В связи с этим руководством Института высказывалось недоумение по поводу самого факта участия полпреда в процедуре согласования, а также отсутствия объяснения принятого им решения. Трудно представить, что объяснение отсутствует в принципе, просто оно не обязательно должно быть достоянием широкой общественности. Деятельность руководителей многих вузов и учреждений науки так или иначе связана с вопросами национальной безопасности, с реализацией государственных приоритетов во внутренней политике и на международной арене и, надо полагать, подлежит оценке с этой точки зрения. Разумеется, мы можем лишь строить предположения на этот счет.
Институт оказался в кризисной ситуации во многом потому, что прежнее руководство не просто утратило взаимопонимание с государственной властью, но и не стремилось к диалогу с ней. Это показало уже открытое письмо Президенту, в котором ситуация трактовалась как недоразумение, следовательно, в решениях органов власти априори исключалась последовательность и разумная основа. Не известно, чтобы предпринимались какие-либо попытки установления контактов с полпредом Президента и нахождения решения в формате консультаций с ним. И это не случайно, за этим стоит принципиальная позиция, сформулированная научным руководителем, а ныне — ВРИО директора ИФ РАН Абдусаламом Гусейновым в интервью латвийскому интернет-изданию The Insider (включено в Реестр СМИ, выполняющих функции иностранных агентов), которое вышло под красноречивым заголовком «От государства нам нужно одно — оставьте нас в покое». Здесь академик проводит мысль, что философия не нуждается в оглядке на государственные интересы и каком-либо государственном регулировании, от лица академических философов он заявляет: «в том, что касается отечественной философии, мы сами суть органы государства, мы представляем интересы государства в области философии».
Исходя из этого убеждения, ИФ РАН формирует не только план своих научных исследований, но и программу мероприятий в публичном пространстве. Всплеск активности в этой сфере пришелся на юбилейный для Института 2021 г. Однако не все из этих мероприятий были восприняты обществом позитивно. В частности, организованная руководством Института в московском Музеоне экспериментальная фотовыставка Existentia вызвала критические отклики в целом ряде СМИ, увидевших в представленных фотоработах провокационную трактовку острых религиозных, национальных, социально-политических проблем российской жизни. Вызывал недоумение и сам факт выступления академического института в неожиданной роли организатора открытого фотоконкурса и инициатора резонансных мероприятий в формате уличного акционизма.
Почему именно мне было сделано предложение возглавить Институт? Мне трудно об этом судить, наверное, этот вопрос лучше переадресовать тем, от кого данное предложение исходило. Очевидно, в сложившейся ситуации шли поиски кандидатуры человека, который мог бы выполнять обязанности директора ИФ РАН. Это была прежде всего техническая задача: требовалось, чтобы была обеспечена бесперебойная работа Института, выполнение контрактных обязательств, освоение государственных субсидий. Последнее особенно важно в конце года, когда от своевременного принятия и распределения этих средств зависит не только благополучие сотрудников, но и выполнение организацией майских указов Президента. Могу предположить, что при этом был принят во внимание мой опыт работы в ИФ РАН, в том числе на руководящей должности, ведь я 5 лет был заместителем директора по научной работе и представляю себе, как устроен и функционирует Институт. Научно-исследовательские институты РАН — весьма своеобразные учреждения, по сути, не имеющие прямых аналогов в других отраслях народного хозяйства. Каждый такой институт обладает своей историей, традициями, ярко выраженной спецификой, уникальной атмосферой в коллективе. Поэтому назначение директором человека, не имеющего опыта работы в организации, в просторечии — «варяга», как правило, сопровождается трудностями во взаимоотношениях с коллективом. Надо полагать, одним из факторов при выборе моей кандидатуры было желание минимизировать подобные проблемы.
В ряде заявлений против назначения ВРИО директора ИФ РАН, самое резонансное из которых было сделано вице-президентом РАН Алексеем Хохловым, указывается на допущенное при этом нарушение порядка замещения должностей руководителей научных учреждений. Так ли это? Действительно, согласно действующим нормам, кандидатура руководителя научной организации проходит согласование в РАН. При этом, согласно п. 6 постановления Правительства РФ от 24.12.2018 № 1652, Министерство науки вправе назначать исполняющего обязанности руководителя научной организации и до согласования с президентом РАН. Таким образом, в моем назначении не было допущено нарушений. Трудно представить, чтобы в Министерстве науки и высшего образования допустили ошибку в процедуре назначения руководителя института, ведь там работают профессионалы своего дела. Легитимность решения Министерства о моем назначении поставлена под сомнение также в резолюции онлайн-конференции сотрудников ИФ РАН от 25 декабря 2021 г., где есть еще пункт о необходимости проверки моих действий в качестве ВРИО директора правоохранительными органами. Характерно, что в конфликтной ситуации, между философами, много лет проработавшими вместе, к помощи правоохранительных органов решили прибегнуть как раз те, которые подписали не одно обращение с протестом против действий этих органов и позиционируют себя в качестве борцов с государственным произволом. Получается, на сферу их личных интересов эта принципиальность не распространяется.
Что же касается правила согласования кандидатуры директора Института с РАН, то в контексте данной истории оно само вызывает вопросы, ведь руководителем отделения общественных наук РАН является тот же Смирнов, который до недавнего времени совмещал эту позицию с постом директора ИФ РАН. Получается, что от него как главы профильного отделения зависело согласование как собственной кандидатуры, так и кандидатур его конкурентов на должность директора. Не присутствует ли здесь конфликт интересов? В связи с этим нелишне напомнить, что Смирнов объединил под собой должности не только директора ИФ РАН и руководителя отделения общественных наук РАН, но также президента Российского философского общества (РФО) и представителя России в Международной федерации философских обществ (МФФО), не считая целого ряда других. Такая концентрация полномочий в одних руках беспрецедентна, даже если вспомнить советскую историю. Подобная монополизация исключает возможность нормальной конкуренции и проявления независимых точек зрения, приводит к тому, что целая научная отрасль фактически превращается в инструмент для реализации единоличных интересов. К тому же, такая ситуация чревата турбулентностью, что мы и наблюдаем сегодня. Организаторы протеста не скрывают, что исток кризиса — неутверждение Смирнова на должность директора; иными словами, причиной эскалации напряженности вокруг ИФ РАН стало его нежелание подчиниться решению Минобрнауки. Используя все ресурсы и инструменты своего влияния — по линиям РАН, РФО, МФФО и др., Смирнов инициировал масштабную протестную кампанию с вовлечением коллектива Института при поддержке СМИ, выполняющих функции иностранных агентов (Meduza, Росбалт), а также одиозного оппозиционного издания «Новая газета». Все это предельно обострило ситуацию, а самое печальное — сделало членов коллектива Института политическими заложниками личных амбиций руководства, не желающего подчиняться решениям правительственного органа.
Несмотря на то, что я член коллектива, моё назначение в Институте было встречено протестом. Да, некоторым людям из прежнего руководства ИФ РАН я оказался неугоден и мое назначение было встречено с их стороны тщательно организованными акциями протеста и проявлениями саботажа. Мне не дали возможности даже нормально представиться в качестве временно исполняющего обязанности директора, провести встречи с руководителями научных подразделений, организовать общее собрание сотрудников, чтобы изложить свое видение ситуации, обсудить программу действий, совместно выработать план решения первоочередных задач. Ибо с первого же дня моего вступления в должность значительная часть сотрудников, подчиняясь массированному давлению прежнего руководства Института, оказалась вовлечена в организованное противодействие решению Минобрнауки о назначении нового ВРИО директора. Многие участвовали в этих протестах вынужденно, как говорится, «страха ради иудейска»; люди в растерянности обращались ко мне с вопросом, как им себя вести, на что я отвечал: решайте сами. Попутно организаторами протеста проводилась обработка коллег за пределами Института — в вузы и научные организации России и СНГ, где существуют факультеты или кафедры философии, были разосланы письма с требованием поддержать протест прежнего руководства ИФ РАН против назначения нового ВРИО директора. Эти акции активно освещались в медиапространстве. Со стороны могло сложиться впечатление, что все философское сообщество России единодушно выступило против решения Минобрнауки, но в действительности его поддержало меньшинство из тех научных коллективов, которым были направлены такие письма. Знаю об этом, поскольку сам получил немало писем и звонков от философов со всей России, которые выражали мне свою поддержку и сообщали, что не одобряют ифрановский «майдан».
Как по отношению к коллегам из других организаций, так и к сотрудникам ИФ РАН прежнее руководство применяло методы грубого морально-психологического давления, рассматривая ИФ РАН как собственную вотчину, где они привыкли хозяйничать и не намерены от этого отказываться. Проект протокола онлайн-конференции сотрудников 25 декабря был разослан членам коллектива с сопроводительным письмом, где в настоятельной форме предписывалось поддержать решение организаторов, других вариантов не допускалось. К сожалению, возможность реального волеизъявления коллектива и конструктивного диалога в этой ситуации не могла быть реализована и инициаторами протеста заведомо не предусматривалась. Это отметил и заместитель министра науки Петр Кучеренко, который сказал участникам онлайн-собрания, что диалог не может происходить с приставленным к горлу ножом.
Почему я оказался неугоден представителям прежнего руководства Института, ведь перед этим мы несколько лет проработали с ними в одной команде? С конца 2013 г. я руководил сектором истории русской философии, а с 2016 г. в течение 5 лет был заместителем директора ИФ РАН по научной работе. Таким образом, начало моего карьерного роста в Институте совпало с развитием событий «русской весны» — присоединением Крыма к России и началом боевых действий на Донбассе. Эти события стали важным мировоззренческим водоразделом для многих в нашей стране, не исключая сотрудников ИФ РАН. Летом 2014 г. я побывал на «Бердяевских чтениях», которые проводились в Ялте, в них принимали участие люди из регионов России и Крыма, в их выступлениях звучал огромный энтузиазм по поводу происходящего, и это контрастировало с настроениями, доминирующими в столичном научно-философском сообществе. Вскоре после присоединения к России Верховный совет Крыма обратился к руководству ИФ РАН с предложением открыть на полуострове филиал нашего Института: они понимали, что судьбоносные исторические события требуют философского осмысления и актуализации на уровне мировоззрения крымского общества. В связи с этим тогдашний директор ИФ РАН Гусейнов собрал заседание ученого совета, на котором прозвучали голоса резко против инициативы крымчан. Члены ученого совета признавались, что боятся подвергнуться различным санкциям, стать невъездными и «нерукопожатными» на Западе и на Украине. В итоге предложение из Крыма было отклонено.
Пару лет спустя к нам снова обратились крымчане с предложением о сотрудничестве, и я выдвинул идею совместного крупного исследовательского проекта «Крым в истории русской философии», который призван был продемонстрировать историческую неразрывность духовных и интеллектуальных связей Крыма и России. Директор ИФ РАН Смирнов дистанцировался от этого проекта, отказался его возглавить и предоставил дело мне. Я провел большую работу по составлению заявки на получение гранта РГНФ, привлек лучших специалистов ИФ РАН, МГУ и Крымского федерального университета, однако, ко всеобщему удивлению, заявка не получила поддержки. Как мне потом поведали знающие люди, ее «зарезали» заседавшие в экспертном совете РГНФ сотрудники ИФ РАН, один из которых написал в своем заключении, что проект является «конъюнктурным». После этого созданная в составе Института «крымская группа» превратилась в полную фикцию.
Наряду с Крымом, есть еще ряд знаковых моментов, в связи с которыми происходит мировоззренческое самоопределение российского общества и по которым я обнаружил наши расхождения с руководством ИФ РАН. Это отношение к празднику Великой Победы и исторической памяти народа-победителя. В 2020 г. я предложил организовать конференцию общеинститутского масштаба, приуроченную к 75-летию Великой Победы, однако не встретил поддержки со стороны директора. В итоге конференцию пришлось устраивать на секторском уровне и лишь в последний момент, очевидно, получив разнарядку от министерства, директор дал согласие выступить на ней с приветственным словом. Похожая история произошла и с организованной мною конференцией, посвященной социально-философскому осмыслению президентских поправок к Конституции-2020. Некоторые участники вынуждены были отказаться от выступлений, поскольку информационный фон оказался негативным: многие сотрудники ИФ РАН открыто выступили против поправок, а некоторые даже проводили пропаганду против поправок в формате научных мероприятий ИФ РАН, которые анонсировались и транслировались на официальном сайте Института. В своем обращении к участникам конференции Смирнов выразил острое недовольство самим фактом употребления мною словосочетания «русский мир». В том же году мне дали понять, что моя работа в дирекции заканчивается, припомнив эту конференцию по поправкам. Кстати, в этой связи не могу не отметить особую предупредительность Смирнова: новости о моих понижениях в должности он каждый раз преподносил точно ко дню моего рождения.
В ряде СМИ была озвучена конспирологическая версия «рейдерского захвата» ИФ РАН, в причастности к организации которого подозреваются «Зиновьевский клуб» и группа компаний «Царьград». Эта версия выглядит смехотворно уже потому, что «Царьград» и «Зиновьевский клуб» — организации, между которыми мало общего, они находятся в совершенно разных сегментах идеологического спектра: «Царьград» продвигает идеи монархизма, православного консерватизма и традиционализма, его исторический идеал — Российская империя, а Зиновьевский клуб опирается на идеи марксизма-ленинизма, его исторический идеал — СССР. Вероятно, предпосылкой для возникновения этой версии стало то, что на информационных ресурсах как «Царьграда», так и «Зиновьевского клуба» в разное время появлялись публикации, критически освещающие деятельность ИФ РАН. Но я не представляю себе ту платформу, на которой они могли бы объединиться для совместного «рейдерского захвата» Института, это какая-то фантастика. В 2018 г., когда я занимался организацией музея ИФ РАН и собирал материалы для экспозиции, один из разделов которой планировалось посвятить Александру Зиновьеву, состоялось наше знакомство с вдовой философа Ольгой Мироновной. С тех пор мы поддерживаем отношения, я стал членом Зиновьевского клуба, периодически принимаю участие в его мероприятиях, выступаю на них. Активность «Зиновьевского клуба» увеличилась в преддверии 2022 г., когда согласно Указу Президента РФ В.В. Путина будет отмечаться 100-летие Зиновьева на федеральном уровне, свою лепту в эти мероприятия должен был внести и ИФ РАН, однако отношения Клуба с руководством Института на глазах ухудшались. Я оказался вовлечен в этот конфликт поневоле: в декабре на интернет-ресурсе Зиновьев. инфо был размещен направленный против ИФ РАН ролик, смонтированный на основе вырванных из контекста обрывков моего выступления; этот ролик, как и сопровождавший его заголовок, создан без моего согласия и был удален по моему требованию, как только мне стало известно о нем. Тем не менее, руководство ИФ РАН поспешило предъявить мне обвинения за участие в кампании по дискредитации Института, даже не уточнив, имею ли я к этому отношение.
Меня обвинили в научной и организаторской некомпетентности, в том, что я — «ученый без имени». От чего сегодня зависит «имя» ученого?
Научная репутация в нашем философском цеху сегодня напрямую зависит от политико-идеологической ориентации. Поэтому, пока я разделял либерально-западническую платформу, к моей научной компетентности не было вопросов, но как только начал пересматривать эту позицию, стали нарастать обвинения в непрофессионализме. Это заимствованный на Западе эффективный прием идеологического манипулирования интеллектуальным сообществом. В свое время, читая «Театральный роман» Михаила Булгакова, я поймал себя на мысли, что описываемый там актерский мир мало чем отличается от мира науки: здесь тоже своя ярмарка тщеславия, свои мифы, фабрики по производству репутаций. Но актерам это более простительно, в отличие от ученых, они не посвящали жизнь рациональному познанию. Когда же мы видим, что члены научного сообщества продуцируют и транслируют клевету, разделяют предрассудки, позволяют грубо манипулировать своим мнением — где же их хваленая научная этика?
Высказанные коллегами сомнения в моих научных и организаторских способностях звучат неожиданно, ведь за прежние 10 лет таких претензий не возникало, а моя карьера в ИФ РАН шла в гору благодаря тем же самым людям, которые теперь обвиняют меня в некомпетентности. Более того: эти люди продолжают активно пользоваться полученными мною результатами. В ноябре 2021 г. отмечалось 100-летие ИФ РАН, в торжестве участвовали руководители философских организаций России и стран СНГ, директор Смирнов с удовольствием демонстрировал им только что вышедшую книгу «Институт научной философии. Начало», в которой рассказывается о первых годах деятельности Института. Эта книга стала результатом коллективной работы, инициированной и организованной мною. Аналогичная история — с музеем нашего института, который в течение нескольких лет создавался под моим руководством, но на финальной стадии Смирнов отстранил меня и лично возглавил открытие музея. А принятое им тогда же решение освободить меня от должности заместителя директора теперь преподносится как доказательство моей некомпетентности. Еще указывают на то, что я не прошел в последний состав ученого совета; в связи с этим вспоминается известное сталинское высказывание про выборы, на которых главное — не как голосуют, а как считают.
Объективно же мои научно-организационные способности подтверждаются показателями, по которым в таких случаях и принято судить. Мною подготовлено 7 коллективных трудов и авторских монографий, в качестве руководителя получено 4 гранта на исследовательские проекты. Я пока не защитил докторскую диссертацию, но это и не является обязательным требованием для выполнения обязанностей директора института. Возможно, в этом есть даже определенное преимущество, ведь директор должен прежде всего обеспечивать условия для полноценной и максимально свободной научной работы сотрудников. Когда же во главе оказывается «ученый с именем», то он заставляет коллектив работать на собственные научные амбиции, превращает институт в кафедру для пропаганды своей концепции, которая в итоге, как «цитатник Мао», навязывается всем, и становится препятствием для нормального развития института.
Как определить, кто «ученый с именем», а кто нет? Что греха таить, ведь и самые высокие академические регалии зачастую служат одеянием, скрывающим «голого короля». Почему академик Смирнов избрал для своих исламоведческих изысканий Институт философии, а не Институт востоковедения, где существует давняя научная школа, сосредоточены самые авторитетные специалисты? Не потому ли, что у ученых из Института востоковедения его сенсационные «открытия» вызывают только снисходительную улыбку? В частности, главный научный сотрудник Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, председатель Российского общества исламоведов, заместитель председателя экспертного совета ВАК по теологии доктор философских наук Тауфик Ибрагим приходит к выводу, что построения академика Смирнова — типичный пример «гиганта на глиняных ногах». Авторитетный специалист упрекает Смирнова в некорректных ссылках на источники и методологическом эклектизме, указывает на невероятную путаницу, демонстрируемую Смирновым в элементарнейших положениях ислама, отрицание реалий и постулирование абсолютно мнимых «фактов», в столь же некорректном обращении с реалиями западной культуры… Вместе с тем, нельзя не признать: Смирнов умеет мастерски манипулировать словами и идеями, что позволяет ему, в частности, формировать имидж большого патриота и антизападника. Такая же направленность декларируется у руководимой им мегатемы «Российский проект цивилизационного развития»; если же вникнуть в реальное содержание этого проекта, то мы увидим, что его основу составляют доклады и статьи, написанные с откровенно русофобских, антиправославных и антигосударственных позиций. В таких случаях вспоминается евангельское: «по плодам их познаете их».
Сегодня я выступаю с позиций православного консерватора и патриота-государственника, но в свое время придерживался скорее либеральных и даже антиклерикальных позиций, что позволяет моим оппонентам говорить о противоречивости и конъюнктурности моих взглядов. Действительно, мои убеждения претерпели изменения. Не вижу в этом ничего криминального. Идейная эволюция — нормальная вещь для философов, без этого невозможно представить себе интеллектуальную биографию ни одного из них. Это связано с преодолением влияния учителей и выработкой собственного миропонимания, которое дается, как правило, нелегко, порой даже путем прохождения через крайности. История мировой философии вся состоит из примеров этого. Платон разочаровался в идеале государства, которым управляют философы, его поздняя работа «Законы» — уже совсем другой, куда менее утопический проект; Гегель прошел путь от увлечения идеями Французской революции до апологии прусской монархии. Особенно ярко эта закономерность сказалась на русских мыслителях: главный русский западник Герцен пришел к разочарованию в Западе и утверждению национальной русской модели социализма, Достоевский — от революционаризма к монархизму, Владимир Соловьев — от экуменических мечтаний к каноничной православной эсхатологии; «веховцы» — от марксизма к идеализму, Александр Зиновьев — от диссидентства к критике Запада…
Трудно назвать такого философа, который не прошел бы идейную эволюцию, порой достаточно бурную, и тогда это будет уже не философ, а идеолог. Что касается меня, то моими наставниками, влияние которых я сначала испытал, а потом преодолевал, явились «старейшины» ИФ РАН: Абдусалам Гусейнов, Нелли Мотрошилова, Эрих Соловьев, Мариэтта Степанянц. Под их влиянием на первых порах работы в Институте я ориентировался на понимание задачи русской философии как усвоения уроков философии западной, на идеи этической автономии личности, толерантности, мультикультурализма и «диалога культур» как актуальные для России, на концепцию религиозной Реформации как локомотива европейской культуры, понимая ее отсутствие в русской истории как причину отсталости в развитии. Не скрою: то обстоятельство, что я разделял эту идеологическую программу, способствовало укреплению моих позиций в Институте.
В конце «нулевых» я также получил интереснейший опыт сотрудничества в рабочей группе по разработке социальной концепции РПЦ под председательством митрополита Кирилла, нынешнего Патриарха. По его инициативе мы разрабатывали документ об отношении РПЦ к идеологии прав человека, в ходе чего развернулась дискуссия: понимать ли права человека как идею христианскую, продуцированную христианской культурой, или, напротив, как пост‑ и даже антихристианскую, ставшую элементом квазирелигии секулярного мира и фактически политико-идеологическим инструментом в руках архитекторов новой постхристианской идентичности? С высоты сегодняшнего дня нельзя не признать проницательность Патриарха Кирилла, инициатива которого во многом опережала тогдашнюю повестку, не была в должной мере оценена обществом и лишь теперь все больше показывает свою актуальность. Тогда же я отстаивал либеральную точку зрения как на обсуждениях в рабочей группе, так и впоследствии в публичных выступлениях на страницах издания «НГ-религии», где критически комментировал инициативы Патриарха и рассматривал наследие православной культуры России с позиций реформационной западнической идеологии, порой доходя до того, что может быть названо антиклерикализмом. Теперь я сожалею об этом и уже давно смотрю на вещи по-другому.
Став заведующим сектором, а затем и заместителем директора Института, я начал достаточно много ездить по стране, участвовать в конференциях и иных мероприятиях в российских регионах, в том числе в Крыму, получил возможность увидеть Россию вблизи. Это заставило меня многое переосмыслить. Общаясь с коллегами на местах, наблюдая реальную жизнь вдалеке от рафинированного интеллектуального сообщества столицы, я стал понимать, что джентльменский набор западных либеральных концепций, которыми питается и вдохновляется значительная часть этого сообщества, не только глубоко чужд культуре и самосознанию реальной России, но и не работает применительно к ней, не объясняет происходящего и не помогает стране двигаться вперед, а напротив, служит помехой ее поступательному движению. В то же время, я смог убедиться, насколько сильны в России духовные и нравственные традиции, насколько авторитетны и влиятельны в российском обществе традиционные религиозные институты. Во многих регионах не только рождественские чтения, но и многие научные мероприятия проводятся в сотрудничестве с епархиями РПЦ, а университетские профессора параллельно преподают в семинариях. В 2019 г. в Саратове по моей инициативе, получившей поддержку митрополита Лонгина, совместными усилиями философского факультета университета и семинарии была организована выставка «Русская идея. Мыслители и подвижники земли саратовской». Весной минувшего года международная конференция «Краковские встречи» была проведена в России, на базе Тульской духовной семинарии. Двумя годами раньше совместно с ее ректором игуменом Евфимием (ныне наречен во епископа Луховицкого) мы организовали работу лектория в усадьбе основоположника славянофильства Алексея Хомякова Богучарово под Тулой. Летом 2021 г. в Казани я делал доклад о культурно-историческом значении Казанской иконы Богородицы в контексте евразийского вектора цивилизации России на конференции, организованной совместно казанским университетом, музеем и семинарией. Опыт показывает, что такие формы взаимодействия очень интересны и продуктивны.
В числе своих былых наставников в ИФ РАН я упомянул Гусейнова, который теперь снова возглавил Институт. В связи с этим его фигура привлекла внимание СМИ, появились публикации, что он является сторонником движения ЛГБТ. Я с удивлением узнал из этих публикаций о таких высказываниях академика Гусейнова и решил внимательнее изучить его последние выступления. В каком-то смысле такие идеи логичны в рамках его философии, которая основана на этической теории толерантности и мультикультурализма, позиционируется как практическая и прикладная, обладающая нормативностью в политико-правовой сфере. Исходя из этого учения, большинство не должно иметь преимущества перед меньшинствами, а «так называемые» традиционные российские ценности не должны иметь в России приоритетного значения по сравнению с идентичностями мигрантов. Но кроме мигрантов, имеющих собственные национально-религиозные истоки, равные права в России должны получить и любые маргинальные идентичности, в том числе — сексуальные. Как пишет Гусейнов в статье 2021 г., посвященной изложению принципов «новой этики», «гомосексуальной паре мало того, чтобы их оставили в покое, она требует общественного признания, при этом не только юридических прав, но и моральной правоты, чтобы к ней относились так же, как к разнополому союзу. Такого же нравственно-участливого отношения к себе со стороны общества ожидают, требуют люди, экспериментирующие со своей гендерной принадлежностью».
Идеология толерантности — не просто моральная теория, это еще и политический инструмент, надо сказать, весьма эффективный в руках специалистов. Лозунги толерантности и ненасильственного протеста успешно используются для свержения правительств и развала государств, в соответствии с методикой Джина Шарпа, для продвижения идей которого в нашей стране Гусейнов приложил немало усилий. Фактически, произошедшее с ИФРАН — еще один мастер-класс или репетиция «оранжевой революции», пока — в масштабах отдельно взятой научной отрасли.
Возможен ли сценарий деятельности Института, не ведущий к скандалам и политико-идеологическим конфронтациям? ИФ РАН — в чем-то экзотическое учреждение, являющееся наследником советской идеологической системы, где значительная часть сотрудников работает еще с советских времен. Раньше они занимались разработкой вопросов марксистско-ленинской схоластики, а теперь — вопросами реанимированной схоластики средневековой, например, о том, является ли злом существование ада. Все это, прямо скажем, было мало интересно нашему среднестатистическому современнику, пока случайно не выяснилось, что за реферативную статью об аде сотрудник Института получает семьсот с лишним тысяч рублей. Эта информация произвела впечатление, вошла в топ новостей Яндекса и заставила всю страну обратить внимание на Институт философии. И тут мы понимаем, что Институт — не просто экзотический осколок советской науки, он является головным философским учреждением страны, а его научная продукция, слова и идеи его сотрудников — это то, к чему прислушиваются, чем руководствуются их коллеги, преподаватели философии, а также студенты и аспиранты на пространстве России и СНГ.
Какова, в связи с этим, миссия Института? Быть башней из слоновой кости, в которой интеллектуалы имеют гарантированное право под гордым знаменем академической свободы бесконечно вести свои причудливые игры в бисер и осваивать на это многомиллионные гранты от государства, при этом даже не сообразовываясь с государственными интересами? Или философия призвана помогать нам в осмыслении актуальных проблем, в поисках ответов на вызовы современных наук и технологий? В этой связи принято говорить о таких междисциплинарных комплексах, как искусственный интеллект или биоэтическая проблематика, работа над которыми невозможна без использования философского инструментария. Но не менее актуальны и задачи социально-философского плана, направленные, в частности, на исследование и осмысление российской идентичности — понятия, ставшего сегодня важным элементом государственного строительства; на изучение феномена российской цивилизации, закономерностей исторического пути и исторической памяти России, дающих обоснование ее преемственности и единства. В области философии природы это может быть изучение выработанных российской цивилизацией традиций природопользования, служащих обоснованием неотъемлемости национальных природных ресурсов; в области этики — познание и актуализация традиционных духовно-нравственных ценностей России… Одним словом, философии может принадлежать важная роль в выработке общественного мировоззрения, формировании национального самосознания, и на это существует явственный запрос со стороны как общества, так и государства.
Для меня принципиально продолжать заниматься наукой, которую я воспринимаю не только как профессию, но и призвание. В области моей специализации — истории русской философии — существуют значительные лакуны, которые нуждаются в устранении как с точки зрения имманентной логики развития науки, так и в контексте актуальных задач, диктуемых современным этапом развития российского общества и государства. Давно назрела необходимость в реализации масштабных прорывных научно-исследовательских и научно-издательских проектов, посвященных изучению и популяризации наследия русской философской мысли. Эти проекты должны осуществляться не спорадически, в зависимости от интересов отдельных исследований и благосклонности (или неблагосклонности) руководителей научных учреждений, а систематическим образом, на фундаментальной научной основе. В числе ближайших шагов в этом направлении — работа по реализации руководимого мною проекта по гранту РНФ «Первоисточники русской философии XIX—XX вв. в государственных архивах России: состояние и перспективы изучения».
