Василий Перов. Портрет Ф.М. Достоевского. 1872. Третьяковская галерея, Москва.
Одиннадцатого ноября, в юбилей Федора Михайловича Достоевского, великого русского писателя и мыслителя, в электронной версии «Собеседника» вышел пасквиль от Дмитрия Львовича Быкова, венценосного и «признанного» широкими кругами – либеральными критиками, продажными судьями премий и совсем несмышлеными школьниками – литератора. Называется он, как несложно догадаться, «Двести лет жести. Дмитрий Быков о Достоевском». В оригинальности Быкову, конечно, не откажешь, но его паства и не такое готова за чистую монету принять. Хочется так же поблагодарить всех участвующих в составлении заголовка, потому что, увидев первую часть, мы непременно забудем, что имеем дело с Маэстро Понасенковым от мира литературы.
Подзаголовок: «11 ноября Россия отмечает двухвековой юбилей классика». Россия – отмечает, а Зильбельтруд – нет? А разве не в России он сколачивает свои капиталы? Не обязан, значит, русскую культуру уважать? Как подзаголовок соотносится с заголовком и главной мыслью текста?
На фото, «украшающем» статью – станция метро «Достоевская» с шикарным панно, а рядом силовики. Аллюзия более чем понятна, спасибо современным медиатекстам за то, что позволяют узреть всю суть в картинках и заранее подготовиться к «жести»: ведь ее наверняка будет немало. Это же Дмитрий Быков.
«Достоевскому двести лет» – напоминает в первом же абзаце Маэстро на случай, если мы забыли заголовок и зачем-то пролистали подзаг. Ну, бывает, чего уж – все мы не молодеем.
Далее начинаются пространственные размышления автора про то, что главный «любитель» Достоевского «липкой любовью» – это российская власть. Что же тогда она так мало суетится, чтобы о памятной дате в нашей литературе помнил всякий, а не только читатель литературных изданий и, может быть, «Российской газеты»? Впрочем, «РГ» тоже особо не старалась, как, например, в случае с Бродским. Если главная газета страны так относится к нашему «достоянию», что там говорить про среднестатистического чиновника.
Наталья Лебедева из «РГ» – или ее хитрые редакторы – обозвали статью так: «Гений или сумасшедший: кто разгадает загадку Достоевского». В первом же абзаце сказано, что «его (Достоевского – прим. авт.) тексты уже более 150 лет будоражат умы и сердца людей по всему миру». Ну да, ведь писать он начал, как мы все знаем, в 50, и не было бы никого, кто при жизни видел его талант.
Наравне с людьми, имеющими к современной литературе хоть какое-то отношение, представлены мнения Бориса Гребенщикова (зачем?), и главных «критиков» (по мнению составителя этого сборника мнений) Владимира Набокова и Григория Ландау. Очень «вежливо» порочить имя классика в его юбилей, не правда ли?
Но статья «Российской газеты» заслуживает более обстоятельного разговора, чем абзац в «тексте» о Зильбельтруде. Продолжаем наслаждаться слогом и полетом мысли Маэстро.
Быков отмечает, что ненавистников у Достоевского не убавляется, и вообще, «писатель он так себе – в большей степени фельетонист и публицист, чем художник». Разумеется, никаких цитат, только мнение Маэстро, которое следует принять на веру. Давайте продолжим размышлять вслед за ним, без всяких доказательств – ну мало ли, вдруг и в нашу статью «уверуют».
Слово Быкову: «Насчет сатиры и публицистики справедливо, в них он силен, гротеска и карикатуры у него побольше, чем чистого художества (и всю-то жизнь он оправдывался, что, если б не вечная спешка и безденежье, писал бы получше Тургенева). Но писатель он первоклассный, иначе бы мы его сейчас не обсуждали». Интересно было бы почитать, где Федор Михайлович «оправдывался», и почему за несравненный эталон взят Тургенев (не умаляем таланта и этого классика)? Почему Быков, подразумевая реальное письмо, имевшее место быть, искажает его смысл, «растягивает» на «всю-то жизнь»? Почему «забывает» про упомянутого в нем Толстого?
И еще один немаловажный вопрос! А деньги – они вот как влияют на способность человека непосредственно писать «красиво»?
«Как-никак 140 лет прошло с того зимнего дня, когда он умер от горлового кровотечения, не доживши девяти месяцев до 60-летия и одного – до цареубийства, фактически им предсказанного» – большое спасибо за напоминание, Дмитрий, как бы мы без Вас историю-то учили! То есть дата 9 февраля (28 января по старому) ничего не значит?
Статья Маэстро, в лучших традициях – гигантская, наполненная хитросплетенными фактами и факторами, которые писатель о своей жизни мог объективно не знать. Остановимся на ключевых тезисах (и то – не на всех, обещали же – без доказательств! «на веру»!).
Вот как Быков отзывается о писателе и его «русских вопросах»: «На самом деле гениальность Достоевского отчасти именно в том, что он мастерски придумывает формулировки, в которых изначально заложены противоречия и хитрости, ставит условия, которые в обычной жизни неосуществимы, выдумывает героев, какие могут присниться лишь в кошмаре, – и потому к жизни его философия, пожалуй, неприложима». Интересное заявление, но доказывать мы его или опровергать, конечно, не будем. Посмотрим на те мифы, что Маэстро предлагает нам «разоблачить» вместе с ним и посмотрим, чья же еще логика «неприложима» к этому миру.
Тезис первый: «Самый русский». Эх, через какую же примитивную оптику Дмитрий смотрит на сюжетную канву Достоевского! Только послушайте: «Роковые красавицы, одухотворенные алкоголики, безумные студенты, одержимые революционными и религиозными идеями, – все это с цыганщиной, в атмосфере кутежа в Мокром («Братья Карамазовы»), с непрерывным надрывом. Плюс, конечно, святые блудницы, носительницы высшей правды». Не найдется ли подобных персонажей у самого Быкова?
Дмитрий утверждает, что Достоевский «самый западный из русских писателей», что воспитан на Вальтере Скотте, начинал с переводов Бальзака, читал Диккенса, Эжена Сю – как будто это делает его определенно западным по умолчанию. Знаком ли Быков с биографиями и «увлечениями» других писателей – как его «любимый» Тургенев, например, – большой вопрос, вызывающий сомнения в компетенции «критика» и «литературоведа». Или читать западных писателей и мыслителей у нас нынче православный грех?
«Знаменитый Петербург Достоевского – мрачный и зловонный город, сводящий с ума, вызывающий галлюцинации, разлитие желчи и мизантропии, – ничего общего не имеет с реальным Петербургом, светлым и торжественным, построенным Петром для работы и разгульного отдыха»… Ну, Быков (москвич, как и Достоевский!) – определенно авторитет в вопросах, для чего император построил этот город и зачем, ведь таков Петербург его самого, то есть Маэстро.
Тезис второй: «Стокгольмский синдром». Здесь Быков описывает травмирующие ситуации, которые, однако, не обязательно могут быть травматичными – по крайней мере нам так говорят некоторые психологи, психиатры и психоаналитики (без имен, как и договаривались). Как можно мнить себя знатоком литературы, не разбираясь в базовых терминах психологии, а, Дмитрий Львович? Или у Вас любая травмирующая ситуация оставляет травму, о которой Вы, собственно, и не можете молчать на страницах, посвященных юбилею человека, представляющего всему Западу наш «русский вопрос»? В конце концов, о Вас-то на Западе так не говорят, будь Вы трижды у нас Маэстро.
Параллель с Солженицыным и подбор фактов не выдерживают бездоказательной критики, а у нас сегодня все без доказательств. Так, словоблудие и свободомыслие.
Тезис третий: «Бабушка надвое». Быков «опускается» до анализа фактов, «почему люди пишут детективы», и даже выделяет пять причин. Замечает новаторство Федора Михайловича – не все же чернуху писать, так? – и опять обращается к Набокову, «который Достоевского справедливо и разнообразно критиковал». Хотя упоминание его здесь понятно, но посыл – будто из «Российской газеты», ей-Богу.
Неудивительно, что Маэстро сравнивает Достоевского с Тургеневым и Набоковым. Между ними действительно есть кое-что общее: красивый авторский язык, который подчас может затмить смысл высказывания. Получается, чтобы соответствовать званию русского писателя по Быкову – достаточно грамотно излагать мысли на русском языке. Спасибо Дмитрию Львовичу за просвещение – в очередной-то раз!
Далее автор статьи, «литературовед», расписывается в том, что Раскольникова совершенно не понимает, а «Преступление и наказание» считает романом, который нужно русским людям отдельно объяснять. Не боится ли Зильбельтруд, что, отказывая в уме русскому народу, тем самым настраивает против себя здравомыслящих людей?
Тезис четвертый: «Достоевский против Чернышевского». Начинается абзац с пересказа эстетической и этической теории Чернышевского. Приятно, что Маэстро так заботится о нас, что даже пересказывает «Что делать».
Однако Быков считает, что этическая теория не только «несколько поинтереснее», но и служит материалом для разоблачения в «Преступлении и наказании», «Записках из подполья», «Крокодиле», «Братьях Карамазовых». Интересное утверждение, автор даже пытается привести аргумент: «Для Достоевского нет ничего отвратительней такого пошлого, лакейского обоснования нравственности; для него выше всего свободная воля человека, пусть даже это воля к саморазрушению, к самоубийству, как у Кириллова в «Бесах». «Записки из подполья» – самый отчаянный манифест иррационализма: миру ли провалиться или мне чаю не пить? Нет, пусть миру провалиться, а мне чтоб всегда чай пить! Человеческая свобода безгранична и ни с какой целесообразностью, даже и ни с какой гуманностью считаться не хочет». Как видим, местами Маэстро стремится к понимаю Федора Михайловича, но видит, как в кривом зеркале, отражение кого-то иного, смутно, возможно, напоминающего его самого.
То, что для Достоевского «человек далеко не сводится к рассудку, то есть к логике и смыслу», верно лишь на ту половину, что духовное в человеке должно преобладать, и оно есть и логика, и смысл. Таких «половинчатых» цитат можно наскрести столько, что наберется на отдельную статью. Однако – оставим это.
Помним: никаких аргументов.
Тезис пятый: «Бесы». Приведем пару интенций автора: «Что Достоевский разглядел всю бесовщину русской революции – это несомненная его заслуга»; «Бесы» – роман, в котором Достоевский, что называется, оттягивается окончательно и перестает заботиться о художественности. <…> Можно увидеть в этом отказе художественную слабость, а можно, наоборот, новаторство». Даже комментировать это кажется выше достоинства обыкновенного читателя.
Тезис шестой: «Братья Черномазовы». Демонстрируя чудеса остроумия, Маэстро утверждает: «Роман Достоевского являет собою картину постепенного отхода автора от консерватизма – и весьма нелицеприятный памфлет о русском характере. «Карамазовы» в переводе с тюркского – Черномазовы, и каждый из них олицетворяет свою форму изощренного, извращенного «сладострастия», свой вид разврата». Приведенные слова – следствие того, что незнание автора идет не от непонимания Достоевского, а скорее от того, что он его не принимает по идеологическим причинам.
Тезис седьмой: «Хороший человек». Завершающая часть статьи. Странно, но начинается она следующими словами: «Но вот человек – по крайней мере в последние годы, в счастливом втором браке – он был хороший, и, когда достиг всегда мечтавшегося ему статуса духовного учителя, вел себя в этом амплуа демократично и достойно и был вдобавок прекрасным мужем и отцом». Сведение личности к психотравме от неудавшегося брака и раскрытие всей поэтики женских образов через один образ fam fatale – браво, Маэстро, Вы – мастер русской критики!
Не требует пояснений и то, что автор называет пушкинскую речь «не слишком содержательной». То есть Быков вновь клеймит то, чего не принимает, и говорит нам, как к этому относиться, с высоты своей медийности и наработанного в либеральных кругах общественного «авторитета».
Что еще раз доказывает: говорить можно сегодня о чем угодно – только бы с умным видом да грамотными словами. А доказательства – что это вообще, для кого оно все?
Вопрос – риторический…
.jpeg)
