Фото: pixabay.com
В «Московском комсомольце» вышло интервью Следака, бывшего главы контрразведки бригады «Призрак», где последний обвинил в организации убийства Алексея Мозгового офицеров «Призрака» Алексея Доброго и Юрия Шевченко.
С «Призраком» я провела несколько лет — пожалуй, именно это подразделение в Новороссии знакомо мне лучше всего. Поэтому, разумеется, у меня возникли вопросы к интервью.
Как убили Мозгового?
Напомним, Алексей Мозговой погиб 23 мая 2015 года около 17:30 возле посёлка Михайловка. Автомобиль Мозгового двигался из Алчевска в Луганск. Около старого блокпоста, при въезде в посёлок, рядом с автомобилем было взорвано отвлекающее взрывное устройство («хлопушка»), затем машина была обстреляна из пулемётов и другого автоматического оружия. В результате покушения Мозговой был убит, вместе с ним погибли его пресс-секретарь Анна Самелюк, двое охранников и водитель.
Первое, что бросилось мне в глаза, — эта фраза:
«19-20 мая Аня Самелюк ездила в Луганск и каким-то странным образом якобы потеряла телефон. На другой день ей позвонили. Сказали: «Мы нашли ваш телефон, приезжайте». Разговор был при нас в кабинете. 23 мая Аня попросила у Борисыча машину с водителем, чтобы съездить в Луганск за телефоном. В штабе на тот момент находился Алексей Марков (позывной Добрый), который тогда руководил гуманитарными вопросами. Не помню, был ли начальник штаба бригады Юрий Шевченко. Мозговой дал Ане машину. А потом она ему позвонила и предложила прокатиться вместе. И он с ней поехал, не посоветовавшись ни с кем. Марков и Шевченко — это были единственные люди, которые знали, что он выезжает».
Так Следак описывает выезд Алексея Мозгового в Луганск в тот день, когда его автомобиль вместе с тремя охранниками и пресс-секретарём Анной Самелюк был взорван на трассе. И уже в этом месте мне стало очевидно, что Следак лжёт, потому что о приезде Мозгового в Луганск было известно заранее. Я, так уж вышло, там тогда находилась, общаясь с самыми разными людьми; тогда этот город был очень маленьким.
Я уточнила это у некоторых хорошо осведомлённых людей из Луганска. Возможно, в конце концов, меня подвела память. И получила ответ:
«Вообще-то, Борисыча и ждали. Это Анин телефон "нашёлся" в последний момент, и она тоже поехала».
Таким образом, заявление о том, что о выезде Мозгового знали только Марков и Шевченко, не выдерживает никакой критики. Не говоря уже о том, что вряд ли здание штаба волшебным образом обезлюдело в тот день, пропал дежурный с КПП, пропали охранники на воротах, пропали солдаты — сложно представить себе подобную магию в нашем мире.
Далее.
«Примерно за неделю до убийства до нас начала доходить информация, что на Мозгового готовится покушение. И мы уговорили Борисыча ограничить свои перемещения зданием штаба. Он старался никуда не выезжать, а если выезжал, то с усиленной охраной. Во время нашего последнего разговора он подтвердил, что никуда выезжать не собирается».
Усиленной охраны не было — это подтверждают и мои коллеги, общавшиеся с Мозговым, и гуманитарщик Андрей Морозов (Мурз):
«Иду к людям, заставшим тот период здесь, в ЛНР, в «Призраке», спрашиваю: «Это правда, что комбриг перед вторым покушением начал постоянно ездить с усиленной охраной?» Нет, говорят, ездил, как и раньше — одна «Тойота», в ней комбриг, два охранника и старший охраны, Песня, за рулём. Вот почему «усиленная охрана» не поехала тогда с комбригом. Не было никакой усиленной охраны. Афтар просто лжёт».
Внезапный спецназ
Что же дальше, после смерти Мозгового? А вот что: Следак вместе со своей командой контрразведчиков, не сдавая оружие и автомобили, самовольно покинули расположение части и уехали в Луганск. Зачем?
«27 мая мы были на похоронах. Тогда же в связи с очевидными угрозами со стороны уже нового командования «Призрака» командир контрразведки Роман Миличенко принял решение о переезде сначала в Луганск, а потом в Россию. Мы прекрасно понимали, что нас в живых тоже не оставят. Нам это говорили в открытую. Мы уехали в Луганск. Пока решали вопрос с транспортом, 8 июня 2015 года к нам ворвался спецназ ЛНР», — рассказывает об этом Следак.
Удивительно. Тридцать человек на машинах и с оружием совершенно незаметно покидают бригаду и уезжают в Луганск — вроде бы в тот самый Луганск, где таится незримая угроза, прикончившая Мозгового. Два хорошо экипированных взвода, в общем, сидят в Луганске и «решают вопрос с транспортом». Сенсационно — но их арестовывают! За что бы?
Далее Следак проводит пять лет в тюрьмах Луганской Народной Республики, а на выходе рассказывает фантастическую историю об участии Доброго в убийстве Мозгового.
Кстати, до прочих бойцов «Призрака», продолжавших служить и не пытавшихся сбежать с оружием, незримая угроза не дотянулась. Бригаду сократили до батальона — это было позже, в январе 2016 года; тогда же мне звонил Добрый, с которым мы незадолго до этого познакомились, и просил помощи с информационным освещением этой истории. Это, однако, произошло только через несколько месяцев. Массовых расстрелов в «Призраке» тоже не проводилось.
И немного о Добром
...На руинах Новороссии, которая сейчас застыла в форме государственных образований ЛНР и ДНР, льётся много грязи — больше, чем раньше лилось крови. Бывшие соратники обвиняют друг друга во всех смертных грехах; хочется думать — от боли и злости на то, что не случилось победы, такой победы, которая расставила бы всё по своим местам.
Доброго обвиняли и при жизни. Не в убийстве Мозгового, тут Следак довольно оригинален, но, к примеру, в контрабанде — именно потому, что он перекрыл каналы контрабанды на своём участке фронта, не брал взяток, не пытался нажиться.
Марков, Добрый, redrat — это был московский айтишник с хорошей зарплатой, женой и тремя котами. В 2014 году начал заниматься гуманитаркой, точнее негуманитаркой: бронежилеты, камуфло и прочая снаряга для одетых как попало ополченцев. В конце года и сам приехал воевать в «Призрак», к Алексею Мозговому. Потом так вышло, что и сам стал командиром.
Просил, если что, похоронить его рядом с Мозговым. Так и вышло.
Командовать батальоном стал в 2016 году. На нём держалось очень многое, на его отваге и бесконечной энергии. Спал по четыре часа, сам ходил в разведку вместо бойцов, находил силы и время с участием относиться к каждому. От майорской, затем и подполковничьей зарплаты оставлял себе солдатский минимум, всё остальное шло в общий «котёл», куда скидывались и другие офицеры. Из «котла» находили средства на помощь раненым и семьям погибших.
Я никак не могла понять, что заставляет его, человека, на котором держится так много, лично ходить в разведку, подбираться вплотную к украинским позициям.
Он говорил: ему так менее страшно.
Единственное, мне кажется, чего он боялся, — это потеря бойцов. И всё равно, конечно, раз за разом терял их, раз за разом хоронил. А своей смерти нет, не боялся. И так удивительно: каждый раз он выживал, выходил сухим из воды, успешно отбросил все украинские атаки на линии соприкосновения, а смерть нашла его в обычном ДТП на трассе Луганск — Алчевск. Да, на той же трассе, что и Мозгового.
И я точно знаю, что бойцы любили его не меньше, чем первого командира Призрака.
Я когда-то, перед очередным наступлением ВСУ, спросила его, уверен ли он, что удастся отбить атаку. Он ответил: «В любом случае за нас отомстят».
Слова — это тоже элемент войны, которая не прекращается. И за слова надо отвечать.
Автор: Анна Долгарева
