Произведения этого советского писателя и сейчас довольно известны. Не сходит с телеэкранов любимый многими зрителями фильм «Республика ШКИД» по его повести, популярны и другая повесть — «Пакет», также удачно экранизированная, и знаменитый рассказ «Честное слово». Его называли Леонидом Пантелеевым, хотя имя уже домыслили читатели. Сам он подписывал свои сочинения просто — «Л.Пантелеев». Это — псевдоним. На самом деле звали его совсем иначе. Да и о главной его книге никто при жизни не знал.

Другая жизнь

Настоящее имя писателя — Алексей Иванович Еремеев. Он — сын казачьего офицера, дворянина. Революция и Гражданская война перевернули жизнь его семьи. После многих испытаний и приключений мальчик оказался в колонии для беспризорников — школе имени Достоевского, о которой через некоторое время они со своим другом и соавтором, таким же колонистом, Григорием Белых написали знаменитую «Республику ШКИД».

В колонии всем давали клички. Алёшу Еремеева за его отчаянный нрав прозвали Лёнька Пантелеев — по имени известного тогда бандита. Так крепко приклеилась эта кличка, что он и решил воспользоваться ею, когда совсем ещё молодыми литераторами писали с Гришей книгу. Друга и соавтора он вскоре потерял — Белых был репрессирован. А псевдоним так и остался на всю писательскую жизнь.

Но вот главное своё сочинение Алексей Иванович никому не показывал. И завещал обнародовать лишь через три года после его смерти. Ведь писал он эту книгу в атеистические времена, и была она о другой его жизни — о православной вере. Так и называлась — «Верую!». Закончил эту рукопись писатель в 70-е годы прошлого века. Скончался в 1989-м году в возрасте 81 года. А напечатали его главную книгу в 1991-м.

Чужие среди своих

Когда же ему было восемнадцать, начинающего автора встретил в редакционном коридоре уже знаменитый тогда, но тоже ещё молодой писатель Евгений Шварц. И вдруг спросил: «Ты в Бога веришь?» «Да, — ответил, не задумываясь, — верю». «Я — тоже», — сказал Шварц, пожал ему руку и побежал дальше.

Никакого внешнего продолжения этот короткий разговор не получил. Больше они на эту тему никогда не разговаривали.

«И вот все долгие тридцать пять лет нашей дружбы, — пишет Пантелеев, — мы довольствовались тем, что знали друг о друге самое значительное, что может узнать один человек о другом, понимали, что мы единомышленники, братья, дети одного Отца».

Времена для верующих были небезопасные. И в церковь заходить было рискованно. Но Алексей Иванович всю жизнь не упускал возможности зайти в храм помолиться. Очень подробно об этом рассказывает в своей тайной книге. И о том, как, бывало, его выслеживали, и о проблемах, из-за этого возникавших.

А также о радостных узнаваниях своих по вере. Они опознавали друг друга, иногда случайно увидевшись в храме. Или — по крестику, ненароком выскочившему из-за рубашки. Или по тому самому, как в случае со Шварцем, вопросу, звучавшему паролем: «Ты в Бога веришь?» Эти встречи-открытия случались у Пантелеева на протяжении всей жизни. В его драгоценной коллекции множество имён; среди них такие неожиданные, как Даниил Хармс, Александр Грин, Самуил Маршак, Вера Панова и многие другие.

Самый страшный грех

Тайная рукопись стала тайной исповедью. И тут не только о радостях веры, но и о наваждениях. Был в его жизни период отпадения от Бога, когда в совсем юные годы он предался воинствующему атеизму. Именно в это время случилось то, что сам он назвал «самым страшным грехом жизни, который никогда и ничем не оплатишь». К ним в колонию пришёл новичок — худенький, белобрысый Серёжа Лобанов. Кто-то заметил у него на шее ладанку. Он сказал, что ему мама повесила. И тут Пантелеев стал заставлять мальчика снять ладанку, а когда тот отказался, повалил на пол и отобрал силой. Сорвал ладанку, вытащил оттуда образок.

«Что я сделал с этим поруганным образком, — пишет Алексей Иванович, — не помню. Но помню, как сидел на полу, раскинув ноги, Серёжа Лобанов и горько плакал».

Прошло время, мальчики подружились. Об этом случае не вспоминали. А ещё через много лет встречались уже взрослыми. И однажды сам Алексей Иванович напомнил ту давнюю историю, стал говорить о своём чувстве вины и стыда за тот поступок. Оказалось, что и Лобанов хорошо помнит тот день. «Не сразу, но очень скоро после этого, — сказал он, — я стал «как все» — потерял Бога… Много раз пытался воскресить в себе свою детскую веру. Много раз заходил в церковь. Но — нет, не воскрешается, не возвращается».

Так и осталась эта история, по признанию писателя, его незаживающей раной и страшным грехом.

«Эзопов язык христианина»

Он рассказал в своей тайной книге и о чудесах, спасавших его после молитв. И о ни с чем не сравнимых радостях, которые посещали его на богослужениях. И о своих размышлениях о вечном, святом, о Церкви. Он не мог писать об этом в книгах, которые выходили в советских издательствах. Но делал, что мог и как мог. «Язык, на котором я пишу свои книжки, — признался он, — это — эзопов язык христианина».