Сила Непостижимая

Источник: Русское воскресение

Глава из книги. Москва

В юбилейном издании, посвященном празднованию 75-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне, освещаются наиболее крупные, наиболее значимые военные действия, многие из которых сопровождаются воспоминаниями современников. Большое внимание уделено патриотической деятельности Русской Православной Церкви в годы войны, активному участию Церкви в деле обороны Отечества, помощи духовенства советским воинам-защитникам и партизанскому движению. Особенностью книги является то, что история военных стратегических операций связана с церковными праздниками и представлена на фоне происходивших церковных событий.

Москва

Мы здесь стояли. И назад — ни шагу.

Мы здесь лежим. Зато стоит Москва.

(В.В. Карпенко)

Всенощную 21 июня 1941 года, в канун Недели всех святых, в земле Российской просиявших, протоиерей Елоховского кафедрального собора в честь Богоявления Господня Николай Колчицкий служил со слезами. После окончания богослужения он объявил о том, что в самый день праздника, 22 июня, будет отслужена последняя литургия, поскольку собор подлежал закрытию, и ключи после службы должны были быть сданы в исполком. Праздничную Божественную литургию служил Патриарший Местоблюститель, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский), будущий Патриарх Московский и всея Руси. В храме было удивительно тихо: людей было немного, молящиеся были особенно сосредоточенны и печальны, готовясь проститься с любимым храмом.

Воскресный день оказался погожим: солнечным и тихим. Когда святитель вернулся в свой Митрополичий дом в Бауманском переулке, он узнал о начале войны с Германией. Владыка Сергий немедленно принялся писать «Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви»: «Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божиею помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы — православные, родные им и по плоти, и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства. Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья Разбойника.

Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг. Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: «Больши сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя». Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради хлеба куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Господь нам дарует победу»[1].

Елоховский Собор не был закрыт, службы в нем продолжали совершаться, и прихожане с благодарной любовью молитвенно обращались к чтимому образу Богоматери «Всех скорбящих Радость», который пребывал в храме с 1731 года. Вечером 26 июня 1941 года, в канун памяти благоверного Новгородского князя, доблестного Мстислава Храброго, митрополит Сергий служил молебен о победе русского воинства. Святитель призвал всех верующих к защите Отечества и посильному служению ему. Он первым снял бриллиантовый крест с патриаршего клобука и наперсный крест, положив начало сбору средств для дела победы над врагом.

На колокольне Елоховского Богоявленского собора устроили пост противовоздушной обороны, разместив там боевые расчеты зенитчиков. В храме оборудовали затемнение, колокольный звон перенесли в один из алтарей. Некоторые помещения собора были тщательно заминированы на случай захвата Москвы неприятелем. Ровно через месяц после начала войны, 22 июля 1941 года, в день празднования Кипрской Стромынской и Колочской икон Божией Матери, войска противовоздушной обороны отразили первый налет немецкой авиации на Москву.

Ученый-филолог, известный литературовед Леонид Иванович Тимофеев, вел ежедневные записи с самого первого дня войны. 14 июля он записал: «Мы подтянули резервы, задержали немцев, закончили мобилизацию и стали крепко. Сейчас угроза Москве отдалилась, эвакуация задержалась. Тем более, что, по всей вероятности, те, кого вывезли, попали в очень тяжелые условия и теперь вопят о помощи. Здесь спокойно. Снабжение идет бесперебойно. Бомбардировок не было, прекратились даже тревоги… Сейчас ясно, что молния Гитлера не вышла, как я и думал, еще раньше. Вероятно, все спас русский мужик, силу сопротивления которого не учел германский штаб»[2].

В начале июля Москва еще была спокойна: «Москва выглядела, как обычно. На улицах толпился народ, в магазинах все еще было полно товаров. По всей видимости, недостатка в продуктах питания не ощущалось: в первый же день я зашел в большой продовольственный магазин на Маросейке и был удивлен широким выбором конфет, пастилы и мармелада. Люди все еще покупали продукты свободно, без карточек. Молодые москвичи в летних костюмах отнюдь не выглядели бедно одетыми. На большинстве девушек были белые блузки, на юношах – белые, желтые или голубые спортивные майки или рубашки на пуговицах и с вышитыми воротниками. Люди жадно читали наклеенные на стенах плакаты, которых, надо сказать, было множество: советский танк, давящий гигантского краба с усами Гитлера; красноармеец, загоняющий штык в горло огромной крысы с лицом Гитлера. «Раздавить фашистскую гадину!»,– гласила подпись под этим плакатом. Потом – обращение к женщинам: «Женщины, идите в колхозы, замените ушедших на фронт мужчин!» На многих домах были вывешены полосы «Правды» и «Известий» с полным текстом речи Сталина, и повсюду толпы людей перечитывали ее.

Москва была охвачена настоящей шпиономанией, возможно, что это отчасти объяснялось содержавшимся в речи Сталина предостережением против шпионов и «диверсантов». Казалось, что люди всюду видели шпионов и парашютистов. Ехавшие со мной из Архангельска сержанты английской армии в первый же день пережили очень неприятное приключение. С аэродрома они отправились в Москву на грузовике с багажом миссии. На углу одной из улиц их остановила милиция. Вокруг собралась толпа, удивленная незнакомой английской формой, и кто-то воскликнул: «Парашютисты!», после чего толпа стала волноваться и кричать. В результате сержантов отправили в отделение милиции, откуда их в конце концов вызволил один из сотрудников посольства.

По разным поводам производилась проверка документов, и было совершенно необходимо иметь их в порядке, особенно после полуночи, когда для хождения по городу требовался специальный пропуск. Нерусская речь немедленно вызывала подозрение.

Особую бдительность проявляли женщины из вспомогательной милиции. Как-то вечером я шел по улице Горького вместе с Жаном Шампенуа, как вдруг женщина-милиционер закричала на него: «Вы почему курите?!» – и приказала немедленно потушить сигарету: она вообразила, что он, может быть, подает сигнал немецкому самолету!

Весь день по улицам проходили, обычно с песнями, солдаты. Формирование ополчения было в полном разгаре. В эти первые дни июля десятки тысяч людей, в том числе много пожилых, являлись добровольно на сборные пункты (один такой пункт помещался в Хохловском переулке, напротив дома, где я жил) с узелками или чемоданами. Там добровольцев сортировали – причем некоторых отвергали – и направляли в учебные лагеря.

В остальном в Москве было довольно спокойно. Люди на улицах иной раз шутили и смеялись, хотя, что весьма показательно, лишь очень немногие открыто говорили о войне.

Мавзолей Ленина я нашел закрытым, и двое часовых с винтовками без лишних слов велели мне проходить мимо. Внешне жизнь, казалось, шла обычным порядком. Четырнадцать действовавших театров были, как всегда, переполнены; в ресторанах и гостиницах людей было по-прежнему набито битком. При всем том Москва готовилась к воздушным налетам», – писал корреспондент газеты «Санди таймс» и радиокомпании ВВС (Би-би-си) Александр Верт[3].

В первые же дни Отечественной войны, 27 июня 1941 года, были созданы «Окна ТАСС»[4], – агитационно-политические плакаты, главной задачей которых являлось укрепление боевого духа советских солдат и мирных жителей. Инициаторами были художники, до этого работавшие в «Окнах РОСТА»[5]. В редакции начали работать В.К. Бялыницкий-Бируля и А.М. Герасимов, В.Н. Дени и Б.В. Иогансон, А.А. Осмеркин, Ю.И. Пименов и Б.И. Пророков, а также многие другие.

17 июля 1941 года приказом Наркомторга СССР в Москве были введены карточки на продукты и промтовары. Карточки на овощи выдали позже, в ноябре месяце.

Церковь с самого первого дня неотступно была с народом. 3 августа 1941 года митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) после воскресного богослужения произнес вдохновенное слово: «Неожиданным для нашей родины было вероломное, предательское нападение Гитлера. На лишь успела весть об этом молнией пронестись по стране, как всколыхнулся от края до края необъятного нашего Отечества весь наш многомиллионный народ. В полном единении, грудью, все, как один, встали русские люди на защиту священных рубежей своей земли. Идет напряженнейшая великая и священная Отечественная война. Кровь наших братьев-красноармейцев льется на полях сражений. Злобным врагом уже пролито немало крови и мирных граждан; сердца всех остающихся в тылу совместно бьются для одного святого общего дела — обороны родины… Все православно-верующие люди нашей страны, как дети одной семьи советских народов, сейчас, в годину испытаний, все должны быть впереди других и на фронте, и в тылу, плечом к плечу со всей страной.

К защите родины зовет верующих не только священный гражданский долг; их зовет к этому и долг верующего христианина: Христово учение требует от каждого своего последователя беззаветной любви к своей родине и защиты ее при посягательствах врага…Русский человек из века в век жил и живет этой могучей и в то же время нежной любовью к родине. Но ведь у нас, верующих людей, эта любовь к родине, как мы сказали, приобретает значение и христианского долга; она одаряется евангельским светом Христовых заповедей. Любя родину, служа родине, защищая родину, христианин выполняет одно из своих земных назначений…Если в сердце христианина горит огонь истинной любви, завещанной Христом, это сердце не требует указаний, в чем проявить свою любовь: оно само и голодного накормит, и плачущего утешит, и нищего пожалеет. То же можно сказать н в отношении священного чувства любви к родине: если ярко пламя патриотизма в христианском сердце, то это сердце само находит пути для проявления своей пламенной любви к Отечеству — и в трудах на оборону родины, и в денежных жертвах на это святое дело, и в неусыпающих молитвах к Богу о скорейшем даровании победы, и в духовной поддержке тех, кому война уже принесла домашние скорби и испытания. Только бы горело и разгоралось это священное пламя в наших сердцах! Будем же истинными христианами-патриотами Свой подвиг перед родиной мы, православно-верующие русские люди, понесем до конца. Вместе со своим Первосвятителем мы непоколебимо веруем, что фашистский зверь будет скоро уничтожен, и наша родина будет наслаждаться мирной, счастливой жизнью. «Взявший меч от меча и погибнет», — говорит Господь наш Иисус Христос»[6].

В воскресенье 10 августа 1941 года, в день празднования Смоленской иконы Божией Матери Одигитрии, митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) служил в Богоявленском Елоховском соборе и обратился к прихожанам с приветственным словом укрепления и духовной поддержки: «Патриотизм русского человека ведом всему миру. По особенным свойствам русского народа, он носит особый характер самой глубокой, горячей любви к своей родине. Эту любовь можно сравнить только с любовью к матери, с самой нежной заботой о ней. Кажется, ни на одном языке рядом со словом «родина» не поставлено слово «мать», как у нас. Мы говорим не просто родина, но мать-родина; и как много глубокого смысла в этом сочетании двух самых дорогих для человека слов! Русский человек бесконечно привязан к своему Отечеству, которое для него дороже всех стран мира. Ему особенно свойственна тоска по родине, о которой у него постоянная дума, постоянная мечта. Когда родина в опасности, тогда особенно разгорается в сердце русского человека эта любовь. Он готов отдать все свои силы на защиту ее; он рвется в бой за ее честь, неприкосновенность и целость и проявляет беззаветную храбрость, полное презрение к смерти. Не только как на долг, священный долг, смотрит он на дело ее защиты, но это есть непреодолимое веление сердца, порыв любви, который он не в силах остановить, который он должен до конца исчерпать.

Бесчисленные примеры из нашей родной истории являются иллюстрацией этого чувства любви к родине русского человека… И теперь русский народ в беспримерном единстве и с исключительным порывом патриотизма борется против сильного врага, мечтающего раздавить весь мир и варварски сметающего на своем пути все то ценное, что создал мир за века прогрессивной работы всего человечества. Борьба эта не только борьба за свою родину, находящуюся в великой опасности, но, можно сказать, за весь цивилизованный мир, над которым занесен меч разрушения. И как тогда, в эпоху Наполеона, именно русскому народу суждено было освободить мир от безумства тирана, так и теперь нашему же народу выпадает на долю высокая миссия избавить человечество от бесчинств фашизма, порабощенным странам вернуть свободу и водворить повсюду мир, так нагло нарушенный фашизмом. К этой святой цели русский народ идет с полным самоотвержением...»[7].

Интересны воспоминания о начале войны митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева): «Очень хорошо помню тот воскресный день, когда я вышел со службы около двенадцати часов. Накануне мы с Толей Алешиным договорились, что поедем к нам на дачу, я позвонил ему из автомата, чтобы уточнить, где и когда встречаемся, а в ответ услышал: «Куда? Когда? Война началась!» — «Да что ты! — удивился я. — Не сходи с ума. Какая война?» Тем не менее это действительно была война. С ее началом в какие-нибудь полтора-два часа лицо Москвы изменилось. В лицах прохожих появилось какое-то новое, трагичное выражение, — но это был трагизм не страха, а удивления. Я тогда, еще только выйдя из церкви, заметил это, но ничего не понял.

Сразу появился замечательный гимн: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой» — мы до сих пор его поем. Как у Гоголя, последние строки повести «Тарас Бульба»: «Нет такой силы, которая одолела бы русскую силу». Или у Толстого, при всем моем критическом отношении к нему, верно сказано: «Побеждает дух армии». Именно такой настрой был тогда. И первым, кто призвал к этому, был митрополит Сергий, будущий Патриарх. Голос Русской Православной Церкви прозвучал совершенно легально через московское центральное радио.

После первых объявлений о переходе нацистами границы и бомбардировке Киева Москва посуровела, улицы опустели, люди стали серьезнее. По улицам мчались на мотоциклах фельдкурьеры с полевыми сумками. В первую ночь была, как оказалось, ложная воздушная тревога, но москвичи рассказывали, что они видели сбитые нацистские самолеты. Потом с неба посыпались настоящие бомбы. Но и в эти первые, самые тяжелые месяцы войны Москва оставалась мужественной, спокойной, не было никакой паники.

В русском народе особое отношение к солдату и каждый русский человек в душе солдат. Перед глазами стоит картина: девушки — хрупкие, худенькие — несут по улице огромный аэростат. Их непременно должно было быть двенадцать. Если же хотя бы одной не доставало, их веса уже не хватало, чтобы удержать на земле эту конструкцию. Подует ветер сильнее, а они так и не выпускают из рук канатов, и уже аэростат волочит их по земле, того и гляди унесет неведомо куда. Мне очень хотелось на фронт, но меня туда не взяли. Осенью мы, школьники, принимали участие в строительстве укреплений — у меня с тех пор обморожены руки и ноги и поврежден позвоночник.

Трудно было 17 октября — тогда, казалось, началась некоторая нервозность, волнение, но и оно стабилизировалось, а когда 6 декабря пошли сибирские полки, тихоокеанская пехота — тут уже на улицах был праздник. Значимы были даты: 6 декабря — день памяти Александра Невского. Волоколамск освободили 19 декабря — на Николая Чудотворца. Тогда люди пошли в Церковь.

Народ наш был не только с партбилетом в кармане, но и с тайной молитвой, вложенной в партбилет, — об этом я, по прошествии пятидесяти лет могу свидетельствовать, поскольку совершал таинства над многими старичками-генералами. В кругу моих знакомых было много замечательных людей. Вспоминаю знаменитого героя, летчика Маресьева. Он мне рассказывал в частной беседе, что им двигало, когда он полз по лесу, раненый, — патриотичность? воинский долг? — Вера в то, что он увидит свою мать, которая без него просто не выживет: он ее кормилец, он ее сын.

Наша армия-победительница была православной армией. Последний год призыва был 1926, а до 1930 года крещение в русских семьях считалось обязательным. Прошли годы коллективизации, годы великого строительства социалистической индустрии, годы ликвидации безграмотности — и в то же время — годы концлагерей, миллионов жертв. Но 1945 год — это был действительно всенародный праздник, когда любого солдата в гимнастерке подкидывали вверх, осыпали цветами, зацеловывали «вусмерть», как говорится, напаивали до полного бесчувствия — это было торжество единства, торжество русского национального подъема. Великая Отечественная война была тем оселком, тем критерием, которым было проверено наше национальное самосознание»[8].

Блистательный дирижер, композитор, вдохновенный сочинитель духовной музыкиНиколай Семенович Голованов утверждал, обращаясь к своим коллегам музыкантам: «Москва сдана фашистам не будет. Я остаюсь в столице и вместе с вами будем играть. Трудная, ответственная нам предстоит работа, но мы не должны бояться ни голода, ни холода и на работе гореть. Поднимать дух советского народа и Красной Армии»[9]. Николай Семенович и его жена, знаменитое лирико-колоратурное сопрано Антонина Васильевна Нежданова, наотрез отказались эвакуироваться из Москвы. После двух месяцев репетиций – «сыгрываний» – оркестр под управлением Николая Семеновича дал концерт из произведений русских композиторов. «Это было вскоре после отражения наступления немецко-фашистских войск, стремившихся захватить Москву. Героическая оборона столицы, первый серьезный удар по немецкой военной машине. Ощетинившаяся Москва жила суровой, полной лишений и напряженного труда жизнью. Но и в ту пору искусство оставалось желанным источником духовных радостей. Концерт начался в семнадцать часов. Было совсем темно. Большой зал консерватории заполнили фронтовики, находившиеся в Москве на побывке… Очевидно, мы делали большое и нужное дело, так как позже люди самых различных профессий и возрастов со слезами на глазах рассказывали, как поднимали их дух и веру в победу трансляции Москвы»[10].

30 сентября 1941 года, в день памяти святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, а также в день празднования Цареградской и Макарьевской икон Божией Матери, началась героическая битва под Москвой, которая завершилась 20 апреля 1942 года. Битва за Москву включает в себя два периода: оборонительный — с 30 сентября по 5 декабря 1941 года, и наступательный.В самый день Покрова Пресвятой Богородицы, 14 октября враг ворвался в город Калинин (ныне Тверь).

С 15 октября 1941 года, по указу Государственного комитета обороны, началась эвакуация ряда предприятий и служащих с семьями в Куйбышев (ныне Самара). Из Москвы были эвакуированы: Правительство СССР— Совет народных комиссаров, Верховный Совет СССР, дипломатические представительства, некоторые крупнейшие культурные учреждения. Государственный Комитет Обороны, Ставка и оперативная группа работников Генерального штаба во главе с И.В. Сталинымоставались в Москве.19 октября 1941 года постановлением Государственного Комитета Обороны в Москве было введено осадное положение. Провокаторов и нарушителей порядка полагалось карать военным трибуналом вплоть до расстрела.

Осенью 1941 года митрополиту Сергию предложили эвакуироваться в Ульяновск, и в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, 14 октября 1941 года он оставил Москву. Владыку сопровождали митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич), протоиерей Николай Колчицкий и другие. Управлять церковными делами в Москве был назначен архиепископ Волоколамский Алексий (Палицын). В ноябре 1941 года митрополит Николай (Ярушевич) вернулся в Москву из Ульяновска и извещал митрополита Сергия (Страгородского) обо всем, что происходило в соборе и Митрополичьем доме в Бауманском переулке, где температура не поднималась более десяти градусов.

Немцы беспрерывно старались бомбить город, но прорваться через наших зенитчиков удавалось немногим самолетам противника.Осенью 1941 годамосквичи старались на ночь уходить в метро — лучшее городское бомбоубежище. Самые удобные места в вагонах получали только матери с маленькими детьми, остальные жители размещались на платформах и в тоннелях. В метро работали библиотеки, кружки, устраивались лекции. На станции «Кировская» (ныне «Чистые пруды») находился подземный бункер Ставки. В метро дежурили врачи, даже акушеры —с июля 1941 по март 1943 года в московской подземке родилось более двухсот младенцев.

6 ноября в подземном вестибюле станции метро «Маяковская» в Москве состоялось торжественное заседание, посвященное XXIV–ой годовщине Великой Октябрьской революции,7 ноября 1941 года на Красной площади прошел военный парад войск Московского гарнизона. По силе морального воздействия парад поистине приравнивался к важнейшей военной операции. Не только советский народ, но и внимательно следивший за событиями внешний, по большей части враждебный мир увидел, что Москва будет сопротивляться до конца. Советский Союз собирал и сосредотачивал силы. Военные подразделения, участвовавшие на параде, прямо с Красной площади уходили на передовую. Великолепный пейзажист, мастер колористики Константин Федорович Юон, оставаясь во все дни войны в снежной, холодной Москве, в промерзшей мастерской создал в 1941–1942 году поразительную картину «Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года» (ГТГ), на полотне он запечатлел этот один из самых необычных и суровых парадов.«Все прошлое искусства — к искусству сегодняшнего дня относится, как океан к капле. Все же прошлое искусства — к искусству будущего относится, как капля к океану…» Не верить в это было бы пессимизмом. Однако, для того чтобы океан превратить в каплю, от художников и искусствоведов требуется гигантский труд, много дарования, много мысли, страсти и глубоких чувств на долгие века», – размышлял в ноябре 1941 года К.Ф. Юон[11].

5 декабря 1941 года – день попразднства Введения во храм Пресвятой Богородицы и день памяти благоверного князя Михаила Тверского – стал завершающим днем обороны столицы. 6 декабря, в попразднствоВведения во храм Пресвятой Богородицы и день памяти защитника Русской земли, благоверного князя Александра Невского, неожиданно для гитлеровской армии началось контрнаступление советских войск, которое завершилось 7 января 1942 года, в светлый день Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Широкое общее наступление советских войск развернулось в день Собора Пресвятой Богородицы, 8 января, и закончилось 20 апреля, в третью седмицу по Пасхе, когда святая Церковь молитвенно вспоминает подвиг благочестивых жен-мироносиц и преподобного Даниила Переяславского. План Гитлера, предполагавшего взять Москву в течение первых трех или четырех месяцев войны, был сорван, миф о непобедимости фашистских полчищ развеян.

Советский живописец и график Павел Петрович Соколов-Скаля в 1942 годунаписал полотно «И.В. Сталин на оборонительных рубежах под Москвой» (Ярославский художественный музей) по мотивам малоизвестного эпизода. В тяжелый период обороны Москвы Верховный главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин дважды выезжал на фронт. Поездки заранее не планировались. «Когда Верховный собрался в район Волоколамска, кроме его личной охраны, в сопровождении участвовали две роты полка НКВД. Одну, помню, пустили вперед, вторая шла в охранении. Сам я со своей радиостанцией находился в одной из машин сопровождения и на КП, куда отправились Сталин, отец и Жуков, не был. Верховный какое-то время провёл на командном пункте, осмотрел передний край немцев, и мы возвратились в Москву. Лишь там я узнал, чем был вызван этот выезд на фронт. Оказывается, накануне ему доложили разведданные о том, что немцы готовят последний удар на Москву и сосредоточили на этом участке фронта большие танковые силы. Позднее выяснилось, что ни о каком наступлении противник уже не помышляет. В ходе минувших боев немцы выдохлись и резервов к тому времени для проведения крупной наступательной операции не имели. Убедившись в этом на месте, Сталин приказал возвращаться в столицу. Уезжали, как и приехали, без лишней помпы. Сталин в той же шинели без знаков различия, в обычной шапке-ушанке сел в машину, и мы тронулись», – вспоминал Серго Лаврентьевич Берия[12].

После завершения контрнаступления советских войск под МосквойИ.В. Сталин предложил создать Авиацию дальнего действия с дальнейшим созданием в этой авиации армий особого назначения с подчинением непосредственно Ставке и правом докладов лично Верховному главнокомандующему. Авиацию дальнего действия было решено именовать АДД Ставки Верховного Главнокомандования. Командование АДД было возложено на Александра Евгеньевича Голованова.

В декабре 1941 года Л.И. Тимофеев твердо был уверен в том, что «немцы пошли под уклон. Такова логика и таков как будто ход событий последних дней. … В Москве мы сохраняем старые позиции и рискуем головой. Зато выдержка, если мы ее проявим, даст нам многое. Решаю все же сидеть здесь в надежде на русского Бога!»[13].

22 февраля 1942 года, в первую Неделю Великого поста, когда празднуется Торжество Православия, после Божественной литургии в Богоявленском Елоховском соборе состоялся молебен о даровании победы русскому воинству. Было очень холодно, потому что храм не отапливался, а на улице стоял двадцатиградусный мороз. По свидетельству замечательного археографа, библиографа, историка, книговеда и церковного историка Григория Петровича Георгиевского, в дни Великого Поста 1942 года очень многие старались исповедаться и причаститься. В выходные дни причастников собиралось так много, что служба начиналась в 6 часов 30 минут и заканчивалась в 16–17 часов[14].

Пасха 1942 года была очень ранней и пришлась на5 апреля 1942 года. Это был день празднования 700–летиязнаменитого Ледового побоища. Комендант города объявил по радио о разрешении свободного передвижения прихожан по Москве в Пасхальную ночь. Стены Богоявленского собора опоясывала очередь из желавших приложиться к плащанице, освятить пасхальный хлеб. «Вот, стоит женщина с караваем обыкновенного белого хлеба, купленного в магазине. Рядом с ней седовласый старец держит в салфетке, столь же белой, как и его борода, десяток сухарей. Тут освящают торт, давно заготовленный для этого случая. А вот в углу, в отдалении от всех, стоит маленькое, робкое семилетнее существо. В ее тонких ручонках, на обрывке вчерашней газеты - кусок серого пшеничного хлеба с воткнутой в него свечкой. Священник благословляет и этот смиренный пасхальный хлеб, хлеб войны», – вспоминал Николай Моршанский[15]. К Пасхальной заутрене пришло 6500 человек, по большей части женщин. Службу возглавлял митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич).

30 декабря 1942 года Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий призвал пастырей и прихожан к сбору средств на постройку танковой колонны имени князя Димитрия Донского: «Благословив Димитрия Донского на Куликовскую битву с мамаевыми полчищами, Преподобный Сергий Радонежский послал в ряды русских войск двоих сподвижников из числа братьев Троицкой лавры.

Два воина немного могли прибавить силы русскому оружию. Но они были посланцы от Преподобного Сергия и его лавры.

Видя их в своей среде, русское воинство воочию убеждалось, что за святое дело спасения родины оно, благословляется Православной Церковью, что молитвы Сергия сопровождают на поле битвы. Это было утешением и ободрением верующему воинству на предстоящий ему великий подвиг. В настоящее время много говорят о предстоящей решающей битве с немецкими захватчиками, которая сметет фашистские полчища с лица нашей земли и откроет путь к свободе всех теперь порабощенных народов Европы и к прекрасному для них будущему.

Вероятно, и в этой предстоящей битве решающее значение, как и до сих пор, будет принадлежать нашей доблестной Красной Армии.

Сознавая это, наш народ открыл соревнование в пожертвованиях на оружие идущему в бой своему воинству. Колхозы и частные лица посылают свои сбережения на постройку танков и самолетов.

Есть среди жертвующих имена и православных священников. Например, священник Шубинского прихода Кунгурского района Александр Троицкий внес сто тысяч рублей.

Повторим же от лица всей нашей Православной Церкви пример Преподобного Сергия Радонежского и пошлем нашей армии на предстоящий решающий бой, вместе, с нашими молитвами и благословением, вещественное показание нашего участия в общем подвиге: соорудим на наши церковные пожертвования колонну танков имени Димитрия Донского.

Пусть наша церковная колонна понесет на себе благословение Православной нашей Церкви и ее неумолкаемую молитву об успехе русского оружия. Нам же всем даст утешительное сознание, что и мы не останемся стоять в стороне, что и мы по нашей силе и способности участвуем в святом деле спасения родины.

Свои пожертвования на указанный предмет преосвященные архипастыри, церковные причты и общины, а равно и частные лица из состава причтов и приходов, вносят в местное отделение Госбанка для перевода их в Москву, в фонд на сооружение колонны имени Димитрия Донского, главной конторе Госбанка, одновременно извещая меня в Московскую Патриархию о вносимых пожертвованиях. Об учреждении означенного фонда Патриархия возбуждает ходатайство перед надлежащими властями.

В свое время накопившиеся в фонде пожертвования будут мною от лица Православной Русской Церкви переданы в распоряжение Председателя Совета Обороны Иосифа Виссарионовича Сталина, вместе с отчетом о пожертвователях и об их пожертвованиях.Итак, да благословит Господь наше начинание во славу Его святого имени и на пользу нашей великой родины.»[16].

Верующими было собрано более восьми миллионов рублей, огромное количество золотых и серебряных предметов,– все этоиспользовалидля строительствасорока танков. 5 января 1943 годаИ.В. Сталин передал благодарность русскому духовенству и верующим за заботу о бронетанковых силах Красной Армии.Был открыт специальный счет в Государственном банке СССР, что явилось первым утверждением юридического статуса Русской Православной Церкви за годы Советской власти. Средства собирались не только на танковую колонну: в конце марта 1944 года православное духовенство и прихожане города Москвы собрали миллион рублей на постройку самолетов.

Аркадий Александрович Пластов в 1942 году написал пронзительную картину «Фашист пролетел» (ГТГ). «Отец горько переживал войну, в его душе кипел справедливый святой гнев. Эти его чувства вылились в картине «Фашист пролетел». Однажды отец писал осенний этюд. Этот мотив настолько растрогал его, что я увидел слезы на его глазах. Когда вернулись с этюда домой, отец вмиг набросал эскиз будущей картины. Начался мучительный сбор материала. Сельские мальчишки помогали ему. Но никак никому не удавалось упасть на траву, как хотелось отцу. Наконец один малыш, споткнувшись, как-то неловко растянулся на сухой траве. — Стой, стой! — вскричал отец. Через семь дней картина была написана. В ее основу лег тот первый, глубоко тронувший отца осенний этюд»[17].

Спустя год, 25 апреля 1943 года в Москве верующие спокойно и свободно встречали Светлую Пасху. Храмы были заполнены, прихожанам разрешили вольно ходить по улицам ночью до утра. По карточкам вместо жиров и сахара выдавали куличи и пасху. В кафедральном Богоявленском Елоховском соборе пели знаменитые басы Максим Дормидонтович Михайлов и Марк Осипович Рейзен[18].

31 августа 1943 года, в по празднство Успения Пресвятой Богородицы, Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий вернулся в столицу. На Казанском вокзале его встречали москвичи. «С нескрываемой радостью Блаженнейший вошел в свои скромные покои в Бауманском переулке. Все было ему любо, все по душе: и привычная мебель, и угольник с иконостасом, и портреты святителей на стенах, и живые лица любезных ему москвичей. Все располагало его к спокойствию и уюту, к уединенной молитве, к размышлениям и трудам. Иноческие подвиги прочно сложили монашеский быт Первосвятителя Русской Православной Церкви, и его душа не искала и не хотела ничего большего, ничего лучшего», – писал Александр (Толстопятов), епископ Молотовский[19].

4 сентября 1943 года, в дни по празднества Успения Божией Матери, в день празднования Грузинской иконы Богородицы, Иосиф Виссарионович Сталин вызвал к себе председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР Георгия Григорьевича Карпова. Сталин подробно расспрашивал Карпова о жизни архиереев, о количестве приходов на территории Советского Союза и состоянии епископата, о положении и авторитете Русской Церкви в мире. После обсуждения всех затронутых вопросов с Л.П. Берией и Г.М. Маленковым Г.Г. Карпов немедленно позвонил митрополиту Сергию и пригласил троих высших иерархов на встречу со Сталиным. В ночь с 4 на 5 сентября в Кремле состоялась встреча И.В. Сталина с Патриаршим Местоблюстителем, митрополитом Московским и Коломенским Сергием (Страгородским), митрополитом Ленинградским Алексием (Симанским) и митрополитом Киевским и Галицким Николаем (Ярушевичем).

Беседа продолжалась 1 час 55 минут. Были разрешены многие важные вопросы, главным из которых являлся вопрос о центральном руководстве церкви. В связи с этим следовало срочно собрать архиерейский собор и избрать Патриарха. Далее было решено открыть духовные семинарии, а также возобновить издание журнала Московской патриархии. Митрополиты просили разрешения открыть больше храмов и освободить из заключения некоторых архиереев.

Кроме решения общецерковных проблем И.В. Сталин предложил помощь по улучшению бытовых условий жизни иерархов. Митрополиту Сергию была выделена автомашина «ЗИС» с водителем и горючим, а также особняк в Чистом переулке. Данный прием был поистине историческим событием, хотя освещался в прессе весьма скромно: «4 сентября у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР товарища И.В. Сталина состоялся прием, во время которого имела место беседа с Патриаршим Местоблюстителем Митрополитом Сергием, Ленинградским Митрополитом Алексием и Экзархом Украины Киевским и Галицким Митрополитом Николаем. Во время беседы Митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах Православной Церкви имеется намерение в ближайшее время созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода. Глава правительства товарищ И.В. Сталин сочувственно отнесся к этим предположениям и заявил, что со стороны правительства не будет к этому препятствий. При беседе присутствовал Заместитель Председателя Совнаркома СССР тов. В.М. Молотов»[20]. Встреча И.В. Сталина с русскими иерархами произвела глубокое положительное впечатление на верующих.

На 8 сентября, день празднования палладиума Русской земли, Владимирской иконы Божией Матери,был назначен Собор епископов. В воскресенье, 12 сентября 1943 года, в день памяти перенесения мощей святого князя Александра Невского и обретения мощей его сына, благоверного князя Даниила Московского, в Богоявленском Елоховском соборе состоялась торжественная церемония возведения митрополита Сергия в сан Патриарха Московского и всея Руси. Вскоре в Москве открылся Православный богословский институт, – высшее церковное учебное заведение для подготовки священников и преподавателей духовных учебных заведений.

15 мая 1944 года в 6 часов 50 минут утра святейший Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский) скончался от кровоизлияния в мозг. «Смерть последовала неожиданно. Накануне смерти, в воскресенье 14 мая, [Патриарх] был совершенно здоров, сам вел службу в кафедральном Богоявленском соборе, делал новые посвящения епископов. Вечером того же дня Сергий также чувствовал себя хорошо, ночь провел спокойно. В 6 часов утра проснулся и, узнав, что рано, опять лег спать», – докладывал Г.Г. Карпов[21]. По завещанию покойного в должность Патриаршего Местоблюстителя вступил митрополит Ленинградский Алексий (Симанский). К первому полугодию 1944 года большая часть обновленческих церковных приходов, духовенства и епископата присоединились к Патриаршей Церкви. В Москве оставался лишь один храм, – во имя преподобного Пимена Великого, где продолжал служить лжемитрополит Александр Введенский со своими сыновьями, на которых часто поступали жалобы за служение в пьяном виде, грубость и хулиганские выходки.

В день памяти преподобного Евфимия Великого, 2 февраля 1945 года в Москве, постановлением Всероссийского Поместного Собора Патриархом Московским и всея Руси был избран Алексий (Симанский), Митрополит Ленинградский и Новгородский. «Какой торжественно-величественный пир веры — Всероссийский Поместный Собор!.. Какая светлая радость и великий праздник Святой Православной Церкви Русской, волею Божией ныне возглавленной Святителем Алексием!.. Но радость эта растворена особым чувством и охватывает ее вихрь особых воспоминаний...

Наш Ленинградский Владыка Алексий явился в Ленинграде не только Архипастырем — духовным руководителем, но и организатором здесь замечательной работы всего духовенства на защиту Отечества и на оборону родного Ленинграда.

Как верный сын Родины и любящий отец, объединил Владыка Алексий духовенство и паству в осажденном Ленинграде», – писал протоиерей Николай Ломакин[22]. Избрание Патриарха Алексия успокоило Церковь: не поминавшие митрополита Сергия более не считали возможным противостоять Первоиерарху. Исповедник святитель Афанасий (Сахаров) свидетельствовал: «… когда в 1945 году, будучи в заключении, я и бывшие со мною иереи, не поминавшие митрополита Сергия, узнали об избрании и настоловании Патриарха Алексия, мы, обсудивши создавшееся положение, согласно решили, что, так как кроме Патриарха Алексия, признанного всеми Вселенскими Патриархами, теперь нет иного законного первоиерарха Русской поместной Церкви, то нам должно возносить на наших молитвах имя Патриарха Алексия, как Патриарха нашего, что я и делаю неопустительно с того дня.

Все то, что в деятельности Патриарха и Патриархии смущает и соблазняет ревностных ревнителей, – все это остается на совести Патриарха, и он за все даст ответ Господу. А из-за смущающего и соблазняющего, что иногда может быть не совсем таким, как нам кажется, – только из-за этого лишать себя благодати святых таинств – страшно.

Не отделяться, а будем усердно молить Господа о том, чтобы он умудрил и помог Патриарху Алексию и всем у кормила церковного сущим право править слово истины и чтобы нас всех Господь наставил так поступать, чтобы совестью не кривить, против единства церковного не погрешать и соблазнов церковных не умножать»[23].

Галина Чинякова