Рыбу, которую он ловил, как заправский рыбак, сам Ратко никогда не ел. Даже аппетитную уху из жирного 15-ти килограммового карпа — мечту гурманов — отвергал с непонятным упрямством.
Просыпаясь летним утром, он первым делом выходил на балкон нашей квартиры и с высокого этажа обозревал берег Тобола на предмет рыбацкой погоды: клюет сегодня или не клюет.
— А вон рыбачкú, видишь? — показывал он рукою куда-то вдаль.
И действительно, далеко-далеко от нашего дома с раннего утра на берегу Тобола, который протекал под нашими окнами, уже сидели городские рыбаки. Но он видел не только самих рыбачков, но и наблюдал, как у них клюет.
— Смотри, смотри, какая крупная клюнула, — азартно кричал он мне, — и ушла.
Он искренне переживал за рыбаков, стоя на балконе, и расстраивался, как будто это у него сорвалась щука.
«Вот это зрение! — думала я. — Снайперское. И как он только видит за несколько километров?» — и удивлению моему не было конца и края.
А ведь в действительности дальнему зрению, дальнему пристрелу он научился на войне. Всем был: и артиллерист, и снайпер, и разведчик... И в окопах воевал, и города штурмовал, и врагов спасал... Впрочем, всего я так никогда и не узнаю — не вытянешь ни слова, закрыты эти «бункеры» воспоминаний для всех.
Никто из побывавших в пекле человеческих страданий о войне вспоминать не любит. Устали солдаты войны, переполнили себя горем людским. Тишины, покоя просит сердце, набухшее от страданий. А на рыбалке — самая что ни на есть тишина.
Я ведь о рыбалке хочу писать, а мыслями там, вместе с ним воюю. А зачем? — На себя примеряю сербскую судьбу. Спасибо, что жив остался. Спасибо, что со мной.
Мелкую рыбу, продолжу, он ловить не любил. Ему все надо было делать по-настоящему. Несколько месяцев он выслеживал, дотошно выспрашивал у местных аборигенов-рыбаков, где, в каких зауральских озерах можно поймать больш-а-а-а-ю рыбу. Его интересовали карп, щука и сырок, а из мелких — окуни и желтые караси, вкус которых не сравнить ни с какой морской рыбой. Желтые, жареные, сладкие караси — вкус детства.
К рыбалке Ратко готовился особенно тщательно. На каждый новый поход приобреталась какая-то особенная рыболовная снасть — то на карася, то на окуня, то на щуку, то на карпа... Это действительно настоящая страсть — снасть. И крупа исчезала с кухонных полок самая дефицитная — мелкая кукурузная, привезенная из Сербии. Прятать ее было бесполезно. Видимо, рыбы тоже кукурузную кашу любят. Не покормишь — не твоя. Все рыбаки знают.
Весь улов, который исчислялся иногда мешками, Ратко с большой радостью отвозил на архиерейское подворье для владыки Михаила или в Чимеевский монастырь, где его встречали всегда приветливо, не жалея слов благодарности, в которых он так нуждался. Ему было особенно важно чувствовать, что он кому-то необходим и без него никто и ничего... Какая-то врожденная потребность у всех сербов — помогать и плечо подставлять.
«Да хвалите меня, хвалите!»
С какой радостью и как живо он отреагировал на просьбу менеджеров софринского завода церковной утвари при Московской Патриархии привезти им озерной рыбы, которую очень любил Патриарх Алексий II.
Ратко хорошо помнил, что именно русский Патриарх благословил его на лечение в Кургане, когда он, не зная русского языка, прилетел в 1999 году в Россию в неизвестность. За три часа пулей, туда и обратно, Ратко слетал на мартовское, опасное для рыбной ловли озеро, и договорился с местными мужиками о большой партии рыбы.
Как стучало его сердце, как суетился он, как волновался, когда выгружал на церковном дворе из своей машины мешки с замороженными карпами и копчеными окунями... Мешки с замороженнымразноловом поместили в столичную фуру и благополучно доставили в подмосковье. Так Ратко отблагодарил, как смог, своего высокого попечителя за покровительство.
Сербы умеют быть благодарными.
Карп — рыба капризная. Если озеро чистое, ухоженное, то карп никаких посторонних привкусов не имеет и даже прислащивает. Застали и мы те времена, когда на озера Половинского района нашей области приезжали машины с яхтами на колесах. Ратко повезло. Екатеринбургские рыбаки его в свою компанию приняли и каждые выходные брали с собой на подводную охоту.
Ох и рассказов рыбацких я наслушалась в те годы — до сих пор звенит где-то в ушах. Сама не верила, но карпы и икра, по два килограмма с рыбки, действительно у нас несколько зим не переводились.
С осени столько запасáли рыбы, что из морозилки хвосты торчали.
А вскоре озёра эти, «Яровое» и «Кривое», обмелели, и рыба там перевелась. Опытные рыбаки поговаривали, что в одну лютую зиму лед на озерах был таким толстым, что вся почти рыба задохнулась, не хватило ей кислорода. А может, местные щуки поживились. На то они и зубастые. Зря их вместе с карпами разводили.
Ах, какая отменная уха из свежего карпа!
Ничего вкуснее не ела! И ела бы только уху да пироги из этой волшебной рыбы. И рыбку-то вроде пробовала всякую — и севрюгу, и белугу, — а вот нашего зауральского жирнецкого карпа на 15-20 килограмм ни в одном магазине не встречала. В половину он роста человеческого. И это не шутка. Вон они, фотографии из альбома, всем гостям глаза натерли.
Такую рыбу-невидаль только на стол к государям да их придворным подавать!
