Постоянно ловлю себя на той мысли, что в моей жизни появилась яркая, неординарная и жадная до жизни личность. Настоящий литературный герой. Однозначно. И это, конечно, Ратко!
Если пил он горячую сливовицу, то — пока не потечет из глаз; запоет сербскую застольную — заворожит так, что обо всем забудешь; работает на земле, не жалея ран, до восьмого пота; цветы дарит не штучно, а сразу грядкой и на все лето; воевал — до звания «серба золотой пробы» и до шестнадцатой пули; помогает и другу и недругу — до последней рубахи и пустого кошеля; гонит «Поршé» по горной дороге впереди ветра, так что птицы разлетаются; меряется силой на руках — до победы и мозолей на локтях; красив — глаза ломит, рыбачит — до трех озёр на день, охотник — на лету ловит кулаком муху; спит крепко — так что стены качаются, мясо жарит до хрустящей корочки — и никакой изжоги; гостинцы везет — у чемоданов ручки обрываются...
Как-то раз привез он из-за кордона сербской самогонки 40 литров. Подвиг небывалый по нашим контрабандным временам. Зять его, приехавший в то же самое время из Австрии, на такую авантюру не решился и даже дозволенных 2 литра через таможню Боснии провезти побоялся. Понятное дело, ракия — золотовалютный запас Сербии. Самая чистая, из айвы, стоит в Италии восемьдесят евро за литр. Для Италии это — контрабанда, экзотика и чистая прибыль. Бешеные барыши берут за нее в местных ресторанах с отдыхающих и туристов. Еще бы! Чтобы один литр ракии из плодов айвы выгнать, надо сто килограммов айвы переработать. Ратко в Сербии гнал из сливы, и его ракия-сливовица под 50 градусов крепчала и быстрее других с ног сшибала.
Так вот, вез он 40 литров, правда, давненько это было.
— Да мне-то не жалко ее, сливовицы, — говорил он, — у меня дома еще шестьсот литров наварено.
— ???
— Это мелочь, у других по три тысячи литров стоит.
— А как же ты её через сербскую границу-то провез?
— Обыкновенно. В аэробусе. Я с пилотами в Россию летел. Билетов не было, так друзья из Белграда меня в пилотскую кабину посадили.
Сливовица — самогонка из местной сливы — варилась в Баня-Луке осенью повально всеми жителями из расчёта пять литров «чистой слезы» на сто килограммов сливы. Это лекарство (без кавычек) Ратко варил без сахара. У него в Боснии, как-то признался он, «медицинский» аппарат размером с комнату имеется.
Попробовала и я полечиться сливовицей — действительно, спишь, как убитая. Сначала-то пьешь, как коньяк — сосуды расширяются, сознание ясное, голова хорошо соображает, речь льется, как ручей. Весело и беззаботно. А какая стопка последняя, не успеваешь проследить. Хлоп — и ты уже в наркозе. Понятно теперь, почему на медицинской эмблеме зелёный змий чашу обвивает.
— Когда в Баня-Луке, — рассказывает самогонщик, — варят ракию, то все соседи ходят друг к другу в гости. Кто-то гонит из сливы, кто-то из винограда, кто-то из алычи, а кто-то из груши или вишни, из персиков. Но самая знатная — из айвы. У всех самогонок вкусы разные. Придет человек к соседу попробовать, чтó он наварил, напьется досыта, так что до дома дойти не может и тут же, недалеко от «скатерти-самоварки», свалится. Так и спит у соседа до утра, а на другой день — новое лечение. И так пока досыта не налечится.
— А однажды, — продолжал Ратко, — не дождался я, пока ракия остынет. Налил себе в кружку горяченькой прямо из-под крана, да маханул с лёта до дна. А она так ударила в голову, что аж в глазах потемнело, и я буквально ослеп и оглох. Под стол повалился и лежу. Так продолжалось несколько минут. А вскоре та самая ракия полилась обратно — из глаз, ушей и изо рта. Чистая слеза. Так что теперь я понимаю, что такое конец света. Хвала Богу, что жив остался.
В этот же приезд из Сербии он привез одну удивительную штуку — «сви´нский пршут».
— Я, — звонит мне накануне из Белграда, — пршут привезу. Двести евро стоит.
— Зачем тебе в России парашют? — я обомлела от удивления.
— Это, — говорит, — большáй дефицит у нас. Ему восемь лет.
— Кому 8 лет?..
Но связь прервалась и мы не договорили.
«Все-таки неважно он еще по-русски изъясняется», — подумала я. И тут же догадалась: «Наверное, связь плохая, и я чего-то не поняла». А вскоре и вовсе забыла я об этом парашюте. А когда он чемоданы свои с оборванными ручками и с сербскими подарками распаковал, то первым делом этот самый «пршут свинский» вытащил и оказалось, что это вовсе не парашют, а свиной копченый окорок особого приготовления: несколько недель его в соленом растворе под гнетом вымачивают, а затем коптят домашним способом «на дымý», при специальной температуре, на дровах из бука. И храниться он в таком виде по нескольку лет может. Вот потому-то и выдал так легко его свинский возраст Ратко, ведь чем старше этот самый пршут, тем дороже, «почетней» и вкусней. Подают его с хорошим домашним вином в самом начале праздничного застолья — тогда, говорят, много можно вина выпить, а для сербов, которые по нескольку дней подряд «отдыхают» вдали от дома и женщин, это большая ценность.
— А однажды, — как-то рассказал Ратко, — мы с другом напоили домашней ракией петуха. Нам третьего для компании не хватало...
Короче говоря, поймали мужики несчастного петуха, силой раскрыли ему маленький петушиный клювик и влили стопочку. Петух, как курица, закудахтал, закрутился, завертелся вокруг себя, мотая пьяным гребешком, и неровной, что называется, походочкой подался в курятник, балансируя цветными крыльями на весу. Наш бы петух, небось, с вишневых косточек в курятник не побежал.
А сербский — по стопочке... и к курицам.
Вот ведь какая разница, — между вишневой бражкой, конечно, и сливовицей.
Также было и с собакой, которую веселая компания сербских самогонщиков напоила свежей ракией. Бедный пес три дня валялся на земле, не в силах даже голову поднять и тщетно пытался приступить к своей охранной деятельности. И еще несколько дней очухивался, еле ворочая языком и отказываясь даже от молока. Зато в следующий раз, когда на дворе попахивало крепким духом сливовицы, пес с визгом отбивался от назойливого хозяина, соображавшего «на троих», и сбежал в самоволку в лес. Умный был пес, без синдрома похмелья.
— И не стыдно вам, товарищ серб (хотела сказать «товарищ Бендер»), животных вредным человеческим привычкам обучать?
* * *
Вспомнила и еще одну непридуманную историю о том, как мужик из Боснии поспорил с соседом, что живого медведя свяжет. Её рассказал маленькому Ратко его дедушка. Был он княжеского рода и звали его Душан.
— Повадился, — пересказал Ратко, — один медведь в село домашнюю животúну задирать. То лошадь завалит, то корову. Причем завалит, и первое, чем насладится, кровь у своей жертвы выпьет. Затем выроет яму, затащит туда добычу, забросает ее землей и уйдет. Ждет, когда неделя-другая пройдет и еда гнильцой начнет припахивать. Тогда возвращается он на этот запах и наслаждается добычей.
— Никогда не думала, что медведи мертвечиной питаются.
— Всякое бывает. Вýлки, например, любят на собак охотиться, и сразу ее съедают, — продолжил он с акцентом. — Бывали случаи, что вýлки только на собак и охотились. Пасется стадо барашков и все, как на подбор, жирненькие да упитанные, и одна собака охраняет стадо. Но волчара не хочет барана на обед, а выслеживает именно собаку. Завалит ее и тут же насытится. Для волка собака — лакомство.
— Ну так что же дальше-то было? Как мужик живого медведя связал?
— А очень просто. К тому времени медведь в деревне корову завалил и зарыл ее до поры до времени в землю. Мужик знал, что через неделю медведь вернется на то место, где добычу припрятал, и приготовил ему угощение. Поставил рядом с медвежьим обедом вёдра с водой, а в вёдра подлил ракии. Так сказать, гостеприимство проявил для дорогого гостя. Ну медведь на халяву напился да и захрапел вскоре. Тут его мужик верёвками связал и запорол вилами насмерть. Так он и выиграл спор у соседа — один-таки связал живого медведя.
Долго эта история вертелась у меня в голове, ведь какой бы медведь ни был, даже спящий и пьяный, а подойти к нему все-таки жутко. И зачем этот мужик сербский ради спора жизнью рисковал?
Похожи мы все-таки чем-то братья-славяне, сербы и русские: с красивой широкой душой, безбашенные в спорах, бесстрашные в бою, всегда готовые на подвиг и геройство, идущие за друга и Отечество до славного победного конца.
Вот такими мудреными и чудными присказками время от времени потчевал меня Ратко и жить с ним не то что познавательно, а точно, что не скучно.
