Источник: «Санкт-Петербургские ведомости»
Умер последний герой нашего театра и кино
Актер, который на своем творческом веку сыграл страстотерпцев и тираноборцев, воинов и босяков и про которого с полным правом можно говорить: в своем творчестве и в своей жизни он всегда искал Истину и всегда играл тоску по Истине.
Николай Губенко был великим актером.
Это понимал каждый, кто видел в Театре на Таганке «10 дней, которые потрясли мир», где он играл Керенского, или «Пугачева», или «Бориса Годунова». Его царь Борис в запрещенном спектакле Юрия Любимова страдал с неслыханной силой, просто самоубийственной.
В театре, где система актерского погружения в образ не слишком приветствовалась, Губенко был самым «погружающимся», он просто не мог иначе. Его сценическая самоотдача всегда была запредельной. Он обладал даром такой мощи, такой лихости и такой удали, какими даже в те благословенные для актеров времена мало кто мог похвастать.
А кто не видел этих спектаклей, тот наверняка запомнил рабочего паренька Кольку Фокина из ленты Марлена Хуциева «Мне двадцать лет», впервые решающего для себя такие простые и такие важные вопросы – что есть достоинство и честь человека, в чем смысл дружбы и в чем смысл жизни. Или красного генерала Блюхера, который был буквальным олицетворением этих качеств. Или красного директора автомобильного гиганта Зворыкина – из матросиков на наших глазах вырастающего в былинную фигуру...Как объяснить сегодняшнему зрителю, что такое масштаб личности?
Что такое, когда актер в фильме появляется на несколько минут, как лейтенант Голощеков в ленте «Они сражались за Родину», а запоминается наравне с главными героями, которых играли к тому же сплошь корифеи? Или огненноглазый лихой лошадник-барышник в «Дворянском гнезде», в котором за несколько минут вместилась вся русская удаль?
В своем режиссерском дебюте, фильме «Пришел солдат с фронта», Губенко сыграл председателя колхоза, однорукого демобилизованного фронтовика, вернувшегося в буквальном смысле на пепелище. И то, как человек справлялся не только с послевоенными трудностями, но и с самим собою, жестоко обездоленным войной, то, как смотрел невидящими от горя глазами, выжигало изнутри.
Губенко как-то умел это: сжигать себя в кадре и сжигать зрителя в зале.
Когда воспитатель детдома, жестокий и ненавидимый сиротами, срывал с рук свои вечные перчатки и, схватившись за лицо этими сожженными руками танкиста, начинал глухо рыдать – вместе с ним рыдал зал.
Он и режиссером оказался удивительным. Не сказать, что его фильмы поражали режиссерской изобретательностью, организацией кадра, движением камеры. Но эти фильмы всегда поражали «организацией души».
У него в самых крохотных эпизодах всегда снимались великие артисты. Потому что в «Подранках» без Натальи Гундаревой невозможно сегодня представить себе эпизод с «капелькой супа», и невозможно представить себе этот фильм без глухонемого дворника, берущего метлой «на караул», в исполнении Евгения Евстигнеева.
Он мог увидеть фантастические глаза у случайно забежавшей в павильон девочки и уговорить ее сыграть пацана, потому что именно такие глаза должны быть у мальчика за секунду до смерти.
Вообще о фильме «Подранки» много писали. Но сегодня обнаруживаешь, что помнишь его не просто целиком, а еще и в мельчайших деталях – потому что в каждую из этих деталей вложено содержание целой жизни... Именно это и было режиссерским методом Губенко.
Перефразируя Черчилля, могу смело сказать, что «у того, кто не любит фильм «Подранки», – проблемы с сердцем, а у того, кто не любит «Из жизни отдыхающих», – с головой». Наверное, мало в ту пору можно было найти смельчаков, с таким сарказмом высказавшихся о краснобайстве и пустословии современного «как бы интеллигента» (а на самом деле – обыкновенного ничтожного обывателя), как высказался Губенко в пору, когда интеллигент был «священной коровой» нашего кино. Каждая деталь этой «жизни отдыхающих» в мертвый сезон – феноменальной точности и наблюдательности микроновелла.
Лишь одни глаза и одно лицо в «Отдыхающих» было неподвластно тлену: Она. «Прекрасная дама». «Чистейшей прелести чистейший образец». Так, как он умел снимать свою женщину, свою жену, свою музу, свою любимую актрису Жанну Болотову, – больше не умел никто. Именно в его руках она становилась и большой актрисой, и символом всего самого прекрасного, что есть на свете. Когда я сегодня думаю о ней, о Жанне Андреевне, оставшейся без него, – у меня разрывается сердце.
Он руководил театром «Содружество актеров Таганки», и в сентябре там должна состояться премьера, которую он ждал и которой уже не увидит.
...Он давно не снимался и давно не снимал. Про что думал и о чем болела душа – снимать в новом веке было не модно. А ролей ему в размер давно уже не пишут.
О нем в последние лет 25 его жизни не трубили СМИ, да он и сам не мелькал на телеэкране, куда так стремятся попасть все _ «для медийности».
Для меня его кино закончилось в 1983 году, а снятую в 1988 году (крайне неудачную, на мой тогдашний взгляд) «Запретную зону» я с тех пор не пересматривала, хотя, наверное, сейчас пересмотрю.
Он буквально одного дня не дожил до 79 лет.
Про его «постсоветскую» жизнь известно совсем мало. То есть практически ничего.
Да, он был первым министром культуры перестроечного СССР и успел спасти от передачи Германии трофейные художественные ценности. Репутация его всегда была безупречна.
Он родился в Одессе в августе 1941 года. Отец, летчик, погиб в воздушном бою практически сразу после рождения сына. Но успел узнать, что родился сын. Мать в 1942 году повесили немцы за отказ сотрудничать. Он был пятым ребенком в семье. Четверых сестер и братьев разобрали соседи, а грудничка оставили у себя дед с бабкой, да и того прокормить могли с трудом.
Он беспризорничал, в 1947 году попал в детприемник, а потом детдом, оттуда – в Суворовское училище. Фильм «Подранки» он снял о себе и своем детстве.
Они вдвоем с мальчиком Алешей Черствовым и сыграли в картине две лучшие роли.
После Суворовского он должен был поступать в институт военных переводчиков, но, на наше счастье, институт закрылся, и он поступил на курс к Сергею Герасимову во ВГИК.
Его актерская судьба складывалась счастливо, да и режиссерская не хуже. Он, выращенный по большому счету страной и государством, любил и уважал эту страну и это государство до конца своих дней. И убеждениям своим никогда не изменял.
Он, сумевший всего в жизни – включая «сказочную принцессу своей мечты» – добиться талантом и трудом, не мог ненавидеть и презирать страну, позволившую ему это и щедро его награждавшую. Он ее, страну, никогда не предал.
Он вообще никого никогда не предавал, и это по его приглашению и по его неустанным просьбам в страну вернулся его учитель – Юрий Любимов. А когда ему стало ясно, что придется предать часть своих товарищей, Губенко не стал этого делать и пошел на конфликт с боготворимым Любимовым.
И еще: он был одним из последних, кто поддерживал драматурга Геннадия Шпаликова. Опустившегося, пьющего, бездомного, в вечной депрессии, от которого отвернулась в ту пору почти вся кинематографическая общественность (в том числе и те, кто был обязан Шпаликову карьерой), кроме женщин, которые его любили, и Губенко, который тоже его любил.
Губенко никогда не отрекался от того, во что верил. Этим тоже в наше время мало кто мог похвалиться.
Светлая вам память, Николай Николаевич, незабываемый!
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 145 (6743) от 18.08.2020 под заголовком «Последний герой».
