В России правят не должности – в России правят соответствие ожиданиям и идеи, воплощенные в образе того, кого страна признает своим лидером.
Должность никогда не защищала от смещения – важно было лицо, ее занимающее. В этом отношении Россия всегда была предельно демократична – царем мог быть лишь тот, в ком страна видела лидера.
Строго говоря, за последние как минимум сто лет – в течение всего 20 века — наследование власти в России не было связано с занятием должности прежнего первого лица.
То есть, практически никогда человек, который действительно становился новым лидером страны, не получал должность (или совокупность должностей), которую перед этим занимал прежний лидер.
И наоборот, практически никогда тот, кто после ухода прежнего лидера занимал его формальное место, не становился на деле новым лидером страны – обычно он относительно быстро это место терял, а само оно подчас вообще утрачивало первостепенное значение.
Для того, чтобы иметь власть в России, не столь важна должность, сколько личный статус. Даже монархическая статусность не решала вопрос реального властвования. Тезисы о царепоклонничестве русской политической традиции – предельно поверхностен и спорен.
Царь, бесспорно, воспринимался как суверен с непререкаемым авторитетом, пока он воспринимался как Царь. Фраза из культового фильма: «Говорят, царь – не настоящий» — не столько шутка, сколько реконструкция.
В повести Стругацких «Улитка на склоне» есть образ прогресса, как вала, который накатывается неумолимо, сминая и давя дорогие сердцу человека вещи и миры. Перед героем повести есть выбор: либо плыть вперед с этим валом, не оглядываясь назад, либо попытаться защитить святыни и быть неминуемо раздавленным.
Это диалектика истории и человеческой судьбы… Это трагедия, но каждому приходится делать вывод самому – неся ответственность не только перед своим ценностным миром, но и перед будущим социума.
Когда Дэниел Белл писал свое «Грядущее постиндустриальное общество», он отмечал, что целиком основывается на теории Маркса, социолог, если он хочет оставаться ученым, не может на ней не основываться, понимает ее несколько нетрадиционно. Он высказывал мысль о том, что есть две модели развития капитализма, прописанные Марксом: первая — в первом томе, с неизбежностью ведущая к катастрофе, и вторая, описанная в третьем томе, ведущая к ускоренному развитию научно-технического прогресса, к появлению белых и серых воротничков и более мягкому развитию.
По мысли Белла, реализовалась не первая, а вторая модель Маркса: в какой-то момент мир перешел на этот запасной путь с несколько сглаженными конфликтами.
Если задуматься, почему состоялся этот переход с основного пути, ведшего капитализм к катастрофе, на запасной, позволивший сгладить многие конфликты и отложить эту катастрофу, возникает вопрос о том, что оказалось толчком для такого перехода, что повернуло стрелку, И толчком, который повернул стрелку исторических путей, в общем-то, и была Октябрьская революция, которая, по сути дела, поставила западный мир перед выбором — меняться либо погибнуть.
Конечно, это был другой путь, в этом отношении мировая революция, о которой так долго спорили, будет она или не будет – эта мировая революция, конечно, произошла, но не в виде непосредственного, повсеместного восстания, повсеместно вооруженных рабочих, а в виде изменения мира.
Что важно иметь в виду? Последнее время доминирует обыденно-публицистическая лексика, идентифицирующая термин «революция» с разрушением, катастрофой и погромом. Погром не есть революция. Погром иногда ей сопутствует, порой — довольно часто, но суть смысла революции, оставляя сейчас за скобками генезис самого концепта, — это именно созидание, строительство нового, созидательное преобразование.
Когда та или иная власть, та или иная элита отстает от необходимых, требуемых временем преобразований, их совершает контрэлита, народный взрыв, и все проблемы решаются в радикальных формах.
Нельзя идти вперед, находясь в постоянных спорах о прошлом, а кстати сказать, и нельзя разрушать мифы. Культуру создают мифы. Это просто закономерность культурной жизни, вот устоявшееся представление, в конце концов, и Магомет — мифы, и Христос — мифы, что угодно, Зевс был мифом. Но на этом строится культура, разрушая мифы, мы уничтожаем собственную самоидентификацию. Чем это кончается? Мы видим на примере западного общества, реально отказавшегося от собственных ценностей.
Утопия появляется на стыке эпох. Это, конечно, отрицание старого мира, но это и отрицание того, что первичным образом идет ему на смену.
Утопия возникает тогда, когда есть некий устоявшийся мир, со своими плюсами и минусами. И идет «вал прогресса», наступает новый мир. И этот новый мир, который, казалось бы, является тем, что мы назвали бы сейчас прогрессом, несет с собой те или иные моменты разрушения.
И тут человеку придется выбирать: либо тупик, движение по кругу, либо путь к новым проблемам.
Если человек испугается понимания неидеальности своего идеала и остановится в своем движении к нему, то окажется в тупике, будет обречен на постоянное блуждание в лабиринтах отжившего. Испугавшийся будущего – его же и недостоин, как, впрочем, и настоящего.
«И сказали мне, что дорога эта ведет к океану смерти, я убоялся и повернул обратно, и с тех пор стелются передо мной все глухие, кривые, окольные тропы».
Проблема все-таки заключается, действительно, в том — а что мы хотим сконструировать, что мы из прошлого хотим взять в будущее — и построить ту картину, которая отвечает на наш запрос идентификации и сбережения, но сбережения в развиваемом нами мире.
И тут главный момент, чтобы остаться самими собой, сохранить свои ценности и тождества, но действительно создать некий новый облик мира.
Мир и его базовые ценности сохраняет не тот, кто грезит и проповедует благостность путей к достижению благой цели… В чем сохранение значимого, если желаемое однозначно привлекательно, сладостно и без напряжения достижимо?
Сохранение идентичности в том, чтобы видеть цель и грезить о ней, одновременно напрягая все мышцы и нервы, срывая ногти и ломая ноги, но не отказываться от движения к ней. А вот последнее – сущий реализм. Реализм – это средство утверждения романтизма.
В политике существует три типа политических деятелей. Первый – тот, кто рассматривает власть как средство осуществления Мечты, Проекта, Утопии. Второй – тот, для кого власть – это смысл всей деятельности. Третий – для кого власть – средство достижения конкретных благ для себя и своего окружения. И вряд ли кто-либо посчитает его политиком.
В столкновении первый всегда одержит победу и над вторым, и над третьим. Второй – уступит первому и победит третьего. Есть, правда, еще и четвертый – тот, кто чувствует, что странным стечением обстоятельств получил в руки власть и сознает, что нужно что-либо совершить – но вот не знает, что именно.
Средства не могут доминировать над целями. Не могут подчинять их себе. Цель всегда выше и важнее средств.
Сохранение – правильный выбор цели. Реалистичность – правильный выбор необходимых для их достижения средств. Потому что иначе она отказывается от центрального для самого себя компонента – от полисности. От своей значимости для чего-то большего, нежели твои собственные интересы.
В России правят не должности, а идеи и соответствие ожиданиям.
