Закон, загон и хряполо

Ведь главное — это контроль, и при этом есть причина и повод, чтобы в условиях пандемии завести все человечество в “ЗАГОН”

«…И самый верный способ достижения такой цели — это сделать так, чтобы ты согнулся совсем, чтобы опустить тебя по полной, и для этого они бьют тебя там, где тебе будет больнее всего»

Советские Нобелевские книги, в том числе и те, которые в относительно недавнем прошлом были доступны нашему читателю исключительно в формате “Самиздата” или привозились почти контрабандой из-за рубежа, сегодня стоят на книжных полках рядом с мировой, советской и российской классикой. Наверное, немногие из нас знают или помнят ставшую классической фразу анонимного члена Союза Писателей СССР: «Я Пастернака не читал — но осуждаю», сказанную в отношении романа-эпопеи Бориса Пастернака «Доктор Живаго», и после чего роман и автор были подвергнуты общесоюзной ‘демонизации’. Но зато вся страна смотрела в кинотеатрах “Тихий Дон”, а в кулуарах шепотом обсуждали более чем странные слухи об авторстве Михаила Шолохова: уж слишком молод был автор, так мнилось корифеям мировой и отечественной литературы.

Изданный за рубежом «Архипелаг Гулаг» Александра Солженицына впервые увидел в переводе на французский язык в руках студента из Алжира в университетском общежитии. Вспоминаются разговоры о шокировавшем многих, если не всех, рассказе “Один день Ивана Денисовича”, когда преподаватели русской, советской и иностранной литературы во время перерывов между лекциями, в курилке, старались уходить от прямого вопроса о наших нобелевских лауреатах. Приходилось искать свои ответы, на вопросы, которые в рамках философии и принципов литературы Социалистического реализма по своему существу не подлежали обсуждению.

Но, как ни странно, в списке труднодоступных книг была еще одна, которая вызывала, как выяснилось позднее, намного большее раздражение и неприятие кураторов литературы, чем наша собственная диссидентская литература. Причем эта книга по своим формальным признакам вряд ли могла быть поставлена в один ряд с книгами, которые проходили по категории «антисоветской литературы», и потому были запрещены к ввозу и распространению в СССР. Но на борьбу именно с ней, уже в конце 1970-х и в самом начале 1980-х годов, были брошены лучшие пишущие журналисты-международники. В СССР она была запрещена с 1978 до 1988 года. Ленинградская цензура эту книгу охарактеризовала как “роман на политическую тему”. Эта работа координировалась по линиям Управления по делам культурно-просветительских учреждений при Совете Министров CССР, Министерства культуры СССР, и отдела пропаганды и агитации при ЦК КПСС. В 1949 году Джордж Оруэлл издал книгу под звучавшим тогда, наверное, несколько странно названием: «1984», это известный всем нам сегодня роман-антиутопия о беспросветном будущем мифологического тоталитарного режима, и который был написан до романов «Доктор Живаго» и «Архипелаг Гулаг». Сегодня все эти книги — соседи на полках бестселлеров в книжных магазинах. Но чем же «Nineteen Eighty-Four» мог показаться цензорам опаснее, чем наши нобелевские лауреаты «Доктор Живаго», «Архипелаг Гулаг»? Пастернак и Солженицын рассказали читателю о нашем прошлом, которое в общих или даже конкретных чертах было известно, пусть даже в «кухонных разговорах» дома или в кругу самых близких друзей и знакомых. В своей книге «1984» Оруэлл рассказал миру о будущем, у которого нет будущего. В двух словах это «Песнь о Всевидящем оке вездесущего Большого Брата и министерстве Правды». Но и сам Оруэлл написал “1984” год под впечатлением от другого фантастического романа-антиутопии “Мы”, который в 1920 году издал Евгений Замятин. Роман написан в жанре философской антиутопии, описывающей систему “мониторинга” над личностью человека в обществе, в котором востребованы не люди, а человеческие автоматы, где даже интимная жизнь людей поставлена под контроль, и где вместо имен и фамилий используются цифры и буквы. С самого дня рождения и до смерти человек находится на конвейере тоталитарного государственного контроля.

В книге “Скотный Двор” революционер Наполеон — это аллюзия на тирана и диктатора, сродни образу “Хряполо”, этакую всеядную свинью, поглощающую всех и вся на своем пути. Откуда-то взялось это ужасное чудовище, топчущее Землю. Это хрукающее и фыркающее чудище Хряполо пожирает все на своем пути.

 

Слишком много еды не бывает, твердо уверен ненасытный Хряполо из фантастических сказок для больших детей Евгения Замятина (1917–1920). Так появились на свет и образы Оруэлла, в том числе роман “1984”.

Но умолчание — это самая эффективная форма запрета и цензуры: не запрещено — это еще не значит, что разрешено.

 

По мнению режиссера Андрея Кончаловского, работавшего в США, сегодня в Голливуде более мощная цензура, чем она была в Советском Союзе. Кончаловский объяснил это тем, что в Союзе нельзя было снимать только те картины, которые ставили под вопрос роль Коммунистической партии, на остальное запретов не было.
Источник : https://realnoevremya.ru/news/176230-andrey-konchalovskiy-rasskazal-o-cenzure-v-gollivude

 

Во время монтажа фильма “Сибирский цирюльник” в Париже, Михалков пригласил Кевина Костнера, чтобы он посмотрел и сказал, что будет понятно американцам, что нет. На другой день Кевин прислал свой текст с замечаниями, и там были такие слова: “Как понятно из фильма Джейн была проституткой. Лучше бы, чтобы она не была бы американкой, а была англичанкой. И хорошо бы, чтобы сержант знал, кто такой Моцарт” . https://argumentiru.com/scandal/2018/02/482639. Когда Михалков показывал картину “Сибирский цирюльник” на фестивале в Аргентине, то выяснилось, что в Латинской Америке ее показывать не будут, потому что американцы выкупили права на показ с уплатой упущенной выгоды, чтобы никто не видел фильм, в котором американка была женщиной легкого поведения, а американский сержант не знал, кто такой Моцарт. В США провал фильма Михалкова благодаря заказному бортовому залпу СМИ был вполне предсказуем.

 

Но есть еще две другие книги, которые никогда не были запрещена ни в СССР, ни в России, ни где-либо еще в мире, но нет уверенности в том, что читатель найдет их рядом с уважаемыми всеми лауреатами литературных международных и национальных премий. С точки зрения правды жизни, рассказанное в этих не совсем настольных книгах подлежит юрисдикции Министерства правды будь то на Западе или на Востоке, если думать о том, что каждый день приходится слышать или читать в строке новостей на фоне разгорающейся пандемии COVID-19, все чаще напоминающих информационные сводки с фронтов мировой войны: оккупированные страны, потерянные города и территории, отступление и наступление, цифры потерь человеческих жизней, наносимый экономике ущерб, и так далее: на войне, как на войне, в том числе и двусмысленные порой прогнозы относительно доступности средств борьбы и сроков окончания эпидемии. Недвусмысленно, предлагаются меры по мобилизации сил и средств, включая параллельную полицию (enforcement officers, contact tracers), наделенной неизвестно кем и в соответствии с каким законом неограниченными полномочиями полного контроля санитарно-эпидемиологической безопасности, вплоть до необходимости внедрения средств технического контроля для отслеживания и выявления контактных лиц, в том числе привлечения собак, обученных вынюхивать по диагнозу конкретного заболевания (sniffer dogs). Как и ожидается по логике событий, это почти научная фантастика, но представленная в разрезе христианской философии и видения ожидаемого конца мира в ближайшем будущем, автором которой является писательница Юлия Вознесенская. Она и предложила читателю собственную версию футуристического романа-антиутопии «Путь Кассандры или Приключения с макаронами», в котором как бы уже своими словами перекликается с Оруэлловским романом «1984» и Замятинским романом “Мы”, но смотрящими на происходящее в мире будущего глазами русского православного христианина: в ожидании Второго Пришествия.

 

В данном контексте и в равной степени читателю предлагается и вполне светский, как бы далекий от религиозных воззрений и философии романов-антиутопий взгляд на жизнь из окна дома, куда вряд ли кто-либо из нас хотел бы попасть, будучи в здравом уме. Но не следует ожидать, чтобы эту книгу можно было увидеть в списке образовательной литературы для выпускников средней школы в каком-нибудь одном из Штатов страны самого автора. В 1962 году Кен Кизи, американский писатель, которого причислили к поколению движения битников и хиппи, написал роман «Пролетая над гнездышком кукушки». В его книге люди, неудобные для тех, кто облечен хоть какой-то властью над другими, внутренне независимые и свободные своим духом люди, могут оказаться в психиатрической клинике. Упорствующие в своем нежелании подчиняться чужой воле, в конечном счете подвергаются методам насильственной психотерапии, в результате которой они действительно становятся «овощами». Автор представляет окружающий мир как Комбинат (Combine) или объединение людей и механизмов, спроецированных на выполнение одной общей задачи: это должна быть человеко-машина, оснащенная сверхчувствительным оборудованием, от которого протянуты невидимые нити контроля поведения каждого, настроенные на обнаружение чувства страха и сигнала на подчинение. Своего рода волшебный фрезерный станок, которым управляют люди-чудовища, вытачивающие каждого, как болванку, по заданной программе в соответствии с принятыми кем-то правилами.

“Right at your balls. No, that nurse ain’t some kinda monster chicken, buddy, what she is a ball-cutter. I have seen thousands of ‘em, old and young, men and women. Seen ‘em all over the country and in the homes – people who try to make you weak so they can get you toe the line. To follow their rules, to live like they want you to. And the best way to do this, to get you knuckle under, is to weaken you by gettin’ you where it hurts the worst.” “Точно так, чтобы тебя согнуть в бараний рог. Нет, дружище, эта старшая медсестра не просто какая-то мокрая курица-чудовище, нет, это та старшая медсестра, которая тебя опускает так, что ниже некуда, чтобы тебе страшней быть не могло. По всей стране встречал тысячи таких вот, старых и молодых, мужиков и баб, сидящих в разных домах, – это люди, которые стараются ослабить тебя так, чтобы они могли тебя заставить стоять по струнке, как они скажут. Чтобы ты жил по их правилам, и так, как они захотят, чтобы ты жил так, по их прихоти. И самый верный способ достижения такой цели – это сделать так, чтобы ты согнулся совсем, чтобы опустить тебя по полной, и для этого они бьют тебя там, где тебе будет больнее всего».

 

Но что предлагается принять к исполнению в целях борьбы с пандемией: в ближайшем от нас будущем всем будет предложено принять правила безопасного поведения в условиях, скажем так, COVID-24? Для чего планируется повсеместное внедрение компьютеризированных средств технического и биологического контроля поведения всех и каждого, чтобы не допустить распространения инфекции, не так ли? Безопасный секс на социальном расстоянии, почти как в романе «Мы» у русского писателя Замятина? Коллективное и добровольное обсуждение интимных, личных и эмоциональных проблем в формате групповой психотерапии в режиме онлайн, почти как в романе «Пролетая над гнездышком кукушки» у американского писателя Кена Кизи? И не важно теперь происхождение вируса, злонамеренное лабораторное или случайное с источником на китайском базаре мяса диких животных. Будем ходить строем? Пока на эти вопросы ответить трудно. Футуристические романы-антиутопии “Мы” и “1984” предлагают сквозь десятилетия свои ответы на задаваемые вопросы. Ведь главное — это контроль, и при этом есть причина и повод, чтобы в условиях пандемии завести все человечество в “ЗАГОН COVID-24”.