Источник: Столетие.Ru
835 лет назад, 20 мая 1185 года на реке Каяла началось сражение русских полков князя удельного Новгорода-Северского Игоря Святославовича и его брата Всеволода с войском половецкого хана Кончака. Русские были разбиты, князь Игорь вместе со своим сыном Владимиром оказался в плену. Эта битва, не очень значительная даже по средневековым меркам, могла бы полностью затеряться во тьме веков, если бы не послужила поводом для написания великого литературного произведения.
Вот уже более двух столетий прошло с момента, когда «Слово» было возвращено нашей литературе, став одним из главных её украшений и наиболее значительных достижений. И почти всё это время бушуют споры – раз за разом находятся люди, пытающиеся объявить «Слово» фальшивкой и новоделом.
Почти у каждого великого народа есть свой литературный эпос, созданный, чаще всего, на заре его истории. У французов это «Песнь о Роланде», у немцев – «Песнь о Нибелунгах», у англичан – «Смерть Артура» и т. д. Стоящее, несомненно, в этом же ряду «Слово о полку Игореве» отличает наиболее необычная судьба. В течение нескольких веков оно было совершенно забыто – и заново обретено лишь в конце XVIII века, волею случая попав в руки собирателя древностей графа Алексея Мусина-Пушкина. И обстоятельства этой находки до сих пор точно не выяснены. То ли он приобрёл средневековую рукопись у бывшего настоятеля упразднённого к тому времени Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле архимандрита Иоиля (Быковского), то ли Мусин-Пушкин, будучи обер-прокурором Синода, получил её из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря – версии разнятся.
В любом случае, граф, отыскавший и введший в научный оборот немало памятников древнерусской письменности, сразу понял значение своей находки. «Слово» впервые было издано в 1800 году – и с тех пор заняло подобающее ему место в корпусе наших литературных текстов.
Увы, рукопись-первоисточник до наших дней не дожила – она хранилась в доме Мусина-Пушкина и сгорела вместе с другими бесценными средневековыми текстами в огне московского пожара 1812 года. Граф тяжело переживал гибель своего литературного хранилища. И почти сразу же объявились скептики, объявившие «Слово» подделкой: среди них, в частности, оказались историки Михаил Каченовский и писатель Осип Сенковский, позже – французские слависты Луи Леже и Андре Мазон, прочие...
Версии предлагались разные. Одни высказывали предположение, что подлинным автором гениального произведения был архимандрит Иоиль (эту версию пытался продвигать, в частности, даже столь известный специалист, как советский историк Александр Зимин), другие – сам Мусин-Пушкин, третьи приписывали создание «Слова» русскому историку Николаю Бантыш-Каменскому, занимавшемуся подготовкой к печати многих древнерусских текстов.
На защиту подлинности «Слова» пришлось встать уже Александру Сергеевичу Пушкину. Разбирая бытовавшие в его время возражения, он ставит логичный вопрос: кто же тот гений, кто имел талант достаточной силы, дабы осуществить в XVIII веке столь грандиозную фальсификацию? «Карамзин? Но Карамзин не поэт. Державин? Но Державин не знал и русского языка, не только языка "Песни о полку Игореве". Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколь находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни тёмный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где ещё сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий славянских. Положим, он ими бы и обладал, неужто таковая смесь естественна? Гомер, если и существовал, искажен рапсодами. Ломоносов жил не в XII столетии. Ломоносова оды писаны на русском языке с примесью некоторых выражений, взятых им из Библии, которая лежала пред ним. Но в Ломоносове вы не найдете ни польских, ни сербских, ни иллирийских, ни болгарских, ни богемских, ни молдавских и других наречий славянских», – подчёркивает Пушкин.
Поэт разбирает текст «Слова», особое внимание уделяя словам и выражениям, которые безусловно свидетельствуют о глубокой древности текста и уже давным-давно вышли к концу XVIII века из употребления. Однако его доводы убедили не всех – и копья продолжали ломаться. Примечательно, что гипотезу об авторстве Николая Карамзина, отвергнутую ещё Пушкиным, некоторые немецкие филологи пытались утвердить уже в 70-90-х гг двадцатого столетия. Иногда возражения скептиков звучали совсем уж курьезно. Например, недоброжелатели академика Дмитрия Лихачева, занимавшегося исследованием «Слова», утверждали, что он намеренно, дескать, «пропихивал» заведомую «подделку», дабы сделать себе имя.
Довольно рано обратили внимание на явную схожесть «Слова» с другим знаменитым произведением древнерусской литературы – «Задонщиной», посвящённой Куликовской битве 1380 года. Наиболее очевидное объяснение тут – автор «Задонщины» знал о существовании «Слова».
И в этом плане не прав оказывается Пушкин, рассуждавший о том, что, мол, «"Слово о полку Игореве" возвышается уединённым памятником в пустыне нашей древней словесности». Александр Сергеевич не знал о существовании «Задонщины», найденной и опубликованной уже после его смерти.
Однако уже упомянутые Луи Леже, Андри Мазон и их последователи, в том числе Зимин, стали отстаивать противоположный вариант – мистификатор XVIII века написал «Слово о полку Игореве» на основе «Задонщины»! Предложена и более мягкая, примиряющая версия: что «Слово о полку Игореве», это никакой не XII век, а конец XIV века или XV век – и что оно цитирует более раннюю «Задонщину». Сторонники этой версии цитируют того же Пушкина, свидетельствующего, что знатоки, видевшие рукопись, «сказывают, что почерк её был полуустав XV века». Но все эти предположения аргументированно разбивает известный специалист в области русского и славянского языкознания, академик Андрей Анатольевич Зализняк. По его словам, лингвистический анализ «Слова о полку Игореве» даёт следующий результат: все основные характеристики (фонетические, орфографические, морфологические, синтаксические) здесь такие же, как в памятниках древнерусской литературы, созданных в XI-XIV веках, но дошедших до нас в списках XV-XVI веков. «Здесь сохраняется древнерусская грамматика (иногда с некоторыми ошибками), но писец уже произносит слова не по-древнему, а в соответствии с фонетикой своего времени и записывает по более поздней орфографии», – констатирует Зализняк.
Он подчёркивает, что «Слово» совпадает с другими древнерусскими памятниками по нескольким десяткам параметров. Кроме того, по его свидетельству, в «Слове» есть такие отклонения от фонетических, орфографических и морфологических норм, которые в рукописях ХV-XVI веков встречаются только у писцов великорусского северо-запада и северной Белоруссии и возникают в силу особенностей соответствующих диалектов. «Вывод: либо «Слово о полку Игореве» и есть древнее сочинение, дошедшее в списке XV-XVI веков, сделанном северо-западным писцом, – в тексте нет никаких элементов, которые исключали бы такую версию; либо все эти языковые характеристики искусственно воспроизвел умелый фальсификатор (или имитатор) XVIII века».
Второй из вариантов Зализняк отвергает на корню. «Имитатор должен был создать сочинение, которое, во-первых, соответствовало бы всем общим древнерусским нормам, во-вторых, обладало бы индивидуальными языковыми особенностями некоторого образца – какой-то конкретной рукописи, представляющей собой список XV-XVI веков с древнего подлинника, сделанный северо-западным писцом. Это примерно то же, как если бы сейчас русскому человеку, не владеющему украинским языком и не имеющему отношения к лингвистике, дали в подлиннике собрание сочинений, допустим, Коцюбинского и, если пожелает, то и другие книги по-украински и предложили сочинить на некую заданную тему украинский текст страниц на десять, причём с индивидуальными особенностями языка Коцюбинского. Каковы шансы на то, что его сочинение успешно прошло бы контроль со стороны лингвистов, то есть что они не отличили бы его язык от подлинного украинского и вдобавок признали бы его похожим на язык Коцюбинского?», – вопрошает академик.
Он добавляет, что фальсификатор должен был быть первоклассным лингвистом, который поставил себе сознательную цель создать у своих будущих критиков впечатление, что перед ними древнее сочинение, переписанное в XV-XVI веках. Но для этого он должен был убедительно воспроизвести в своем тексте древнейшие грамматические черты, особенности их передачи и частичного искажения последующими переписчиками, а также характерные диалектные признаки. И в чём смысл этой работы? Чтобы результат твоего титанического труда оценили лишь потомки, ибо в конце XVIII века исторической лингвистики, как науки, ещё просто не существует! Академик добавляет, что все важнейшие знания, относящиеся к особенностям древнерусского языка и письменности, были постепенно накоплены исследователями-филологами на протяжении XIX и XX столетий.
«И вот всех этих знаний наш фальсификатор должен был достичь сам – начиная от открытия самого фундаментального принципа изменяемости языка во времени и кончая сотнями конкретных деталей из фонетики, орфографии и грамматики рукописей разных веков и разных уголков Руси!», – восклицает Зализняк. Что-то совсем не верится в существование подобного гения, причём пожелавшего полностью скрыть от человечества свою гениальность.
С этим, таким образом, всё ясно. Но остаётся другой вопрос – тоже по своему интригующий. Кем был древний автор «Слова»? Острота вопроса этого, правда, смягчается тем фактором, что в Средневековье тема личности была не столь значима, как сейчас. Но всё равно – интересно. Каких только гипотез не высказывалось на сей счет! Некоторые доказывали, что это человек княжеского сословия – возможно даже, что и сам князь Игорь Святославович. Другие (например, писатель Алексей Югов) называли жившего в XIII веке в галицкой земле певца Митусу, враждовавшего с князем Даниилом Романовичем. Известнейший учёный Борис Александрович Рыбаков предположил, что «Слово» написал киевский боярин Петр Бориславич, возможно являвшийся ещё и автором обширного летописного свода. Академик Лихачев, под редакцией которого в 1995-м вышла Энциклопедия «Слова о полку Игореве» в пяти томах, подводившая итог двухсотлетним исследованиям, благосклонно отнёсся к гипотезе Рыбакова. А вот современные исследователи подвергают её критике.
Ученый и публицист Клим Жуков напоминает, что вообще-то по основной своей специальности Рыбаков являлся археологом – а тут он приступает к текстологическим исследованиям. «И на основании текстологии, стилистики, упоминаемых событий (так как из текста может быть понятно, что, возможно, человек именно это событие сам видел или, по крайней мере, непосредственно общался с участниками), он выявляет параллели между южнорусским летописанием и "Словом о полку Игореве". И вот тут-то, на мой взгляд, Борис Александрович пошёл на очень вольное допущение. Потому что он вдруг решил, что это именно – Пётр Бориславич. А это в самом деле летописно известный боярин южнорусских земель, весьма видный персонаж своего времени, один из "лучших людей". Что это именно он автор этого самого южнорусского летописного княжеского свода и это именно он является автором "Слова о полку Игореве"» – отмечает Жуков.
Он поясняет, что Рыбаков пользовался реконструкцией текста, которую произвёл Лихачёв. «Дело в том, что текст так просто прочитать невозможно: мало того, что это утраченное произведение (то есть, его подлинника мы не видим), так ещё там и перепутаны страницы, грубо говоря. Пришлось производить его реконструкцию. И Борис Александрович опирается на реконструкцию текста, изучая тем самым не первоисточник, а то, как это воспроизвели учёные. Ну и конечно, на основании настолько разрозненных, обрывочных сведений об этом Петре Бориславиче… Он точно исторический персонаж, он точно был, но мы больше практически про него ничего не знаем. Выводить из него и автора летописания и автора "Слова…" – это конечно верх вольного допущения», – полагает Клим Жуков, признавая, однако, что гипотеза Рыбакова по своему и красива, и изящна.
А совсем недавно свои соображения на этот счет опубликовал профессор, доктор филологических наук, проректор по научной деятельности Московского государственного института культуры, руководитель научного центра Российского НИИ культурного и природного наследия имени Д.С. Лихачева Александр Николаевич Ужанков.
Он считает, что «Слово о полку Игореве» написал игумен киевского Выдубицкого монастыря Моисей. В подтверждение своей гипотезы А.Н. Ужанков привлек обширный набор доказательств. В частности, он обращает внимание на тот факт, что, как достоверно известно, Моисей был автором-составителем киевской летописи той эпохи, вошедшей позднее в Ипатьевский свод.
То есть, игумен Моисей писал для этой летописи и раздел о походе князя Игоря.
Так вот, описывая в сражение при Каяле, игумен замечает: «Во день святого воскресения наведе на ня (нас) Господь гневъ свои, в радости место наведе на ны (нас) плачь…» То есть он сам был участником этой битвы. Более того, в том как описывается битва в летописи и в «Слове о полку Игореве», прослеживается несомненное сходство. Кроме того, Ужанков напоминает, что у автора «Слова» есть обращения «княже» и «господине». Ученый подмечает: «Такая форма была свойственной именно духовным лицам, нет ни одного случая подобного обращения князя к князю в рукописях XI–XII века. Можно предположить, что этот Игорев дружинник дал Богу обет оставить мир, если спасется…»
Конечно, со стопроцентной точностью личность автора мы вряд ли когда-нибудь установим – это через восемь с лишним веков-то! Но кем бы он ни был, труд его не пропал даром. Ибо «Слово о полку Игореве» будет жить столько, сколько само человечество.
Источник: Столетие.Ru
