Глава компании NAUMEN Александр Давыдов рассказывает о том, как может быть организовано пространство современных городов, устойчивых к кризисам и приспособленных для семейной жизни.
Умирает идея компактности большого города
Необратимы ли изменения после эпидемии? Думаю, что да. Потенциал роста западной экономики исчерпан. Компенсация ущерба от эпидемии съест остатки возможностей эмиссии и начнется острая фаза кризиса. Идет перестройка мировой политико-экономической системы. Все будет плохо, пока не проявится новая модель экономики, не окрепнут новые драйверы.
А вот и первое необратимое изменение для города. Идет взрыв дистанционной работы, учебы, медицины. С каждой неделей карантина «удаленка» укореняется все сильней. В нашей ИТ-компании на удаленке 98% персонала привыкают к «новой нормальности». По словам кадровых директоров компаний РМК, ТМК, УГМК, сказанных на Иннопроме-онлайн, эти компании перевели на дистанционную работу от 10% до 30% сотрудников. Это промышленные компании!
Три миллиона жителей Москвы разъехались на время эпидемии, четверть официального населения. Народ уехал на дачи и в родные города. Кто-то работает из Новосибирска, кто-то из Сергиева Посада. Зачем сидеть в маленькой квартире, из которой нельзя выйти: когда можно уехать в хорошее место, где удобно работать, где есть родные и где не запрещают гулять по городу или на природе.
И вот возникает вопрос: зачем возвращаться в переполненную, дорогую и вирусно-опасную Москву, когда можно работать дома? Зачем зарабатывать кучу денег на дорогущую квартирку в Москве, когда за эти деньги можно купить дом в своем городе? Дом, в котором не только жить хорошо, но и работать будет на порядок лучше. С каждой неделей привыкания к удаленке этот вопрос становится все острее. И неделя за неделей, кусочек за кусочком отмирает привлекательность большого города.
До недавнего времени мы гордились, что Екатеринбург – компактный миллионник. Действительно, одиночке было комфортно жить в таком городе, без семьи и детей. Но город даже для одиночки перестает быть привлекателен во время карантина после месяца сидения в квартире. При удаленной работе дом за городом становится «чертовски привлекателен». Вот и мой коттеджный поселок внезапно стал многолюдным.
И не только удаленная работа делает привлекательным малые дома. Многоэтажные дома способствуют распространению заразы. Общая вентиляция может разносить патоген по стояку подъезда, плюс небезопасны совместные поездки в лифтах, касание общих ручек дверей, перил лестниц. Чем выше дом, тем больше квартир на одном стояке, тем больше людей в подъезде, тем выше риск заражения. И наоборот, чем ниже дом, тем меньше риск.
Будет ли эпидемия снова? Я бы сказал, что она не может не повториться. Во-первых – возможна вторая волна коронавируса и его сезонный характер. Заболеть неприятно, заразился и попал на «русскую рулетку», только в револьвере не 6, а 40 гнезд для патронов. Это как раз вероятность гибели 2,5%, как при заражении коронавирусом. Поневоле задумаешься, стоит ли жить в большом городе.
Нынешняя «компактность» города в эпидемию – равносильна приговору. Народ начал искать выход. Есть ли альтернатива компактному городу или даже более современной конструкции – агломерации компактных городов? Ведь города вокруг Екатеринбурга тоже компактные.
Альтернатива всем давно известна – это агломерация городов с большими пригородами частных домов. Одновременно город в такой концепции – благоприятен для жизни семьи и детей, устойчив к кризисам и эпидемиям. Концепция проста – городские центры агломерации обслуживают пригородные поселки – медицина, образование, культура, магазины, развлечения. В пределах получаса пути из пригорода. Америка пошла этим путем после 2-й Мировой войны. Мы подзадержались, но нам придется выйти из городской компактности.
Дворы, общности, дети
В крупном городе дети рождаются плохо. Дети очень затратны по деньгам и по времени. Про деньги всем понятно, я попробую сказать про влияние на детей городской планировки. Пока что заказчики жилья про это, как мне кажется, думают мало.
Сегодня городских детей непрерывно опекают родители, без которых ребенок не может ступить ни шагу. И как иначе, если у детей нет места для самостоятельной деятельности без взрослых. В прежнем городе такую роль выполнял двор. Теперь «двор», если даже есть, то стоит пустой. Ребенок не выходит во двор. Двор перестал быть местом соседского наблюдения, где все знают друг друга и своих детей и легко распознают чужака.
В результате не осталось места, где дети сами собираются, сами организуются, сами с собой играют, без ежесекундной опеки родителей. Ссорятся, ругаются, дерутся, плачут, мирятся, делятся на команды, выигрывают или проигрывают, выгоняют из игры. Где ребенок делает все сам и сам держит ответ. Вечная опека приводит к тому, что городские дети не взрослеют: мужчины не становятся мужчинами, женщины – женщинами. Остаются подростками, семей не заводят, детей не рождают.
Женщинам проще, им материнство поможет. Мальчикам сложнее, мужские качества надо растить. Проблема, когда школьники убивают своих одноклассников, произрастает, как мне кажется, исключительно из отсутствия пространства детской самодеятельности. В раннем возрасте дети проверяют границы возможного – лазят по крышам, делают самопалы, рискуют. Поговорка «Мужчина – это чудом выживший в детстве мальчик» пришла из детских воспоминаний. Это возраст для риска, потому что вес маленький, травмы легче и быстрее заживают. Мальчик впервые остро переживает опасность, ощущает край жизни и научается ее ценить и беречь. Только тогда он может ценить и чужую жизнь. Иначе у него не возникает барьер перед (само)убийством. И «эмоциональный интеллект» тоже во дворе возникает, потому что в своей семье детей мало. Опыт «колумбайнов» говорит, что многие подростки не прошли этой школы. И я возлагаю долю вины на приверженцах «компактного города» с высотной застройкой окраин.
Современный город не имеет встроенной технологии двора, чтобы усвоить эти уроки. В селах и поселках такое пространство есть, его не убрать, и дети нормально взрослеют. В городской среде сложно вырасти мужчиной. Кому-то везет, и он вовремя попадает в хороший коллектив, в кружок, где воспитатели прорабатывают эту проблему. Но это скорее исключение из правил.
Для того чтобы город был приспособлен к нуждам семьи, в нём должны быть обособленные (закрытые) дворы. Но возможно это лишь при квартальной малоэтажной застройке (максимум 4-5 этажей). Настоящий «двор» возникает в домах, где семьи считаны, где взрослые знают соседей с детьми и знают, с кем их дети играют и с кем водиться не надо. В 9-этажках соседи уже необозримы, люди обособляются друг от друга, дворовых детских компаний не возникает. Возникают «стаи» пубертатных подростков после 12 лет.
Двор у дома может формально быть, но он не «закрыт», он «ничей», просто общегородское пространство. Если двор огорожен прозрачной изгородью вокруг многоэтажного дома, в нем тоже не играют, кроме малышей с мамами. Нет общего пространства для детей и взрослых, закрытого от посторонних взглядов двора-клуба, где соседи общаются, а посторонние не ходят, где есть разнообразные места для игр.
Эпидемия коронавируса проявила все эти проблемы. Выяснилось, что у горожан нет соседской общности, некому купить и принести продукты, потому что нет связей между людьми. Откуда им возникнуть, если нет места общей деятельности. Во многих западных городах, например в Барселоне, квартальная застройка образует закрытую территорию, которая принадлежит этому кварталу и больше никому не доступна. Это создаёт совсем другой уровень общности людей и даёт устойчивость во время эпидемий и кризисов.
В закрытом придомовом пространстве, где всегда находятся соседи, обязательно возникнет социальный контроль: известно, кто чем занимается, а дети играют под перекрестным присмотром родителей и жильцов. Я помню из детства, как много пар глаз смотрит во дворе на незнакомого, что он тут делает, зачем пришёл? Сейчас такого контроля нет. Пространство двора для соседей не «свое», и дети это чувствуют, им тоже двор не «свой».
Хороший пример развитой общности – устройство дореволюционных деревень. Такое поселение всегда было огорожено изгородью, а на въездах дорог стояли ворота. Как в современном коттеджном поселке. Деревенское сообщество устанавливало в пределах этого пространства свои правила, и каждый житель и приезжий должен был их соблюдать. Никто не мог зайти в какую-то деревню и просто так по ней разгуливать – ему задали бы десяток вопросов, кто ты, откуда, к кому и зачем приехал. А во время эпидемии посторонних бы туда вообще не пустили, чтобы не заражать своих.
В деревне гораздо проще иметь детей, нет таких затрат времени (и денег). Здесь никто не ходит за детьми, как в городе. В деревне ребенок утром уходит, вечером приходит, еще на обед прибежит иногда. Что он делает – родителей не волнует. Им важно, чтобы ребенок был где-то у деревни, не ушел далеко без сопровождения сверстников, а он, в свою очередь, имеет огромные возможности места для самодеятельности – речка, луга, лес, заброшенные постройки кузницы, мельницы, амбар.
Сейчас уже понятно, что в пригородах необходима малоэтажная поселковая организация жилья. Почему высотная и даже квартальная застройка – уже не выход? Закрытые малоэтажные поселки не только комфортней, но и приспособленней к кризисам и карантинам. Жители своих домов в поселке могут выходить на улицу, гулять на свежем воздухе. Сохраняется живое общение на дистанции. Качество жизни в поселке на порядок выше, чем в любом городском «муравейнике» – жилье, которое неустойчиво не только во время эпидемий, но и в кризис. Житель большого дома не может отказаться от отопления и перейти на дрова, не может отказаться от платы за воду-канализацию, снизить затраты на вывоз мусора и сэкономить многое другое, что может сделать владелец своего дома. Плюс подсобный огород. Поселки своих домов наиболее устойчивы к кризисам и эпидемиям.
Сейчас мы заходим в долгий кризис с падением потребления. Снизится уровень жизни, сократятся доходы, станет много безработных. И огромные «муравейники» на окраинах рискуют превратиться в гетто для «не вписавшихся в рынок». Такое гетто – это приговор для детей, им будет сложно вырваться оттуда. Они воспитываются на примерах, которые видят, а видеть они будут безработных родителей и соседей, криминал молодежи, наркотики, жизнь на пособие. В поселках депрессия не закрасит в граффити стены, не разобьет стекла и не вгонит в общее депрессивное настроение.
Зачем нужен пригород
Я думаю, что решить многие российские проблемы, включая демографию, может развитие пригородов и системы рельсового общественного транспорта между городами агломерации.
Например, Америка создала свою систему пригородов – субурбий – сразу после Второй мировой войны. Я думаю, что воспоминание о Великой депрессии было одним из факторов, которые заставили американцев целенаправленно строить субурбии. Субурбии из частных домов с землей на порядок устойчивей многоэтажных жилых домов во время общественных потрясений и кризисов. Например, в них невозможен смертельный голод. В кризис 2009 г. Мишель Обама, жена президента, первая сообщила стране, что разбивает грядку около Белого Дома.
В итоге благодаря одноэтажным предместьям США получили качество жизни, перераспределив строительные затраты. Основная часть расходов пошла на прокладку дорог и коммуникаций, а само строительство домов существенно удешевилось.
С развитием пригородов четче и понятней функциональное назначение центра города – даунтауна, куда люди приезжают на работу, учебу, по делам и для общения. Он перестанет быть местом, где живут родители с детьми. Семье сложно жить в центре, здесь нет места детям. Жить на окраине в многоквартирном доме еще хуже – получишь минусы и города и пригорода. Добираться до работы дольше, как из пригорода, и дома огромные, не возникнет благоприятной детской среды, как и в центре.
Сценарий жизни человека должен поменяться. Семья перед рождением ребенка переезжает в дом в пригороде. Там трое детей рождаются, растут, постепенно разъезжаются учиться и работать. Если учеба или работа в центре – снимаешь дешевое жилье. Если женился, то по кругу – семья, дети – пригород.
Даунтауном для всей кремниевой долины служит компактный Сан-Франциско. Город даже – не миллионник и не растет, хотя вокруг него многомиллионное население. В основном все селятся и работают в пригороде вдоль шоссе, которое идет от города на юг Калифорнии. В российских городах даунтаун должен быть таким же компактным местом для одиночек – для социального обмена, учёбы, проектов, стартапов и культурных мероприятий. Тогда для жизни семей в пригородах останется больше места и возможностей.
Развитие городов упирается в транспортную проблему
Сегодня в городках вокруг Екатеринбурга в радиусе 100 километров живет около 800 тысяч человек. Каждый малый город должен стать центром пригородных поселков. Но сейчас это невозможно, никто не станет строить там дома. Малые города непривлекательны. Семья живет в малом городе вынужденно, стремясь переехать в Екатеринбург, где есть работа и зарплаты выше. Семья не связывает свое будущее с малым городом, не делает инвестиций. Причина проста, – сложно попасть на работу в Екатеринбург. Нет удобного пассажирского транспорта. Например, семьи не станут строить дома вокруг Асбеста, пока Асбест не имеет хорошей связи с Екатеринбургом для удобных ежедневных поездок.
Развитие городской агломерации в принципе невозможно без удобного рельсового сообщения. В крупнейших российских городах оно развито очень неравномерно. Например, в Москве давно был сделан суперпроект пригородного ж/д сообщения. На каждой станции построены высокие платформы, с которых можно быстро и удобно попасть в вагон, без демонстрации силовой акробатики. Оптимизированы маршруты, построены удобные конечные станции.
В результате ежедневно миллионы человек ездят в Москву на работу, им не надо переезжать в Москву. Люди остались в своих городках, где жизнь семьи удобней.
Екатеринбург не сделал такого проекта. Сегодня люди не могут нормально добраться до регионального центра. Например, в Асбесте железнодорожная станция находится в 7 км от центра города. Электрички полупустые, маршруты неудобные, существуют для галочки (для дотаций?). А пассажирам электричек сначала нужно прокачаться в акробатике подъема в вагон и в морозоустойчивости. Ездить на работу в Екатеринбург тяжело. Приходится добираться на личных автомобилях. В этом случае выехать нужно в 6 утра, чтобы успеть до пробок. В результате народ при первой возможности переезжает в Екатеринбург. Зарплаты выше, но и жилье и жизнь в Екатеринбурге в разы дороже, а детей в семье получается в разы меньше.
Модернизация общественного транспорта может решить эти проблемы. Например, дать толчок развитию промышленного потенциала городов агломерации, создать больше рабочих мест. Предприятиям выгодно переводить свои мощности в города-спутники Екатеринбурга, поскольку там привлекательная – дешевая и устойчивая – рабочая сила. Однако компании останавливает невозможность обеспечить поездки компетентных сотрудников в небольшие города: квалифицированные инженеры, руководители отделов и цехов не могут ежедневно проделывать путь из Екатеринбурга в Асбест на нынешнем общественном транспорте.
В итоге маленькие города депопулируют, люди переезжают в Екатеринбург, который разрастается и строит больше «человейников». Всем плохо, жить некомфортно ни в малом городе, ни в большом. Удобный рельсовый транспорт сделает малые города перспективными: люди смогут вкладываться в свой город, надеяться на него. А бизнес сможет переводить рабочие места в города агломерации.
Для модернизации нужны железнодорожные станции в пешей доступности центров городов агломерации, нужны удобные высокие платформы на каждой станции. Возможно, есть способы дешевле, типа ж/д-бусов, скоростных трамваев. Возможно, потребуется модернизировать вагон, разделить его на купе с отдельными входами, как показывали в старых фильмах. Вложение в инфраструктуру пригородного рельсового транспорта окупится многократно, улучшит демографические показатели, повысит качество жизни и сделает население более устойчивым к любым кризисам и эпидемиям.
