За последние десятилетия на Украине опубликован ряд антологий, посвященных русской поэзии Украины, самыми заметными и представительными из них являются «Антология современной русской поэзии Украины» Михаила Красикова (Харьков, Крок, 1998), сборник «Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины второй половины ХХ века» (Харьков, Крок, 2000), составленный харьковским поэтами Андреем Дмитриевым, Ириной Евсой и автором этих строк, в который включены произведения 24-х авторов, включая известных стихотворцев, проживавших на тот момент и за пределам Украины, порой за океаном. Памятна также массивная киевская антология «Украина. Русская поэзия ХХ века» Юрия Каплана (2008). И вот — новая «ласточка»: в Доме русского зарубежья им. А. Солженицына в Москве на вечере «Русская поэзия Украины», в котором приняли участие поэт и издатель Дмитрий Бураго (Киев) и поэт-переводчик Семен Заславский (Днепр), была представлена антология «Русский стих Украины. Век ХХI. Начало» (Киев, 2019). И другие литературные проекты Издательского дома Дмитрия Бураго (Киев).О современной русской поэзии Украины мы беседуем с киевским поэтом и издателем Дмитрием Бураго.
— Дмитрий, все без исключения вышеупомянутые антологии выпущены за счет доброхотов, частными издательствами, небольшими тиражами, три последних десятилетия государство Украина таких русскоязычных проектов не поддерживало. Что подвигло вас выпустить такое собрание, и почему оно актуализировано именно сейчас?
— Станислав, таких изданий не было и до распада СССР в Украинской советской социалистической республике, так что это, если угодно, это традиция. Как помните, в УССР было полтора литературных русскоязычных периодических издания, это журнал «Радуга» и двуязычный региональный «Донбасс». Вот и все на пятидесяти двух миллионное население, говорящее преимущественно на русском языке, в то время как на каждую прибалтийскую республику литературных журналов на русском языке было два-три. Кстати «Радуга» выходит до сих пор, хотя не берусь судить об участии государства, может быть, и помогает чем-то. Так что появление антологических изданий русской поэзии Украины – дело последних нескольких десятилетий, и им предшествовал настоящий журнальный бум, когда за девяностые на территории Украины возникло, опять же стараниями самих авторов, как вы говорите – доброхотов, огромное количество журналов и альманахов, выходящих преимущественно на русском языке. Огромное, как по сравнению с УССР, так и с «цивилизованным Западом», где литературные журналы имели несколько редакций на страну, а теперь и того меньше. Кроме того, только за девяностые авторы выпустили такое множество, как говорил Леонид Вышеславский, лирических томиков, что их число превзошло числом все поэтические издания советской Украины на русском языке. Мы можем вспомнить о языковой политике 1920-1930 годов, когда русскоязычная культура буквально вытеснялась из городов, хотя, практически на всей тогдашней территории Украины она была, конечно, одной из, но исконной. Именно из советской Украины русскоязычные писатели и поэты стремились в Москву, где их печатали. Не все переезжали, но таковых было множество. Кстати, Гоголь и Шевченко тоже оказались в столицах из своих хуторов. Хуторство, которым так часто обличают нас, жителей Украины, вовсе не так плохо, как иногда кажется. Его основным признаком является замкнутость в определенных территориальных, кругозорных пределах и стойкость сложившегося мировоззрения и традиций, окаймленная недоверием ко всему новому и чужому. Благодаря этим тенденциям хуторская жизнь развивается более-менее стабильно, и каждый хуторянин помнит, где пуп закопан, и знает, в каком храме его отпевать будут...
Благодаря хуторским тенденциям, которые с организацией Советской Украины не исчезли, а за годы независимости только усилились, страна, внутренне распавшись на многочисленные культурные сегменты, продолжает существовать по центробежной инерции. Возвращаясь к разговору о русскоязычной или русской литературе Украины, отметим, что на ее территории к нулевым годам проявилось несколько больших литературных центров, как то Киев, Харьков, Донецк, Одесса, в какой-то степени Днепропетровск. Крым же стоял отдельно, как бубновый прикуп всего, не побоюсь этого словосочетания, русского мира. В каждом из этих центров издавались журналы, альманахи, коллективные сборники, что стало основой первого репрезентативного издания «Антология современной русской поэзии Украины» Михаила Красикова в 1998 году. Самым же объемным, почти исчерпывающим стал выпуск антологии Юрия Каплана «Украина. Русская поэзия. XX век» (2007, 2008).
— Кто авторы вашей антологии? Сколько их? И чем вы руководствовались, составляя ваш список, объединивший 36 ныне здравствующих и 5 ушедших из жизни?
— В какой-то степени мы продолжаем дело Красикова, так как наша задача не была объять необъятные просторы русского стихосложения на Украине, а предложить читателю сбор разнообразных по стилю и технике стихотворцев, проявляющих в своем творчестве те черты, что позволяют задуматься о русской поэзии Украины, как состоявшемся в литературном пространстве явлении. Здесь уместно процитировать аннотацию к нашей книге: «Настоящие издание предлагает читателю репрезентативный срез русской поэзии Украины начала ХХI века. В основе — корпус стихотворных текстов авторов литературно-художественного издания “Соты” и научно-художественного журнала “Collegium”, которые выходят в Киеве уже более четверти века. Продолжая вековые традиции неразрывного сосуществования с украинским словом, преодолевая наносное и пагубное в исступленных хлябях нашей повседневности, русский стих становится ощутимой платформой и для пронзительных взлетов в метафизику духа, и для бесстрашного погружения в языковые глубины бурно обновляющейся нашей речи. Отражаясь во многих “бесценных томиках”, по меткому определению Л.Н. Вышеславского, и в бесчисленных публикациях в отечественной журнальной прессе, и по всему миру, русский стих Украины определенно состоялся как явление. Теперь дело за осмыслением, изучением».
— Значит, русское слово на Украине еще живо в ХХI веке, или сохраняется некая инерция прошлых лет? Есть ли молодые авторы, пишущие и мыслящие на русском языке?
— Думаю, что слухи об исчезновении русского слова явно преувеличены. Не секрет, что языком общения в среде политиков Украины является русский, несмотря на декларирование того и сего, да законодательные инициативы. Также русский язык вольготно себя чувствует во всех социальных сетях, и, к слову, в смс-сообщениях даже украиноязычной молодежи, несмотря на то, что он вытеснен из практически всего учебного процесса. Русская книга по-прежнему пользуется спросом, о чем свидетельствуют скандалы, связанные с интернет-магазинами, в которых спрос на нее несоизмеримо больше, чем на украинскую. Соответственно, молодые авторы — появляются. Многие, как они сами себя называют — билингвы, что, конечно не есть плохо, и расширяет их языковой потенциал.
Обструкция русскому слову приводит и к прямо противоположным, парадоксальным результатам. Так, на моих выступлениях в Черновцах и Каменце-Подольском удивило не только количество слушателей (залы были полными), а и отношение к литератору, выступающему на русском языке. Что сказать, если по окончании вечера кто-то со слезами благодарил за русскую речь, а все издания наши просто испарились на книжной стойке. Кажется, что это происходит не столько по инерции, а еще и потому, что взамен великому наследию русской культуры предлагается духовное обнищание и опустошение даже украинского мира, из которого вычеркиваются, декоммунизируются и дерусифицируются целые исторические эпохи.
— В вашей антологии представлены три поэта из Харькова, вполне известных. И много киевлян. Значит ли это, что Киев является более мощным центром русской поэзии, чем Харьков? Какие еще города, регионы Украины представлены в антологии?
— Ну, так вопрос я не ставил бы. Конечно, в Киеве журнально-издательская жизнь была до недавнего времени очень насыщенной. Это обусловлено и тем, что столичный город обладает естественным свойством притяжения, а кроме того, Киев — один из самых древних городов Руси, от памяти о которой так яро открещиваются сегодняшние бенефициары нашего раздора. В Харькове же были заложены прекрасные и мощные поэтические традиции. Еще сто лет назад Харьков был реальной столицей футуризма и конструктивизма. Именно в Харькове начинала работать Украинская академия наук. И здесь жил один из самых больших поэтов русского языка второй половины двадцатого века – Борис Чичибабин. Так что меряться бессмысленно, хотя очень по-нашему, по-хуторски.
— Все ли авторы, которых вы приглашали в антологию, согласились принять в ней участие? Вы довольны изданием или уже что-то хотели бы изменить?
— К сожалению не все. Одни, я думаю, испугались, так как находятся за чертой военных действий. Другие не готовы участвовать в нашем проекте, потому что двери в прошлое для них уже глухо захлопнуты. Хотя мы все еще недавно сосуществовали в одном измерении. Жаль, но что поделаешь. Да, к некоторым я и сам не захотел обращаться. Так что о полной объективности речь идти не может, это уже когда-нибудь будущие литературоведы разберут, что да как происходило в поэтических руслах нашей земли.
— Существуют ли, на ваш взгляд, отличия русской поэзии Украины от, условно говоря, материковой? В чем они?
— В общем, выявлению скорее не отличай, а особенностей и посвящена наша работа. Антикультурная и антигуманитарная политика последних десятилетий на Украине, конечно, оставила след и в поэтической речи. То, что на материковой части является продолжением, преобразованием, развитием, то в наших землях является еще и отстаиванием, спасением, оправданием. Темы вероисповедания, судьбы собственной родины, с такой легкостью поддающиеся стебу и сарказму «на материке», здесь же проявляются совсем не легкомысленно. Продолжение традиций в русском стихотворстве – это поступок, отстаивающий весь поэтический мир в целом. В каждой рукописи решается судьба всей литературы, даже если эта рукопись никогда не встретит своего читателя. Сентиментальность, не только возвращающая к естественному сопереживанию чувств, а проявляющая искренность – искры света в катакомбах пост-постмодернистского мира, где давно поселились чудовища из сновидческих игр разума. Мне когда-то глубокомысленный профессор словесности сделал замечание. Стихотворение оканчивалось строкой: «И на всём белом свете действительна только любовь». Он предположил, что для густого метафорами стиха это очень банальное окончание. На мое удивление, он нашелся ответить так: «О любви уже все написано». Кстати, не удивительно, что он объяснил, почему русская литература вредна, в отличие, скажем, от эстонской, которая никогда не задавала этих вечных вопросов.
— Антологии предпослано эпиграфом хрестоматийное четверостишье харьковца Бориса Чичибабина (1921–1994): «С Украиной в крови я живу на земле Украины, / и, хоть русским зовусь, потому что по-русски пишу, / на лугах доброты, что её тополями хранимы, / место есть моему шалашу». Знаю, что вы особо тепло относитесь памяти Б. Чичибабина, издали несколько его посмертных книг, составленных вдовой поэта Лилией Карась-Чичибабиной и Ириной Евсой. И совсем недавно выпустили красивый томик стихов Евсы «Альмеда». Неоднократно были гостем Чичибабин-центра. Что скажете, «место шалашу» еще есть на Украине?
— Есть и второй эпиграф николаевца, ставшего киевлянином Леонида Вышеславского: «Я хочу быть на пиру медовом / Со своим, не слишком горьким словом. / хочу, чтоб и в мой сотый год / В сотах дней накапливался мед». С одной стороны, судьбы этих двух поэтов одного поколения прямо противоположны. Б. А. Чичибабин — диссидент поневоле, осужденный и отбывший, поэт, которого если прямо не преследовали в брежневские времена, то не только печататься, но и работать не давали. Во время же «Перестройки» в восьмидесятые годы именно голос Бориса Чичибабина стал этическим, моральным камертоном для всей нашей большой страны. И Леонид Вышеславский, единственный русскоязычный поэт, ставший лауреатом Шевченковской премии, выпустивший в советское время десятки сборников стихов, сам Юрий Гагарин написал предисловие к одну – это «Звездные сонеты». Его стихотворение, открывавшее июньский выпуск журнала «Новый мир» 1986 года, стало первым опубликованным литературным свидетельством чернобыльской катастрофы и оправданием притихшей официальной украинской интеллигенции.
Но с распадом СССР уже оба поэта выпускали книжки за свой счет и в итоге оказались неуместны в мифологических реалиях нового времени. Сердце Чичибабина не вынесло мук распада Родины, а Вышеславский был убит на темной киевской окраине неизвестными. И если харьковчане, честь им и хвала, добились увековечивания памяти своего поэта в названии улицы, проводят при поддержке городских властей Чичибабинский фестиваль, то кроме страниц частной памяти о Вышеславском напоминает только его улыбчивое лицо на барельефе писательского дома.
Так что шалашу место на Украине есть, а в государстве Украина нет. Вот и получается, что есть две Украины. Одна, наследница Киевской Руси, малороссийской культуры, советского прошлого и вторая – казацко-бандеровская, растерявшая походу свою историческую память и восточнославянскую самобытность собственной культуры. И в этой нашей первой Украине оказались и остались такие разные и Чичибабин и Вышеславский, впрочем, и многие из нас сегодняшних, не принимающих вторую.
— Презентации антологии «Русский стих Украины. Век ХХI. Начало» прошли в Киеве, Харькове, Москве. Планируется ли еще? Где? Как люди в разных городах принимают эту книгу?
— Сейчас сложно планировать, так как мы существуем в глобальном постмодернистском проекте, где уже и невозможно предположить, когда кончатся карантинные мероприятия со всемирным маскарадом. Конечно, разговор о поэзии будем продолжать, но где и когда – Бог весть. Кстати, презентация нашего издания весной состоялась еще и во Всемирном клубе одесситов.
— Не столь давно вы сделали специальный выпуск своего журнала «Collegium»,, посвященный столетию встречи в Киеве Осипа Мандельштама и его будущей жены Надежды Хазиной, провели памятный вечер. Как киевская общественность приняла эти события, как вообще чтут память великого русского поэта в столице Украины?
— Да, 1 мая прошлого года в Киеве прошли также Мандельштамовские чтения с участием ученых из России и других стран, во многом благодаря усилиям известного московского литературоведа, писателя Павла Нерлера. Днепропетровский поэт Семен Заславский, известный своими переводами поэзии Шекспира, Шевченко, армянских и грузинских поэтов на русский язык, на одной из презентаций сказал: «Страшнее, чем политическая пена, — упрощение и деградация культуры, и она постоянна. Остановить ее могут только индивидуальные усилия людей, такие как Мандельштамовская конференция в Киеве».
Продолжая его мысль, напомню слова из записки Блока к поэме «Двенадцать» о том, что «Политика – это маркизова лужа в океане вселенной…». Но именно культурная пена, взбиваемая интеллектуалами, подменяет собою суть вещества, создает необходимые условия для безнравственного в политике. Пена – это поверхностная реакция, а политика – это судьбы и жизни людей. Конечно, можно позавидовать вместе с Пастернаком влюбленным, которые в Петрограде только в восемнадцатом году узнали, что произошла революция. Но сложно себе представить, что революция не повлияла на их последующую жизнь. При этом сложно не согласиться с Заславским в том, что только личными усилиями можно противостоять трендовому беспамятству и расчеловечиванию. А в Мандельштамовской конференции, первый раз за последние годы, смогло принять участие значительное число российских ученых, что вызвало не только ощущение надежды, но и известное удивление в узких филологических кругах. Многие просто не поверили, а еще большее число и не заметили, что, наверное, на сегодняшний день и хорошо.
— На презентации вашей антологии в Москве было предложено провести к 75-летию Победы в Киеве и Москве заседания круглых столов, посвященных киевлянину, эмигрировавшему во Францию, — Виктору Некрасову, чья известная проза «В окопах Сталинграда» вошла в золотой фонд русской литературы о Великой Отечественной войне. Имеет ли эта идея развитие?
— Как говорят у нас в Одессе «Будем посмотреть…» Но уже хорошо, что имя Виктора Некрасова объединяет нас в этом проекте. Мне довелось общаться и дружить с теми, для кого он навсегда остался Викой Некрасовым. Такова упорная судьба нашего Киева, только на расстоянии, будь то временное или географическое, нам проясняется масштаб родных имен. Из великих киевлян можно составить не один энциклопедический том, но из тех, кто состоялся в полной мере и открылся миру в родном городе – только жидкую брошюрку. Виктор Некрасов не только не исключение, его судьба доводит до абсурда правило, что в родном месте гениев не бывает. Ни после всенародного признания и Сталинской премии за повесть «В окопах Сталинграда», ни во время долгого противостояния с официальной номенклатурой, в том числе и в нашей «Спилке письменникив» и высылки за рубеж, ни после смерти, его наша так называемая творческая интеллигенция не приняла, и до сих пор обходит упорным молчанием. Следовательно, разговор необходим, потому что речь идет и о нас самих, и о том будущем, в которое невозможно, в том числе и без произведений Виктора Некрасова, как и без всенародного празднования Дня Победы 9 мая. Теряя память, мы теряем совесть.
— Поскольку, как говорится, сербы — это лучшие русские, расскажите, пожалуйста, о вашем «сербском направлении». В феврале в киевском Доме актера состоялся вечер «Сербские мосты», был показан журнал на сцене «Collegium», посвященный Сербии. Кроме того, вы представили в Киеве, Белграде и Москве билингву — книгу белградского поэта Данилы Йокановича — на сербском языке и в русских переводах Елены Буевич (Черкассы), которая, кстати, своими стихами представлена и в вашей антологии.
— Разговор о Сербии для нас, славян, это очень личное дело. Наш язык, наша история, наши судьбы настолько переплетены и, при этом, нас разделяют тысячи километров. Открытие мира Сербии произошло у меня еще в юности, когда из глубин курса старославянской грамматики филологического факультета пединститута имени Максима Горького вдруг объявились Кустурица с цыганами и Пелевин с хазарами. Каковы же были мое удивление и радость, когда оказалось, что Эмир ничего не выдумал – просто он знакомил нас с обыденной жизнью сказочного сербского народа. Когда что-то любишь, хочешь этим поделиться, поэтому мы организовали уже целый ряд встреч с сербскими писателями в Доме учителя, Союзе писателей, посвятили специальный выпуск Журнала на сцене «Коллегиум» в Доме актера музыке и поэзии Сербии. Это был очень эмоциональный вечер, когда стихи вызывали слезы, а песня взрывалась в танец, объединяющий зрительный зал со сценой в едином движении. Во всех наших мероприятиях принимает живое участие замечательный поэт и переводчик с сербского Елена Буевич. Она житель Черкасс, но когда я с ней встречаюсь – всегда нахожусь в Сербии, даже если вокруг киевская слякоть. Наверное, для нас Сербия, сербский язык, культура – это дорогое и родное припоминание самих себя. Может быть, и сербская преданная и бескорыстная любовь к России – тоже иррациональна. Бог высоко, а Россия далеко, говорят сербы. Странно, но эта поговорка актуальна уже и на Украине, дай Бог, чтобы на территории России она не стала реальностью. Когда мы прогуливались с Данилой Йокановичем по Киеву, он часто отвечал на мои рассказы: знаю, я об этом много читал, но наконец, увидел. И еще, от него: вся Сербия может поместиться в Киеве на монастырском дворе. Нас связывает нечто большее, чем история, точнее, может быть это сопереживание времени в единой вере и едином языковом корневище. Каждая наша встреча – дорогое это воспоминание о чем-то, что больше и нас, и нашего времени.
Источник: Столетие
.jpg.webp)
