Откуда взялись колокола на Руси
Ошибочно считается, что колокола придумали католики. На самом деле они известны в православии с начала пятого века, когда святителю Павлину Милостивому, спящему на лугу, приснились ангелы, раскачивающие чудесные цветы-колокольчики, издающие мелодичный звук. Вернувшись домой, Ноланский владыка заказал несколько таких колоколов, которые за сотню лет совершенно покорили бывшую Римскую империю. На Руси они, скорее всего, тоже появились до разделения Церквей, хотя первое упоминание о них и относится к 1066 году. Сначала их делали греческие и европейские мастера, но ещё до монголо-татарского нашествия появились русские, поставившие колокольное мастерство на невиданную прежде высоту. Довольно сказать, что наши колокола могут брать три ноты: одну внизу, в месте удара, другую в середине и третью - в верхней части колокола.
Откуда взялись колокола на Руси
Мы не станем, однако, пересказывать историю колокольного дела в России - эта тема безбрежная, а расскажем, как колокола у нас лились из пушек, а пушки - из колоколов.
Как Пётр Великий велел снимать колокола со звонниц для переплавки их на орудия, известно многим. А вот об обратном большинство, уверен, не слышало. Первым, кстати, решил использовать колокола для войны вовсе не первый император, а первый царь Иоанн Грозный. Но он как взял, так и вернул, велев восполнить Церкви этот урон. В одной Москве колоколов было тогда пять тысяч. Вообразите, что начиналось, когда все они звонили разом. Это был город-оркестр, где перезвоны пронизывали всё пространство. Были среди них и безымянные, но были и те, которыми гордились. Например, 160-тонным, сделанным по заказу государя Алексия Михайловича. Опытные иностранные мастера хвастались, что готовы сделать его «всего» за пять лет, а молодому мастеру Емельяну Данилову понадобилось на это целых десять месяцев. Был бы постарше, мог бы и раньше управиться.
В ту же эпоху начали лить колокола из пушек - турецких да татарских - донские казаки. Народ был исключительно суровый, но веровал крепко. Со времён едва ли не более древних, чем Крещение Руси, русские воины-ветераны меняли меч на посох, становились монахами или православными странниками, отправляясь в ближние и дальние места для поклонения святыням. Было так и на Дону, где особым почтением пользовались Никольский монастырь близ Воронежа и Рождественский-Черняев в Шацке. Братия там была такая, что и не думай враг покуситься: старый казак, он и в рясе десятка басурман стоил. В 1660 году возведена была первая церковь в Черкасске, на правом берегу Дона, в трёх десятках вёрст от нынешнего Ростова. В казачьих храмах и можно было увидеть колокола, в прошлой жизни стрелявшие по русским, да не дострелявшие и занявшие после переплавки место на звонницах.
То же было и у запорожцев. Самым знаменитым из колоколов был полтавский «Кизекерман». Назвали его так по имени крепости Кызы-Керман, взятой казаками в 1695 году. Кроме османских пушек, пошло на него и 27 пудов серебра (почти полтонны), пожертвованных полковником Павлом Герциком ради такого славного дела и в память о русских воинах-казаках. Именно этот колокол, занявший место на звоннице Спасского храма, встречал Петра после Полтавской битвы. Впоследствии он, увы, раскололся и был переплавлен. Переселившись на Кубань, этой традиции - переплавлять орудия убийства в торжественные звоны - запорожцы не оставили.
«Пока они гремят из синевы»
Марина Цветаева писала:
Царю Петру и вам, о царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.
Пока они гремят из синевы -
Неоспоримо первенство Москвы.
И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
Это было несколько несправедливо, так как никто, кроме Петра, на колокола особо не покушался, а многие так, наоборот, очень любили украшать ими звонницы. Но Пётр, да, был исключением. Иногда его пытаются обвинить за это сверх меры, иногда оправдать безо всякой меры, особенно советские историки и писатели. Истина, однако, лежит пусть и не посередине, но лишена ярко выраженного обличительного и славословящего пафоса.
Присматриваться к колоколам у нас начали, ещё когда Пётр, можно сказать, под стол пешком ходил, а страной правила, по сути, его старшая и сводная сестра Софья. В Великом Новгороде и других местах она велела выяснить, сколько у нас есть неподписанных колоколов, то есть менее ценных, отлитых по нужде, а не пожертвованных частными лицами. Колокола попроще велено было каким-то образом взвесить, то есть прицелилась на них власть совершенно определённо. Беда была в недостатке меди, которую ввозили в основном из Швеции. Стоил этот металл очень дорого - 5-6 рублей за пуд, цена трёх лошадей. А для одной только пушки «Скоропея» меди потребовалось на 1200 рублей. Безумно дорого - и огромно было искушение покуситься на десятки тысяч русских колоколов. Начал Пётр издалека, предложив, скажем, Иверской обители прислать либо 200 пудов меди, либо тысячу рублей деньгами. Про звоны умолчал, хотя лить их после этого практически перестали, а разбитые колокола отправляли в Москву.
Но вскоре началась война со шведами, так что основного источника меди страна лишилась, а затем последовала нарвская катастрофа. Русская армия была не то чтобы совсем разбита, но потерпела поражение. Шведы, опасаясь её, всё ещё сильной, обещали отпустить с пушками, но обманули. Так страна фактически лишилась артиллерии - 195 орудий, в том числе 64 тяжёлых осадных пушек, а это около 150 тонн медных сплавов.
Отсюда и Петровский указ 1701 года, предписывающий всем монастырям и храмам страны отдать в казну четверть всех колоколов.
И стали их снимать, чтобы повезти в Первопрестольную. Народ, ужаснувшись, сочинил тогда легенду, оправдывающую государя или во всяком случае смягчавшую его поступок: будто бы после нарвского поражения к государю явился некий бедно одетый странник, пообещав достать огромное количество меди. Царь изумился, спросил: «Откель?» Странник же показал на колокола и сказал: «Возьми их и перелей в пушки, а когда, Господь даст, победишь ты врага, так из его пушек вдвое можешь наделать колоколов...»
А вот другая история, такая же выдумка. Якобы оказавшись на Соловках, император задумал снять самые большие монастырские колокола. Монахи стали умолять не делать этого, но услышали в ответ: «А зачем вам колокола?» «Созывать народ к богослужению», - отвечали монахи. «Ничего, - отозвался государь, - если от вас народ не услышит звона, так пойдёт в другие церкви. Разве это не всё равно?»
Но монахи не отставали, говорили, что умалится через отнятие колоколов слава святых соловецких угодников. Государь же ничего им на этот раз не ответил, а только приказал всем монахам вместе с игуменом монастыря отплыть на дальний остров архипелага и там слушать во все уши, что будет. После этого велел три раза позвонить в колокола, а потом три раза палить из пушки. Когда монахи вернулись, спросил: «Ну что же вы слышали?» «Мы слышали, - отвечали царю отцы, - точно будто из пушек палили». «Ну вот то-то и есть, - заметил царь. - Колоколов ваших вы не слыхали, а пушки славу мою до вас донесли! Так уж лучше давайте мне ваши колокола: я их на пушки перелью, а пушки эти славу святых угодников соловецких распространят до самого Стекольного города. Стокгольма, значит».
Всё как бы логично. В советское время любили эту легенду, вспоминая, как сами ограбили храмы до нитки. Всё, да не всё. Общий вес колоколов на Руси составлял не менее шести тысяч тонн. Четверть от этого, затребованная царём, вдесятеро больше потерянного под Нарвой. А это была уже обычная петровская гигантомания. Уже к маю привезли 90 тысяч пудов. Всё потерянное восполнили, но меди меньше вроде как и не стало, так - отщипнули.
Было ли чудо?
Целые колокола поначалу вообще не трогали, они как стояли, так и стояли, в том числе один из самых прекрасных и древних на Руси, привезённый из Троице-Сергиевой лавры. В 1427 году его подняли на звонницу ученики Преподобного Сергия Радонежского по благословению святого игумена Никона Радонежского. Осталось предание, что, когда колокол хотели разбить, он не поддался и гудел после этого трое суток. А когда о чуде сообщили царю, он заплакал и велел колокол вернуть.
Это легенда народная. Есть легенда историческая, основанная на реальном приказе царя, сохранившемся в Пушкарском приказе. Он появился после того, как колокол нашёл среди других стольник Тимофей Кудрявцев: «Великий государь указал тот колокол вернуть, и за тот колокол иной меди колокольной или какой не имать, и велеть тот колокол в монастыре беречь». Реальность же несколько грустнее. Во время московского пожара 1701 года колокол сильно пострадал, но спустя семь лет мастер Иван Моторин отлил из него новый, который и был возвращён в Лавру.
Справедливости ради нужно сказать, что государь не требовал, чтобы присылали именно колокола. Его устраивали и деньги, и другая медь. Более того, колокольные сплавы для литья пушек были малопригодны. Датский посланник Юст Юль вспоминал, как русские артиллерийские офицеры объясняли ему, что из-за колокольной меди у их пушек очень быстро прогорают затравки, после чего требовался значительный ремонт. Поэтому большая часть вины лежала на местных воеводах, которые слишком давили и торопили, а также на архиереях и игуменах.
Чтобы было понятнее, скажем, что Вологодская епархия не отправила в Москву ни единого колокола, но царь был доволен безмерно. Что за чудо? А не было никакого чуда. Просто архиепископ Гавриил (Кичигин) был большим любителем церковного благолепия, а колокола так просто обожал. В 1688 году по его заказу были отлиты в немецком Любеке колокола: один весом в 462 пуда для соборной колокольни и ещё два по 200 пудов. А тут возьми да отдай. Отправил только битые колокола, да котловую медь, да английское олово, а ещё красную медь - особо ценную, благодаря ей колокольная становилась пригодна для пушек. Что интересно, план перевыполнил на две сотни пудов - на всякий случай. Этот жест сильно смутил сидевшего на приёмке боярина Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, мол, нам лишнего не надо, чего это ты, владыка, разошёлся. Царь же был благодарен настолько, что отправил в дар владыке несколько больших колоколов, в том числе отлитый Иваном Моториным «Лебедь». Народная память, как водится, всё перепутала, сохранив легенду, что государь лично приехал в Вологду снимать колокола, но местный звонарь столь искусно сыграл для него «Камаринскую», что император смилостивился.
«Лебедь» на звоннице Софийского храма Вологды
Как видим, не в царе было дело, хотя он свою лепту тоже внёс, конечно, немалую. В 1705 году вышел новый указ: снова сдать четверть колоколов, а потом просто стали брать деньгами. В результате после смерти Петра осталось 16 тысяч орудий - больше, чем во всех остальных армиях мира. За редким исключением, ни одна из них, несмотря на постоянные войны, так и не выстрелила - уж очень много отлили. Вот и думайте, был ли великий смысл в покушениях сего монарха на звонницы, который ухитряются найти его поклонники.
Казачьи звоны
Вернёмся же к более приятному - звонам, отлитым из пушек. Здесь можно помянуть тот, что хранится в Измаиле и был отлит по приказу Александра Васильевича Суворова после штурма. И другой - 300-пудовый, что был на звоннице величественного Кокандского собора. Его изготовили из пушек Худояр-хана. Имя колоколу дали в честь героя, эти орудия добывшего, - Михаила Скобелева. Увы, лишь четверть века он просуществовал. В 1934 году до него добрались советские охотники за цветными металлами.
Старинная открытка с надписью: «Привет из Коканда. Освящение храма»
Ещё одна замечательная история связана с переселением запорожских казаков на Кубань. Когда знакомишься с нею, создаётся впечатление, что сначала решили отлить колокола, а уже потом выбрать храмы для них. Использовать решили пушки, отбитые у турок в войне 1787-1791 годов. Войсковой есаул Захарий Евстафьевич Сутыка с товарищами-офицерами согласились взяться за дело. Шестнадцать медных трофейных пушек и одну мортиру отвезли в Херсон, попросив, чтобы из них отлили девять колоколов. «Мы бы рады, - отвечали литейщики, - да олова нет».
Олово шло по 25 рублей за пуд, а требовалось его немало. «Да и где искать?» - приуныли казаки. Нашли в Харькове - на ярмарке. Закипела работа. Самый большой колокол вышел совсем уж знатным - 440 пудов, да и остальные весьма солидными. На опробовании звонов присутствовал сам Суворов, который, послушав гудение исполина, прослезился и сказал: «По ратным трудам черноморцев велик и сей звон!»
И поплыли колокола, с помощью военных моряков, по Днепру, Чёрному морю, Кизилташскому лиману (через который раньше река Кубань впадала в Чёрное море). Два колокола отдали в храм Покрова Пресвятой Богородицы в Тамани, нашлось место и для остальных, а главный из звонов решили доставить в Екатеринодар, в недавно построенную Свято-Троицкую церковь. Везти предстояло против течения Кубани на байде, которую тянули воловьи упряжки. Храм стоял в недостроенном укреплении, где в один из дней услышали мощный глас казачий: «Эй, там, в крепости! Принимай колокольные звоны!»
Сбежался весь город. Тащили с версту всем миром. А колоколенка-то была деревянная - казалось, семитонная махина её просто раздавит. Но выдержала - основательно строили! Так 25 июля 1795 года, на святых великомучеников Бориса и Глеба, обрёл Екатеринодар свой голос.
Туманный колокол
Но самый знаменитый из таких «пушечных» колоколов, конечно же, таганрогский. Он знаком всякому, кто бывал в Севастополе и навестил Херсонес - место, где началась Святая Русь, где принял крещение святой князь Владимир. Колокол там находится не в храме, а висит в арке на берегу и именуется «Туманным». На фоне моря в арке он выглядит ошеломительно, да и история у него под стать - редкостная.
«Туманный» колокол в Таганроге, на мысе Херсонес
Начало её можно понять по едва различимой, но всё же понятной надписи: «Сей колокол... вылит... Святого Николая Чудотворца в Таганро... из турецкой артиллерии весом... пудов 1778 года месяца августа... числа».
При чём тут Таганрог? Дело в том, что именно там поначалу базировался Черноморский флот. В память о солдатах и моряках, погибших в тех местах, построили там Никольскую церковь. Такого рода колокола на берегу моря именовались у нас туманными, помогая кораблям в тумане находить путь к берегу.
Никольская церковь. Таганрог
Отлили звон, понятно, из турецких орудий, которым, похоже, переводу не было. Когда флот перевели в Севастополь, колокол отправился туда вместе с ним, где вновь созывал моряков на службы, а в годы Крымской войны воодушевлял наших воинов на оборону города. Когда в разрушенный Севастополь вошли враги и стали искать, чем поживиться, звон был снят для переплавки в пушки, но медных уже больше не делали. В конце концов его передали Собору Парижской Богоматери, где его и обнаружили русские в 1898 году. Пятнадцать лет шли переговоры о его возвращении. Успели перевезти незадолго до Первой мировой, подняв на звонницу Херсонесского монастыря, рядом с храмом Святого Владимира.
Но не было покоя ни стране, ни звону. Вновь сняли его в 1925-м, решив отправить на переплавку, но моряки отбили, убедив пощадить, после чего «колокол, бывший в плену в Париже, был установлен на берегу моря для звона в непогоду». В 60-е, когда звон сменила сирена, он замолчал на целых полвека, и лишь в прошлом году был разомкнут замок, сковывавший его язык. Это был его 240-й день рождения. В канун Преображения Господня ровно в полдень звонарь Свято-Владимирского собора Андрей Зайцев ударил в «Туманный колокол» - эту святыню моряков-черноморцев - двенадцать раз.
Вера-Эском
