Измена элиты привела к поражению России в Первой мировой войне и последующей катастрофе
После революции 1917 года оказавшиеся в эмиграции деятели «старого мира» - от монархистов до эсеров и меньшевиков - дружно взвалили большую долю ответственности за случившееся на Николая II, который, по их мнению, был негодным государственным вождём. Эта историографическая легенда в ходу по сей день. Но не имеем ли мы здесь дело с обычным для неудачников стремлением найти виноватого и снять с себя вину?
Возьмём для примера хотя бы легенду о таком якобы роковом шаге последнего императора, как вступление в Верховное командование в августе 1915 года. Её сторонники до сих пор не смогли указать ни одного вредного последствия этого шага. Между тем, очевидны его положительные результаты, а также и рациональные мотивы, которыми руководствовался царь, принимая это решение.
Как известно, под верховным водительством Николая II русская армия не познала поражений. Может быть, это и простое совпадение, что со вступлением государя в Верховное командование прекратилось отступление русских войск, но факт, как говорится, налицо. В 1916 году - блистательный Брусиловский прорыв. Неудачи возобновились только при Временном правительстве.
Часто можно встретить утверждения, что последний царь «в военном деле решительно ничего не понимал»[1]. Факты свидетельствуют об обратном. Как стало ясно уже после войны, стратегические решения, предлагавшиеся Николаем II, были способны решительно переломить её ход в пользу России. И тогда успех революции был бы крайне затруднён.
Ещё в апреле 1915 государь повелел готовить десантную операцию на Босфоре. Состояние русских армии и флота позволяло рассчитывать на успех операции. Однако в это время случился Горлицкий прорыв австро-германских войск, и Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич совершил преступное стратегическое расточительство, расформировав десантную экспедиционную армию и бросив её по кускам затыкать бреши во фронте, между тем как выгода от взятия Константинополя явно перевесила бы потерю Галиции, Польши и ряда западных губерний.
Император благословляет солдат и офицеров Русской армии
Когда кончилось отступление, Николай II снова приказал готовить десантную армию - на этот раз для удара по Болгарии, только что объявившей войну Сербии. Но командующий этой армией генерал Д. Г. Щербачёв, найдя полную поддержку у начальника царского штаба генерала М. В. Алексеева, саботировал этот приказ, всякий раз ссылаясь на неготовность. Сербия была разгромлена.
Николай II, вопреки своим генералам, упорно славшим русские войска в бессмысленную мясорубку под немецкие пулемёты у Нарочи и на Стоходе, был убеждён, что победу в войне нужно искать там, где позиции врага слабее всего. Это же ключевое правило военного искусства!
Конец войны подтвердил стратегическую правоту последнего Государя. Прорывы, произведённые в 1918 году союзниками на Балканском и Палестинском фронтах, привели к тому, что в считанные недели стратегическая оборона всего Четверного союза рухнула, как карточный домик. Только... России уже не было к этому времени среди победителей.
«Русский Царь уже не был хозяином в своей стране - не был хозяином своей вооружённой силы. Дважды он повелевал овладеть Константинополем - и дважды это повеление не было исполнено Его военачальниками (Великим князем в мае и ген. Щербачёвым в ноябре 1915 года). А когда Государь назначил в третий раз овладеть Царьградом в апреле 1917 года - все сроки оказались безвозвратно пропущенными. Вот основной стержень русской драмы в Мировую войну»[2], - сокрушался военный историк русского зарубежья.
Чем же объяснялся саботаж генералов? Только ли их стратегическим недомыслием? Или же, напротив, они видели, что царский план способен привести Россию к победе и... не хотели, чтобы слава этой победы досталась монарху? Учитывая, что отречение Николая II произошло под дулами генерал-адъютантских револьверов[3], вопрос отнюдь не праздный.
Решение царя лично занять пост Верховного главнокомандующего имело и внутриполитическое обоснование.
Задним числом была придумана легенда о том, что в ставке в Могилёве Николай II оказался оторванным от событий в столице, а правительство между тем окончательно подпало под влияние «распутинской клики». И революция-де застала монархию врасплох.
Миф о всесильном Распутине давно разоблачён серьёзными историками и реанимируется лишь на бульварном уровне. Что же касается потери царём рычагов управления, то, напротив, его удаление из столицы как раз и было продиктовано стратегией борьбы с революцией. В случае внезапного захвата революционерами Петрограда государь оказывался вне удара. В его распоряжении оставалась вооружённая сила, с помощью которой можно было подавить восстание. И этот план Николай II начал осуществлять в февральские дни. План рухнул из-за того, что те, на чью лояльность царь рассчитывал - высшие военачальники - в решающий момент предали его.
Вряд ли государь переоценивал верность к себе своих генералов. Он наверняка знал, что в их среде существует сильная оппозиция. Но он считал их людьми здравого рассудка, а потому полагал, что в схватке с революцией, как и в 1905 году, они окажутся на его стороне. Он отчётливо видел, чем грозит элитным классам России свержение освящённой веками монархии, да ещё в период мировой войны. Ведь самым своим существованием они были обязаны самодержавному строю, который взращивал и пестовал их. Можно сказать, что ошибка Николая II заключалась в переоценке умственных способностей своих оппонентов: он ожидал, что они поступят рационально, в соответствии с их реальными интересами.
Император Николай II обходит строй солдат лейб-гвардии Измайловского полка
Именно дальновидностью, а не мнимой политической близорукостью последнего императора была продиктована его неуступчивость элитарной оппозиции в вопросе о власти. Революция 1917 года явилась побочным следствием ускоренной капиталистической модернизации России и в этом смысле стала историческим банкротством российских элит. Последний царь как раз делал всё, что было в его силах, чтобы предотвратить крушение «старого мира» или хотя бы отсрочить его.
Бросая взгляд на регулярность острых политических кризисов в последние годы Российской империи - январь 1905, октябрь 1905, декабрь 1905, июль 1906, июль 1914, август 1915, февраль 1917 гг. - следует удивляться не тому, что самодержавный строй в итоге пал, а тому, что при широко разлитом в обществе враждебном отношении к нему он сумел продержаться так долго. В этом - несомненная заслуга Николая II. Своей политикой он давал элитам время одуматься и прекратить азартную рискованную игру в революцию.
Но социальная психология оппозиционных групп российских элит не позволяла этого сделать. Они боролись не против Николая II, а против самодержавного строя вообще, как бы они ни старались прикрыть своё намерение нападками лично на государя. Это стремление многое объясняет в истории последних лет русской монархии и особенно в ходе Первой мировой войны, что давно подмечено: «Недостаток и перебои в боевом снабжении... явились следствием нараставшего хаоса, создаваемого в определённой степени умышленно соперниками царизма в правящих кругах»[4].
Им представлялось, что без царя они смогут лучше управлять народными массами, используя социальную демагогию. Стихия безответственной парламентской борьбы привлекала их сильнее, чем проза служения царю и Отечеству. На такой позиции стояли и многие представители высшей бюрократии, связанной тысячами деловых и личных связей с либеральной оппозицией, что показала «забастовка» Совета министров в августе-сентябре 1915 года. Многие монархисты (по названию) перенимали методы врагов режима, переходя в «оппозицию справа» царской воле, как показало ещё голосование правых в марте 1911 года в Государственном Совете против поддержанного царём законопроекта Столыпина о земстве в Западном крае. В этих условиях не имело значения, кто конкретно находится на троне - борьба в верхах велась против самого принципа самодержавия.
Николай II не создавал российских элит - он унаследовал их в готовом виде от всей предшествующей истории русской монархии. Точно так же и промышленная отсталость России досталась ему как тяжёлое наследство. Но кто с чистой совестью рискнёт утверждать, что последний император не прилагал огромных усилий к тому, чтобы ликвидировать эту отсталость и обеспечить России ускоренное экономическое развитие? Причём его усилия не остались втуне - общеизвестно, что в начале ХХ века рост ВВП в России происходил быстрее, чем в любой другой стране мира.
Император Николай II
обсуждает план боевых действий с генералами Алексеевым (справа) и
Пустовойтенко (слева)Оппозиция постоянно обвиняла царя в «реакционности». Между тем, в стремлении снизить социальную напряжённость и предотвратить революцию самодержавие оказывалось зачастую адекватнее либеральной буржуазии. Но легальные профсоюзы, вводимые С. В. Зубатовым, встретили активное противодействие предпринимательских кругов. В январе 1905 по велению царя министр финансов В. Н. Коковцов созвал совещание промышленников и предложил им одобрить законодательное ограничение рабочего дня, введение обязательного социального страхования рабочих, а также отмену наказаний за стачки с чисто экономическими требованиями[5]. Предприниматели единодушно отвергли эти инициативы. Быть может, в основе этой эгоистической политики капиталистов лежал и тонкий политический расчёт: обострить социальное недовольство в стране, чтобы на его волне придти к власти? Вряд ли лишь капризом толстосумов - таких, как Савва Морозов, - можно объяснить и субсидирование ими революционных партий.
В деятельности Николая II, как и любого человека, наверняка можно найти какие-то ошибки. Но совершенно неплодотворное занятие - пытаться объяснить ими гибель Российской империи. Во всех государствах, где существует известное единство элит, последние стараются сгладить ошибки своего государственного вождя. В России начала ХХ века эти ошибки усиленно отыскивались (даже там, где их не было) и выставлялись напоказ именно представителями элит. Они, напуганные социальными движениями низов общества, заранее «сдавали» царя надвигающейся революции, дистанцировались от режима, который хотели считать обречённым (падающего толкни!), надеясь тем самым спасти свои привилегии, но этим лишь углубляли революционный кризис. Любые удачные или неудачные решения и действия Николая II имели ничтожное значение на фоне более важного факта эпохи - усиливающегося расхождения между самодержавием и большинством российских элит по вопросу о коренных основах политического строя.
Поведение элитных классов российского общества в начале ХХ века можно сравнить с поведением взбесившихся пассажиров корабля, попавшего в бурю (аналог революционной ситуации). Буря - стихийное явление, которого невозможно избежать. Но им кажется, будто капитан (в данном случае Николай II) по неумению завёл их в самое сердце бури. Они насильно сводят капитана с мостика, запирают в трюм и пробуют рулить сами и отдавать команды матросам. Обречённый корабль тонет вместе с капитаном, экипажем и всеми пассажирами... Тогда как, если у них и был шанс спастись - то лишь продолжая во всём слушаться своего самодержавного капитана.
[1] А.А. Брусилов. Мои воспоминания. Минск, 2003. С.185.
[2] А.А. Керсновский. Мировая война. (Белград, 1939). // «Москва». 1998, №10. С.198.
[3] Это образное и совершенно точное, если не по конкретному воплощению, то по сути, определение, как ни странно, принадлежит Л.Д. Троцкому: «Генералы почтительно приставили семь револьверных дул к вискам обожаемого монарха». См.:Л.Д. Троцкий. История русской революции. М., 1997. Т.1. С.109.
[4] Н.Н. Яковлев. 1 августа 1914. М., 1993. С.150.
[5] А.Я. Аврех. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России. М., 1991. С.155.
