«Книга отца Александра воодушевляет на подвиг и покаяние»

Прежде чем взять на себя смелость составить отзыв о книге протоиерея Александра Шаргунова (изд. «Отчий дом»), я понимаю свое несоответствие данному предприятию. Не хватает не только эрудиции, образования, интеллекта, но — главное — духовных сил, чтобы адекватно прочувствовать и оценить произведение. Но вот пришла на ум моя прабабушка — женщина неграмотная (в той старинной атмосфере, как мне говорили, считалось, что женщине учиться грамоте как бы грешно), но про которую отзывались, что «она в жизни ничего не хотела знать, кроме своего Бога: Бог, Бог, Бог», и лично для меня — святая, принимая во внимание сохранившиеся о ней сведения. Вот с этих позиций, снизу вверх, от лица неграмотного, но обращенного к Богу человека, я и попытаюсь подступиться к книге.

Вместо вступления. Кому не заметно, что состояние окружающего мира все более и более характеризуется как безумие и катастрофа?! Антиномия: но в океане окружающей информации об этом очень мало говорится, что делает непереносимость данного состояния особенно тяжелой. Если даже обращаться не к доминирующим, условно говоря, «коммерческим» СМИ, а к христиански настроенным, то и тут картина зачастую удручает: на православном телеканале или сайте, в православном журнале большинство эфира и страниц могут быть заняты несообразными с данным состоянием «техническими» вопросами. Что делать, если с утра перед Причастием надо съесть таблетку, православная кухня, современный паломник — уход в эти второстепенные темы оставляет главный вызов христианству без ответа. Люди не обязательно сознательно предпочитают оставаться на поверхности, суть вещей ускользает незаметно, и это означает, что обществу нужно пробуждающее от духовного сна слово.

Книга «Без царя» издана уже около года назад, но пока не вошла в ряд известных современных христианских бестселлеров, не вызвала резонанса. Антиномия. Оттого ли, что она не представляет собой значимого явления в публицистике? Не будем пока отвечать, а вначале напомним себе, какова была реакция современников на слова пророков — те самые, которые составляют драгоценную материю христианской Библии (хотя что я говорю? Так ли уж драгоценна сегодня жителям христианских стран Библия, или это просто толстая пыльная книга на полке?). Разве слушали Иеремию (Иер. 20-7-9)? Разве Илия не остался один, и не искали его души (Рим. 11:3)? Вот и в наши дни «легкая» публицистика, условно говоря, «православные занимательные и забавные истории», предпочитается обстоятельно-аналитической, не говоря уже о вдохновенно-пророческой, какой должна быть проповедь Церкви.

«Итоги мира» и «изъяснение духа времени» —  так можно кратко охарактеризовать книгу. Какой грандиозный размах — пророчество и итоги мира. Не слишком ли?

И мы помним, что отец Александр ранее подъял труд истолковать Евангелие (книга «Евангелие дня», ставшая настольной для очень многих в России священнослужителей и проповедников, не говоря уже о простых верующих). Так вот, очевидно, что тот, кто дерзает на подобные предприятия — это либо глупец, либо человек в состоянии прелести, либо духовный человек. Но дело даже не в личности отца Александра (об этом и не положено писать в отзывах), а в том, что ничто менее напряженное и правдивое, кажется, не соответствует окружающей нас реальности и требуемой от христианина степени концентрации и самоотдачи.

Отец Александр вызывает у читателя и провоцирует, если так можно выразиться, святое чувство — это главное, и несомненно. Но переживательное чтение хоть и воспаряет, сопровождается муками: во-первых, от прояснения своего несоответствия описываемым святым и высочайшим предметам и требованиям, а во-вторых, от долготы, разделяющей 1913 год, 1993 год и год 2025, от того ужаса, в который мы ниспали с вершин могущественного православного царства. «Тайна беззакония» в действии (2 Фес. 2:7), скажем так, в событиях и лицах является предметом книги, и разумеется, это очень твердая пища. Когда автор натурально описывает протекавший в предшествующие столетия генезис западных губительных лжеучений, уготовляющих самые страшные апокалиптические события на Земле, все это настолько неприятно-реалистично, что ощущение — как после посещения морга, где производилось вскрытие перед публикой. И не меньшая скорбь — осознавать свой народ на великом удалении от православного царства, где отчетливо наблюдалось действие тайны благочестия. Но дает ли это право, но разумно ли отложить книгу и переключиться? С этим книга и борется, вопия против теплохладности и равнодушия.

Итак, перед нами изображаются два полюса, две силы, два царства в их смертельной схватке Нового и Новейшего времени. На Западе — это происхождение, самоорганизация и завоевание ведущих позиций в обществе поистине дьявольской силой, которая клевещет и ниспровергает прежние христианские ценности и изменяет, подчиняет себе человечество, уготовляя своим ядовитым действием его полную гибель. В России — это монархическая государственность, нравственное царство, катехон, под покровом которого до времени находится Церковь Христова, но которые в свою очередь также подвергаются дьявольским искушениям. Другой, третьей равной им силы в мире просто нет. Гибель российской монархии и святой царской семьи вследствие постепенного проникновения в умы и души русских людей западных соблазнов кардинально изменила баланс сил, этого баланса как бы вообще не стало, и дьяволу открылась перспектива безраздельного властвования над людьми, так что его позиции в течение XX-XXI веков усилились столь значительно, что дело христианства может показаться безнадежным. Однако время еще не окончилось, и, значит, для нас с вами, для всех людей еще остается некая перспектива. При этом парадокс и главная ценность для дьявола его успехов заключается не в масштабах приобретений, а в том, что произошедшее христианами до сих пор не осознано — не наблюдается широкого понимания даже в Церкви ни значения монархической государственности, ни ее должного содержания, нет и глубокого почитания царя, ни тем более покаяния и исцеляющего плача над 1917-1918 годами. То есть те, кто потерпел поражение, даже не понимают, на какой глубине и что именно на самом деле произошло! И какое великое заблуждение для христианина думать, что все это его не касается. Потому главное, нужное нашему народу пророчество заключается, разумеется, не в предсказании будущего, а в том, чтобы была осознана и по-настоящему пережита вот эта самая правда.

(Но, может быть, у читателя возникнет мысль: чего же еще добиваться, если царь Николай II с семьей и слугами прославлены Русской Церковью, государство не чинит препятствий почитанию их памяти, в храмах можно встретить иконы царственных мучеников и т.д.? Иначе: «что хочет сказать этот суеслов?» (Деян. 17, 18).

Однако в том-то и дело, что удовлетворенность, примирение с текущим отношением к истории XX века и к царю — это есть явный признак общества номинального христианства, против чего и направлена книга. Евангельские заповеди в их звучании в XIX, XX и XXI веках остались одними и теми же, но вот «средняя степень соответствия» им, а лучше сказать, планка, которую сами себе определяют христиане, упала неописуемо, при том что люди в большинстве своем не замечают этого или не считают это горем.

Приведу пример. Другая моя прабабушка так ответила на неожиданные для нее слова родителей, что она вскоре должна выйти замуж за такого-то неизвестного ей человека: «Ну, он хоть красивый?». «Не твое дело, узнаешь», — был ответ. И разумеется, она не воспротивилась, даже мысли такой не возникло. При этом подобное отношение к власти родителей, благоговейное «хождение перед Богом» было нормой, но спустя сто лет оно кажется совершенно немыслимым и неуместным «зилотством» даже среди церковных людей — время ушло. Да, пусть выбор будущего супруга родителями — это зилотство, но как же с абсолютностью заповедей Божиих и хождением перед Ним во все дни и минуты своей жизни?

Так вот, номинальное, «для галочки» внесение царя в святцы, формальное добавление слова «святой» к некоторым упоминаниям его имени, оценка данной трагедии и катастрофы в одном ряду с другими историческими событиями Нового и Новейшего времени настолько не соответствует сути дела, что обличает в народе глубочайшую нераскаянность и индифферентность, в общем-то, к вопросу ни много ни мало гибели мира.)

Траектория человеческой мысли предшествующих столетий была такова, что сначала Бог стал как бы не обязательным при формальном согласии с Его существованием (подсечение корней), далее как органическое следствие происходит вытеснение христианства из публичной жизни за ненадобностью (увядание ветвей), и, в свою очередь, естественное продолжение этого уже завершающегося процесса — это освящение греха, полностью охватившего падшую человеческую природу, предоставленную самой себе. Кульминация близ, при дверех, и на каком уровне нравственного падения нахожусь лично я — приглашается испытать себя читатель при рассмотрении этого процесса. Какова глубина понимания мною евангельских заповедей и какой предел погружения в них я подсознательно для себя наметил? Не есть ли этот мнимый предел (например: я причащаюсь не реже раза в месяц, все остальное вокруг мне уже не обязательно и не важно) отказ от следования за Христовой любовью? Мощь Российской империи гарантировала человечеству защиту от насилия в планетарном масштабе — было, кому сказать «нет» этим деструктивным силам, но все зависело от веры и верности ее жителей. Увы! Наш народ искусился, отступил от чистоты православной веры, и тем самым стал соучастником величайшего злодеяния — убийства православного царя и разрушения оберегающей христианство монархической государственности, что повлекло деградацию человека буквально на уровне антропологии на запредельных скоростях. Личность царя Николая II, помазанника-христа, находится в центре всех этих событий и отмечена необычайным Божиим избранничеством и выдающейся святостью. Святостью, которая потомками его подданных в массе своей так пока и не распознана, ведь не получила подобающего молитвенного обращения.

Однако замысел Божий о мире, Его присутствие в мире и Церкви очевидны, например, в событии прославлении царя, которое еще незадолго до того казалось совершенно несбыточным, и это укрепляет нашу надежду. Разумеется, как и ранее перспективы зависят от самих христиан — какими мы будем и что нам делать, находясь на самом-самом дне?!

Книга-картина, книга-изображение, книга в прозе и одновременно в поэзии. У книги неординарная структура за счет сочетания линейного и нелинейного изложения. По сути говоря, перед нами и книга, и картина.

С одной стороны, в ней две логические части: 1) приближение к «новому мировому порядку», 2) облик царя и православной монархии в различных аспектах. Движение мысли происходит от внешнего контура проблем (вышеупомянутый генезис антихристианской философии, а лучше сказать идеологии) — к внутреннему: инфильтрация рассматривается сначала на опыте Римско-Католической церкви, как ближайшей к нам отколовшейся деноминации, которая вследствие этого первая подверглась энтропии, а затем уже и в свете насущных проблем в зоне ответственности Русской Церкви, в России.

С другой стороны, в структуре книги проглядывается «эффект мозаики». Читатель оказывается не в глубокой колее сухого исторического ликбеза с авторским видением проблемы, не в мемуарах, а движется чересполосицей: исторические справки, проповеди, социально-научный обзор, философский трактат, а местами даже гимн и поэзия (не в смысле стихотворной формы, а как образная, художественная манера выражения), агиографическое изложение. Чередуя разные стили, автор как бы пытается докричаться до публики, соревнуясь сам с собой в доходчивости донесения мысли.

Характеризуя книгу, нельзя не отметить ее глубокую укорененность в православном Предании. Изложение созерцательно, в нем актуализируются и интерпретируются применительно к нашему моменту известные православному читателю истины и изречения огромного количества святых мужей. Особенно часто и настойчиво повторяются обращенные к нашему времени слова близких к нам святых: преп. Серафима Саровского, прав. Иоанна Кронштадтского, свтт. Филарета Московского и Феофана Затворника. В учении о православной монархии — явная преемственность трудов свт. Серафима Соболева. При рассмотрении более обширных, вневременных вопросов постоянно используются отсылки к свтт. Иоанну Златоусту, Иринею Лионскому, блаж. Августину и многим другим святым.

В центре всей композиции — естественно, Крест. А как же иначе? Как Господь прошел испытания Креста, так и мы, Церковь последних времен, неизбежно должны. И повествование о царе в начале второй части книги начинается с этого. Сколь много удивительных совпадений в истории Страстей Христовых, в предательстве, истязании, осуждении и распятии «Царя иудейского» с той же самой историей нашего святого царя Николая II! «Не Его хотим, но Варавву» (Ин. 18:40)! «Нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19:15)! Если Он Царь, пусть сойдет теперь с Креста, чтобы мы видели, и уверуем (Мк. 15:32) — не напоминает ли это отношение русского народа к своему Богом данному помазаннику? И что же нынче?

Пророчество как истолкование судеб мира и как призыв ко спасению. Характер темы требует предельной конкретики. И там, где это возможно (почти везде), изложение предельно конкретно, не «стекая» в абстрактные рассуждения. Сравните это с современными масс-медиа, даже некоторыми патриотическими и православными, нередко формирующими впечатление паралича перед противостоящим нам злом.

Специально приведем серию примеров, будучи убежденными в их прикладной, сотериологической ценности, как и книги в целом:

В чем самый великий грех нашего времени? В утрате миром чувства греха.

Какая самая значительная веха апостасийной истории? Иначе — точка «слома» христианской цивилизации? В том, что начиная с шестидесятых годов прошлого века улицы на Западе оказались заполнены извращенцами, носителями тех отклонений и того бреда интеллектуалов, который долгое время оставался «уделом посвященных», и в то же самое время Римско-Католическая церковь призвала своих чад к «открытости миру». «Взрыв без революции, но более ужасный, чем революция, ибо на этот раз произошло не изменение политического режима, но изменение самого человека».

Какое главное искушение для современного христианина? Вместо Трапезы Слова — Евхаристии — верующие приглашаются вкусить жизнь «такой, какая она есть», «во всем ее многообразии», потому что «не хлебом единым жив человек».

Но христианин должен помнить о смысле всего происходящего: и от запредельного греха возможно, а скорее — необходимо возведение к Богу. И тоска от созерцания происходящего есть обязательное личное испытание, которое христианин должен понести на пути ко Христу. «Пока человечеству дано время как испытание». В самом деле, если окружающий нас мир, по слову свт. Василия Великого, есть училище разумных душ, значит, именно в качестве испытания необходимо воспринимать как исторические события и беды, так в равной мере и насущные, несмотря на их беспощадную мизантропическую абсурдность.

В чем заключается сокрытый смысл истории? Это духовное сражение, в котором раскрывается ценность человечества и победа над попытками уничтожить человеческое в человеке. История движется к определенной цели — победе света над нашей тьмой, это и есть Второе Пришествие Сына Человеческого. Можно обозначить его как победу человеческого над всеми проявлениями бесчеловечности. В нем завершение творения человека.

Предельный выбор человека в жизни: «безжалостная дилемма нашего существования — мы должны либо покончить жизнь самоубийством, либо воскреснуть».

О перспективах. Судьбы человечества связаны с хранением истины. Все, что происходит в мире, все катаклизмы, потрясения, войны — все сводится к одному простому: насколько хранится истина в роде человеческом, настолько Господь хранит его. Поэтому так опасен компромисс с ложью якобы ради спасения всех.

В чем для нас самая великая опасность? Общество номинального христианства, кажущееся единство при насилии над совестью. Другая подобная ей — порабощение человечества грехом, разумеется, под знаменем свободы. И потому, между прочим, столь велико значение Специальной военной операции на Украине.

И еще о конкретности. Черта трудов отца Александра, нечастая в ряду прочих непримиримых критиков, — он не только описывает заблуждения, но сразу, с не меньшей убедительностью приводит опровержение и описание верного мышления/бытия в позитивном ключе. (Давайте вспомним самого, пожалуй, русского писателя, гениального и праведного Ф.М. Достоевского. Не умаляя ценность его бессмертного творчества, нельзя не отметить присущее ему некое несовершенство — а именно, картины зла в нем по своей впечатлительности, увы, ощутимо превосходят изображение добра, более блеклое и менее доходчиво и конкретно обозначенное. Такая характеристика симптоматична для времени все более подавляющего преобладания в мире зла над добром.) Изобличая, например, самообожествление тиранической власти и характерное требование поклоняться себе самой, автор напоминает, что согласно Евангелию, абсолютная власть — власть Божия — означает такое принесение себя в абсолютную жертву, которое сообщает жизнь людям и является основанием их свободы, а смысл власти есть служение. По тому и определяется беззаконие власти, желающей стать абсолютной — это покушение на всемогущество Божие. Таким образом, идеология спасительности, «абсолютной ценности» того или иного государственного режима преступна не потому, что таково мнение автора, а в силу конкретных законов бытия, предполагающих принадлежность данных характеристик другим (божественным) предметам.

Но мы говорим не просто о ясности и недвусмысленности изложения. Пророческий характер книги очевиден во множестве тезисов, некоторые из которых также приведем далее:

Несомненна участь НАТО, Америки и Европы с их диктатурой нового мирового порядка, подобная стремительному падению гитлеровской империи Третьего рейха, — таков удел всех систем, в которых ложь и насилие обретают примат в иерархии ценностей.

Небывалые гонения на Церковь в XX веке суть только генеральная репетиция зла перед приходом антихриста, и главные и ни с чем не сравнимые испытания еще впереди, поскольку зло, согласно Писанию, должно раскрыться до конца.

Эти будущие небывалые испытания будут происходить в атмосфере «освящения греха», завершающего этапа апостасии.

Вспоминая об атмосфере в России накануне революции, отец Александр приводит одну характеристику русской интеллигенции того времени — «всюду царствовало одно и то же: беспочвенность, беспредметность, полет и бездна». И добавляет, что в эту-то бездну и увлеклась, и провалилась Россия. Она-то и вела к Соловкам. Россия была обречена, приговорена к революции. Те же перспективы, только более грозные, у России и сейчас.

Проводя параллель с историей гибели царской семьи в 1918 году, протоиерей Александр напоминает, что после нескольких смен охранников незадолго до расстрела произошла очередная подобная смена на интернациональную бригаду из австрийцев, чехов, латышей и евреев, и задается как будто риторическим вопросом — не такая ли перспектива ожидает Россию в недалеком будущем, когда для нашего народа будут подобраны такие же распорядители, для которых вообще ничего русское не будет иметь никакого значения?

Вместе с тем, как и подобает христианину, автор — несомненный оптимист. Он констатирует, что произошедшее с Россией — это путь к покаянию. И все, что было попущено нам с 1917 года, есть противоядие от змеиного яда безбожия и материализма, который вошел в плоть, и кровь, и в душу русского человека. И исход на этом пути, несомненно, есть, поскольку события продолжают оставаться под действием воли Божией. Так что хотя Православие сегодня отвергается, но оно живо и не уничтожено, сохраняя потенциал стать определяющим в жизни нашего народа. И от нас требуется до самозабвения трудиться на этой ниве, а реализуется ли данный потенциал — то сокрыто в тайне Бога.

Наконец, согласно книге, монархия в России восстановится тогда, когда царь Николай II будет почитаем так же, как святитель Николай.

Но утверждая пророческое значение книги, еще раз оговоримся насчет этого термина. Как сам некогда выразился отец Александр, пророчество «не в том, чтобы обязательно раскрывать будущее. Оно в том, чтобы понять неотложность спасения, и то, что требуется от нас».

Итак, книга, в сущности, направлена на изменение человека. Поэтому на самый конкретный вопрос: «что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» (Лк. 18, 18), она дает откровенные и актуальные ответы. «Когда мир утверждает неадекватность традиционной мысли, есть один только выход — глубокое приобщение древней и всегда новой культуре совершенной самоотдачи в крестной пасхальной жизни даже до мученичества. Только здесь слово истины обретает реальность. И только здесь может родиться надежда, что не все еще для погибающего мира потеряно…». Наш долг — хранить терпением души наши (Лк. 21:19), чтобы ничто не могло смутить, расслабить и погубить их. Что поражало язычников во времена гонений? То, что мученики не умирали мрачно, они с радостью, как на праздник, как на служение Божественной литургии, шли на смерть. Терпение — качество, которое дает человеку силы не просто страдать, но побеждать Христовой победой. С другой стороны, наша (христиан, то есть заведомо не являющихся носителями абсолютного атеизма людей) задача — избавиться от практического атеизма, ведь уже очевидно, что декоративного и внешнего христианства недостаточно для противоборства с миром, а для этого вера должна стать реальной, практической, живой. И тогда, если мы не одними устами будем произносить «с нами Бог», если мы будем с Ним и научимся духу жертвенности, который наш народ некогда воспринял от христианства, Бог вернет нам нашу победу.

Подобно царю Николаю II нам надо научиться покорности воли Божией, которая была основой его религии. «Его вера в Божественную мудрость, которая направляет события, давала Николаю II то совершенно сверхъестественное спокойствие, которое никогда не оставляло его».

Да, мы действительно подобны неблагоразумному разбойнику, распятому вместе со Христом, и у нас есть некоторые (sic!) основания быть таковыми. Мы видим окружающие ужасы, но скептически смотрим на перспективу обращения ко Христу. Наш скепсис основан на том, что Бог попускает такой беспорядок, хотя «что я лично такого сделал?». Мы требуем, чтобы Бог вмешался и навел порядок, установил мир там, где люди допустили вражду и войну, насадил любовь, где люди распространили ненависть. Однако мир и любовь нельзя навязать, и единственный похвальный для человека исход — это уподобиться разбойнику благоразумному. На этом пепелище «Господь обращает к нам Свой взор как к некоему остатку: есть ли среди нас кто по-настоящему разумевающий и ищущий Бога? Способны ли покаянием открыть другим глубину жизни, подобно святым царственным страстотерпцам и всем новым мученикам и исповедникам Церкви Русской?».

Мы не можем обмануть ожидания Господа. Мы должны научиться любить, оторваться от нашей слишком естественной сосредоточенности на себе, от страха потерять себя. Пока наше «я» будет сознавать себя центром всего, оно будет, естественно, так или иначе исполнено нелюбви. Требуется решиться выйти из толпы. Иначе мы обречены на мертвую и мертвящую «лаодикийскую веру» того, кто не холоден и не горяч и отвратителен Господу (Откр. 3:15, 16).

Поговорив о впечатлениях и характеристиках книги, вернемся теперь собственно к ее содержанию.

Антиномия содержания. В первой части книги зорко и тщательно обозревается возрастание царства антихриста. Перед нами мрачные картины — история и обличение апостасии. Отец Александр, помимо собственно богословия, демонстрирует великолепные энциклопедические познания в истории философии, социальных и естественных науках, расщепляя общий деструктивный вектор на «волокна» и рассматривая их по отдельности. Во всех пунктах этого пестрого перечня положение дел вопиет о кризисе, о катастрофе мира и, несмотря на разницу в предмете той или иной затрагиваемой области, прослеживается тождество по сути происходящих энтропийных процессов.

С отвержением истины о первородном грехе «передовая» западная мысль довольно быстро скатилась до ценностей под общим заголовком «грех как норма». Произошла тонкая подмена политики в ведущих странах мира на идеологию, которая предполагает демонизацию добра (целомудрия, здорового патриотизма, жертвенности и альтруизма, верности традиционным идеалам и т.д.) и абсолютизацию зла (жизнь «полной жизнью», запрет в любой форме противодействовать девиациям и их пропаганде в общественном пространстве, несомненность единственной ценности в жизни — сугубо прагматичного, расчетливого успеха и мн.др).

Невообразимый переворот произошел в области права как одной из главных социальных «скреп». Права человека, понимаемые нынче как вседозволенность (не как свобода делать должное), оказались противопоставлены нарицательному понятию «преступления против человечества», и сколь похож этот ярлык на недавний «враг народа»! Как такое стало возможным? Будучи по профессии юристом, позволю тут себе тематический комментарий. По мере сокращения значения христианства в политике и исчезновения как таковых христианских государств, представления о сущности праве и законности были пересмотрены. Отправная точка здесь — это полный разрыв права с нравственностью (в т.ч. христианской) под эгидой придания ему «объективности».

Если говорить о «внутригосударственном» праве, то, например, либертарная теория права предлагает разворот на 180 градусов в понимании должного. Она исходит из того, что право — это принцип формального равенства граждан, гарантия каждому делать то, что ему хочется, за исключением «агрессивного насилия» по отношению к другим людям, т.е. принуждения их к определенному поведению. И не важно из каких мотивов — христианских, чучхе, нацистских. В либертарной теории такая абсолютная свобода является ценностью, а любое агрессивное насилие — антиценностью. Тем самым христианство уже подпадает под категорию агрессивного насилия, соседствуя с различными гнусными идеологиями, и всем им отводится статус «личного дела каждого» строго за рамками публичного пространства. С этих же позиций оценивается понятие «законности»: в качестве правовых расцениваются только те институты, которые способствуют воплощению принципа формального равенства, то есть абсолютной свободы, и напротив, неправовые законы и институты — это те, которые и способствуют утверждению (навязыванию) каких-либо ценностей. Данная теория является одной из тех, на которых строится современное западное общество, и предполагает возведение прав человека в ранг суперценности с, напротив, полным обесцениванием и даже унижением добра. (Приведем еще один пример — социологическая теория права, которая также абстрагируется от «должного» или «правильного», а фокусируется лишь на реалиях: какие именно нормы применяются в обществе по факту здесь и сейчас. Прописанное в законах право — мертвое, а реально применяемое — живое, и именно второе является объектом внимания теории. Должное вытесняется реалиями, в этом и фокус.) Благодаря такому подходу плоды «идеологии вседозволенности» уже институализируются, а понятие законности, опять же, приобретает новый смысл, позволяющий вооружить ее против христианских и традиционных ценностей. Хотя в ней и признается, что «правовое государство» подходит совсем не для всякого общества, данная теория все же находится в полном разрыве с нравственностью, традиционным для Европы ценностным рядом и серьезной антропологией. В результате у врагов христианства появляется возможность «научно» заявить: хорошо, ценно и подлежит юридической защите не то, что заложено в природу человека (Богом) и даже не то, что традиционно защищалось и признавалось в данной культуре, а лишь одно — возможность человека действовать по своему усмотрению, без «навязывания извне». К сожалению, подобное правопонимание проникает и в Россию, и оно является частным проявлением феномена изменения человечности, т.е. формирования человека нового типа без позитивных ценностей, «человека абсолютной свободы».

Речь по видимости идет о воздаянии чести вполне достойным предметам — праву и правовой культуре, об их спасительном превознесении как некого «объективного, всеобщего и универсального арбитражного института» над специфическими национальными особенностями и несовершенствами. Однако мнимость этой системы проявляется в циничных и унизительных для общественности исключениях, когда это необходимо. Тут нагляднее будет пример международного уровня. Во время войны в Югославии серьезных юристов по всему миру шокировало дело Воислава Шешеля, которого задержали и удерживали в Гаагском трибунале по мотивам навроде «создания атмосферы нетерпимости» без предъявления конкретных обвинений в течение многих лет, используя для этого предлоги как-то «неуважение к суду». Когда этого человека (кстати, доктора права) арестовали, он был перспективным президентом страны, а когда спустя 11 лет его тяжело больным онкологией все-таки отпустили за отсутствием состава преступления, он уже был политически не опасен. Так вот, беспрецедентность дела заключалась в его фундаментальном противоречии с традиционным для европейской правовой культуры запретом на задержание и арест без внятных и конкретных оснований (habeas corpus act 1679 г.), а все под предлогом якобы «преступлений против человечества».

Разумеется, с течением времени подобные «кейсы» становятся все более частыми и вопиющими. Кого-то удивил решительный отказ западных стран от исторического абсолютного уважения права собственности, проявившейся после начала СВО в отношении резидентов из России. Другим показалось невероятным отстранение избранного в президенты Румынии кандидата. Право в его наконец-то раскрытом «подлинном значении» все чаще и обширнее используется как манипулятивный инструмент на службе «свободного мира», раскрывающего «тайну беззакония». Но давайте вдумаемся — разве вся эта вакханалия в правовых вопросах, начиная от взятых под юридическую защиту ценностей и заканчивая Уставом и органами ООН в их нынешнем безобразном виде была бы возможна, если бы Россия, как и прежде, была православным царством?!

Теперь вернемся от права к прочим проявлениям насущного антихристианского сумасшествия, к потускнению понятий добра и зла и превращению их в условность. В вопросах медицины, здоровья, биоэтики можно наблюдать как появление новых «идольских» ценностей, замещающих традиционный христианский монотеизм, так и тоталитарные средства борьбы за их гегемонию. Расхожая и на первый взгляд нейтральная фраза «главное — это здоровье, а остальное приложится», оказывается, имеет мертвящее буквальное значение, так что во имя здоровья стало социально нормальным мириться с самыми жестокими преступлениями вплоть до убийства других людей (доноров органов, младенцев в утробе). С другой стороны, духовная жизнь «современных обществ», конечно же, не находится на нулевой отметке, а характеризуется синкретизмом, максимально толерантным к сатанизму и прочим деструктивным культам, в т.ч. восточным.

Несомненно, дорогу всем этим ценностям облегчил кризис духовности в Римско-Католической церкви, выражающийся в ее добровольном приобщении к апостасии. В книге наглядно продемонстрировано, что отправная точка данного кризиса заложена еще в древности при искажении учения о Святой Троице, но все же наиболее сокрушительный удар по католичеству нанес Второй Ватиканский собор. Его историю и последствия отец Александр подробно анализирует в богословском, историческом и практическом измерениях. Разворот лицом к падшему миру не только не затормозил апостасию, но напротив, кратно приумножил ее ускорение, сделал Католическую церковь лишь струйкой в бешеном бушующем потоке. Однако даже несмотря на все большую очевидность ошибки, «ящик Пандоры» оказался открыт, и сопротивление энтропии со стороны группы традиционалистов-лефевристов ситуацию не переломило. Став на скользкую дорожку относительности словесных определений в богословской доктрине, обмирщающаяся Католическая Церковь начала все более терять равновесие и как органическое следствие этого сделалась одним из главных проводников экуменизма — идеологии условности вероисповедания.

Новая «передовая» философия, новая глобальная и социальная концепция, новая антропология формируют новую всемирную синкретическую идеологию — процессы детально рассматриваются с упоминанием десятков, сотен имен философов, богословов, общественных деятелей. Все это дает право претендовать на тот самый масштаб, о котором было упомянуто в самом начале.

При чтении создается впечатление, что все эти ниспровергатели «старого мира» подобны команде анатомов, которые трепанируют останки некоего прекрасного живого существа, — скажем, дивного лебедя, и в безумном восхищении результатами призывают считать пределом обследуемого предмета кто — прекрасное перо, кто — какие-то внутренности с примечательными свойствами упругости или вязкости, кто — содержимое кишечника. Безумие же в том, что предел данного предмета невообразимо превосходит собой исследуемые останки — это некогда живой, парящий в воздухе или на волне лебедь, полный грации и, главное, жизни. Но жизни-то у интерпретаторов и нет, и она за гранью их сознания и дискурса. Простые слова в ситуации столь глубоко и осатанелого заблуждения бесполезны — этому злу необходимо противопоставить христианское исповедничество, подкрепленное духовным пророчеством.

В России антихристово действие встречало больше препятствий, но дважды в течение XX века наш народ поползнулся, переполнив чашу долготерпения Божия. Падение монархии уготовлял растянутый во времени процесс, когда люди все больше обращали внимание, заигрывали с западными веяниями, незаметно для себя самих приходя в состояние иудина окаянства. Накануне известной кульминации состояние общества было таково, что оно обрекалось на революцию и ГУЛАГ. И, во-вторых, несмотря на ценность всех перенесенных страданий, в изнеможении от смертельной схватки с демоном коммунизма, в России не заметили новую угрозу Содома, как, впрочем, и в «свободной» части Церкви на Западе. Автор приводит примеры локального практического противостояния сатанизму в нашей стране в предшествующие десятилетия (деятельность Комитета «За нравственное возрождение Отечества» — в него, кроме священников, входили многие выдающиеся деятели науки и культуры, такие как В. Распутин, В. Белов, И. Шафаревич, А. Недоступ и многие другие), которые, увы, не нашли широкого сочувствия у своих же. Инерция противостояния коммунистам (кому уже было противостоять?) не позволила здравым силам вовремя переключиться на борьбу с этим новым «зверем», так что не произошло их консолидации с целью организованного отпора. И сейчас чем меньше со стороны Церкви звучит правды насчет происходящего, тем более христианство ассоциируется у людей с религией мертвой обрядности или, в лучшем случае, понимается как способ личного выживания среди общей катастрофы.

Обращаясь к добронамеренному читателю-христианину, отец Александр, видимо, предугадывает данное горькое осознание, и утешает, направляет ход мысли в конструктивное русло. Человеческие дела всегда несовершенны — христиане должны быть чисты и противостать коварству, насилию и обману правдой. Без падений нам не прожить, тем более в столь отступническом от Бога мире — однако это повод не унывать, а напротив, трудиться: любящим Бога все содействует ко благу (Рим. 8:28). Мы должны очиститься и вооружиться на духовную битву. Учителя неверия обесценивают в глазах человечества заповеди блаженств, но разве можно опускать руки?! Нет, здесь глубокое испытание нашей веры. «Наша кротость, наша чистота, наша нищета — являются ли они подлинно евангельскими качествами? Ибо только так мы можем отразить нападки врага. Все святые Церкви Христовой дают на это ответ величайшей силы. Если слишком часто «средние христиане», каковыми мы, увы, являемся, подпадают под огонь критики атеистов — святые своей жизнью свидетельствуют, что их кротость — вовсе не слабость, уступающая насилию, их чистота — вовсе не неведение себя или боязливое бегство от неумолимого естества, их нищета — вовсе не пассивное ожидание утешения за гробом. Тем более такими должны быть святые наших дней, которыми мы призваны быть, чтобы перейти в наступление, отразив атаки общества, живущего принципами Маркса, Ницше и Фрейда. Употребив во благо их злобную клевету, очищенные ею, мы должны, согласно нашему призванию, победить это общество, порожденное ими».

И особую ответственность, особое призвание к напряжению сил должны чувствовать люди, находящиеся в Церкви. Мы помним слова молитвы Христа ко Отцу «не о всем мире молю» (Ин. 17:9). Это так, потому что Церковь — это избранная и облагодатствованная часть человечества, у которой есть перспектива побеждать зло мира. Но если и в Церкви будет утрачена способность сопротивления злу, если бытие Церкви сведется лишь к внешней видимости, то мир окончательно потеряет смысл, и Господь молится о Церкви, чтобы этого не случилось.

Во второй части книги отец Александр приводит множество фактов, из которых формирует образ святого царя Николая II и характеристики православной монархии как концепции, а также развенчивает стереотипы на этот счет. Царь — словно Ангел, лучший накануне катастрофы, и он был дан нам, чтобы нагляднее и отчетливее видеть впоследствии, что мы потеряли. Логос и предназначение царской власти были в том, чтобы хранить плоды искупительного подвига Христа в доступе для максимально широкого круга своих подданных.

Повествуя о святом царе Николае II, автор книги раскрывает различные аспекты его святости. Он, его царственные супруга и чада стали подлинным образом, иконой христианской семьи. Жизненный путь государя отмечен смиренной жертвенностью и следованием за Христом. Царство, вверенное Николаю II Господом, было отмечено в его правление поразительными успехами развития, но врагу рода человеческого при искушении государя не удалось добиться своей цели, чтобы соль потеряла силу, так что отступление, которое было попущено (по пророческому выражению святителя Игнатия Брянчанинова) было его приобщением Кресту Христову. Перенесенные царственной семьей страдания за правду Божию увенчались даром мученичества, тайна которого на настоящей глубине соединяет человека со Христом.

Земной путь и личность святого царя изобилуют прообразами. Царь Николай — это как бы ключ к пониманию истории России. Он не просто жизнью и смертью приобщился Христу, но прообразует и то, что дальше будет с Россией, с его подданными — настолько велико значение этого святого. В собранной из уголовных элементов охране арестованной царской семьи проглядываются суетливые мундиры НКВД. Нарисованные ею под окнами страстотерпцев срамные изображения предуказывают на атмосферу 1990-х годов и «новой России». Последнее обращение царя к воинству от 8 марта 1917 года — это тот спасительный завет, который адресован и 1941 и 2022 годам и, конечно, сохранит свою актуальность в будущих военных противостояниях. Многие видят в блокаде Ленинграда попущение Божие за совершившиеся в этом городе революционные события. И сколь наглядна в этой причинной связи параллель с разорением Иерусалима после выведения из него Господа на распятие.

Убедительным свидетельством и иллюстрацией святости государя Николая II является помещенная в книге статья американских профессоров с анализом различных фактов и свидетельств на этот счет, доказывающая полное соответствие его прославления традициям и Преданию Церкви.

Одновременно автор книги демонстрирует глубокую духовную и жизненную связь императора Николая II со множеством русских святых. Будучи рожденным в день памяти св. Иова Многострадального, император прожил жизнь, отмеченную нескрываемыми соответствиями с этим ветхозаветным праведником, так что в свете Книги Иова подлежит прочтению и пониманию и его собственное житие. Радением государя в России было прославлено семь святых, среди которых особо выделяется преп. Серафим Саровский с его пророчеством: «того Царя, который меня прославит, и я прославлю». Св. прав. Иоанн Кронштадтский горячо убеждал свою паству держаться православного царя. Кульминация жизни Николая II, его выбор между царствами земным и Небесным, удивительно совпадает с предложенным за несколько столетий до этого святому сербскому князю Лазарю выбором перед Косовской битвой. Среди этих и других имен святых во главе с Матерью Божией государь — это несомненный член единой общности, единой семьи.

Удивительно, что до сих пор приходится трудиться над апологетикой Николая II перед лицом русских же людей. Противодействуя насущным заблуждениям по этой теме, отец Александр отмечает: ум русского человека, созерцая происходящее и вспоминая утраченное, мечется, но не сразу хочет принять Крест таким, каким он явлен Господом, и так, как он был принят царем Николаем II и всеми нашими святыми. Это порождает множество инсинуаций и просто заблуждений, связанных с пониманием личности царя, событий начала XX века и тех, что последовали за ними. К сожалению, определенный эффект на публику произвела откровенно клеветническая кампания против российских монархов, их дискредитация в СМИ совершенно вульгарными методами — например, с помощью псевдоисторических телевизионных передач.

Напротив, предательство святого монарха своими ближайшими подданными (а равно и молчанием народа) — гнуснейшее преступление, продлившееся в соглашательской жизни всего нашего народа в течение многих десятилетий, а в общем-то, до сих пор. Анализируя свидетельства о жизни и личности царя, об обстановке при дворе и в России конца XIX — начала XX веков, автор метко характеризует психологию и мотивацию данного преступления, проводя прямую параллель с предательством Иуды: «иметь перед своими глазами лик Господа, чувствовать каждое мгновение Его сверхчеловеческую чистоту, осознавать ее непрестанно — это было самое мучительное. Готовность быть осужденным, воля принести Себя в жертву за других — только тот, кто любил Христа, мог вынести все это. Уже достаточно трудно переносить, лучше сказать, прощать величие другого человека, когда ты сам ничтожно мал».

Если же люди достаточно проницательны и сведущи, чтобы не считать государя «слабаком», они нередко претыкаются о другие вопросы: царь — мученик или герой, верно ли именовать его страстотерпцем, было ли отречение или царь карандашной подписью посылал прикровенный зов о спасении, подлинные ли останки царской семьи и т.п.? На фоне ажиотажа, связанного с ними, проступает гораздо более глубокий вопрос — даже если мы ощущаем некоторую несправедливость в событии цареубийства и некоторую неверность со стороны непосредственного окружения царя (возможно, наиболее характерный взгляд на тему со стороны граждан России), то не таково ли и наше отношение к абортам как некоторой ошибке, сквернословию как некоторому недостатку и прочим грехам как вещам хотя и нравственно-неоднозначным, но все же вполне переносимым и извинительным, и видим ли мы смертельную, адскую бездну в каждом из них? Ту самую бездну, которая и разверзлась для человечества сейчас. Если же это не так, то дальнейшие и пущие скорби, несомненно, наступят, и дай Бог, чтобы они в конце концов оказались спасительны.

Во всяком случае у нас должно быть достаточно смирения и доверия ко Господу, чтобы принять такой конец — любой, даже самой славной истории, — каким его описывает Священное Писание. Книга напоминает, что «никогда не существует совершенного успеха в рамках земной истории. В искушении осуществить христианский идеал здесь и сейчас, на земле и во временной истории, всегда присутствует тень вавилонской башни».  Но «ничто, как православная монархия, не может содействовать созданию и сохранению истинных, то есть христианских ценностей». И потому исход великой монархии как временного явления обязательно состоит в приобщении к вечному. Напротив, сохранение и реставрация монархии неадекватными средствами (кровавым бунтом, беспощадной вандеей) и с целью банального самоутверждения противоречит Промыслу Божию, так что обернется несомненной бедой. Что касается власти как «удерживающего», то нельзя забывать про ее непременный отличительный критерий — она должна быть законной в подлинном смысле этого слова, иначе мы рискуем стать носителями «патриотизма Содома». В условиях той передовой «законности», которая все более утверждается на Западе и о которой упоминалось выше, монархия просто немыслима. Христианская законность направлена на предотвращение «ада на земле», т.е. предполагает, во-первых, провозглашение должных ценностей, а во-вторых, их институализацию в обществе — создание эффективных инструментов государственной защиты, чего в России пока не просматривается.

Каков же исход. Книга оптимистична, хотя земной победы русского народа обещать невозможно. Оптимизм автора, прежде всего, в масштабах вечности. Он напоминает христианам, что Крест — это сила и немощь, победа и поражение.

Мы также помним ответ Спасителя на просьбу сынов Зеведеевых дать сесть им по правую и по левую сторону от Него в Его славе: «Не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано» (Мк. 10:38-40).

Этому можно уподобить наши чаяния реставрации православной монархии без пития чаши Господней. Книга отца Александра Шаргунова воодушевляет на подвиг и покаяние, и ставит вопрос: может быть, ужасы XX и XXI века породят в нас страх Божий и благодатное перерождение? Казавшееся несбыточным прославление царя Николая II, его семьи и верных слуг — это и чудо, и признак начала осознания происходящего. Это знамение того, что Господь ждет нашего обращения.

Но в любом случае, наша подлинная победа в нынешней глобальной войне возможна лишь при условии самозабвенного соработничества Господу со стороны народа, чудом Божиим, и при непременном условии восстановления в России нравственных и государственнических начал как фундамента православной монархии. Да не покажется это нам невозможным, и будем помнить начало христианства в языческом мире. Дело ведь представлялось совершенно безнадежным: Господа Иисуса Христа на избранном Им пути ожидало неминуемое поражение — смерть как разорителя закона и преступника. А ученикам по поражении Пастыря предлежало рассеяние. Однако успех каждого предприятия определяется тем, насколько с нами Бог, так что уже через 30 лет христианство распространилось по всей Малой Азии, проникло в Египет, прибыло в Рим и заняло Грецию. Совершилось победоносное шествие — невозможное человекам оказалось возможно Господу. Нам нужно в этом свете увидеть пути, которыми идет Россия с 1917 года, и все, что совершается с каждым из нас.

Остается пожелать, чтобы книгу отца Александра читали. Если читатель — философ, он философским путем сможет прийти к осознанию современного мира. Если читатель — церковный человек, он получит возможность на новой глубине испытать и укрепить свою веру. Если читатель — нецерковный человек, ужасающийся происходящему или желающий разобраться в истории России, ему, наверняка, откроется совершенно новая реальность. Только бы читатель был добронамеренным и небезразличным.

Диакон Павел Панов, юрист, православный публицист