Владимир Дионисович Каленский родился 28 января 1920 г. в городе Иркутске в большой многодетной семье. В 1925 году отец художника был приглашён для работы в ВСНХ СССР, и семья переехала в Москву. В 1940 году В.Д. Каленский был призван на действительную воинскую службу в ВМФ СССР. В годы Великой Отечественной войны краснофлотец В.Д. Каленский проходил службу в Разведуправлении Северного флота радиоразведчиком. Совершил несколько боевых походов на подводной лодке «С-56» (командир в последующем вице-адмирал Герой Советского Союза Г.И. Щедрин). Принимал участие в спецоперациях по боевому обеспечению отряда дважды Героя Советского Союза В.Н. Леонова. Награждён орденами: «Отечественной войны», «Красной Звезды», медалями: «Адмирал Нахимов», «За оборону Заполярья», «За победу над Германией» и другими.
В сентябре 1945 года поступил в Московское высшее художественное промышленное училище (бывшее Строгановское), где учился у Н. Куприна, П. Кузнецова, С. Герасимова, Е.Егорова, В. Бордиченко, С. Фролова. С 1952 года по 1957-й преподавал в родном училище, являлся ассистентом профессора С.В. Герасимова. С 1957 по 1978 г.г. принимал участие в выставках советских художников в Англии, Бельгии, Канаде, Китае, Корее, Монголии, Нидерландах, Польше, Чехословакии.
В 1983 году получил первую премию Московской городской организации Художественного фонда РСФСР за создание мемориала «Памяти подвига сержанта Васильковского и воинов 185 Стрелковой дивизии» в деревне Рябинки, Конаковского района Калининской области. В 1987 году В.Д. Каленскому присуждена Первая премия Московского городского Союза художников за создание витражей для станции Московского метрополитена «Цветной бульвар». В 1989 году присвоено звание «Заслуженный художник РСФСР». С 1993 года постоянно проводятся персональные выставки.
В 1999 году за роспись храма Александра Невского в Куркино (Москва) художник награждён медалью Русской Православной церкви святого Благоверного князя Даниила Московского. В 2005 году художнику присвоено почётное звание «Народный художник РФ». Работы Владимира Дионисовича приобретены галереями и частными коллекционерами России, Англии, Аргентины, Испании, Канады, Португалии, США и Тайваня.
До самой смерти Владимир Дионисович активно участвовал во всех художественных выставках, проводимых в Москве. Неоднократно, при поддержке Ассоциации Тверских землячеств, проводил персональные выставки в Твери, Ржеве, Старице и Конаково. Живописец-монументалист, член Союза художников СССР, России, Москвы. Ветеран Великой Отечественной войны, Народный художник Российской Федерации, Почётный член Академии художеств, член Союза моряков-подводников.
Жизнь Владимира Дионисовича, начиная с 60-х годов, когда он явился создателем Базы отдыха Всесоюзного комбината монументально-декоративного искусства в селе Едимоново Конаковского района, была тесно связана с Тверской областью. Он являлся активным участником многих мероприятий Ассоциации Тверских землячеств. Владимир Дионисович, продолжая традиции русской реалистической школы, долгое время воспевал родную землю, в том числе тверские просторы. Сохранилась вырезка из какой-то газеты, где были опубликованы слова художника: «Слава Богу, я верующий человек, и мне кажется, всё то, что создал Господь, нельзя искажать. А каждый художник должен стремиться изобразить увиденное наиболее реалистичным образом».
Испытав все трудности и лишения связанные с участием в боевых действиях, в суровых условиях Заполярья, на подводных лодках Северного флота, он на всю свою жизнь остался художником, творчество которого носило исключительно ярко выраженную жизнеутверждающую религиозно – патриотическую направленность. И в главные герои своих произведений он принимает защитника Отечества, простого православного человека и свою маленькую внучку Василису, которой посвящены самые светлые и радостные картины.
Особое место в его творчестве занимает картина «Спасите наши души», в некоторых изданиях ее называют «Портрет Высоцкого». Конечно, Дионисовичу, моряку-подводнику, участнику боевых действий на море, было хорошо известно, что значат слова в песне Владимира Семеновича «Спасите наши души! Мы бредим от удушья».
Отлеживаясь на грунте, либо уклоняясь от преследования немецких эсминцев, когда нет возможности всплыть, ему многократно приходилось испытывать на себе и недостаток кислорода, и избыток углекислого газа, когда задыхаешься и потеешь, вдыхаешь и не можешь вдохнуть, дышишь как загнанный пес и не можешь надышаться.
Испытал он и ощущение, когда слышишь над головой шум винтов вражеских кораблей, а взрывы глубинных бомб всё ближе и ближе. И весь корпус как живой содрогается под этими взрывами и лопаются плафоны, и наступает полумрак аварийного освящения, а то и полный мрак, и только мерзко свистит, как режет бритвой, аж звенит поступающая забортная вода. И сколько ее уже поступило, и сколько еще поступит одному Богу известно. «И ужас режет души напополам».
И прорывался на подводной лодке «С-56» через минные поля, когда по борту скрежещут ржавые минрепы. «Там, слева по борту, там, справа по борту, там, прямо по ходу мешает проходу рогатая смерть». А она эта Рогатая может появиться когда угодно и где угодно. Их же ставили и наши и немцы и в ходе Первой, и ходе Второй мировых войн. «Вот так зимой 1944 года, – рассказывал Дионисович, – высадили леоновских парней. Ночь. Шторм. Укрылись в тени норвежского фьорда, ждём наших. Уже часов пять. Вроде и сигнал получили. Всё в порядке, возвращаются. И вдруг, вроде, где-то совсем рядом, как рванёт. Раз. Другой. Третий. И зарево во всё небо. Фьорд как на ладони. Потом узнали. Ребята наши как раз нефтебазу подорвали. Немецкие и норвежские сторожевики шныряют, прожектора шарят по заливу. Жуть. Лодка в позиционном положении. Это когда не всплыла, не погрузилась, только рубка ходовая наполовину из воды торчит. Да так низко, что ее волною перекатывает. И вдруг у борта всплывает рогатая мина. Уклониться нельзя, погрузиться нельзя. Мы же наших ждём. Расстрелять мину тоже невозможно, засекут сразу. И боцман-мальчишка руками её отжимает и держит сантиметров в 50 от борта. Коснись она запалом, рогом этим рогом, поганым, конец. Взрыв. Командир держит боцманёнка за шиворот, ведь тот от напряжения сознание начал терять». Потом уже после войны Каленский напишет картину «В огороде у немцев», а Председатель Союза художников Тверской области Е.А. Антонов создаст по ее мотивам, да и по живым рассказам художника памятник «Подводникам» в городе Твери.
Так вот Каленский всё, о чём поёт Высоцкий, видел, знал, пережил, превозмог. А потом еще и передумал десятки раз за свою длинную в 92 года, слава Богу, жизнь. Поэтому картина шла очень трудно. Писал лет десять. Несколько раз переписывал заново. До того мог сконцентрироваться на лице Высоцкого, что всё остальное делал автоматически. Рассказывает Миша, зять художника: «Смотрю, на левой руке у Высоцкого шесть пальцев»? «Дионисович, обрати внимание»!!! Он улыбнулся, говорит: «Потом поправлю». И вновь погрузился в свои или в их общие с Владимиром Семёновичем думы. Встречался ли Каленский с Высоцким, нет ли. Неизвестно.
А вот общий друг, красноярский художник Вадим Васильевич Елин, у них был. Это тот самый единственный, кто рисовал Высоцкого с натуры, при жизни. И картину Каленского он видел неоднократно. Скорее всего, друзья художники делились впечатлениями. Наверное, добавляли что-то, что-то убирали, спорили. Поэтому, на мой взгляд, этот портрет достаточно точно отражает Владимира Семёновича, вернее его напряжение и выразительность, экспрессию Высоцкого. Его настроения и переживания. А еще, но это моё личное мнение, когда Высоцкий пел о подводниках, он просил спасти не их, а свою душу. Нет, не только свою, но и наши. Вернее, душу нашего народа, завоевавшего самую Великую Победу в истории человечества с колоссальным перенапряжением сил и в то же время беспомощно блуждающего весь 20 век в своем безбожии, отвернувшись от Православия, как главной составляющей непобедимого русского духа. Вот все это я как раз и увидел, нет, скорее ощутил, на картине Владимира Дионисовича Каленского «Спасите наши души».
Как я стал художником (со слов В.Д. Каленского)
Рисовать я начал рано. С детства. Как себя помню. Но как-то специально заниматься было некогда. Семья многодетная, всё чаще матери помогать приходилось. Первый раз обозначил себя художником, когда на флот призвали. Старшина в учебке перед строем спросил: «Художники есть?», ну, я и вышел. Тогда я ещё не был знаком со здоровым флотским юмором и не предполагал, что могут дать лопату и попросить нарисовать окоп для пулемётного расчёта в полный профиль. Только-только Финская война закончилась. Старшины тогда уже все годки были. Шутить умели конкретно. Обошлось. Заставили писать плакаты. Ну, а окончательно осознал себя прямо живописцем где-то в самом конце войны. Хотя рисовал с 41-го по 45-й много, в боевых походах. Прикомандирован был к подводным лодкам. Радиоразведка. В подводном положении делать вроде нечего. Ну, и пробовал себя чаще всего в графике. Краски-то где на войне?
10 июня 1945 года командующему Северного флота адмиралу Головко Арсению Григорьевичу исполнялось 39 лет. Смелый и удачливый был адмирал. Не побоялся даже перед самой войной ослушаться И.В. Сталина и привёл Северный флот в боевую готовность №1 за неделю до начала войны. Конечно, кто-то может сказать, что Головко выполнял приказ Наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова. Но сегодня рассуждать просто. Тогда мало кто ослушивался. Поэтому немцы разгромили в самые первые дни войны многие не развернувшиеся в боевой порядок дивизии и армии. Уничтожили практически всю авиацию, находившуюся на основных аэродромах базирования. А Флот ослушался. Кузнецов, а с ним и все командующие вывели флот в море, рассредоточили и перегруппировали. Поэтому в начале войны ВМФ СССР не потерял ни одного корабля и ни одного самолёта. В том числе и Северный флот с Головко во главе. Да и линию фронта Головко помогал 14-й армии удерживать все годы войны практически на одной линии по реке Западная Лица, получившей наименование «Долина смерти». Уж очень жестоко дрались здесь и наши, и немцы. Моряки любили Головко. Молодой, смелый, напористый – одним словом терский казак.
Так вот. Готовиться ко дню рождения командующего стали заранее. Победу долгожданную хоть уже и чувствовали, но война – то ещё продолжалась. Нужен подарок. А что подаришь на войне? Зажигалку или портсигар из гильзы, нож ли финский с наборной ручкой? А тут Победа вот-вот! Самому командующему! Ну, не из гильзы же! А по флоту уже знали, что есть в разведке флота братишка-морячишка (не высоким был старший краснофлотец Каленский) рисует как по-писаному. Ну, очень хорошо. Вызвали, посмотрели работы. ЧВС (член военного совета) строгий такой был. В глаза смотрит, смотрит. «За что звезда то»? «За Норвегию. У Г.И. Щедрина (впоследствии вице-адмирал, Герой Советского Союза) на лодке. Мы тогда с В.Н. Леоновым (капитан 1 ранга, Дважды Герой Советского Союза) работали». Я потом еще картину написал «В огороде у немцев». «Ну что, товарищ краснофлотец? Сможешь командующего нарисовать? Только большой настоящий портрет нужен, красками писаный». «Нарисовать то я, пожалуй, нарисую и холст найду, а краски где»? Тут он первый раз улыбнулся, головой качнул и говорит: «Да у твоего Леонова и попросим. Он по Норвегии как по Подмосковью гуляет».
И, правда. Виктор Николаевич месяца через два краски достал. Где уж? Не знаю. Однако возникла ещё проблема. Вырезок газетных, фотографий разных мне принести то принесли, но они все чёрно-белые, да и некачественные. Теперь бы мне его живьём хоть разок посмотреть. Да поближе. Устроили. Перевели в помощники оперативного дежурного разведцентра. Дежурный матрос каждое утро разведсводку, ну и там разные несрочные телеграммы командующему докладывал.
Захожу первый раз. А у него глаза цепкие. «Кто такой? Почему не знаю?». Да я ещё запинаюсь, первый раз командующему-то докладываю. Так для меня, в этом деле, как раз, самым трудным было эту сводку доложить. Я её ночами наизусть учил. А все постоянно меняется. Ну, всё вроде. Доложил. Вернее рассмотрел. Тут еще детали запомнить надо. Только за карандаши взялся, вот опять незадача. Теперь цвет лица. Ещё бы разок. Снова докладываю на следующий день. А Головко: «Почему опять ты»? И называет матроса по имени, который должен был докладывать. Я возьми да брякни: «Заболел». «Как заболел? Я его сегодня видел». Он за четыре года войны этих матросов-то штабных знал как облупленных. Короче, я и сам уже не рад. Честно говоря, я слегонца сдрейфил, хотя уже почти шесть лет отслужил. Многое повидал. Не помню уж как. Но как-то рассосалось. Портрет я нарисовал.
День рождения. Народу – море. Портрет над пологом. Я как всегда на шкентеле. Маленькие бойцы-молодцы всегда в самом хвосте. Ну, ЧВС что-то там говорил, говорил. А уже Победа. 10 июня. Все на взводе, радостные, счастливые, возбужденные. Полог сдёрнули.
Командующий посмотрел. Головой повёл вниз. Вроде даже чуть губу прикусил. Удивлён. Несколько смущён. Вроде даже из-подлобья смотрит. Какой-то он совсем уж вроде не суровый на портрете получился то. Все притихли, на всякий случай. Мужик-то он был крутой. Молчим. Время идёт. И вдруг, жена его Кира, такая видная женщина, громко и озорно как крикнет: «Арсений, так ты ж красавец»! Он расплылся в улыбке, видать любил её сильно. Все прямо разом, как по команде, и выдохнули. Ну, а командующий всё понял и говорит: «Где этот малёк подводный из разведки, который все разглядывал, разглядывал? А я всё понять не мог. Старший краснофлотец Каленский, ко мне»! Тут я подскочил «Здравия желаю, товарищ адмирал. Поздравляю Вас с днём Великой Победы….». А Головко: «Стоп, всё». «Молодец краснофлотец! Кем будешь после войны?» Ну я, по-флотски, как отрезал: «Художником, товарищ адмирал». «Тогда поедешь в Москву учиться». И я со всего Северного флота один-оденёшенек был демобилизован и направлен учиться в Московское высшее художественно-промышленное училище. Да ещё и на четвёртый курс сразу. Наша-то вся остальная матросня до 1946 года море пахала, елозила. Не увольняли. Смену готовили. А я в Москве, в Строгановке, да с орденом и в клёшах. Вот тогда-то я себя художником и осознал, да так ещё, что вроде никем другим и не представлял с детства.
Сергей Александрович Спиридонов, заместитель Председателя Совета НП «Ассоциация Тверских землячеств», капитан 1 ранга запаса
