1. Словесность на Руси-России всегда решала задачу (или одну из задач), а именно понять русского человека и Россию, художественно, через воображение, ибо сказано нам великим поэтом России:
«Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить…».
Нужно найти свой аршин (при этом веря в Россию), свой подход к России и русскому человеку. Нам не подошел образ русского европейца, как ранее образ русского византийца. На очереди образ русского евразийца.
2. Загадку русского человека и России пытались разгадать многие. Архимандрит (теперь митрополит) Тихон (Шевкунов) пишет: «…разгадана загадка русской души не нами, а китайцами. Они вообще очень глубокие люди. У них названия стран имеют определенный смысл. Америка – страна процветания, Германия – страна мастеров, совершившегося идеала. Франция – страна закона. Англия – страна героев… Я заинтересовался, как же они называют Россию. Второй иероглиф – страна, а первый означает внезапность, неожиданность, непредсказуемость. Страна, от которой неизвестно чего ждать. Вот как китайцы со своей Великой стены увидели нас. Страна и народ, от которого все, что угодно можно ожидать. Это сильно».
И при этом Америка для них идеал, ибо к процветанию стремятся и они. Но также думает о России и митр. Тихон. И при этом вспомнил Достоевского. «Помните, у Достоевского в «Братьях Карамазовых», когда он вспоминает картину Крамского «Созерцатель», где изображен мужичек в зипуне зимой, который задумчиво куда-то смотрит. Непонятно: может быть, думает, может, нет. Если сейчас его тронуть и спросить, о чем он думает, то он скажет, что ничего и не думал. Но какое-то состояние раз за разом таких созерцаний-размышлений в нем откладывается. И Достоевский пишет: вот этот мужичишка что потом сделает? Он может встать и пойти в Иерусалим, в паломничество пешком, а может встать и всю деревню сжечь, а может то, и другое. Вот эта неожиданность, когда говорят о загадочной русской душе, загадочной России, – это наша абсолютная непредсказуемость, в первую очередь, для самих себя».
3. Возвращаясь к докладу, можно признать, что русская литература в своей обличительной и утопической направленности заглянула в бездну России и вызвала оттуда её обитателей. И ожили в России хари, морды и мертвые души Гоголя, герои Чернышевского, потом ставшие бесами Достоевского, типы Салтыкова-Щедрина и всякая прочая нечисть. Вслед за героями сатириков из бездны России вышел Вий. Писатели ужаснулись, но непредсказуемый русский человек не испугался и взглянул на Вия. Почему он сделал это, несмотря на предупреждение: «не смотри»? Ему стало не смешно, а скучно. Герой призван к борьбе. И тут открылась другая родовая черта русского человека. Ведь только русский поэт мог написать такое:
«Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
(читай для сердца русского таит)
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья может быть залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обрести и ведать мог!».
Это счастье испытать упоение в бою передается потомкам. Отсюда стихи Владимира Солоухина:
«Я поднимаюсь как на бруствер,
На фоне трусов и хамья.
Не надо слез, не надо грусти –
Настала очередь моя».
Вспомним и Ф. Тютчева:
«Блажен кто посетил сей мир,
В его минуты роковые…».
Настал очередь всех нас, ибо наступили роковые дни для России.
Борис Георгиевич Дверницкий, русский мыслитель, публицист, Санкт-Петербург
