«Почему-то существовали иллюзии»

«В этом году исполняется 110 лет со времени начала Первой мировой войны. Хороший повод для того, чтобы вспомнить о некоторых её уроках для России. В данной статье хочу затронуть вопрос о том, насколько Россия была готова к той войне в военно-экономическом отношении. Надо честно признать, что готовность была, мягко говоря, невысокая. И это, кстати, понимали некоторые государственные деятели в Петербурге. Но почему-то существовали иллюзии, что война еще далеко за горами, и в любом случае она будет недолгой. И безусловно победоносной, учитывая, что союзниками России являются страны, имеющие хорошие военно-экономические потенциалы», – пишет в статье «О военно-экономической готовности России к войне в начале прошлого века» д.э.н., профессор, председатель Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова Валентин Юрьевич Катасонов. Статья опубликована на сайте Фонда стратегической культуры.

«Готовность была невысокой в силу общей экономической слабости России. Да, с 1909 года в России начался достаточно быстрый рост экономики после экономического кризиса 1899-1903 гг. и экономического застоя последующих шести лет. Темпы у России в довоенные несколько лет были выше, чем у основных империалистических стран. Так, в период 1909-1913 гг. среднегодовые темпы прироста национального дохода в США были равны 4,4%, в Германии – 4,7%, а в России они составили 6,0%. Правда, никакого радикального изменения места России в рейтинге ведущих стран мира не произошло. По большинству видов промышленной продукции Россия по-прежнему занимала 4-5-6-е места, а на первых находились такие, как США, Германия, Великобритания. По кое-каким промышленным показателям Россию опережала и Франция. Чтобы понять “весовые” категории отдельных экономик, возьмем показатель национального дохода. В США в 1913 году он составил 35,5 млрд. долл., в Германии – 12 млрд. долл. (49,5 млрд. немецких марок), а в России – 11 млрд. долл. (21,5 млрд. руб.). Отставание России от западных стран будет еще более впечатляющим, если мы перейдем к подушевым показателям. Тот же национальный доход в расчете на душу населения в США в 1913 году равнялся 365 долл., в Германии – 179 долл., а в России – всего лишь 66 долл. (в 5,5 раза меньше, чем в США, и в 2,7 раза меньше, чем в Германии). (Пушкарев С.Г. Россия 1801-1917: власть и общество. – М.: Посев, 2001, с. 439)», – сказано в публикации.

«Да, в России накануне войны был экономический рост, но не экономическое развитие, понимаемое как процесс совершенствования структуры хозяйства страны и все более полного и эффективного удовлетворения конечных национальных потребностей, среди которых приоритетной была потребность в надежном оборонном щите страны.

В 1909-1914 гг. имел место банальный экономический рост, который достигался за счет наращивания не продукции конечного потребления, а преимущественно сырья и полуфабрикатов. Историки с гордостью воспроизводят цифры прироста добычи нефти, каменного угля, выплавки стали и чугуна и т. п. Но это все промежуточная продукция, к тому же идущая на экспорт. А вот с конечной продукцией как гражданского, так и военного назначения были большие проблемы. Почти все импортировалось.

Часто приходится слышать о том, что накануне Первой мировой войны Россия переживала бурную индустриализацию. Мол, она ничем не уступала сталинской, даже ее превосходила. Давайте разберемся», – предлагает автор.

«Во-первых, в начале ХХ века (перед мировой войной) в России развивались лишь отдельные отрасли промышленности, о которых я упомянул выше. Это так называемая “выборочная”, “селективная” индустриализация, которая стратегических задач страны не решает. Не создается весь комплекс взаимосвязанных отраслей промышленности и экономики (в СССР это называлось “единым народнохозяйственным комплексом”), а без этого страна не может выйти из-под экономической зависимости Запада (зависит от импорта многих товаров конечного использования) и уязвима по отношению к разного рода санкциям.

Во-вторых, упомянутая выше “селективная” индустриализация нужна западному капиталу, который организовал в России на базе её богатейших природных ресурсов и дешевой рабочей силы конкурентоспособное производство сырьевых товаров и полуфабрикатов, вывозимых за пределы России. Главные “бенефициары” “селективной” индустриализации – монополии ведущих империалистических стран, особенно Франции и Германии (основная доля в капитале таких “конкурентоспособных” предприятий, действовавших на территории России, принадлежала инвесторам именно из упомянутых стран; были также иностранные инвесторы из Англии, Бельгии, США).

Было бы несправедливо заслугу упомянутого экономического роста приписывать российскому правительству. Это была “заслуга” иностранных инвесторов, примчавшихся “осваивать” Россию, которая раскрыла себя для “цивилизованного” мира лишь во второй половине XIX века, когда начались реформы Александра II (торговая либерализация; снятие барьеров для иностранного капитала, введение золотого рубля, ставшего полностью конвертируемой валютой; установление торгового протекционизма, что улучшило состояние торгового баланса страны, но при этом стало мощным стимулом для иностранцев от экспорта товаров переходить к экспорту капитала в Россию и т. д.). Впрочем, “заслугу” российского правительства все-таки тоже нельзя умалять: оно установило для иностранного капитала в России режим наибольшего благоприятствования. Капитал хлынул в Россию и ожесточенно дрался за самые жирные куски. Приток иностранного капитала в Россию особенно активизировался при министре финансов С.Ю. Витте, вставшем у руля ведомства в 1892 году, “процесс пошел”. Не буду описывать его практические действия в деле поощрения, стимулирования иностранных инвестиций в российскую экономику. Обращу внимание на его идеологию: он, также как и современные российские либералы, рассматривал иностранный капитал в качестве важнейшего средства “возрождения” России», – подчеркнул экономист.

«Обрабатывающая промышленность в России была в загоне. Производство машин и оборудования находилось на крайне низком уровне. Оборонные предприятия страны базировались на импортных станках и оборудовании. Продукция военного назначения, как правило, уступала лучшим зарубежным образцам (хотя были отдельные исключения, но массовое производство таких “исключений” не было налажено; было ручное, “штучное” производство).

Мы помним слова Петра Аркадьевича Столыпина: “Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России”. Эти слова были произнесены в 1907 году, за семь лет до начала Первой мировой войны. Фраза красивая, патриотичная. Но меня удивляет: неужели Петр Аркадьевич действительно думал, что России дадут эти самые двадцать лет внутреннего и внешнего покоя

Напомню, что Столыпин занимал два поста – премьер-министра и министра внутренних дел. С моей точки зрения, он успешно, можно сказать, отлично, выполнял функции второй должности. И на посту министра внутренних дел, если бы его не убили, наверняка сумел бы через двадцать лет обеспечить “внутренний покой”.

А вот по части обеспечения “внешнего покоя” Столыпин (как премьер-министр) не имел необходимых знаний и опыта. На тот момент времени, когда Петр Аркадьевич произносил свои знаменитые слова, в России уже были люди, которые хорошо понимали, что двадцать лет внешнего покоя – утопия. Уже в то время разведка Генерального штаба докладывала о том, что подготовка Запада к большой войне идет полным ходом. Уже даже в начале века были прозорливые политики и в России, и в Европе, которые говорили, что война неизбежна. В российском правительстве в начале ХХ века царило какое-то преступное благодушие. Вероятно, благодушие по поводу того, что Запад может дать России двадцать лет для какой-то модернизации, заразило Столыпина», – отметил профессор.

«А вот пример трезвого понимания международной ситуации и угроз, нависающих над страной, – слова Сталина: “Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”. Между прочим, слова были сказаны в 1931 году, ровно за 10 лет до начала Великой отечественной войны. И именно за эти десять лет страна сумела “пробежать это расстояние в десять лет”: была проведена индустриализация, создан мощный оборонный щит страны, сумевший сначала выдержать натиск врага, а затем обеспечить его разгром.

Итак, под обеспечением “внешнего покоя” я имею в виду укрепление обороноспособности страны. Да, оборонная промышленность Российской империи в начале ХХ века функционировала, государственные заказы на военных предприятиях выполнялись, армия и флот вооружались и перевооружались. Но, во-первых, все это происходило в обычном, неспешном порядке. А международное положение требовало перевода “оборонки” на мобилизационный режим. Во-вторых, большая часть продукции оборонных предприятий была морально устаревшей.

В результате потребности российской армии в начале войны в оружии, другой военной технике и снаряжении не смогли покрываться, мягко выражаясь, в полной мере. По признанию военного министра генерала Алексея Андреевича Поливанова (находился на этой должности в 1915-16 гг.), России недоставало “тех видов промышленности, которые изготовляют предметы государственной обороны, и более всего тех отраслей, которые изготовляют предметы артиллерийского снабжения” (“Стенографический отчет о заседании Государственной думы IV созыва от 19 июля 1915 г.”).

В момент, когда Россия вступила в войну, она имела всего лишь 7 088 орудий всех калибров против 13 476 орудий, которыми располагала австро-германская армия. Особенно гигантским был разрыв в тяжелой артиллерии: русская армия имела всего 240 крупнокалиберных (тяжелых) орудий против 1.396 аналогичных орудий австро-германской армии (Е. Барсуков. Подготовка России к мировой войне в артиллерийском отношении. М. 1926, с. 113–114). Некоторых видов артиллерии у России вообще не было. Так, на российских заводах не изготавливались зенитные орудия, которыми были вооружены французская, английская и немецкая армии. Не производились в России перед войной и авиационные моторы, бомбометы и минометы. Станковых пулеметов в России производилось меньше, чем в Германии, в 13 раз, чем в Англии — почти в 14 раз, чем во Франции — в 5 раз.

Не хватало даже самых простых видов оружия – винтовок. Число винтовок, производившихся в 1915 г. на отечественных заводах, покрывало потребности армии немногим больше чем наполовину. По исчислениям военного ведомства, общая потребность в винтовках на период с 1 июля 1916 г. по 1 июля 1917 г. составляла 6 млн. шт., в то время как производственные мощности отечественных оружейных заводов были рассчитаны на годовой выпуск 1,8 млн. шт. (А. Л. Сидоров. Влияние империалистической войны на экономику России. // “Очерки по истории Октябрьской революции”. Т. 1. М. 1927, стр. 71).

Недостающую часть винтовок приходилось закупать за границей, в первую очередь в США; в меньшей степени в Великобритании и Франции. Правительство Российской империи вынуждено было обращаться к Соединенным Штатам с просьбами о продажах крупных партий оружия, боеприпасов и снаряжения. Ситуация усугублялась тем, что России для оплаты таких закупок приходилось обращаться за кредитами к тем же странам: Великобритании, США, Франции. Но главным кредитором была Великобритания, которая дала несколько кредитов на большие суммы. При этом требуя обеспечения кредитов в виде металлического золота. В результате часть золотого запаса Российской империи перекочевала на острова Туманного Альбиона. По расчетам известного историка Первой мировой войны Л.А. Сидорова, Россия получила во время войны на покупку вооружения и снаряжения займов и кредитов на сумму почти 8,5 млрд. золотых рублей. Это означало почти удвоение того гигантского внешнего государственного долга, который у России был в 1913 году», – подчеркнул автор.

«Россия накануне и во время Первой мировой войны находилась в сильнейшей кредитной зависимости от ведущих империалистических государств. Но, помимо этого, существовала и усиливалась зависимость от западного капитала, который участвовал в капитале российских предприятий. К началу Первой мировой войны общая сумма иностранных капиталовложений в русскую промышленность составляла 1.322 млн. руб., или около 47% всего акционерного капитала (“Промышленность и торговля” 1913, № 10, стр. 444–446). Со времени начала войны к концу 1916 года иностранные инвестиции в российскую экономику выросли почти на треть. Весь основной капитал акционированной промышленности России на 1 января 1917 г. был равен примерно 3 185 млн. руб. (С. Г. Струмилин. Проблемы промышленного капитала в СССР. М.-Л. 1925, стр. 52). Доля нерезидентов в акционерном капитале российской промышленности накануне февральской революции 1917 года уже выросла до 55%.

В некоторых отраслях и производствах ведущие позиции занимал немецкий капитал. Он оставался в России и после начала войны. Вот картина присутствия германского капитала в российском хозяйстве, содержащаяся в статье Ивана Маевского: “Немецкому капиталу в лице «Всеобщей электрической компании» – «АЕГ», за спиной которой стоял германский банк «Дисконто гезельшафт», принадлежало около 90% действовавших в России электротехнических предприятий, три четверти капитала акционерного общества Сименс и Шуккерт. Русская химическая промышленность также финансировалась и контролировалась немецкими капиталистами. Под финансовым и производственно-техническим контролем немецкого капитала находилась значительная часть предприятий военной промышленности России, в частности Невский судостроительный и механический завод, завод Крейфтона (Охтинское адмиралтейство), завод Ланге (в Риге), завод Беккера. В руках немецкого капитала оказались также завод «Феникс», общество «Ноблесснер», дочернее предприятие Леснера — «Русский Уайтхед», металлообрабатывающие и машиностроительные заводы Гартмана, Коломенский машиностроительный завод, акционерное общество «Треугольник», – Шлиссельбургский пороховой завод, «Русское общество артиллерийских заводов» и др.”. (И. Маевский. К вопросу о зависимости России в период Первой мировой войны // «Вопросы истории», 1957, № 1).

Ситуация была крайне неприятная, ибо шла война с Германией, а в тылу страны действовали предприятия с участием немецкого капитала, в том числе предприятия военной промышленности. Как отмечает И. Маевский, “такие позиции немецкого капитала в важнейших отраслях русской военной промышленности давали его хозяевам возможность не только оказывать тормозящее влияние на укрепление военно-промышленного потенциала России, но и заранее знать все секреты по производству военных припасов, влиять на ход выполнения важных заказов, на уровень обеспечения русской армии средствами боевого и материально-технического снабжения и т. д.”. Российские власти должны были заранее побеспокоиться о том, чтобы вступить в неизбежную войну против Германии без немецкого капитала в тылах страны. Однако имело место преступное бездействие.

Напомню, что на посту министра финансов Российской империи в то время находился Барк Петр Людвигович (по российскому паспорту Пётр Львович), между прочим, остзейский немец. Он был и последним министром финансов Российской империи, занимавшим этот пост с мая 1914 года вплоть до февральской революции 1917 года. Как настоящий финансист он был космополит, никаких симпатий к Германии у него не было. Как финансист он был категорически против любых конфискаций или даже оплаченных из казны национализаций акционерного капитала, принадлежавшего немецким инвесторам. Аргументы у него были примерно те же, что и у нынешних либералов: мол, в стране произойдет ухудшение “инвестиционного климата”. “Иностранный капитал” для тогдашнего Минфина был такой же “священной коровой”, как и для нынешних российских либералов», – заключил Валентин Катасонов.