Нилус – вечная ненависть русофоба

Не так давно мне довелось услышать рассуждения о Сергее Александровиче Нилусе, как о враге русского народа и агенте немецкой разведки. Сообщалось, что своими «Протоколами…» он осуществил исторический вброс информации в российское общество с целью его раскола, а также пропаганды нацизма и антисемитизма в мире.

Наверное, я до неприличия неискушённый человек, стыдно признаться, но подобное об уважаемом и милом сердцу человеке мне пришлось услышать впервые. Кроме всего прочего, к Нилусу я всегда относилась не просто хорошо, но по-родственному хорошо, поскольку нас с ним связала не только любовь к Царской России, но ещё и святая Оптинская обитель с её замечательными старцами.

Дабы развеять возникшее недоумение, я подошла к одному из наших оптинских батюшек с цитатами из монолога про «агента» Нилуса. Надо было, конечно, видеть лицо почтенного монаха: как оно сначала округлилось, потом вытянулось, а потом перекосилось, пока я ему в общих чертах пересказывала «достижения» коварного Нилуса против русского народа. После всех метаморфоз произошедших на моих глазах с лицом священника я поняла, что, несмотря на почтенный возраст, он был столь же неприлично неискушён, как и я сама. Увиденная мною пантомима оказалась самой лучшей реакцией на диверсионно-подрывной акт прожжённой русофобии – это вне всяких сомнений. Господи, спаси и помилуй наше замечательное русское монашество!

«Маша, побойтесь Бога. Его благословляли Оптинские старцы, Иоанн Кронштадтский… Нилус в вечном поминовении у оптинской братии»! А вдогонку рекомендовал прочитать воспоминания некоей Марии Васильевны Орловой-Смирновой о Нилусе, что я незамедлительно и сделала, поняв вскоре, что приближается день памяти верного сына Имперской России… А вот на этом месте я уже не могла оставить читателей Русской народной линии без публикации.

14 января 1929 года в доме священника Василия Арсентьевича Смирнова, в селе Крутец, Александровского уезда, Владимирской области, скончался Сергей Александрович Нилус.

Священнику Василию Смирнову выпала честь приютить этого замечательного человека в последний год его жизни в своём доме, вместе с его женой Еленой Александровной и проводить в последний путь.

Сохранились воспоминания дочери священника Марии Васильевны Орловой-Смирновой о последнем годе жизни С. Нилуса в доме её отца. Она красочно описывает различные обстоятельства, связанные с писателем.

Задолго до личного знакомства с Сергеем Александровичем, на семью Смирновых произвела большое впечатление книга С. Нилуса «Великое в малом», заставила по-иному смотреть на все происходящее в России и мире. В то время они не могли и предположить, что автор этой книги будет жить у них в доме, и им придётся проводить его в последний путь. Но пути Господни неисповедимы и все произошло именно так. Способствовал этому целый ряд стечения различных обстоятельств.

В 1926 году Сергей Александрович был выслан из предыдущего места жительства и искал себе пристанище. Высланные так называемым указом «минус 6» не имели права жить в шести главных городах Советского Союза.

Какие-то московские знакомые направили Нилусов в Волохово, к своим знакомым. Но эти люди побоялись поселить у себя Сергея Александровича и послали его к некоему о. Михаилу, но и тот побоялся. Услышав о подобных обстоятельствах, отец Василий Смирнов сказал: «А я бы не побоялся».

Обо всём услышанном от отца Мария Васильевна тотчас же написала мужу Льву, горячему поклоннику творчества Нилуса, правда иносказательно: «Человек, которого ты очень уважаешь, и которого ты был бы очень рад увидеть, был в Александрове». Смирновы готовы были принять известного писателя в своём доме, но на тот момент нужда в жилье отпала, так как Нилусы уехали в Чернигов.

Но вот, в 1928 году эта нужда снова появилась. Сергея Александровича выслали и из Чернигова, ввиду возросшей его известности и авторитета.

Он написал мужу Марии Васильевны, спрашивая, не изменились ли обстоятельства и решение её отца, и получив подтверждение в неизменности этого решения, в конце апреля 1928 года Сергей Александрович приехал в Крутец в дом отца Василия Соколова.

Подъехав к дому отца, Мария Васильевна с удивлением увидела, что на ветру и холоде её встречают Сергей Александрович и Елена Александровна, сидя на скамейке возле дома. Это была их первая в жизни встреча.

Сергей Александрович был в черном пальто и черной вязанной шапочке и опирался на толстую палку, стоящую впереди, а у Елены Александровны вид был совсем замерзший и лицо даже посинело от холода, так как на голове у неё была только маленькая шапочка, надетая по старинной моде совсем поверх головы. Но поза её была величавой и голову она держала высоко поднятой. Вероятно, это было следствием её аристократического воспитания.

«Сергей Александрович выглядел совсем библейским патриархом, – вспоминала позже Мария Васильевна, – со своим светлым ясным лицом и большой белой бородой. Глаза его смотрели добро и пытливо, испытующе, словно сразу ему хотелось заглянуть в душу человека и сразу увидеть, что этот человек из себя представляет, чем живет и дышит. Лицо Елены Александровны сначала показалось мне некрасивым, но когда она заговорила со мной, лицо её засветилось такой добротой, что и мысль всякая отпала о том, красиво оно или нет, и потом всегда казалось прекрасным.

Они оба очень ласково поздоровались со мной и в дальнейшем всегда относились ко мне с неизменной добротой, как, впрочем, и ко всем остальным.

Я прожила у родителей до поздней осени, и лето это в моём воспоминании представляется каким-то сплошным воскресным днем. Так все освещалось присутствием в нашем доме Сергея Александровича и Елены Александровны.

Сергей Александрович и с виду был богатырем: высокого роста, широкоплечий, с красивым лицом, красивыми карими глазами и ясным добрым взглядом. Он был очень жизнерадостным человеком, у него был чудесный баритон, а у Елены Александровны была великолепная школа, и вдвоём они иногда устраивали концерты. Пели они и церковные вещи, я помню чудесное «Хвалите имя Господне», «Иже Херувимы».

Иногда он садился за рояль, или импровизировал, или играл этюды и вальсы Шопена. Играл он их на память и играл так, как никто из слышанных мной пианистов. Иногда они вдвоём пели старинные романсы, русские старинные песни, украинские. Пел он, я помню, цыганский романс «Расставаясь, она говорила, ты забудешь меня на чужбине...», хотелось плакать...

И внутренне он был колоссом духа, так твердо стоявший «на камени веры», что ни гонения, ни лишения, ни злословие не могли поколебать его веру и любовь к Богу. Раз избрав свой путь, он шёл по нему, не оглядываясь назад. Такова же была и Елена Александровна. Оба они любили друг друга верно и самоотверженно, всегда были вместе, во всем были единомысленны. Они были аскетами в своём безропотном, даже как бы радостном перенесении всяких лишений, гонений и различных житейских зол. Были они строгими постниками, но и аскетизм и пост их были по слову Евангельскому с «главой, умащённой елеем и лицем умытым».

Все церковные службы, которые совершались в храме, они посещали неукоснительно. Очень часто исповедовались и причащались. Оба они пели на клиросе.

Они были как бы христианами апостольских времен, и всё Евангелие было им так близко, если бы они жили в те времена и были очевидцами тех событий. И своим любовным отношением к людям они так же были близки к первым христианам.

Вся их жизнь была как бы непрестанным стоянием перед Богом, и каждый свой шаг они представляли на Его суд. Никакие земные соображения и расчёты не принимались ими во внимание, всецело они предали свою жизнь в волю Божию. Поэтому такое большое влияние на окружающих они имели, так могли пробуждать в людях добрые чувства».

Мария Васильевна вспоминает случай, когда в праздник, всей семьёй они пили чай на террасе дома. Перед террасой проходила дорога, на которой показался изрядно подвыпивший мужичок. Посмотрев на наши окна, он начал выкрикивать какие-то ругательства в адрес «попов». Муж Марии Васильевны возмутился и хотел выйти и обрушить громы и молнии на дерзкого. Но Сергей Александрович остановил его, сказав: «Подожди, Левушка, я сам с ним поговорю».

Он вышел на крыльцо, подозвал к себе прохожего и что-то стал ему говорить. Все даже немножко испугались, что Сергей Александрович услышит какие-нибудь оскорбления. Но, к удивлению нашему, после слов Нилуса, мужичок заплакал, начал креститься. Сергей Александрович попросил нас вынести воды, прохожий напился и, крестясь, плача и благодаря за что-то Сергея Александровича, пошёл своим путем.

Был еще один случай, изумивший всех. Как-то Сергей Александрович пригласил мужа Марии Васильевны прогуляться после чая. Они отправились по дороге, рядом с которой был парк бывшего помещичьего владения. По дороге им показалась телега с двумя седоками. Лев, опасаясь услышать опять какую-либо грубость, предложил Сергею Александровичу пройти в пролом забора и идти по другую его сторону, чтобы избежать столкновения.

«Нехорошо, Левушка, людей бояться, пойдем прямо», – сказал Сергей Александрович, и они пошли навстречу едущим. И вдруг слышат, как старший говорит младшему: «Смотри, смотри, вон навстречу отец Серафим идет», – и указывает на Сергея Александровича. Это – вместо ожидаемого злословия! Они оба вернулись домой со слезами на глазах. Особенно был растроган Сергей Александрович, бывший большим почитателем преподобного Серафима.

Сергей Александрович и Елена Александровна занимали в доме Смирновых маленькую комнатку, бывший кабинет отца Василия. Каждый день проходил у них по раз навсегда установленному порядку. Сергей Александрович вставал очень рано: часа в четыре и исполнял своё особое утреннее правило. Затем, часов в семь вставала Елена Александровна и они уже вместе читали утренние молитвы. Затем, часов в восемь, до завтрака, они шли на прогулку.

Сергей Александрович был тяжело больным человеком. Неоднократные аресты, пересылки из одного места в другое привели к тяжелому заболеванию сердца. Как-то раз он сказал: «Ах, я как червивое яблоко, – снаружи как будто все хорошо, а внутри никуда не годится».

Действительно выглядел он богатырём, а сердце было совсем больное.

Утренняя прогулка их длилась около часа. Возвращались они к общему завтраку, всегда с букетиком цветов, так как в наших местах их росло очень много. Елена Александровна во время прогулок собирала то одни, то другие, и насчитала один раз 85 видов цветов. Они любили наслаждаться красотой природы.

Все, что готовила хозяйка, им всегда нравилось и самые простые кушанья они так торжественно вкушали, как будто это был царский обед.

После завтрака все принимались за свои дела. Старшие, во главе с отцом, отправлялись что-нибудь делать по хозяйству. Сергей Александрович после завтрака уходил в свою комнатку и работал. Он брал в церковной библиотеке журнал «Церковные ведомости» и выписывал оттуда в свои тетради всё, что находил знаменательным, продолжая отыскивать «великое в малом».

Елена Александровна находилась по большей части около него, а иногда выходила в общие комнаты и занималась с детьми, на что была большая мастерица. Для взрослых у Елены Александровны тоже было много различных интересных и полезных рассказов. Они с Сергеем Александровичем несколько лет жили в Оптиной пустыни, общались с оптинскими старцами и много о них рассказывали.

По вечерам Сергей Александрович иногда приглашал домочадцев к себе в комнату, что-нибудь читал или рассказывал из того, что встретилось ему за день. Иногда читал из Четьи Минеи житие святого, память которого праздновалась на следующий день. Иногда читал вечерние молитвы, которые всегда заканчивал молитвой к Божией Матери: «Царице моя Преблагая, надежда моя, Богородице»...

Один раз Сергей Александрович рассказал Марии Васильевне, как был арестован в Киеве и долго находился в какой-то очень строгой тюрьме, которая носила название «каменный мешок». Рассказывал, как грозил ему расстрелом Киевский прокурор за то, что Сергей Александрович якобы способствовал тому, что его книга «Великое в малом» была переведена на иностранные языки и попала за границу.

Сергей Александрович отвечал ему, что ни в переводе книги на иностранные языки, ни в пересылке её за границу, он не только не участвовал, но и не знал. «Кроме того, – сказал Сергей Александрович прокурору, – если вы меня расстреляете, то этим докажете правильность написанного мной в этой книге».

В конце концов Сергея Александровича освободили, признав его «коечным больным» или, может быть, боялись применить к нему суровые меры, так как книга его была известна за границей.

Но этого «коечного больного» потом всё время высылали из одного места в другое, лишив совершенно спокойствия.

В последний год жизни Сергей Александрович чувствовал себя хуже, несколько раз были у него тяжелые сердечные приступы с потерей сознания. «Уже последние звонки мне даны», – всё чаще повторял Нилус. Но и сам он и Елена Александровна были по-прежнему спокойны и светлы духом, и также со всеми ласковы и приветливы.

В комнате Сергея Александровича был образ преподобного Серафима Саровского, где он изображён согбенным, с палочкой. Сергей Александрович как-то сказал: «Вот батюшка идёт с палочкой и указывает мне дорогу. Куда он приведёт меня, там я и буду».

Слова эти оказались пророческими. Наступило 1-е января старого стиля. Новый год церковный. Накануне вечером Смирновы сидели в комнате Сергея Александровича, и он читал вслух житие святителя Василия Великого.

Утром, как обычно, они с Еленой Александровной были у заутрени и литургии и, вернувшись, завтракали со всеми.

После завтрака Сергей Александрович отправился к себе и, встретившись в дверях с дедушкой Марии Васильевны, пошутил: «Вот, отец дьякон, хорошо, что Вы худенький, Вам в Царство Небесное легко будет войти, а вот я, как войду». Дедушка в ответ улыбнулся.

В своей комнате Сергей Александрович прилёг отдохнуть, а Елена Александровна занялась около него каким-то делом.

Как обычно, в три часа дня домочадцы собрались обедать на кухню. Все пришли, уселись за столом, но обедать не начинали, ожидая: когда придут Сергей Александрович и Елена Александровна. Но пришла одна Елена Александровна и сказала, что Сергею Александровичу плохо и он прийти не может. Сама она набрала в плоскую металлическую фляжку холодной воды, чтобы положить ему на сердце, как они делали всегда.

Но, видимо, Сергею Александровичу стало лучше, так как он позвал всех к себе в комнату: «Батюшка, Манечка, зайдите». «Нилус сидел в кресле около письменного стола повернувшись лицом к двери и к нам, – вспоминает Мария Васильевна. – Елена Александровна стояла позади него и держала на его голове мокрое полотенце. Сергей Александрович начал говорить о том, что приближаются тяжелые времена для церкви, что «держай от среды отъят есть», т.е. некому удерживать людей в их устремлении все к большему злу.

Когда его спросили, неужели он считает, что жизнь человеческая не может снова пойти по правильному пути, он ответил: «Чтобы зажарить зайца, нужно иметь зайца», т.е. чтобы устроить правильную человеческую жизнь, нужны правильно мыслящие люди, а таких, считал он, недостаточно.

Положив руку на колено отца Василия, он сказал: «Ах, батюшка, батюшка, жаль мне Вас». Елена Александровна пыталась удержать Сергея Александровича от разговоров, повторяя: «Мужочек, не говори, тебе вредно».

Сергей Александрович сказал еще несколько слов, внезапно откинулся назад, и что-то в груди его заклокотало и захрипело. Отец Василий, обливаясь слезами, начал читает отходную по требнику».

…Так вот и привёл Сергея Александровича преподобный Серафим в жизнь вечную в навечерие своего праздника. Было около шести часов вечера, канун праздника преподобного Серафима, чудотворца Саровского, которого всю жизнь почитал Сергей Александрович, и которому поручил свою жизнь.

Лицо Сергея Александровича было совершенно спокойно и как-то торжественно. В руки ему Елена Александровна вложила большой деревянный крест, так что он и по смерти своей как бы исповедовал свою непоколебимую веру.

Вместо эпилога… За четыре месяца до смерти Николай II записал в дневнике: «Вчера начал читать вслух книгу Нилуса об антихристе... весьма современное чтение». А после расстрела царской семьи следователь, составлявший опись имущества, оставленного в доме Ипатьева, отметил, что в спальне великих княжон «в левом заднем углу стоит высокая окрашенная черной краской полка для цветов, на которой три книги: «Великое в малом» с Сионскими протоколами Сергея Нилуса, «Война и мир» Толстого и Библия на русском языке».

За столетие Сионские протоколы открытые С. Нилусом были изданы сотни раз почти на всех языках мира. По объему массовых тиражей они стали одной из самых читаемых книг на планете, их суммарный тираж превысил тираж издаваемой Библии…

Подготовила Мария Андреевна Мономенова, член Союза журналистов России