«Восстану бо и прославлюся…»
(Ирмос 9‑й песни канона утрени «Не рыдай Мене, Мати»)
Первая Пасха в возрождённой нашей обители Оптинской пришлась на тридцатое апреля 1989 года. Христово Воскресение праздновали в только что восстановленном белокаменном Введенском соборе, которому в тот год промыслительно исполнилось триста лет.
Что это было за время!? Строительному сезону, начатому 23 мая 1988 года, казалось, не было конца. Груды кирпичей, строительные леса, непроходимые бурьяны, размокшие от весенних дождей и разбитые постоянным движением тяжёлой техники дороги. Непрекращающийся ни днём, ни ночью гул моторов, визг пил и вездесущий запах соляры. Кирзачи и ватник - были самой востребованной на ту пору одеждой. Службы шли в башенке святых врат монастыря, той самой, что с ангелом на шпиле, восстановленной в кратчайшие сроки буквально из небытия именно для того, чтобы служить Литургии. Там же проходили и первые иноческие постриги, рукоположения в священнические степени, там братия обретала первую духовную силу, препобеждая страх ужасающего объёма предстоящих работ, ведь фактически все монастырские постройки находились в руинах. Хибарки старцев - в аварийном состоянии. Священный оптинский бор погибал: дорога, изъезженная тракторами, старые дубы и сосны, не выдерживая нагрузки, заболевали и падали. В монастыре на ту пору было всего двадцать монахов: они поступили из духовных школ, из Данилова монастыря и из Троице-Сергиевой Лавры. Но что это были за монахи! Тогдашний наместник монастыря, архимандрит Евлогий (Смирнов), лучше чем кто-либо понимал, какой груз ложится на плечи этих «двадцати», с особой отцовской любовью он называл их не иначе, как «предтечи» и «мироносцы».
За полгода до первой Оптинской Пасхи с твёрдым решением посвятить свою жизнь Богу приехал в монастырь и двадцативосьмилетний Игорь Росляков, будущий новомученик иеромонах Василий. Его поселили в хибарке преподобного Амвросия. Игорь изготовил себе постель из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых поверху войлоком, сделал подушку из двух кирпичей, взятых из склепа преподобного оптинского старца Иосифа, и обзавёлся духовной литературой. Молодой послушник - талантливый литератор, поэт, - он не гнушался никакой работы и выполнял все возможные поручения: разгружал кирпичи, помогал на стройке, убирал мусор, читал в храме Псалтирь, дежурил у монастырских ворот. Никто не мог тогда и подумать, что всего через четыре года иеромонаху Василию будет суждено стать мучеником, убитым в любимой обители на Пасху…
Но пока стоял полный надежд о грядущей жизни 1989 год, и возрождающаяся из пепла великая русская святыня Оптинская отверзала врата Введенского собора навстречу первого в новом времени Пасхального богослужения.
Не чудо ли, но до нас дошли рукописи дневника послушника Игоря Рослякова, в котором он талантливо описывает ту самую первую после долгого перерыва, эпохальную Оптинскую Пасху. Соотнося слова апостола Павла о Воскресение Христовом, как свидетельстве истинности православной веры, с судьбой Оптиной пустыни, Игорь замечал, что величие и слава Оптиной столь же истинны, поскольку Самим Спасителем положено начало её возрождения, являющему собой тот единственный смысл, который ставит рядом «возрождение» и «воскресение».
«Говоря сегодня об Оптиной пустыни, - писал послушник Игорь, - невозможно обойтись без слова «возрождение». Рассказывают ли о славном прошлом монастыря, судят ли о нынешних его делах, пророчествуют ли о его будущем – во всем и всюду, тайно или явно, присутствует это слово. Оно – символ, знак, указывающий направление текущего времени; оно как нельзя точнее определяет суть сегодняшних устремлений, в которых сливается временное и вечное, соприкасаются планы человеческие и судьбы Божии.
Воистину Оптина пустынь «рождается свыше», рождается милостью Божией и дерзновенными молитвами преподобных отцов Оптинских. И вновь обретающие жизнь по-новому ощущают её полноту.
Наверное, поэтому Оптиной пустынью по-особому осознавались события святой Четыредесятницы и Страстной седмицы, наверное, поэтому для неё стала необыкновенной радость встречи Христова Воскресения.
С ношей строительства шёл монастырь по пути, отмеченному церковным календарём, и постигал его духовные тайны, и как бы в благодарность воспоминаемые даты оживотворяли монастырские будни, уничижая временные скорби и утверждая непреходящую надежду.
Незаметно истощилась Постная Триодь, весна вступила в свои права, и через распахнувшиеся врата Вербного воскресения вошла в жизнь монастыря Страстная седмица. Каждый шаг навстречу Пасхе стал осязаем.
Вот уже полон храм участников Святой Трапезы, вот растекается по земле четвертковый огонь, вот гробовая тишина сковывает землю, все замирает, и только голос Спасителя разрывает безмолвие Великой Пятницы: «Не рыдай Мене, Мати… восстану бо и прославлюся…»
Введенский собор приготовился встречать Спасителя новым иконостасом Никольского предела. Ещё вчера храм сотрясался от громких разговоров и стука молотков, как бы всем своим существом вспоминая часы распятия Христа, а ныне сияющий крест иконостаса торжественно возвещает победу жизни над смертью.
За час до полуночи колокол зовёт всех на службу. В храме шумно и тесновато: толпа у свечного ящика, очереди к исповедующим иеромонахам, группы новичков любопытно разглядывают иконы. Всюду нетерпение. Наконец возглас священника возвещает о начале полунощницы. Ещё тонет в громких разговорах волнующаяся речь чтеца, ненавязчиво призывая всех к тишине, но вот хор начинает канон Великой Субботы и первым же ирмосом, словно волною морскою, захлестывает празднословящих и накрывает их своим напевом, лишает их последней дерзости и силы. Всё в едином порыве устремляется навстречу пасхальной утрени. Небольшая суета возникает, когда из алтаря выносят запрестольную икону и крест для крестного хода, но и эта суета быстро сменяется молчаливым и сосредоточенным возжиганием свечей. Ожидание и предощущение радости сковывает все члены людей, и только глаза, оставшись подвижными, устремляются к Царским вратам. И вот тихое алтарное пение как бы неимоверным усилием отодвигает завесу, Царские врата распахиваются, и поток света и звука устремляется из алтаря в храм, из храма в ночную тьму и властно растекается по всей земле. Отец наместник с клиром, блистанием праздничных одежд умножая пасхальное сияние, следуя по проложенному пути, выходят из церкви.
И кажется, что за этим шествием, как за кометой, тянется сверкающий шлейф. Крестный ход огненным кольцом опоясывает храм и замирает только пред его затворенными дверями. И словно срывается с уст возглас: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!» Что за великие и таинственные слова! Как трепещет и ликует душа, слыша их! Какой огненной благодати они преисполнены в пасхальную ночь! Они необъятны, как небо, и близки, как дыхание. В них долгое ожидание, преображенное в мгновение встречи, житейские невзгоды, поглощённые вечностью жизни, вековые томления немощной человеческой души, исчезнувшие в радости обладания истиной. Ночь расступается пред светом этих слов, время бежит от лица их. Кажется, что храм сотрясается, его двери растворяются сами, не сдержав могучего потока людского ликования, нахлынувшего на них. Эхо пустого храма подхватывает пасхальный тропарь, но вскоре, сторонясь многолюдства, прячется в куполе храма и исчезает в его белых сводах. Храм становится подобен переполненной заздравной чаше. «Придите, пиво пием новое…» Брачный пир уготован Самим Христом, приглашение звучит из уст Самого Бога. Уже не пасхальная служба идет в церкви, а пасхальный пир. «Христос воскресе! – Воистину воскресе!» – звенят возгласы, и вино радости и веселья брызжет через край, обновляя души для вечной жизни.
Светлая седмица проходит единым днём. «И был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1,5). Кто прожил этот день, тому не требуется доказательств существования вечной жизни, не требуется толкования Священного Писания: «Что времени уже не будет» (Апок. 10, 6). Время возвращается только в Светлую Субботу, когда за праздничным обедом отец наместник, поздравляя братию с Христовым Воскресением, желает всем бережно хранить в своих сердцах пасхальную радость.
Сегодня Оптина пустынь возрождается и первенствует: здесь вновь все совершается впервые. Первая Четыредесятница, первая Пасха. Но близко к алтарям лежат могилы старцев, слишком часто в обветшалых монастырских постройках видна отцовская мудрость и заботливость. Поэтому приходится говорить: «Впервые», – и добавлять: «После долгого перерыва».
Восстанавливалась связь времён, восстанавливалась Оптина пустынь, восстанавливалась правда. Глава же всему - восставший из Гроба Христос.
И вот сегодня, много лет спустя - нарядная и благоукрашенная обитель Оптинская распахнула врата трёх своих прекрасных соборов для празднования тридцать третьей по возрождению Пасхи! Здесь благоухают гиацинты, поют свою весеннюю песнь скворцы, высокая колокольня, как мачта… и несётся быстроходный оптинский корабль сквозь бури и невзгоды - под пасхальные звоны навстречу Христу. Незаметно выросли могучие туи, дорожки оделись в гранит, здесь уже не один храм, а десять, не двадцать монахов, а двести, но есть среди них и те «старейшие», чьи руки помнят тот блаженный труд и чьи сердца сегодня столь же украшены божественной благодатью, сколь прекрасна теперь возрождённая Богом любимая Оптина.
Но отчего-то сжимается в груди от вспоминания тех блаженных лет, когда всё только начиналось, когда приходилось говорить «впервые…», и добавлять «…после долгого перерыва».
Воскресшая со Христом обитель на глазах молодеет. На смену приходит новое поколение, взращённое духовными трудами тех, кто был у самого начала. Из-за острой драматичности современного исторического пространства перед ними поставлены задачи едва ли не труднее и масштабнее тех, которые сумели решить их «предтечи».
Мария Андреевна Мономенова, член Союза журналистов России
