«Левый поворот», православный социализм и евразийство

Мой ответ на сомнения и недоумения Владимира Янчевского (см. «Государство является реальной оградой Церкви») вызвал несогласие у некоторых наших авторов и читателей, что можно заметить и по публикациям Русской Народной Линии (я никогда не был противником конструктивной и уважительной полемики, даже если критиковали меня лично), и по высказываниям на форуме и в социальных сетях. Наверное, в этом виноват я, потому что не предусмотрел, что надо было яснее высказаться по некоторым вопросам, иначе возникнет недопонимание. Хотя жанр ответа на вопросы и замечания Владимира Янчевского и не предполагал детальных пояснений по вопросам, не поднимавшимся в его письме. Теперь вижу, что есть необходимость дать такие пояснения.

Итак, по пунктам.

Пункт первый. Неизбежен ли «левый поворот»? Некоторые в этом сомневаются, некоторые считают, что левый поворот – это возвращение к советским временам со всеми их «прелестями». А для кого-то «левый поворот» — это исключительно реализация идей Сергея Кургиняна (проект СССР 2.0), неприемлемых для православных.

На мой взгляд, «левый поворот» неизбежен. Об этом свидетельствуют как настроения в обществе, так и популярность и политиков левого толка, и левых идей. В конце концов, об этом свидетельствует растущая популярность Иосифа Виссарионовича Сталина в обществе, несмотря на оголтелую и массированную дискредитацию его имени. Причём, если так называемые демократы 90-х годов утверждали, что ностальгия по СССР — удел старшего поколения, что, мол, оно вымрет и таковых не останется, то сегодня мы видим, что левые идеи набирают популярность именно среди молодёжи. А это уже серьёзный социологический факт, которые свидетельствует о том, что идеи социальной справедливости, сильного патерналистского государства, заботящегося о своих гражданах, идеи, которые и принято называть «левыми», можно сказать, в крови у русского народа, они в нашем менталитете. Собственно, большевики и утвердились у власти, потому что марксистские идеи оказались в соответствующей обработке Ленина и Сталина совершенно органичными для русского национального характера, чего не поняли и не понимают противники большевиков.

Сейчас, на мой взгляд, вопрос стоит только так: либо левый поворот возглавит государственная власть, либо левый поворот произойдет путем смены власти, в том числе через социальные протесты, возможно, и насильственным путём. Это, действительно, очень серьёзно. Я, разумеется, хотел бы, чтобы «левый поворот» возглавила власть. Я противник всяческих революций, социальных потрясений, бунтов. Ничего хорошего они нам не приносили и не принесут.

Что означает — «левый поворот» возглавит власть? Это значит, что власть всё-таки реализует те требования патриотической общественности (кстати, и лево- и право-патриотической), которые уже звучат на протяжении последнего времени. Речь идёт, прежде всего, о деоффшоризации экономики. А для того, чтобы произошла деоффшоризация экономики, необходима национализация Государственного банка России. Только национализированный Госбанк сможет выдавать экономике дешевые кредиты и вынудит экономическими мерами представителей бизнеса вернуть свои капиталы в Россию. Это очень серьёзный шаг. Этот шаг, конечно, требует осмотрительности и основательности. Но его необходимо делать, это веление времени.

«Левый поворот» в исполнении власти означает и максимальное дистанцирование от олигархов, ограничение олигархического капитала, в том числе его влияния на власть. Это потребует создания определенных механизмов, в том числе и политических, в частности, прекращения той практики, когда олигархические группы проводят своих депутатов в Государственную думу через партии, просто покупая депутатские места.

«Левый поворот» в исполнении власти означает и отказ от ошибочной пенсионной реформы и возвращение государства к тем социальным гарантиям, которые были у трудящегося народа в советское время.

«Левый поворот» власти означает, в том числе, и возвращение нравственного измерения в систему образования, в средства массовой информации. Что касается СМИ и культуры, то, очевидно, нужна будет разумная цензура. Но не партийная, не идеологическая цензура, которой нас пугают либералы, тихой сапой установившие, тем временем, цензуру денег в СМИ и культуре, а цензура нравственная, когда нарушение нравственных принципов будет караться в отношении журналистов и изданий, нарушающих эти принципы. Которые должны быть всем понятны и прозрачны.

Это отказ от коммерциализации культуры и возвращение того же нравственного измерения в культуру. Это укрепление семьи.

Всё это и есть «левый поворот» в исполнении государства, который, наверняка, снимет то социальное напряжение, которое у нас сложилось за последние десятилетия. И это — очевидный запрос общества. А значит рано или поздно это произойдет неизбежно, как бы ни включалась система манипуляции общественным мнением.

Если это не сделает власть, то общество неизбежно сменит эту власть. Но тогда это уже будет происходить с определенными серьезными социальными издержками.

Второй пункт. На мой взгляд, идеальной моделью будущего устройства России является реализация формулы «православный социализм». Я не во всём согласен с идеями Николая Владимировича Сомина, который является сегодня одним из главных идеологов «православного социализма», в частности, с его попыткой превратить «православный социализм» в некий аналог марксистской социально-экономической формации. Но сама идея соединения социализма, то есть социальной справедливости в экономике, в общественном устройстве и Православия, то есть нравственного измерения общественной деятельности и всей жизни общества — это тот вектор развития, который нам необходим.

Что я понимаю под «православным социализмом»?

Это — государственный капитализм в экономике и свобода частной собственности (в разумных пределах, кроме земли и недр).

Это — государственный патернализм (тут не грех вернуться к опыту советского прошлого, во многих вопросах отражавшего наш национальный менталитет).

Это — симфония Церкви и государства путём восстановления какого-то аналога синодального строя (это отдельный вопрос, о котором нужно много говорить).

Это — реализация принципов социальной справедливости в обществе через развитие программ помощи многодетным семьям, через обложение дополнительными налогами роскоши и сверхдоходов и т.п.

Это — нравственное измерение культуры, образования, средств массовой информации, да и всей жизни общества.

Наконец, третий пункт — евразийство. Читаю высказывания, что идеи евразийства вступят в противоречие с русской национальной идеологией. На мой взгляд, это — величайшее заблуждение. Евразийство как раз и возникло в лоне русской национальной идеи. Первые евразийцы Николай Сергеевич Трубецкой, Петр Николаевич Савицкий и другие практически реализовали, продолжили идеи, которые звучали уже в творчестве Константина Николаевича Леонтьева. А как можно Леонтьева выбросить из русской национальной идеи?!

Нужно понимать, что русская национальная идея, русская национальная политическая мысль возникла в противостоянии с европейским засильем, прежде всего, немецким засильем в русской культуре и в русской политической мысли. Не случайно, первые русские национальные мыслители — славянофилы. Хотя их так изначально обозвали враги, но в этом термине была верно подмечена главная интенция в их мыслях и их действиях — поддержка славянства, которое было угнетаемо в тот момент не только турками, но и австрияками, то есть немцами. Идея солидарности со славянством, идея поддержки славянства, идея славянофильства как раз вступала в противоречие с немецким влиянием в общественной жизни России.

Однако, уже ранние славянофилы, в частности, наиболее глубокий из них Иван Васильевич Киреевский, понимали недостаточность чисто панславистской интерпретации национальной идеи. Они говорили о необходимости обращения к глубинам Православия. Внутри русской национальной идеи это противостояние было. В частности, лозунг «Россия для русских» родился как раз как лозунг, критикующий позицию славянофилов и панславистов. И смысл его был таков — «Россия не для славян, а для русских». Под русскими, естественно, подразумевалось всё население Российской империи, которое включало не только природных русских, но и представителей других национальностей.

А это и есть чисто евразийское звучание национальной идеи. Первые евразийцы добавили сюда очень тонкое наблюдение, выразившееся в идее месторазвития, то есть в особых географических факторах, которые влияли на формирование Русской евразийской цивилизации. Поэтому евразийство органично вытекало из русской национальной идеи.

Конечно, современное евразийство значительно исказило свои истоки. Если евразийство Льва Николаевича Гумилева ещё в общих чертах вписывается в общий вектор развития русской национальной идеи, то евразийство Александра Гельевича Дугина, а уж тем паче евразийство некоторых поборников идеи «Новой Орды» — это евразийство для русских неприемлемое.

Поэтому будущая идеология большой России, то есть России, которая восстановит своё влияние на всём пространстве Исторической России — в границах Российской империи и Советского Союза, неизбежно будет идеологией именно евразийской. Потому что именно идея евразийства сможет объединить все народы на пространстве Исторической России.

Это как с Днём Победы. Это — праздник общий для всех народов Исторической России, он всех нас сближает, демонстрирует наше единство. Вместе с тем День Победы — это День Русской Победы, поскольку именно русский народ (великороссы, украинцы и белорусы) внёс решающий вклад в разгром фашизма. И с этим никто из честных инородцев не спорит. Больше того, День Победы — это День Православной Победы, Святой День, поскольку Победу Господь даровал нашему народу на Пасху. И ни одно из этих утверждений не противоречит другому.

Если мы сформулируем будущую идеологию как русскую идеологию или как идеологию православную, то она не будет носить того интеграционного потенциала. Задача состоит, как я уже говорил, в том, чтобы, во-первых, вернуться к евразийству первых идеологов этого учения, и, во-вторых, пропитать максимально евразийство православными идеями. Прежде всего, базовыми русскими идеологемами «Православие. Самодержавие. Народность» и «Москва — Третий Рим». Евразийство, на мой взгляд, никак не противоречит этим базовым идеологемам русского мировоззрения. Поэтому не надо пугаться евразийства.

Евразийство — это будущее русской цивилизации, которая, скорее всего, будет и называться Евразийской цивилизацией. Если не впадать в национализм и правильно, с имперских позиций к этому относиться, то русское и евразийское не противоречит одно другому.

Я напомню, что Ромейская империя, имела силу и успешно развивалась, когда греки не выпячивали свою особую эллинскую идентичность, но при этом оставались руководящей силой общества. В Ромейской империи менялись династии, к власти приходили императоры то с Балкан, то с Северного Кавказа, то из Малой Азии, но это не меняло сам код империи, код Ромейской цивилизации. Язык оставался греческим, культура оставалось греческой. И только после того, когда греки утратили это имперское сознание, и на первый план начал выдвигаться чисто этнический эллинский национализм, Ромейская империя пала. Потому что другие народы перестали видеть в ней ценность и отказались её поддерживать.

Сейчас мы стоим перед той же угрозой, которую нам нужно правильно и адекватно понять.

Анатолий Дмитриевич Степанов, главный редактор «Русской народной линии», председатель «Русского Собрания»