В истории русской революции много парадоксов. Один из них заключается в том, что изучение и осмысление Октября оттеснило Февраль. Между тем именно февральские события следует считать собственно революцией. И именно в постижении их сути кроется главный урок 1917 года.
Современники событий, пережившие годы репрессий, страшного голода, хаоса и безысходности, а многие - и утрату Родины, - вдумывались в причины Февраля и Октября и, безусловно, видели духовные и политические корни этих явлений в русской истории, в событиях и духовно-нравственном состоянии русского общества на рубеже XIX - XX веков. Одним из наиболее почитаемых для нас, сегодняшних, несомненно, является митрополит Антоний (Храповицкий, 1863-1936), возглавлявший Русскую православную церковь в изгнании.
Во многих своих послереволюционных работах митрополит Антоний, размышляя о судьбе Отечества, строго судил русское общество XIX в., в особенности интеллигенцию, на которой лежит основное бремя ответственности за судьбу народа в целом. Беда русского общества в том, что оно утратило способность православного восприятия действительности и оказалось в плену сменяющихся утопий. Расколотость сознания нашла отражение в литературе - отсюда «лишние люди», «горе от ума», «то сплин, то русская хандра» - возрастала конфликтность сосуществования слоев, классов, поколений. Лучше других запечатлел это состояние душ и умов Ф.М. Достоевский - для митрополита Антония высочайший авторитет. По его мнению, произведения этого писателя были способны помочь русским людям обрести истинное видение произошедшего с ними и с Россией.
«Денационализированное общество», считал Антоний, зашло столь далеко, что ненавидит уже не пороки, а самую Россию. При этом главная причина этой ненависти - «не злая воля, а совершенное незнание России русскими же».
Язык, история отечества, в особенности основы православия оказываются за пределами интересов образованного класса: «Причина глубокого упадка (Отечества) не в нескольких ошибках последнего царствования и не в нескольких неправильных шагах общественных деятелей, а в потере самой общественной перспективы и правительственными сферами и еще более самим русским обществом... Возрождение возможно лишь под условием восстановления правильных воззрений на нашу жизнь и на Русь в умах передовых деятелей, что в настоящее время - время истинного покаяния и отрешения от прежних предрассудков - гораздо легче, чем... в дореволюционный период» (Здесь и далее цитируем по изданию: «Словарь к творениям Достоевского». София. 1921. Позднее автор изменил название на «Ключ»).
Катастрофа революции (любая революция, считал митрополит, имеет деструктивный характер) должна привести к переоценке всего исторического пути России. В самой революции Антоний четко выделяет две фазы - как в ходе событий, так и в восприятии их обществом. Февраль вызвал бурную радость (непонимание истинного характера выпущенных из-под контроля разрушительных сил). И только Октябрь заставил содрогнуться. «Публика продолжала быть довольной, пока она сама могла направлять революцию и командовать в России. Еще бы! Всякий желающий делался министром, комиссаром, общественным оратором и т. д. Но, когда при таких управителях разбрелась армия, оставив неприятелю фронт..., когда оторвали от России десяток губерний и то, что осталось, стало трескаться, и вскоре колоссальное государство раскололось на десятки «самостоятельных республик» - тут наши торжествовавшие ребеллянты закряхтели. Однако не в этом познали они свою беду. Последняя раскрылась перед их глазами тогда, когда явились мужички и сказали: равенство так равенство... нам тоже любопытно вкусить от всего этого, а особенно - власти и денег, ... кровь полилась... целым морем... Прежнее ликующее настроение сменилось и отчаянием... Потеряли уверенность и самые вожди революции, едва ли возможно найти сотню людей на Руси, которые бы одобряли то, что произошло в ней за эти два года» (написано в 1920 г.).
Революция, по мнению митрополита Антония, послужила страшным отрезвляющим средством для общества, потерявшего ориентиры развития национального государства, заблудившегося между социальными утопиями, мистицизмом, атеизмом и просто прожиганием жизни. Февраль 1917 г. он оценивал как «господскую революцию». Без переоценки значения и сути февральского переворота, считал он, невозможно двигаться дальше, трудно будет найти путь, на котором могли бы объединиться созидательные силы
Митрополит Антоний сознательно обострял отношения с образованным обществом еще раньше, в самом начале девятисотых годов, всячески обличая его леность и необразованность, призывал к сознательному отношению к судьбе личной и государственной, к восстановлению нравственных основ общественной жизни, иначе, как предвидел он, «кровавой перетряски» не миновать. При этом суть назревших событий митрополиту была ясна уже в 1909 г.: «Продолжается то несравненно более гибельное разрушение внутреннего содержания русской жизни, ради которого ненавистна бунтовщикам и государственная власть, как его защитница».
В эмиграции многие предавались унынию, и, раскаявшись в личных и общественных ошибках, не видели выхода. Митрополит Антоний же, возвращаясь к «урокам Октября», был уверен, что у России есть будущее. Судьба ее зависит от того, какими будут русские люди. Надежду он черпал в идеалах православия и в историческом опыте.
Арестованный петлюровцами, находясь в тюрьме в течение восьми месяцев, митрополит Антоний создавал «Ключ», пытаясь указать соотечественникам спасительный путь даже в самой плачевной ситуации.
«Очень было бы грустно лишиться русского государства, но Русь была, росла и сияла даже тогда, когда не было государства, как последние 450 лет рос и развивался гений греческий, как умножалась его вера, его патриотизм, его энергия под властью турок... Трагична судьба еврейского народа, но когда его государственность пала... в нем воскресла внутренняя культура, он был и остался и поныне самым самостоятельным племенем во всем мире». Этот исторический опыт поможет и русским людям сохранить надежду: «русское православие, ... искусство, речь, сердце, открытость, самоотверженность и широта духа не угаснут под игом ни японцев, ни американцев, ни англичан, ни французов. Можно надолго уничтожить Россию, нельзя уничтожить Русь. И если бы приходилось выбирать одно из двух, то лучше пусть погибнет Россия, но будет сохранена Русь, погибнет Петроград, но не погибнет обитель преподобного Сергия, погибнет русская столица, но не погибнет русская деревня, погибнут русские университеты и заменятся английскими или японскими, но не погибнут в памяти народной Пушкин, Достоевский, Васнецов и Серафим Саровский. Впрочем, зачем такой роковой выбор. Бог даст, сохранится и первое и последнее...». Это - кредо митрополита Антония, его видение русской судьбы. Для обретения созидательной силы надо обратиться к живительным истокам, питавшим государственный организм на протяжении веков.
Православная вера, власть самодержавная, с выборными в Думу представителями от народа, национальная интеллигенция, духовное единство всего народа - вот те основы, которые предложил митрополит Антоний в своем докладе Парламентской группе в 1923 г. в Белграде. Он достаточно подробно говорил о реформировании правительства, армии, системы образования и пр., подчеркивая, что оно должно происходить на основе нравственных устоев православия и исторической государственной русской традиции.
Митрополит Антоний предостерегал от преувеличения значения самого института государства. «Ведь, что такое государство? Это собственно полиция народа... вбивать всю политику общественной жизни в государственный мундир, хотя бы и самый республиканский, это, прежде всего, в высшей степени нелиберально... и наши патриархально-народные начала жизни не только гораздо нравственнее, но и либеральнее, чем порядки конституционные или республиканские, ибо там личному почину и нравственной правде остается несравненно меньше места, чем у нас в России...».
Восстановление русской государственности на национально традиционных основах невозможно, по мнению Антония, до тех пор, пока интеллигенция считает себя «фельдфебелями цивилизации», не любит и не знает своего народа, его мировоззрения и его веры.
Пока наше образованное общество не захочет с тем же жаром, с каким оно разрушало, начать созидать, трудно ожидать возрождения Отечества.
После смерти митрополита Антония РПЦЗ возглавил его ученик митрополит Анастасий (Грибановский, 1873-1965). И, пройдя через испытания немецкой оккупации Белграда, он оставался во главе русской церкви в изгнании вплоть до 1964 года, уже в США. Он также оставил литературно-духовное наследие, где во многом продолжил линию митрополита Антония, рассматривая русскую историю как реализацию во времени и пространстве замысла православной державы, единой и монолитной идейно, укрепляющейся в испытаниях, но утрачивающей государственную силу и устойчивость по мере ослабления «духовных скреп» общества.
Анастасий отмечает необыкновенное духовное единство нации в начале Первой мировой войны, «когда весь народ сверху донизу, забыв все внутренние разделения, слился в единый духовный монолит вокруг своего царя,... вдохновленный заветной мессианской мечтой... Если бы мы остались верны себе и претерпели до конца указанный нам свыше подвиг, мы, быть может, достигли бы наконец осуществления исконных национальных чаяний..., но русский народ не вынес искуса, утомленный войной... стал оскудевать духом... Соблазн легкого достижения всех благ пришел тоже в одеждах мирового мессианизма, подменив старый идеал новым, поставив на место вселенского братства бездушный интернационал».
Однако, «чем разрушительнее была работа большевиков», тем больше люди начинали ценить «священные заветы родной истории», оборачиваясь душой и сердцем к традиционным устоям и идеалам. «Мы обновились духом и снова познали сами себя» - так Анастасий характеризует духовное состояние православного человека, пережившего трагедию как катарсис.
Теперь события XX в. воспринимаются им по-иному: произошел разрыв личности с духовной традицией, с корнями. «Мыслящий тростник» - так, используя определение Б. Паскаля, окрестил Анастасий интеллигенцию, которая стала поистине игрушкой в водовороте событий. «Слабость, которую наша интеллигенция проявила в минуту наших великих потрясений... это расплата за то, что она переоценила значение интеллекта... за счет чувства и воли, без которых невозможно никакое творчество жизни».
Строгий суд митрополита не миновал и таких титанов культуры, как Толстой и Достоевский, которые были «духовными реформаторами своей эпохи», и несут большую долю ответственности за состояние умов и душ.
Толстой своим «острым и глубоким плугом разрыхлил русскую почву для революции» и даже морально санкционировал ее. Особенно губительным было его противостояние с православием, смутившее многие души.
Основной же пафос митрополита, как это ни покажется неожиданным, состоит в упреках Достоевскому. Для него великий писатель был не только знатоком человеческой души, но и провидцем. Анастасий ему в этом не отказывает, но идет дальше.
«Достоевский ясно видит демонический характер грядущей революции и ее вдохновителей, но... его кисть заводит его слишком далеко, ... порок обнажается слишком ярко, ... его положительные типы не дают противоядия против таких впечатлений».
Анастасий считает, что Достоевский «пластическим изображением духа и формы грядущей революции помог большевистским вождям конкретизировать свой идеал. Быть может, революция совершилась по Достоевскому не только потому, что он прозрел ее подлинную сущность, но и отчасти предопределил ее образ - самою силою психического внушения, исходящего от его реалистического художественного гения».
Внимание Анастасия сосредоточено на постижении смысла революции - «одного из самых сложных событий мировой истории». Он сопоставляет события в России с Французской революцией, и видит ряд существенных отличий. По его мнению, события в России логически продолжили и углубили французский опыт, подвели человечество к предельной черте. «Революционный процесс проходит через всю историю мира». Своими глубочайшими корнями она (революция) уходит за пределы пространства и времени, являясь иррациональным явлением. Революция всегда соблазняет людей иллюзией легкого достижения свободы абсолютной, божественной и, как подчеркивает Анастасий, «она всегда зарождается в умах и постепенно электризует разные общественные слои, начиная, скорее, с верхних». Таким образом, сфера идейная, духовная имеет и в данном случае определяющее значение, а социально-экономические предпосылки лишь ускоряют или замедляют процессы, происходящие в умах. Главная пружина - порочная идея, проникающая в толщу общества и поражающая в первую очередь верхи.
В чем же соблазны революции, задается вопросом Анастасий. «Первое искушение... был соблазн хлебом, т. е. царством общей сытости, призраком земного рая... Ради этой, чисто земной цели человек должен был отказаться от всех вечных духовных идеалов, которыми жил в течение веков». Второй соблазн - «чудесный скачок в царство свободы, равенства и братства», отвергнув постепенное нравственное совершенствование. Третий - «самый страшный из всех» - призыв отречься от Бога. При этом Анастасий отмечает, что у «безбожного коммунизма на русской почве была своя динамика». Радикальная интеллигенция заимствовала у христианства, разорвав с ним по существу, идеалы любви, сострадания, идею жертвенности. Из этого материала она хотела построить новый общественный порядок без «религиозного основания». Россия на своем историческом опыте доказала, что «гуманистическое мировоззрение не может служить твердой базой для человеческой жизни» - это один из важнейших уроков русской революции.
Еще один вывод делает митрополит из русского революционного опыта. Религия настолько глубоко захватывает все существо человека, что он не может без нее, не может относиться к ней безразлично: ей можно или следовать, или ее гнать и ненавидеть. «Религиозной нейтральности не существует», - приводит он слова Н. Бердяева. Веру в Христа заменяет ее противоположность. Атеизм, борясь с Верой, проявляет крайний фанатизм и попирает свободу воли человека.
Главный урок революции - ее «самоотрицание». Цели, провозглашенные на ее знаменах, оборачиваются своими противоположностями: вместо хлеба - голод, вместо братства - братоубийственная война, вместо равенства - новые хозяева, и, главное, духовное насилие, отсутствие свободы воли.
Митрополит Анастасий пишет: «Революцию нельзя рассматривать, как Провиденциальную историческую Немезиду, мстящую правительству и обществу за грехи прошлого и заключающую в себе врачество от политических и социальных недугов человечества, ибо в таком случае лекарство было бы опасней самой болезни... Здесь действует злая человеческая воля, сознательно стремящаяся разрушать и разлагать человеческую душу».
Революции, утверждает митрополит, не могут возникнуть иначе, чем по воле и желанию самого народа, и уже в силу этого являются «актом глубокого нравственного падения» его. Предотвратить революцию можно, если сознательно начать влиять на ход событий в смысле восстановления здорового нравственного климата и решения назревших проблем ненасильственными методами. Анастасий призывает: «Мы сами навлекли на себя эту болезнь и сами должны искать излечения». Но народ нельзя излечить от «революционной интоксикации» некими новыми учениями, «новыми политическими или социальными программами», противопоставляемыми советской идеологии. Поскольку революция исказила «самую идею, на основании которой должно быть устроено человеческое общество», следует первоначально вернуть тот «идеал», который для всякого православного знания ясен и определен.
В этом митрополит Анастасий развивает мысль своего предшественника, говорившего о необходимости «воспитания коллективной воли православного народа». Если русский народ вооружится идеалами предков и станет «твердыней православия», то он вернется на свой исторический путь и восстановит былое духовное и государственное величие.
Анастасий (Грибановский) пишет: «Никто не решится предсказывать будущее, но мы обязаны подготовлять его». В его словах заключен призыв не унывать, не оплакивать утраченную силу России, но каждодневным трудом созидания собственной нравственной личности и достойной среды и общества вокруг себя, объединяя усилия единомышленников, воссоздавать исторический идеал - сначала как идею, а потом и как реальность.
Уроки российской истории митрополит распространяет на все человечество, судьба его едина. «Только христианство, спасшее мир от гибели в эпоху падения античной культуры, может еще раз влить новую жизнь в одряхлевшее духовно человечество». Главная сила его в том, что оно раскрепощает творческие, созидательные силы человека, основывается на ненасилии и свободе воли и выбора каждой отдельной личности. Обозначив духовный и нравственный идеал, христианство предоставляет нам самим решать, будем ли мы им руководствоваться.
В наших спорах о трагичном и великом ХХ веке важно не забывать, что СССР победил фашизм, выстроил индустриальную экономику, покорял космос и выстаивал в геополитическом противостоянии только благодаря возврату к государственному наследию исторической России и зачастую вопреки марксистско-ленинскому учению.
Именно в Феврале произошло предательство национально-политической элитой исторических устоев Российской империи, предательство во время военных действий - все остальное было лишь следствием. Без осознания этого мы не выучим исторических уроков.http://www.stoletie.ru/obschestvo/rok_russkoj_revolucii_198.htm
