Дивный новый мир
«Этой книги могло и не быть, но врачи сделали всё, чтобы у автора появилась возможность её написать» - такими словами предваряет свою книгу вятский священник Александр Балыбердин. Дело в том, что роман «Буковый лес» написан в больнице. «Ощущение было такое, что Господь мне специально выделил время - полтора месяца, чтобы я смог его написать», - делится отец Александр, пришедший на встречу с уже вшитым в грудь кардиостимулятором.
«Буковый лес» - это роман-предчувствие, как его характеризует сам о. Александр. «По кругу проблем, стилю и приёмам изложения эта книга близка скорее социологии, чем литературе. Именно так когда-то старались говорить с современниками Замятин, Хаксли и Оруэлл, которых автор был бы рад назвать своими наставниками».
Действие романа разворачивается в конце XXII века в Европе, в основном в Германии, ставшей после Мировой войны Империей, по сути новым Рейхом (неизвестно, правда, каким уже по счёту). Суть её идеологии - в контроле «избранных» над прочим населением с помощью различных технологий. Также Империя укрощает с помощью оружия повстанцев где-то на своих окраинах, в том числе в Русском пограничье, конкретно - на Вятке. Описывается переломный момент в жизни Империи - её руководство принимает решение уничтожить христианство. И начать с разрушения одного из символов западного христианства - Реймского собора.
Само название романа - «говорящее». «Буковый лес» в переводе с немецкого - «Бухенвальд», название знаменитого фашистского концлагеря, в котором с 1937 по 1945 годы погибло 56 тысяч заключённых. Символически это название обозначает будущее, к которому, по мнению автора, движется человечество, забывшее о Христе.
Отец Александр Балыбердин
Завтра начинается сегодня
- Мы, отец Александр, редко пишем о новых книгах, разве что если они выводят на более широкие темы. Сейчас именно такой случай. Мне кажется, что вы так свой роман и задумывали - не как книгу-пророчество, а как прикровенный разговор о нашем времени, о нашей жизни здесь и сейчас...
- Да, этот роман не о будущем. Он написан в жанре романа-антиутопии, я его назвал «романом-предчувствием». Поэтому могло сложиться впечатление, что автор дерзает размышлять о будущем. На самом деле будущее от нас сокрыто, и, конечно, мы не можем сказать, какие события будут происходить в конце двадцать второго века. Эта книга - о настоящем. Первоначально у неё и название было иным: «Завтра начинается сегодня». Потому что одна из ключевых фраз романа, которую произносит один из героев: «Это было вчера и, к сожалению, может повториться завтра. Потому что завтра начинается сегодня».
- Некоторое время назад, насколько я знаю, вы ездили в Европу? Эти впечатления и послужили основой для романа?
- Я ездил во Францию, в Реймс. И в романе описываются места, где я действительно был. Например, православный скит близ города Мурмелон-ле-Гран, там находится военное кладбище Русского экспедиционного корпуса. Близ города есть православный скит, в нём служит вятский священник Андрей Дробот - по его приглашению я и ездил во Францию.
Храм в скиту близ города Мурмелон-ле-Гран
- Впечатление от западного мира, представленное в романе, не очень радостное. Старались ли вы быть объективным?
- Особенность в том, что, работая над книгой, я «тестировал» её электронную версию на своих знакомых, живущих за пределами России. Отзывы их мне очень дороги. Например, один наш вятский житель, который 23 года шёл к Евангелию, только что вернулся в Россию после довольно долгого периода. Он мне сказал, что его впечатления совпадают с тем, как мною описан западный мир...
- Наверно, всё же там есть и то, чему можно научиться?..
- Во Франции мы видели очень разных людей, но все они старались уважать в другом другого. Ты встречаешься с человеком, который пусть даже исповедует другие взгляды, принадлежит к другой конфессии или вообще неверующий, но он не старается сделать тебя похожим на себя. Нет такого: если человек подходит под твой шаблон, значит, он твой, а если нет - значит, он человек второго сорта. Это ощущение, которое я вынес оттуда. К этому нам предстоит ещё прийти: разрешить ближнему быть другим. Не внешне, а внутренне согласиться с этим - быть ему непохожим на тебя. Например, нецерковным человеком.
И вот с этим связан один из ключевых вопросов романа - о достоинстве и гордости. Когда мы читаем Евангелие, какое у нас складывается впечатление: обладает ли Христос достоинством? Совершенно очевидно, что да. Но был ли Он гордецом? Ещё более очевидно, что нет. Следовательно, между гордостью и достоинством есть разница. Но в чём она заключается? Как жить, чтобы не гордиться, но ценить, уважать достоинство в других людях и в самом себе? На эти вопросы я попробовал дать ответы в романе. И один из них состоит в том, что общество, не уважающее человека, попирающее права и достоинство личности, рискует оказаться в «Буковом лесу» - новом Бухенвальде.
- В церковной жизни, однако, уважение достоинства - это, к сожалению, довольно редкая штука. Зачастую отношение архиерея к священнику далеко не отцовское. В отношении младостарцев к пасомым тоже очевидно неуважение свободы и достоинства. Я иногда думаю, откуда это? Исторические родовые пятна? Или всё дело в том, что Церковь в какой-то момент снова начала копировать принципы государства, когда в отношениях чиновника и гражданина, руководителя и подчинённого нет ничего человеческого, а часто они и вовсе строятся по принципу «я начальник - ты дурак»...
- Я не эксперт в этом, поэтому оставлю без комментариев. Но хочу сказать, что всё-таки мы должны поверять себя не столько нашими ощущениями, сколько Евангелием. А в Евангелии Господь нам говорит: возлюби ближнего своего, как самого себя. Почему Он не сказал просто: возлюби себя и ближнего своего? Почему Он не дал прямой заповеди возлюбить ближнего, а именно - как самого себя? Думаю, дело в том, что нельзя любить другого человека умозрительно, можно любить, только опираясь на собственный опыт. Любовь к Богу и ближнему не может быть «чужой», она может быть только «своей».
И вот по образу уважения себя, собственного достоинства мы можем относиться к другим людям - и тогда будем уважать их достоинство, их личность. Независимо от того, пастырь это или мирянин.
Про дерзновение любви
- В вашем произведении один из персонажей говорит о дерзновении любви, которое необходимо сегодня миру. Но вот вопрос: такое дерзновение может ли современный жестокий мир принять? Не грозит ли самоуничтожение тому, кто расточает любовь?
- Устами пастора, одного из персонажей романа, автор говорит: «Бог есть любовь, и поэтому Он там, где любовь. И ещё добавлю - дерзновение. Потому что любовь и есть самое величайшее, невероятное дерзновение и вызов миру сему». Я имел в виду, что появление христианства было вызовом миру. Когда мы читаем Евангелие, мы видим, что Сам Христос об этом говорил. Он говорил не раз, что и Он, и Церковь, и сама любовь не от мира сего. Не только сегодня, но всегда, во все века быть христианином - это своего рода дерзость, дерзновение. Потому что это означает иметь смелость жить не как все, быть не от мира сего.
- Вы говорите, что в основе любви к ближнему должен быть опыт любви к себе. Но я замечаю, что всё больше людей, особенно молодых, у которых нет любви к себе, нет опыта любви вообще...
- Не могу согласиться. Я думаю, что опыт любви к себе универсален. Никто себе зла не желает. Другое дело, что этот опыт может быть не осмыслен, не вербализирован, не выражен.
- Приведу пример. Мы вступили в эпоху, когда взрывным образом распространяются самоубийства, эвтаназия уже является законно признанным в некоторых странах способом ухода. А террор? Эти шахиды, взрывающие себя ради убийства окружающих? Тут нет ничего от любви к Отечеству, которая подвигала наших героев-воинов бросаться на доты. Нет и боязни Бога, религиозности, на которой строилась прежде вся культура. Не переродился ли современный человек в принципе?
- Трудно сказать, насколько это новая эпоха. Террористы были и в XIX веке, у нас всюду стоят памятники Ленину, требовавшему «беспощадного массового террора». У нас называли Халтурина террористом и в честь него называли улицы... Терроризм поражает ослабленные тела, им «болели» страны в разное время: Францию он поразил в конце XVIII века, Россию - в начале XX, Восток - сейчас, и мы видим, что там даже готовы отказаться от ислама ради возвращения к языческим дикостям. Все те ужасы, которые происходят в странах Востока, - это лишнее нам напоминание о том, что мы другие. Той же Европе это напоминание о её христианских корнях. Мы должны задуматься о том, что сегодня мир, покой и уют в наших домах сохраняются во многом благодаря именно христианству.
- В финале романа главный герой обрекает себя на гибель, приковавшись к собору, который будет разрушен. Получается, у дерзновения любви один путь - в смерть?..
- В действительности у финала романа несколько редакций. В одной из них специально по просьбе читателей, которые уже познакомились с книгой и задались вопросом, чем же всё-таки должно закончиться произведение, я добавил один интересный документ из воспоминаний капитана Константина Палчевского. Этот документ - вымышленные, конечно, воспоминания - говорит, что на самом деле герои не погибли. Почему? Не буду открывать все тайны. Пусть в книге будут и загадки, и вопросы. Но, уверен, внимательный читатель найдёт на них ответы.
Наука разочарования
- Один из героев романа, доктор Алекс Кросс, изобретатель технологии мгновенного перемещения в пространстве, которой широко пользуются власти Империи для ведения боевых действий, говорит о том, что он уже не настолько наивен, чтобы передавать государству свои новые открытия... В книге немало горьких и, к сожалению, справедливых слов в отношении науки. Но ведь и вы кандидат наук...
- Наука - это всего лишь один из способов познания действительности. «Один из» - но не более того. Такими же способами являются религия, искусство, которые многими сегодня, к сожалению, забыты, вытеснены на обочину жизни. При этом немало учёных порой совершенно не задумываются о том, какие последствия может иметь их деятельность.
- Это, наверно, более к физикам относится, их открытия потом используются в военной сфере, для уничтожения людей. А у гуманитариев есть такая опасность? Скажите, к примеру, об историках, ведь вы именно в этой области специалист.
- Приведу один очень простой, но достаточно яркий пример из истории любимой Вятки. Сегодня принято считать, что город Киров ведёт свою историю от похода ушкуйников, которые в 1374 году, совершая набег на Булгар, что называется, по пути заглянули в Вятку. Интересно, что эта точка зрения высказывалась и в XIX веке, но так и осталась гипотезой, которую современники сразу оспорили, совершенно справедливо заявив о том, что ушкуйники, проникнув в Вятский край по Моломе, где-то в районе Котельнича и, как сказано в летописи, идя вниз по течению реки Вятки, никак не могли основать наш город, который находится выше по течению. Однако, когда в начале 1970-х годов областному начальству срочно понадобилась «круглая дата» и «большой юбилей», все споры и аргументы историков были отринуты, и город Киров в 1974 году торжественно отметил своё 600-летие. При этом, что называется, «в нагрузку» его жители получили «предков - ушкуйников», по сути речных пиратов, рэкетиров, бандитов, которые не жалели никого - ни своих, ни чужих. Хотя никаких веских оснований для этого нет. Как и для того, что будто бы название города Хлынова происходит от «хлынов» - бездельников и бандитов, а не от реки Хлыновицы, как об этом сказано в «Повести о стране Вятской». Известно, что уважающие себя народы и люди всегда стремились вести свой род от каких-то замечательных людей. А здесь наоборот - желание произойти от бандитов, и мне оно не понятно. Как, впрочем, и полное равнодушие к этому вопросу.
- Да, я хорошо помню, как пышно отмечалось 600-летие города. И статьи историка Анатолия Эммаусского, по заданию обкома КПСС «обосновавшего» этот юбилей, читал. Вот только я думал, что сегодня дата основания Вятки в 1181-м уже считается фактом общепризнанным...
Историческое имя
- Ваш роман начинается с того, что Россия лежит в руинах, где-то в лесах прячутся партизаны. У вас такое предчувствие нашей исторической будущности?
- Я не хотел бы пророчествовать и рассуждать на темы геополитики. Есть в романе такое понятие - «Русское пограничье». То есть где-то существует граница этой тоталитарной Империи, территория за которой ей не принадлежит. Есть Европа, которая преодолела искушение демократией и вернулась в состояние империи, - ведь она уже не раз была империей, мы видели, как это происходило под началом Франции, Германии. Где проходит граница между этой Империей и остальным миром, я в романе об этом не говорю. Пусть читатель сам попробует её провести.
- «Повстанческая» Вятка занимает значительное место в романе. Символ города - беседка в Александровском парке - в книге даже стал порталом для перенесения в пространстве. Поэтому продолжу историческую тему: много лет вы посвятили борьбе за возвращение городу исторического имени Вятка. Но ничего не получилось. По опросам и сегодня, несмотря на огромную просветительскую работу, жители стоят за установленное в советское время название Киров...
- Разрешите не согласиться. Мне приходилось видеть другие данные. Кстати, и рабочая группа, созданная губернатором для изучения этого вопроса, также показала, что ещё в 2009 году соотношение сторон было равным - 50 на 50. Причём в последние годы действительно немало было сделано для того, чтобы Вятка стала ближе, понятнее и желаннее. Что касается романа, то в нём есть эпизод, когда главному герою капитану Филипсу снится сон, в котором он, расправив крылья, летит над Вятской землёй и видит настоящую Вятку - ту, что под спудом, сокрытую от постороннего глаза, но которую мы все очень любим и которая прорастает через Киров... Это и сейчас происходит: улицы Спасская, Казанская, Пятницкая, Преображенская; уже это не Дрелевского, Энгельса и Степана Халтурина. При этом мы понимаем, что, если на школе повесить табличку «Гимназия», она от этого гимназией не станет. Дело не столько в названии. Важнее содержание, и я бы хотел, чтобы этот роман помог увидеть наш город по-новому, по-настоящему его оценить и полюбить.
Восьмая заповедь
- Один из героев романа утверждает, что причина любой войны - желание взять то, что тебе не принадлежит. Но не сужение ли это проблемы? Зачастую войны вспыхивают спонтанно, от субъективных обстоятельств, например неуравновешенных руководителей. Иной раз сложно понять, почему идёт сползание к войне, и желание взять чужое совсем не превалирует.
- Да, конечно, но надо видеть контекст. В романе один из героев предлагает нам посмотреть на историю грехопадения первых людей - Адама и Евы - как на кражу. То есть желание обладать тем, что тебе не принадлежит. Если экстраполировать это на отношения людей вообще между собой, то это ведь происходит постоянно. Например, учёный украл мысль другого учёного, не сделав ссылки на него в своей работе, - разве это не кража? Одно из проявлений - война между народами, когда один народ стремится захватить, то есть украсть у другого то, что ему не принадлежит, - полезные ископаемые, богатства. Приходит человек с оружием и оставляет ребёнка без отца - разве это не кража? То есть одна из десяти заповедей, которая нам дана, - не красть - очень узко нами понимается. На самом деле о чём она? - не укради у другого человека ни его здоровья, ни времени, ни сил. Уважай его. Да, он не похож на тебя, да, он немного другой. Но позволь ему быть другим, потому что другим ему позволил быть Бог. Я думаю, если бы мы перестали красть друг у друга время, силы, мы бы совершенно стали другими. Другими стали бы отношения между личностью и государством, начальником и подчинённым...
- Как вы это видите? Ведь чтоб защитить покой нашей жизни, от имени государства люди бывают вынуждены вершить грех нелюбви: убивать врага, осуждать ближнего на несвободу, принуждать...
- ... людей делать то, чего они не хотят. Это очевидно. Однако это не оправдывает насилия и пренебрежения достоинством граждан. Пренебрежения самим даром жизни. Как бывает, когда государство или отдельный руководитель руководствуется принципом «возлюби букву, а не ближнего своего». Один из персонажей романа задаётся вопросом: что нужно сделать с деревом, чтобы оно стало книгой, буквой? И отвечает: его надо срубить, убить. «Вся наша хвалёная цивилизация, основанная на мёртвом, книжном знании, - это одно большое сборище "книжников и фарисеев", которым нет дела ни до человека со всеми его интересами, ошибками и сомнениями; ни до окружающей его природы, которую они уже давно убивают всеми доступными и такими же мёртвыми, как они, средствами. Да что природы! Им нет дела до Самого Христа...» И предсказывает, к чему это ведёт: «Нас ждёт глобальный Бухенвальд, всемирный лагерь смерти, и, похоже, этот час уже близок». То есть проблема в том, что на первое место ставится не живой организм, а бездушный механизм, инструкция, законническая буква.
- У нас газета христианская. Поэтому давайте всё-таки попробуем разобраться в том, как это проявляется в жизни Церкви. Что для нас, православных, важно.
- Не только важно, но и для многих людей порой совершенно невыносимо, когда и в церковной жизни на первый план выходит всё та же «буква» - инструкции, распоряжения, отчётность, бухгалтерия, отделы, планы и мероприятия. Я думаю, что всё это - искушение временем, которое, как известно, всегда лукаво. Если хотите, искушение «правами юридического лица», административной стороной жизни прихода, благочиния, епархии. Обретя эти права относительно недавно, всего одно поколение назад, они пока ещё не научились разумно ими пользоваться. Но, уверен, это пройдёт. Потому что, как говорится, в Церковь люди всё же ходят «за любовью», а не за бланками отчётности. В своём романе я пишу о замечательном русском ските близ городка Мурмелон-ле-Гран, куда съезжаются прихожане со всей Франции, порой за десятки и даже сотни километров, чтобы ощутить это неформальное тепло, единство жизни. По этой же причине многие люди съезжаются со всей России на Великорецкий крестный ход. Не для того ведь приезжают, чтобы протопать какое-то количество километров, утвердиться в собственной физической форме, но чтобы ощутить приблизившееся Царство Божие.
- В книге я не без удивления обнаружил нотки критического осмысления Великорецкого хода. Речь о заорганизованности, вовлечении в православное делание государства?
- Большие размеры всегда ведут к заорганизованности. И замечено это не мной. В том числе то, что скученность, перенаселённость толкает страны и народы в сторону более жёсткого администрирования, регулирования, управления. Примерно то же самое происходит с любой организацией и любым явлением, в том числе Великорецким ходом.
- И каков же выход?
- На самом деле выход я увидел в этом году, когда группа прихожан города Слободского нашла способ преодолеть эту заорганизованность. Они пошли своим путём - небольшой группой прямо из Слободского. По благословению, конечно. А потом, на одном из этапов, они встроились в общую колонну. Кстати, исторически так было...
Священник и/или писатель
- Вопрос, который наверняка держат в голове многие наши читатели. Задам его в заключение нашей беседы: зачем священнику литературное творчество? Оттого ли, что прямой проповеди с амвона недостаточно, нет возможности всё сказать - и занятия литературой являются восполнением? Или это альтернатива, другая ипостась человека, не умещающаяся внутри священнического служения?
- Проповедь - это, конечно, монолог. А в произведении я стремился к диалогу. Одним из первых прочитал книгу Андрей Кононов, и он сказал мне: роман этот дидактический, и потому он вполне укладывается в традиции христианской прозы. Там автор как бы ведёт диалог с читателем.
Что происходит с человеком, когда его рукополагают в священники? Вот взяли и рукоположили механизатора, но ведь он при этом не перестал быть механизатором. Придя на приход, он строит гараж, заводит в этот гараж два-три хороших трактора и начинает так пахать землю, что через несколько лет весь колхоз приходит к нему - сначала в гараж, а затем и в храм. И таким образом через эти трактора, через свой дар механизатора он проповедует Слово Божие. Через отношение к делу, к земле, родине и так далее. Если рукополагается педагог, он не перестаёт быть им, потому что учителем тоже стал неслучайно: когда он родился, Господь о нём подумал и привёл его к этому служению через родителей, через учителей - и только потом Он направил его к архиерею на рукоположение. Когда человек становится священником, он не перестаёт быть педагогом, музыкантом, литератором. Почему бы мне не попытаться служить Богу своими дарованиями? Но только непременно не для себя, не в «свою славу и честь», а с любовью к Богу и ближнему. Кто ты? Механизатор? Делай свою работу с любовью. Литератор? Твори, работай со словом с любовью. И поверяй свои труды этой заповедью. Вот и вся премудрость.
В рубрике «Вертоград» читайте фрагмент романа
http://vera-eskom.ru/2016/10/o-dostoinstve-lichnosti-i-lyubvi/
