Сербский святой преподобный Иустин (Попович) писал в 1966 году своей духовной дочери: «Милое мое о Господе чадо. Ты занимаешься святым и великим трудом... переводя Евангелие Спасителя в краски и выражая его в святых иконах. Такое благовестие - это апостольский подвиг».
Беседа главного редактора журнала «Духовный собеседник» архимандрита Георгия (Шестуна) знакомит нас с человеком, более 20 лет несущим такой подвиг, - сербским иконописцем Владимиром Кидишевичем.
В 2003 году по приглашению митрополита Амфилохия (Радовича) самарский архитектор Юрий Харитонов и московский иконописец Александр Чашкин, расписавший в Самаре храм великомученика Георгия Победоносца, оказались в Черногории. Поселили их в городе Будва, где тогда шло восстановление монастыря Подмайна. Осматривая фрески в монастырском храме, Александр Чашкин сказал, что это росписи нового Феофана Грека. При посещении храмов и монастырей в Сербии и Черногории русским гостям удалось увидеть много других подобных работ. Оказалось, что автор - сербский иконописец Владимир Кидишевич, известный под именем Бата («Младший брат»).
Родился Владимир в 1955 году в Югославии, на хуторе. Учился в гимназии в Белграде. Художественное образование получил в Белградской академии живописи. Отслужил в армии. Был художником, реставратором. Уже более 20 лет занимается фреской - росписью по сырой штукатурке.
Познакомившись с Батой, Юрий Харитонов пригласил его в Самару в надежде, что тот распишет строящийся по его проекту храм Всех святых. В 2007 году Владимир Кидишевич приехал в Самару и, увидев храм, согласился. Митрополит Самарский и Сызранский Сергий, посещая Сербию и Черногорию, познакомился с Батой и его творчеством. Владыка дал иконописцу свое благословение на роспись храма Всех святых, и осенью 2013 года Владимир Кидишевич приступил к работе.
- Владимир, мы сегодня вместе с вами помолились, причастились в Заволжском мужском монастыре в честь Честного и Животворящего Креста Господня. Какое у вас впечатление о службе и обители?
- Скажу так: закрою глаза - и я как на Афоне или в Сербии - всё одно. Это для меня главное.
Еще я увидел, что это хороший монастырь, потому что монахи так сухи-сухи, а одна лишь кошка здесь то-о-олстая. Это значит, что еда в монастыре есть, но братия воздерживается.
Хорошо, что нет сюда асфальтированной дороги: был бы асфальт - к вам бы гости каждый день наезжали.
Надо писать, как Бог научил, как душа требует. Что в душе, то будет на доске. Это должно быть «живописание», а не «мертвописание»
- Расскажите про иконы. В России почти сто лет ничего не было, а сейчас снова храмы строят, иконы пишут. В основном берут образцы и копируют. В чем же суть иконы?
- Я не знаю, зачем художники сейчас только копируют. Надо писать, как Бог научил, открыл, как душа требует. Что в душе, то будет на доске. Не знаю, как сказать по-русски... Это должно быть «живописание», а не «мертвописание». У нас называют «живопись», и у вас тоже. Надо живописать, а не мертвописать. Если нужна хорошая копия, то зачем на доску переводить - это же стоит больших денег. Проще напечатать на бумаге: три рубля - и вот хорошая копия.
В иконе главное - лик. Много делают копий безликих. Хорошо передают одеяния, все складки, а вот лики получаются невыразительные.
Когда я работаю, меня часто спрашивают: где эскиз, где картон, где проектор, где бумаги? Думаю, что через несколько лет только так и будут работать... Это очень плохо. Уже не смогут без проектора, без чертежа.
Если копируют иконы, не замечают, что лик - VIII века, одежда - XIV века, а цвета - XIX века. Для копирования не надо знать ничего, не надо работать головой, сердцем и душой.
- Когда вы стали писать иконы?
- После академии я был рабочим на реставрации монастыря XIII века. Мы восстанавливали фрески. Там был старый художник, он наблюдал за нашей работой. Он много знал и мне говорил, что повидал в жизни, рассказывал о красках. Показал, что синяя - из-под зеленой земли, а темно-синяя - из-под неба. Этот человек и мой профессор из академии открыли мне технологию фрески.
Потом я работал в обычной художественной артели, писал картины маслом, абстракции. Не знаю, что случилось, но в один день пришла мысль идти в церковь. Я никогда не был на Литургии. И вот в воскресенье в восемь утра, когда я был в центре города, меня как будто кто-то взял за руку и повел.
Потом я пришел домой, взял все мои книги о художестве, все краски, масло - и всё выбросил с балкона. Жил я тогда на пятом этаже. У меня была одна доска, не помню для чего, и я написал Богородицу. Это был 1984 год. С того дня я пишу только иконы и фрески. Это чудо! Хвала Богу за всё!
Около десяти лет писал иконы. Люди покупали их, потому что я не делал копии, а писал большие иконы. Сейчас почему-то для дома делают малые иконы. Такие иконы не для дома, они для благословения, для дома нужны большие.
- А сейчас вы пишете иконы на досках?
- Не так часто, но пишу.
- А где берете доски на иконы?
- Беру любые. Если доска была несколько лет, скажем, два-три года на улице, на солнце, под дождем - это наилучшее.
Сейчас у мастеров много готовых досок с левкасом. Их не надо делать самим, готовую шикарную доску можно купить. Потом золото. Без золота никуда.
Я сказал один раз людям, которые делают доски с грунтом, гладкие, как стекло, осмотрев такую доску: «Я не могу с ней работать». Она готова. На ней ничего не хочется писать, она сама по себе хороша. Ее уже так можно вешать на стену.
- Есть разница: писать иконы на досках или на стенах?
- Конечно, есть. Иконы - одно, стенопись - другое. В иконе надо быть более тщательным в деталях - она здесь, близко. А фреска в храме, на стене. Если там делать, как на иконе, маленькие детали, то на расстоянии пяти метров это невозможно увидеть. Там всё быстрее и грубее. Нет таких тонких переходов: они не работают на фреске. А в иконе всё прописывается более тщательно.
С фреской по сырой штукатурке надо быстро работать. Это не икона, которую можно отложить, сделать перерыв, оставить на завтра. А в храме по влажной штукатурке надо завершить работу за один день. Это тяжело.
Конечно, сегодня много людей, мирян и монахов, которые пишут иконы. Многие из них говорят, что не надо идти в художественную школу и академию, если хочешь работать с иконой. «Почему?» - спрашиваю. - «Потому что икона - это не художество, это другое». А потом они пишут иконы, на которых одно око - здесь, а другое - там. Анатомии не знают. Конечно, они же не учились в художественной школе...
А учиться надо. Надо знать, что такое композиция, что такое гармония. Художество и импрессионизм, египетская и греческая скульптура, барокко, модернизм - это только школа.
В Черногории я был в одном женском монастыре. У монахинь было благословение митрополита смотреть, как я работаю. Хотел посмотреть их рисунки, но они отвечали, что у них нет рисунков. Спрашиваю: «Но как же вы делаете?» - «Мы сразу начинаем писать икону». - «Но как же так? Надо сначала нарисовать, а потом краски накладывать». - «Нет, - отвечают, - мы так».
А митрополит Амфилохий[1] сказал им, чтобы они слушали меня. Я поставил на стол яблоко и просил до завтра нарисовать его. На следующий день посмотрел их рисунки - очень плохо. Там были в тот день две монахини, спрашиваю их: «Как вам это нравится?» Они отвечают: «Плохо». - «Значит, не умеют яблоко нарисовать, а Богородицу умеют?»
Надо учиться, знать анатомию, правила. А еще иметь дух. Дух дается на Литургии, а анатомия - в художественной академии
Надо учиться, знать анатомию, правила. А еще иметь дух. Дух дается на Литургии, а анатомия - в художественной академии.
Все знания, которые человек берет из жизни, он передает на икону, не на пейзажи, портреты, а на иконы. Потому что в иконе - наилучшая гармония и композиция. Например, Донская икона Богородицы - это совершенство гармонии и композиции плюс духовность.
Сейчас пишут иконы новых святых, которые не имеют иконописных ликов.
Человек учится на художника, а потом становится копировщиком. Зачем тогда было учиться? Если ты учился, то будь художником в иконе, но не просто художником, а иконописцем.
- Как вы начали писать фрески?
- Лет 20 назад я тоже копировал. Потом увидел, что моя душа - праздная. Икона, золото - всё как в оригинале, но меня ничто не радует. Потом я закрыл все книги, репродукции и начал писать. Вначале - Богородицу, как я Ее увидел в своей душе. И мне стало хорошо.
Уже расписал 20 храмов в Сербии, Черногории, на Афоне, а сейчас и в России. Хвала Богу и слава!
Владыка Амфилохий говорил: «Что первое на ум придет, то и делай. Если будешь думать - ничего не получится, потому что первое - от Бога»
В России оказался по благословению митрополита Амфилохия. Этот владыка меня многому научил. Но много мы никогда не разговаривали. За 25 лет он мне сказал несколько слов, это всё. Он объяснил мне, как надо делать, чтобы работа была хорошая: «Что первое на ум придет, то и делай. Если будешь думать - ничего не получится, потому что первое - от Бога, а второе, третье, четвертое - это уже твоя комбинация». И я старался следовать его советам все эти годы.
Однажды владыка Амфилохий спросил меня: «Почему ты не делаешь фреску? Мне нужна в одном храме фреска "Жертва Авраамова". Сколько тебе надо денег?» Я так обрадовался: «Это я вам, владыка, должен дать деньги за то, что вы дали мне стену!» Это был мой первый опыт. Когда освящали храм, митрополит спросил: «Эту фреску можно окропить?» - и вылил на нее всю святую воду.
В академии нам преподавали римскую фреску: как делать раствор, как его накладывать на стену. Когда я занимался реставрацией, видел фрески в старых монастырях. На службе трудно рассмотреть росписи: идет Литургия, молитва. А на лесах у меня было время, весь день я изучал, как раньше работал мастер, что он делал.
В фреске всё природное - Божий материал. Так мы ближе к Богу. Чем меньше наших технологий, тем мы ближе к Богу
- За что вы так любите фреску?
- Здесь должно быть мало материала и всё природное - Божий материал. Так мы ближе к Богу. Чем меньше наших технологий, тем мы ближе к Богу. Это просто и долговечно. Православному верующему человеку икона за Литургию должна всё сказать. Мягко, потихоньку. Сильной, яркой краски не надо. А у нас краски натуральные, поэтому я люблю фреску.
- В Сербии сейчас еще кто-то пишет фрески?
- Еще пишет мой друг - иеромонах Лазарь. Мы вместе работали в четырех храмах: я - алтарь, он - купол, я - левую сторону, он - правую, а «запад» вместе. Очень хорошо получилось. Потом он ушел в монастырь, я женился.
- Иконописцы берут природные краски в той местности, где работают, поэтому и иконы разные?
- От этого школы разные: новгородская, псковская, ярославская...
Первый раз в 1991 году мы работали с отцом Лазарем в монастыре красками из Германии. И так один месяц, другой месяц. Мне было не по себе: краски разноцветные на лесах, как конфетные обертки.
В одно воскресенье мы пошли погулять на гору. Было жарко, мы устали, сели на траву. И под ногой я увидел желтую землю. Я потер - желтая.
Под ногой я увидел желтую землю. Отец Лазарь спросил: «Что это?» «Краска», - отвечаю. Он взял в руки, посмотрел: «Да!»
Отец Лазарь спросил: «Что это?» «Краска», - отвечаю. Он взял в руки, посмотрел: «Да!» Мы набрали пакет. Вернулись, поставили в воду. Отстоялась - мы получили желтую охру. Дал ее отцу Лазарю. «Иди, - говорю, - пиши ореол (нимб)».
Он нанес на ореол. И когда наутро мы зашли в храм, то увидели, что все краски темные, всё темно, только этот ореол сияет. И мы сказали: «Всё, больше из Германии не надо», - и выбросили остатки в реку.
Потом из этой охры мы легко получили красную: ставим на печь на несколько минут. Белая - известь, черная - сажа от виноградной лозы. Это очень просто: подпалите - лоза быстро горит, добавьте воду, и у вас будет краска, черная как уголь.
Белая есть, черная есть, желтая есть, красную добыли. Всё - ничего больше не надо.
Черная из лозы, натуральная охра и чуть-чуть извести - получается хорошая зеленая.
- А синяя?
- Если смешать черную от виноградной лозы и известь - будет голубая. Это чудо, но она будет голубая!
- А известь гашеная?
- Гашеная, специально гасят водой. Известь - это камень, который будет потом снова камнем, потому фрески и долговечны. Штукатурка станет камнем. Я всегда славлю Господа за всё! Кто первый это увидел? Кому первому пришло в голову, чтобы измельчить камень, добавить воды и получить его в другом состоянии - текучий камень. Камень, который можно наливать! Это наука.
- Сейчас
художники очень много красок применяют в иконописи.
Хорошо ли это?
- Если много красок - это попугай, птица такая, у нее много красок. Так не надо. Зачем на иконе попугай?
Я видел старинные храмы XII-XIII веков, там также две-три краски - и всё, и только природные.
- А у вас сколько красок?
- Две-три. Иной раз у меня нет голубой. Но в росписях храма Всех святых я добавил и использую ее, потому что это большой город, большой храм, много людей. А эта краска как царская. В византийском храме должна быть и голубая краска. А если маленький, как у нас в Черногории, Сербии и на Афоне, я голубую отдельно не использую, только черную и белую в комбинации с охрой - она будет голубая. Но это надо знать.
Иной раз у меня нет красной. Ставлю охру в печь - и она становится красной, как кирпич. И одна зеленая земля. Это всё, больше не надо.
- Сейчас используют акриловые краски. Чем они отличаются от природных?
- Это другой вопрос. Дело в человеке, а не в краске. Значит, человек не научился ничему другому. Почему так? Я люблю кофе, а другой любит чай. Я только кофе пью, чай - никогда. Я думаю, что это у меня хороший вкус, а другой, который пьет только чай, так же думает о себе. Это проблема.
В современной жизни - телевизор, много рекламы на улице, много цветов. И люди видят только такие цвета. У них и дух такой. И человек не может представить, как икону можно писать земляными красками, он их просто не видит.
Многие люди не знают, откуда приходит солнце, не видят рассвет, не знают, откуда молоко, - думают, из магазинного «тетрапака». Люди всё время смотрят телевизор, компьютер, видят яркие цвета, которых нет в природе.
Мой сосед каждый вечер принимает гостей. Уже 12 часов ночи, а они всё у него. А завтра в шесть на работу, и так каждый день. И он мне говорит: «Как мне тяжело, как я устаю...» Конечно, тяжело - какая жизнь у тебя! Многие люди так живут, а так жить не надо.
Сегодня работают люди, которые, по сути, не художники, они этому не учились. Они не учили, что такое композиция, что такое гармония, знают только, как копировать. И таких много. Сегодня батюшки и монахи не знают, как надо следовать традиции в иконописи. 30 лет назад такого не было, теперь же и священники не всегда могут отличить икону от копии, а это плохо. Иногда люди пытаются копировать фрески старинных храмов, монастырей. Но там фрески как воздух! А современный человек - копирует - и его фреска подобна рекламе жигулевского пива: малюет яркими химическими красками, а сам стоит в храме, глядит в оригинал - и не видит разницы! Просто невозможно на это смотреть, а он не видит! Это проблема.
Многие не понимают, зачем ходить в храм, зачем Литургия. Можно дома посмотреть фотографии храмов, росписей. Можно послушать песнопения, посмотреть видео Литургии на Афоне, в Белграде. Всё можно увидеть дома, зачем в храм ходить? Не понимают, что главное - это живая Литургия.
- Есть ли у вас ученики? Передаете ли вы кому-нибудь свои знания?
- За 20 лет у меня было десять или двенадцать учеников. Но никто не захотел остаться со мной. Думалось мне, что я плохой учитель. Сказал об этом владыке Амфилохию. Причина же, скорее всего, была в том, что мы много работали в монастырях. Мои помощники все работали семь-восемь дней и уезжали. Я не знал почему, но потом понял: в монастыре надо слушаться игумена, ходить в храм на молитву, надо молчать.
Долго работали в одном монастыре, за это время ко мне приходили ученики. Я говорил им: «Мы не идем в город, монастырь в девять вечера закрывают, а завтра в 4:00 - на Литургию и на работу». Но они каждый день уходили в город - по магазинам, в кафе, на пляж. Так они и ушли. Никто не хочет вставать рано, в 3-4 утра. Надо каждый день делать штукатурку, раствор, леса ставить. Это тяжело. Хотят только писать иконы, чтобы были чистая рубашка, кофе, ракия. Моя работа не такая, потому и нет учеников.
Я научил одного монаха в Черногории, который жил там на острове на озере. И еще одного монаха на Афоне в Хиландаре.
- Богословие вы изучали?
- Я не знаю богословия. Я только художник.
- А святых вы изучали? Читали о них, смотрели, реставрировали их иконы? Такое ощущение, что вы просто знаете святых лично, такие живые они у вас получаются. Даже лики ангелов все разные и реалистичные.
- Знаете, вы видите, сколько нас - первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой, восьмой - ни один не похож на другого. Так же и там. Это жизнь. Так Господь сделал, и мы должны глядеть на Него. Каким был святой, как жил, что делал. Я прочитал жития святых и много-много книг.
Как можно написать пророка Исаию, если художник не знает его, какой он был - седовласый или темный, маленький или большой? Когда написал пророка Иезекииля, меня спрашивают, почему у него глаза такие удивленные, как у ненормального. А я говорю: «Почитай, что он увидел! Всеобщее воскресение мертвых: как кости обрастают плотью и кожей и оживают... Если бы ты такое увидел, какие были бы у тебя глаза?»
- Как стать хорошим иконописцем?
- Если художник собирается стать хорошим иконописцем, он должен вести себя как человек, который хочет быть хорошим футболистом. Что он для этого делает? Он каждый день ходит на тренировки и занимается целый день. И так он становится хорошим футболистом. Так и иконописец. Надо много работать, ходить на Литургию, причащаться и исповедоваться, читать Священное Писание, жития святых. Что будет в душе, то будет и в иконе.
- Когда заходите в новый храм, вы уже видите, как его надо расписывать?
- На это есть правило, канон: что должно быть в алтаре, что в куполе, на правой и левой сторонах, и в храме. Для начала надо сделать иконографический план.
Храм мученика или святителя, приходской или монастырский, деревенский или городской - все они имеют свои различия, и роспись отображает это. И эти различия надо учитывать, чтобы роспись была доброй.
Храму не нужно много окон, стены - для фрески. Зачем много света? В темноте всё открывается постепенно, как в Боге
Храм создан для Литургии! Главное - Литургия, остальное - ничто. Это не выставочный зал, не место для чтения или пения. Не нужно много окон, стены - для фрески. Зачем много света? В темноте всё открывается постепенно, как в Боге. Сначала темно, ничего не видно, а потом - о! Георгий Победоносец! С другой стороны - о! Димитрий Солунский! Красота! Не надо, чтобы в окна заглядывал этот мир: внутри, в храме - свой мир.
Я спрашивал у монахов, почему раньше не было, да и сейчас нет пустых пространств на стене, а всё занимают росписи. Ответ был таков: «А чтобы ум не отвлекался на пустое место».
В Хиландаре во время обеда я сидел напротив окна и всегда смотрел в него: на ветер, как деревья наклоняются. Игумен заметил это и сказал мне: «Больше не садись на это место!» - и повернул меня так, чтобы я видел только святых. Он ничего не стал объяснять, а я спрашивать, только сказал ему: «Благослови». Но я точно знаю, что он пересадил меня из-за того, что я смотрел наружу.
- В храмах вообще свободного пространства не должно быть?
- Да. Это же иконы. Что надо еще? Если не будет икон, то человек - на улице.
- Как создается храм?
- Если мы христиане, мы знаем, Кто главный. Главный - Господь! Он всё благословляет. А на земле храм должны создавать три человека: епископ, архитектор и художник (иконописец). Епископ благословляет, архитектор и художник думают, что, как и где будет. Очень важно, чтобы архитекторы и иконописцы молились, ходили в храм на Литургию. Знали, что происходит в алтаре.
Православные храмы не блистают наружным украшением. Это как человек: главное не снаружи, а внутри. Внутри, в сердце - Бог! Снаружи храм простой, а внутри - иконы, фрески, золото, кадила, хорос, благовония - Царство Божие! У католиков всё наоборот: снаружи красота, а внутри ничего - холодно.
Становится мягко, тепло - по-людски. Это не криво, это - живо. Если криво, то это плохо, а живо - это хорошо. Так делали в старых храмах
В архитектуре всё должно быть природным: камень, кирпич, краски. Сегодня считают, что это плохо, что надо заменить раствор извести гипсокартоном, дерево на окнах пластиком. А люди почему-то принимают всё это, думая, что так лучше. Я сам сложил восемь кирпичных иконостасов, делал по ним фреску. При этом не пользовался отвесом, и если стена чуть-чуть уходила - выравнивал и шел дальше. И она стоит так - не идеально ровная, а живая. Говорят: «Не надо так!» - и показывают стены и углы, к которым страшно прикоснуться - ровные и острые, как нож. Ставлю штукатурку, сглаживаю, и нет «ножа» больше. Становится мягко, тепло - по-людски. Это не криво, это - живо. Если криво, то это плохо, а живо - это хорошо. Так делали в старых храмах.
- Вы бывали на Афоне в сербском монастыре?
- Да, делал фреску в Хиландаре. В Есфигмене, где живут зилоты, случился один интересный случай. Около монастыря я увидел пещеру. Маленькая пещера - два на два метра. Жил я тогда у одного келиота, и он спросил меня, где я был. Рассказал, что был в Есфигмене и видел там эту пещеру. Келиот сказал: «Это пещера, в которой жил Антоний Киево-Печерский». Слава Богу! И на мобильный телефон мне пришло сообщение: жена поздравила меня с днем рождения. У меня был день рождения, и я был в пещере святого Антония! И когда потом посмотрел календарь: 23 июля - память мучеников, пострадавших в Никополе, и преподобного Антония. В этот день я был у него в пещере! Это интересно - Сам Господь всё так устроил.
- По сырой штукатурке надо работать быстро. А как же если икона большая, много фигур?
- Каждую краску надо сразу класть на те места, где она должна быть. Например, нужна красная - наноси сразу везде. Не на одно только место, а потом на другое - нет, сразу на все места клади красную.
- Праздники - это сложные композиции. Как возможно написать их за день?
- Обычно... Например, ореолы - это желтая охра. Надо двенадцать ореолов, так на все сразу и наносим, чтобы эту краску уже убрать, если она больше не понадобится. Потом лики, руки, если в полный рост - ноги. И так раскрываем всю икону. Не по одному святому: сначала святителя, потом одного апостола, другого... Нет, пишем всю икону сразу.
Невозможно писать один завершенный фрагмент. Так нельзя: работаешь, работаешь, а потом пошел отдыхать. Так будешь работать три года. Далее начинаешь работать со складками - только складки и все сразу, а не одну, думая: остальное потом, а сейчас буду писать ноги, руки. Нет, тогда будет хаос, и человек не успеет за весь день.
- Многие, когда пишут икону, боятся ошибиться. Поэтому нужны макеты, черновики, прориси, переводы...
- Почему иконописцы считают, что в иконе ничего нельзя исправлять, дописывать? Будто она один раз написана, и ее нельзя трогать! Кто не ошибается в мире? Кто может сделать сразу всё без исправлений? Один Бог! Человек часто ошибается, исправляет. Это нормально.
- Когда смотришь на образы Спасителя, написанные в разных странах, видишь присутствие национальных черт в Его Лике. Что это?
- В Хиландаре есть знаменитый образ Спасителя. Некоторые думают, что его написал серб. Как они не видят, что это писал грек?! В каждой стране свой Лик Христа. У русских Лик русский, у греков - греческий. У одного старца спросили, сколько Ликов у Христа? И он ответил: сколько народов на земле, столько и Ликов.
Мы не видим себя без России, без русских. На вопрос, сколько всего сербов, раньше отвечали, что нас с русскими - 300 миллионов
- Как серб чувствует себя в России?
- Мы, сербы, - народ маленький, но как маленький красный перчик, мы говорим: «Попробуй нас!» Мы не видим себя без России, без русских. На вопрос, сколько всего сербов, раньше отвечали, что нас с русскими - 300 миллионов. Сейчас, наверное, поменьше.
- В наше время трудно выбрать, кого можно считать сербом, кого - русским.
- У нас был духовный старец Иустин (Попович), большой человек, сейчас он канонизированный святой. Властвовавшие тогда коммунисты думали, что он против них, а он только молился и проповедовал на Литургии. В газетах и на телевидении не выступал, за ним шпионили. Однажды его арестовали и повезли на суд в Белград. Везли в вагоне поезда, сопровождал его полицейский, который был хорошим человеком. Они разговорились. Полицейский спрашивает отца Иустина, почему и зачем он против государственной власти, против Тито, против коммунизма. Старец ответил: «Кто вам сказал, что я против коммунизма? Это вы против меня». Полицейский стал говорить святому, что, мол, наша держава хорошая, у нас всё есть, и хотел, чтобы отец Иустин это подтвердил, согласился с ним. А отец Иустин спрашивает его: «А кто ты?» Полицейский ответил, что он серб, любит родину и хочет, чтобы его держава процветала, поэтому ей служит. Старец переспросил его: «Почему думаешь, что ты серб? Ты веруешь в Бога, молишься, ходишь в церковь, на Литургию? Твои папа и мама веруют?» Полицейский сказал, что Бога нет, родители - коммунисты, сейчас новая эпоха: «Но я - серб, потому что я родился в Сербии, мои родители родились в Сербии». Тогда отец Иустин, показывая в окно на пасущееся стадо, сказал: «Но и бык тоже рожден в Сербии, и родители его родились здесь, но он не серб!» Это ведь правда, а люди ее не знают - или не хотят знать.
Мне хорошо в Самаре. Я работаю в храме, который проектировал мой друг Юрий Харитонов. Юрий приютил меня. Мы с ним познакомились в Черногории. Он хороший человек, у него добрая семья, они заботятся обо мне как о родном.
В Самаре много хороших православных людей, много храмов, монастырей. Очень я благодарен владыке Сергию, митрополиту Самарскому и Сызранскому, за приглашение, за благословение и возможность работать на Русской земле. Владыка знает и бережет традиции, это видно по храмам и иконам.
Когда меня пригласили, не очень хотелось ехать: в Сербии тепло, солнце, а в России дождь, снег и холод. Но митрополит Амфилохий спросил у меня: «Сколько русских расписывают храмы в Сербии?» Сказал ему, что знаю несколько человек. Тогда он спросил: «А сколько в России работает сербов?» Я ответил, что ни одного. И он на это сказал: «Ты будешь первый. Тебя митрополит приглашает, владыке Сергию нельзя отказывать - быстро пакуйся и езжай в Россию!» Так я оказался в Самаре и об этом не пожалел. Простите меня.
С Владимиром Кидишевичем
беседовал архимандрит Георгий (Шестун)
В тексте использованы фотографии Михаила Тимофеева.
[1] Митрополит Черногорский и Приморский Амфилохий (Радович) - архиерей Сербской Православной Церкви, один из крупнейших христианских мыслителей нашего времени. Родился 7 января 1938 г. в селе Баре Радовича, в Нижней Мораче. Окончил Духовную академию св. Саввы в Белграде, где ныне преподает на кафедре православной педагогики. Учился на философском факультете Белградского университета. Преподавал в Париже в Свято-Сергиевском институте. Духовный сын прп. Иустина (Поповича) и афонского старца Паисия.
.jpg)
