В
последние годы тюремное служение претерпело изменение: от полного
запрета на посещение священником тюрем до массового открытия храмов
в каждой колонии. Такой порыв стал возможен благодаря усилиям совсем
небольшого числа людей - священников и волонтеров, упорство которых
в прямом смысле открыло двери исправительных учреждений.
Своим опытом окормления заключенных в колонии № 16 села Просек
Лысковского района Нижегородской области делится протоиерей Владимир
Антипин.
- Отец Владимир, расскажите о начале своего тюремного служения. Как вы впервые оказались в колонии?
- Случайно. В середине девяностых поэтесса Мария Сухорукова приготовила
в дар для исправительной колонии №16 (село Просек Нижегородской
области) икону святой Анастасии Узорешительницы. Меня попросили
поприсутствовать при этом и сказать небольшую проповедь. Помню, как, уже
выходя из дома, я машинально взял со стола пакетик с нательными
крестиками и положил в карман, не осознавая, зачем я это делаю. В
колонии на мероприятие пришли человек триста заключенных. Был концерт,
подарили икону, я сказал какие-то слова, а потом я посмотрел на всю эту
аудиторию и спросил: «Ребята, у кого крестика нет? Возьмете, если
я предложу?» крестики охотно разобрали все до одного. И тогда меня
осенило, что здесь, в колонии, благодатная почва для проповеди. Так
я стал туда ходить. Сначала приходил в молитвенную комнату, чтобы
причастить осужденных запасными Дарами, но на причастие приходило
человек пять-шесть, не больше. И тогда Господь просветил меня, что здесь
нужна Литургия. Я обратил внимание на молельную комнату и понял, что
она достаточно большая по величине, чтобы сделать в ней алтарь. С этим
предложением поехал к ныне покойному митрополиту Нижегородскому
и Арзамасскому Николаю (Кутепову). Он моментально благословил, ни
секунды не сомневаясь. Через два месяца мы уже служили первую Литургию. И
сразу народ пошел. Сначала человек двадцать-тридцать, потом всё больше
и больше... и через месяц уже собиралось человек сто, молельная комната
всех не вмещала. Я и другие священники старались часто там служить. В
один год мы там совершили девяносто Литургий.
В служении в колонии самое главное - Литургия. Без Литургии там ничего не сделаешь. Если есть две-три Литургии в неделю, тотчас соберется сильный приход.
Священнику - обширное поле деятельности. Недостаток - редкое служение
Литургии в колониях. А причащать запасными Дарами - приход в колонии не
создашь. Ездить только проповедь говорить - это совсем мало толку.
Когда на Пасху разрешили провести службу, пришло на Крестный ход пятьсот
человек, на Литургию осталось триста. Отец Сергий служил на Рождество
Христово на улице в недостроенном храме, когда мороз был минус 10°,
молились человек 50.
Со временем народу на службы стало приходить так много, что мы решили
расширять помещение. Духовник благословил меня не увеличивать молельную
комнату, а возводить новый храм. Года за четыре построили храм на триста
человек.
- А как все это время складывались Ваши отношения с администрацией колонии?
- Сначала администрация настороженно относилась. Но быстро поняли, что мы им вреда не приносим.
Когда храм начали строить, как только стены стали подниматься - всё!
Отношение к нам и осужденных, и администрации изменилось в лучшую
сторону. Нам доверять больше стали. В последние годы с администрацией
у нас были самые дружеские отношения. Мы благодарны начальнику колонии,
он во всем шел нам навстречу.
Ребятам, которые строили храм, мы приносили по ведру супа и каши каждый
день. Мне однажды даже попеняли: мол, после месяца работы у строителей
щеки вырастают и румянец появляется. Я говорю: «А что удивляться! В храм
ходят, работа есть, питание нормальное, они такими и должны быть!»
Ребята были ревностные, работали и молились прилежно. Некоторые могли
сделать по тысяче земных поклонов за всенощную или Литургию. Вера у них
была сильная. Скажем, осенью строим храм, надо бы стены закончить, а тут
дождь. И надолго. Говорим: «Ребята давайте молиться, чтобы солнышко
выглянуло». Помолились - к вечеру солнце. И такое было три раза. Был
случай, когда после соборования один осужденный исцелился от
туберкулеза. Он стоял на учете в специальном отряде для больных. Сделал
очередную флюорографию, у него нет туберкулеза! Но это один случай,
больше не было.
Мы старались все подразделения охватить: и в туботряд мы ходили, и в
больничку, и в изолятор к нарушителям тюремного режима, и в ОСУС - отряд
особой, строгой формы содержания. Они часто звали нас, любили
причащаться.
- Служение в туберкулезной колонии - это была отдельная миссия?
- Мы начали ездить в колонию именно потому, что там туберкулез. Совесть
укоряла как священника, прямо сверлила: если я священник, почему я туда
не езжу, когда там люди тяжело болеют. До меня там иногда служил
священник, как мне старожилы рассказывали. Он говорил, что в колонии
обязательно появится храм, и даже место указывал - там, где больница
стоит. И правда, вскоре больницу сломали, потом кто-то пожертвовал
бревна. Так и получилась церковь. И сразу, как только построили церковь
и стали служить Литургию, заметно уменьшилась смертность.
- Сильно ли отличалось служение в такой колонии?
- Разницы особой нет, только болезнь вокруг. Никаких мер безопасности мы
не применяли, Господь берег. Заключенные там вдумчивее относятся
к вере. На Литургию приходило не больше тридцати человек, но, когда
ходили по отрядам, редко кто отказывался от внимания священника.
Многое приходилось начинать с нуля. А люди там неплохие. Умирает
человек, и я его исповедую. Ему тридцать лет, а он еще жить не начинал.
Родился - в детский дом - из детского дома в малолетку - из малолетки
в общий режим - из общего в строгий - из строгого в десятку, а там
и смерть - больше ничего. И плюс ко всему убил человека. Я его
исповедовал, причастил, соборовал. Через неделю приезжаю, мне про него
рассказывают: «Он себя хорошо вел. Только один раз матом выругался, но
потом так плакал об этом». Я его еще раз причастил, и больше уже не
видел, приехали в следующий раз, а он умер уже.
Туда надо ездить, там надо работать. Понимаете? Мы туда ездили даже с ночевками, так получалось два дня им полностью посвящать. И все это благодаря моим помощникам. Мы ездили года два, по трое и по четверо, и никто из нас не заразился туберкулезом.
Тем временем администрация к нам приглядывалась-приглядывалась, а потом начальник мне говорит: «Давай, батюшка, нас крести!» Собралось сотрудников и членов семей десять человек. Мы поехали на озеро, освятили воду в озере, и все крестились...
- Как можно объяснить молодым священникам - зачем служить в тюрьмах?
- Где-то я прочитал такой рассказ, он произвел на меня довольно сильное
впечатление. Там вот о чем: на окраине Москвы жил старичок, а мимо его
дома водили колодников. В те времена к месту отбывания наказания
заключенные шли пешком, в кандалах и наручниках. Он выходил навстречу
этапу и каждому заключенному отдавал или крестик, или маленькую
книжечку, или что-то еще, но никого не пропускал. Ничего особо не
говорил, всем подарит - и они идут дальше. И когда они приходили в место
назначения, их спрашивали: «Что, старичок выходил?» Они отвечали: «Да,
выходил». И тогда все радовались, что на свете есть один человек,
который их всех любит. А однажды люди с очередного этапа на вопрос про
старичка ответили: «Нет, не выходил». И все опечалились, поняли, что
старичок скончался. Я думаю, нам нужно так же служить. Невзирая на то,
ответят нам благодарностью или не ответят.
Этих людей надо любить. Без веры во Христа они погибнут. Как важно хоть
немного вдохнуть в них веру. А это реально. И заключенные откликаются на
проповедь Евангелия. Хотя все по-разному.
Один татарин по ночам переписывал псалмы, и мы приносили ему тетради,
ручки и хлеб. Другой много рисовал на религиозные темы и тоже писал
псалмы. Двое заключенных выучили наизусть всех четырех Евангелистов.
Один прочитал Библию четыре раза. Такого не приходилось встречать на
свободе. Из этого видно, как много можно сделать нам в тюрьмах, если
приложить к делу любовь. Как нам всем ее не хватает!
А в отношениях с администрацией должно работать правило: идешь
проповедовать слово Божие заключенным, проповедуй и администрации.
Обязательно. Несешь в зону книги, неси их и администрации. В общем,
необходимо к ним тоже проявлять внимание. У нас, помню, была даже
попытка воцерковлять сотрудников, меня приглашали на общее собрание,
была договоренность служить Литургии специально для офицеров, но
я вскоре заболел и потому не сложилось.
- Еще один вопрос, который часто возникает: почему люди,
очень примерно и регулярно посещавшие храм, жившие церковной жизнью
в колонии, после освобождения перестают это делать?
- В колонии режим, и заключенному легче осуществить воскресное посещение
храма. Оказавшись на свободе, он тоже поначалу ходит в храм по
воскресеньям. Но оказывается, что он уже не окормляется духовником и не
имеет церковного окружения, ведь в тюремной общине есть коллектив. А
тут, оказавшись один, человек начинает службы пропускать, а потом
и вовсе перестает ходить. Так что люди, освободившиеся из колонии,
должны попадать в хорошие руки, для этого нужна и забота священника
и поддержка окружающих. Очень трудно за тот период, что человек сидит
в тюрьме, научить его бороться со страстями.
Был такой эпизод: наш прихожанин подвозил до города освободившегося из
колонии и тот ему рассказал: «Я ведь чудом освободился. Мне в колонии
очень досаждал один заключенный. Вредил, издевался, и я решил его убить.
Думал: пусть отсижу еще один срок, но его прикончу». Так он решил, но
прежде чем сделать это, поделился с другом. А тот ему присоветовал
к батюшке сходить, и он послушался. Пришел к священнику, рассказал
о своих намерениях. Священник его утешил, уговорил понести тяготы
и отговорил от нового преступления: «И я поверил батюшке и не стал его
убивать. Поэтому и освободился». Видите, как важна и значительна роль
священника. Так что совсем не зря мы туда ходим.
Заключенные очень быстро откликаются на любовь. Если они заметят в нас
искреннее и честное отношение, они быстро откликаются и на исповеди уже
ничего не скрывают. После этого они искренне стараются помогать, чем
могут. Если они физически работают, то делают все предельно старательно
и профессионально. При постройке фундамента храма некоторые работали
даже по ночам. Весь храм построен их руками.
Если мы учили их церковнославянскому языку, они охотно учили его. В то
время у нас на клиросе было много чтецов. С пением было труднее. Вообще
за эти десять лет мы поняли, что дело не в заключенных, а в нас. Мы
недостаточно трудились. Трудновато, конечно, и приходом заниматься,
и колонией. Но практика показала: с Богом все возможно. В колонии те же
люди, только намного более разрушенные. Вот и вся разница.
Текст и фото Татьяны Фалиной
Текст опубликован во вкладке «Добрая воля»
ФАЛИНА Татьяна, сотрудник Отдела по взаимодействию с уголовно-исполнительной системой Нижегородской епархииhttp://foma.ru/tyuremnoe-sluzhenie.html
