«Француз,
забравшийся в глубину», - полушутя говорит о себе архимандрит Василий
(Паскье), наместник Свято-Троицкого монастыря города Чебоксары.
«Глубиной» он по ошибке называет российскую глубинку, но поправлять его
несовершенный русский не хочется. Поскольку и в этих словах есть правда:
именно поиски глубины привели монашествующего греко-католика Базиля
туда, где он живет сейчас, и помогли обрести православную веру.
О
сельском священнике-французе, будто бы с Луны свалившемся в маленький
провинциальный городок Алатырь, наперебой рассказывали когда-то местные
газеты и телепрограммы - но в этом нередко звучала лишь некая тяга к
экзотике. Всем хотелось историй - веселых и абсурдных - о «невероятных
приключениях» иностранца в чувашской бездорожной «глубине». Верующая же
душа обязательно увидит за этим и иное, главное - человека, пережившего
явление Господа и решившегося пойти за Ним по воде. И узнавшего
внутренним опытом, как постепенно становится эта вода все более и более
твердой поверхностью. И потому наш разговор сегодня - прежде всего о
силе веры.
-
Отец Василий, я много слышала от знакомых о вашей алатырской приходской
общине, куда и за сто, и за двести километров приезжали порой люди,
потому что находили там то, чего душа искала. И здесь, в монастыре, тоже
устроено все как-то тепло, по-отечески, и это притягивает к себе.
Хочется спросить: у Вас, наверное, был какой-то опыт созидания этих
общинных отношений до прихода в Православие? Или все начиналось для Вас с
нуля?
- Я был седьмым ребенком из девяти детей в верующей католической семье. Поэтому естественно, что моя первая община была дома - и она была очень многочисленна, если прибавить еще двоюродных братьев и сестер. Можно сказать, что я с рождения всегда был в общине. И в кругу друзей - поскольку у меня были действительно близкие друзья и товарищи; и в школе - поскольку в ней мы тоже живем с людьми. Потом в 17 лет отправился в путь: начались искания, я собрал рюкзак и уехал в другой район страны. И там тоже попал в общину - это была семья, которая меня приняла, и я работал и жил у них.
- Из дома ушли по рациональным причинам или ради романтики?
- Это было во Франции в те времена, когда молодежь была охвачена идеями протестов 1968 года. Многие тогда поняли, что можно жить по-другому, что мы пропускаем массу интересного. Люди покидали города, уезжали жить на Юг, покупали фермы, жили такими небольшими автономиями. Вот на такой ферме я и работал, мы были последователями Махатмы Ганди - не использовать насилие, проповедовать Евангелие. Можно сказать, что там я обновил свою веру и увидел, что Евангелие - не только слово, но и сила. Мы обращались к правде, обращались к любви, мы добивались того, что считали тогда важным. И моя вера стала углубляться.
- Вера в правду и любовь или вера именно католическая?
- Конечно, по традиции я католик и, более того, вырос в Вандее, где много людей пострадало во время Великой французской революции; там было сопротивление, и сопротивление именно за веру. И среди моих предков есть те, кто пострадал в те времена. Но не могу сказать, что я был именно убежденным католиком, мои христианские убеждения были скорее кафолическими - в том смысле, в каком мы называем кафолической Православную Церковь. Она обнимает всё. И когда меня спрашивают, почему я принял Православие, говорю: потому что я всегда хотел стать кафолическим человеком. Войти в веру наших отцов. Но основу я получил еще в своей семье, потому что когда мы изучаем Евангелие - это и есть основа, по нему мы живем во Христе и на основании Христа. И моя мама была примером такой жизни. Несмотря на то что она ушла из нашего земного мира, когда мне было лишь девять лет, это основание я получил от нее. И от отца, который заставлял нас, девятерых детей, постоянно трудиться, причем мы многое делали для других совершенно бесплатно. Эта бесплатность, безвозмездность была очень важным моментом для него, и это тоже был момент евангельский.
- Монашеский постриг Вы тоже приняли в Католической Церкви, и дальнейший путь складывался, по мирским меркам, удачно - диаконство, десять лет послушания на Святой Земле. Откуда это решение - оставить все, уехать почему-то в Россию? Православным, в конце концов, и во Франции можно быть...
- Я не собирался ехать в Россию, у меня не было таких планов. Я обращался к Господу в том положении, в котором тогда находился в связи с тем, что хотел прийти в Православную Церковь. И Господь мне указал: иди туда. Образ Христа всегда передо мной, всегда со мной. В молодости я немного рисовал, занимался миниатюрами. Однажды я, задумавшись, делал набросок - фигуру Христа, пытался изобразить Его - и в это время Господь явился мне. Не на бумаге, конечно, но Он показался... Это невозможно объяснить. Господь показал мне, что Он здесь, рядом. И самое главное - что Он будет рядом. Мне вдруг стало ясно - к Кому идти и как идти.
А дальше все происходило через обстоятельства, через людей, через мои встречи. После 1990 года я встречал на Святой Земле множество русских - кто приезжал совсем, кто просто как паломник. Это было большое изменение в нашей обыденности, мы столкнулись с интересным миром, неожиданным для нас. Я собирался ехать на Афон и там принять Православие, но Господь мне показал: не так. И я купил теплые сапоги и билет в Москву...
- Вы хоть как-то представляли, что здесь будете делать? На дворе был 1994 год, когда в нашей стране вообще непонятно что творилось...
- Нет, абсолютно - как и что будет, я не знал. Не было документов, негде было жить, везде закрывались двери, и все говорили, что я человек ложный. Я видел, что люди просто боятся принять иностранца, - это был еще советский такой страх. В Патриархии, куда я обратился, тоже не знали, что со мной делать, и отправили в Псково-Печерский монастырь, к отцу Иоанну (Крестьянкину). Как-то туда добрался, это был праздник Сретения. Он принял меня в келье, мы просидели с ним часа два - и не чувствовали времени. Я все понимал, что он говорит, хотя русский знал очень плохо. Отец Иоанн несколько раз повторил, что моя судьба теперь в руках Святейшего Патриарха Алексия II. И велел ехать к нему на именины: «Пусть скажут, что это мой подарок». Благодаря этому я смог встретиться со Святейшим и вскоре был присоединен к Русской Православной Церкви. Причем служба специально проходила на французском языке, чтобы я участвовал в ней полностью сознательно. А потом сбылось одно обещание, которое только Промыслом Божиим могло сбыться. Я знал в Иерусалиме русского иеромонаха, отца Иеронима - не просто знал, а мы дружили. Объяснялись в основном руками - но это была дружба. Когда он узнал, что я покидаю католический монастырь, то сказал: «Мы еще будем с тобой жить вместе». Я сохранил в сердце его слова, хотя не понимал, как это может сбыться. И вот в Москве, когда у меня уже были бумаги, подтверждающие, что я православный, мы нечаянно встретились с отцом Иеронимом. Его молитвами Господь все устроил, и мы вместе были направлены в Чувашскую епархию. Так я оказался в распоряжении Митрополита Чебоксарского и Чувашского Варнавы, с которым тоже познакомился еще на Святой Земле.
-
Как известно, Вы начинали свое служение с обычной российской деревни. И
столкнулись со всеми присущими ей «атрибутами» - бедностью, привычкой
местных жителей к алкоголю, настороженным, а порой и прямо
недоброжелательным отношением к приезжему священнику. Читала в одном из
интервью, что даже спать Вам приходилось, положив рядом увесистую палку.
Как Вы начинали в этих условиях приходскую жизнь?
- Улыбаясь. Я помню, как моя мама всегда сияла улыбкой - в любой ситуации. Даже если она кого-то ругает, потом все равно улыбнется. И это у меня осталось, эту улыбку она передала мне. Когда мы улыбаемся, я думаю, мы что-то другое открываем в человеке. Открываются глаза, а через глаза - душа.
- Но нужно ведь еще как-то организовать службу, нужны певчие... да всё нужно. Как Вы справлялись с этим? Депрессия не накатывала?
- Помню, я приехал в деревню в холодную погоду, шли дожди, меня
привезли и кинули в какой-то сторожке, там было грязно, шумели крысы.
Ночью шел этот дождь, крыша текла, постель была влажная... И я в ту ночь
действительно очень плакал: «Господи, да чего же Ты от меня хочешь?
Зачем мне сюда? Как хорошо было в Иерусалиме...». Но я знал, что через это
надо проходить, потому что человеку, как железу, надо и 
огня,
и холодной воды - иначе не будет твердости. Ну что, потерпел, поплакал,
а день новый наступил - и началась новая жизнь. Открылась дверь, пришла
русская бабушка, накрыла на стол, стала угощать завтраком, чаем. Это
была бабушка Дуся, Евдокия Андреевна, которую я называю «моя русская
бабушка», потому что эта женщина меня в те времена спасла своим
отношением. Другие бабушки пришли сначала «посмотреть» - как в зоопарк.
Но потом, посмотрев, стали приглашать в гости.
- И в дальнейшем руки уже не опускались?
- Да нет, почему... Бывали и бывают дни, когда ничего не идет, когда наступают болезни, когда не нравится ситуация вообще и чувствуешь себя без сил. Кто как, а я тогда начинаю петь. Вот это, особенно: «Христос моя сила, Бог и Господь, честная Церковь боголепно поет...». И всё. Христос - моя сила. Это не мои силы, это Господь сейчас будет со мной что-то делать. И всегда кто-то придет помогать.
-
Бывает так, что как никогда ждешь помощи, а видишь - чью-то
стремительно удаляющуюся спину... И такая растерянность наступает... Не
доводилось с этим сталкиваться?
- Помню один день, это было на Крещение. Было несколько служб подряд, практически без перерыва, и потом еще великое освящение воды. Наконец, возвращаюсь домой - а перед домом комиссия из «Энергосбыта», хотят проверять, какие у меня нарушения. Представляете, на Крещение, когда самый холод, - вот враги настоящие! В комнате у меня было электрическое отопление, которое используется в коровнике или для поросят, - какое-то бетонное, провода внутри, подключено, конечно, напрямую, мимо счетчика. В результате, несмотря ни на какие просьбы, они его отрезали, и я остался, как вы говорите, в растерянности. Померз немного, куда деваться? Ну что - вот есть печка, давай как-нибудь топить... Нашел березовые дрова. Потом прихожанка пришла, говорит: «Батюшка, подождите, сейчас я покажу, как это делается». Показала, и с тех пор я научился топить печку.
- Неужели не было мысли уехать куда-нибудь поближе к цивилизации? Уж Вам бы, думается, в этом пошли навстречу...
- Вот скажите: а почему Христос родился в Вифлееме, а не в Риме? Тогда найдете ответ. И знаете, мои представления о России, о русских святых - это изначально было что? Это было житие Серафима Саровского, который жил в лесу и всегда был в бедности. Это были книги об Оптинских старцах, которые тоже жили с народом, не в городе. Это образ Силуана Афонского, который тоже был человеком деревенским, простым. Это Нил Сорский и его сподвижники. Поэтому хорошо жить подальше, где можно проводить жизнь немножко тайную.
- Знаете, я очень раньше удивлялся. Приезжали ко мне из деревень, то один человек, то другой, то третий: «Отец Василий, поедемте, надо срочно причастить, соборовать». «Как так, у вас же свой батюшка есть?..» А оказывалось, батюшки приезжают только на субботу и воскресенье и сразу, отслужив Литургию, уезжают. И мне приходилось всю неделю исполнять их обязанности. Когда священник не разделяет быта, жизни своих прихожан и живет в городе, что от этого будет? Конечно, может оказаться, что и вера у него сгорела, и всё у него сгорело. Потому что это не по примеру Христа. Христос ведь не создал общину, которая Его обслуживала, - Он Сам ее постоянно обслуживал, был в ней, учил и исцелял.
- Иногда «сгорают» и теряют интерес к церковной жизни как раз очень ответственные священники и миряне. Слишком много дел на себя взваливают, всех пытаются заменить - и просто выбиваются из сил.
|
|
|
- Это происходит потому, что такой человек привыкает смотреть - вперед, а надо смотреть - на Образ. Мы почему-то мало верим в то, что будем не только отдавать, но и принимать взамен. Если человек в это верит, он получает. Вдова дала только две лепты, но это было все, что она имела, все ее пропитание (см.: Мк. 12, 44), и Бог это увидел. Мы должны отдавать все, что мы имеем, до последнего дыхания, как она. И Господь вернет нам это сторицей. Или просто когда хочется отдохнуть, но Господь зовет, и ты идешь - и тогда Он может через тебя сотворить чудо, которое ты увидишь своими глазами.
- У нас был такой случай. Помимо приходского храма я ходил причащать людей в женскую колонию. И однажды узнал, что администрация там решила освобождать женщину - не потому, что закончился срок, а потому, что она умирала, и были бы лишние хлопоты... Меня стали просить: «Парализованная, есть уже не может, неделю-две проживет, возьмите куда-нибудь!». У нас был приходской дом, где когда-то размещалась психиатрическая больница, и тоже много страдали люди. И мы привезли туда эту женщину, ее звали Валентина, - окрестили, причастили, соборовали. Наши прихожанки ухаживали за ней, ночевали у ее кровати. Она умерла перед дверями больницы, на глазах у врача, когда мы просили о помощи и пытались ее донести 50 метров до отделения. И мы увидели вдруг ее светлое, необыкновенное лицо, оно всё улыбалось... Я был тогда потрясен: думали, что это преступница. А вот, смотрите - это ангел... После этого что-то изменилось в нашем приходе, мы стали меньше чувствовать усталости, проблем. Вот так, мы помогли ей, а она, представ перед Господом, помогла нам.
- У людей с сильной верой мне всегда хочется спросить: а как эта сила ощущается внутри? Есть ли, условно говоря, какой-то датчик, который ее измеряет: смогу ли я вот это ради Христа совершить или моей веры в данный момент не хватит?
- Я думаю, что такого измерения веры нет. Она является настолько, насколько она человеку нужна, и именно во время поступка. Зачем искать сложных измерений - вера есть шаг. Помните Авраама? Сказал ему Бог: пойди от земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего в землю, которую я укажу тебе (Быт. 12, 1) - выйти из земли своей. И он пошел...
Журнал «Православие и современность» №25 (41)
http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013-06-25-00-03-28-ampermetr
 архим. (в миру Пьер Мари Даниэль).jpg)
