В дни, когда пришло скорбное, нежданное и оттого ошеломляющее известие о смерти Святейшего Патриарха, когда проходило прощание с ним в храме Христа Спасителя, когда все выпуски новостей федеральных каналов начинались с новостей об этом событии, а газеты посвящали ему первополосные материалы, внимательный читатель (и зритель) мог заметить в этом «информационном потоке» множество очень важных и удивительных вещей.
Прежде всего то, что на какое-то время практически исчезло разделение на прессу «церковную» и «светскую». Можно спорить, уместно ли приложение таких прямолинейных характеристик к СМИ, но факт остается фактом: ко многим событиям и личностям «церковные» и «светские» издания относятся с диаметрально противоположными оценками. В отношении к Святейшему и его кончине в мощном потоке общенациональных изданий разногласий почти не было.
Думаю, ни у кого не возникло ощущение, что такая редакционная политика была кому-то навязана «сверху» (в стране даже не был объявлен траур, была высказана лишь рекомендация об ограничении развлекательных мероприятий). В прессе нашла свое отражение непосредственная реакция самых разных людей. И это была действительно общая скорбь: было сочувствие, острое ощущение личной потери, чувство, что в бесконечной суете мы проглядели что-то очень важное: недоговорили, не оценили, не ответили, как должно, вниманием на внимание, теплом на тепло. «Мы осиротели», «Только сейчас мы начинаем понимать, как любили его и какого пастыря утратили», «Вас будет очень не хватать, Ваше Святейшество!»,— это строки из материалов самых что ни на есть светских массовых изданий.
«Он оставил другую Церковь» — лейтмотив возрождения был важнейшим в аналитике. Действительно, есть цифры, которые говорят сами за себя: «В одной только Москве количество церквей увеличилось в 18 раз (было 40, а сейчас 725). В столице был один монастырь, сейчас ? 8 и 16 монастырских подворий. Если в 1987 году во всей России зарегистрировано 6800 приходов, то сегодня их 27 300. Тогда по стране насчитывалось 19 монастырей, сейчас их — 716».
Но есть и другие, не менее объективные, оценки — выводы, сделанные журналистами на основании их опыта, наблюдения за взаимоотношениями Церкви и общества за годы патриаршества Алексия II, и за теми событиями, которые происходили в дни прощания с ним.
«Алексию II пришлось с чистого листа выстраивать отношения с властями, обществом, средствами массовой информации. Да и сама Церковь в 1990 году была другой. Во всяком случае, воспринималась иначе: собранием пусть уже не изгоев, но, по крайней мере, странноватых чудаков. Теперь это даже странно себе представить».
«Архиерей, воссоединивший расколотую Церковь, вплотную подошедший к восстановлению общения со старообрядцами, всю жизнь встававший между враждующими со словами мира, своей любовью и смертью на короткие четыре дня объединил народ в единое целое. Такого единения не бывает, когда умирает президент или известный артист. Лучшее, что мы можем сделать в память о нём — подольше сохранить это единение. Если народ способен так реагировать на смерть Патриарха — еще не всё потеряно.
При жизни Святейший Патриарх не был признанным ньюсмейкером, «публичной персоной». Тем удивительнее, что издания самого разного формата (от серьезных аналитических до сентиментально-развлекательных) обратились к судьбе Патриарха Алексия, и это было интересно. Дело в том, что он разрушал стереотипы, с которыми огромное количество людей подходит к Церкви и священнослужителям. Стереотип — это некая схема, а Святейший всегда видел перед собой живого, неповторимого человека, — и относился к нему с любовью, с глубоким пониманием, которое поражало тех, кто с ним общался. Он никогда не делил людей на «церковных» и «нецерковных». Он обладал мягким, тонким юмором, и его шутки передавались из уст в уста. Множество бережно сохраненных в памяти, рассказанных кем-то человеческих историй о Патриархе были опубликованы именно в эти дни. И это уже то наследие, за которое хочется поблагодарить всех, кто высказался, и всех, кто подготовил эти публикации и познакомил с ними читателя.
Да, был и другой полюс оценок — бессильная, бессмысленная злоба к почившему, глумление и хула, то, что издавна называется в русской культуре «пляской на гробах». Но все это происходило в основном в Интернет-блогах, «за стеклом», где, скрывая свои имена, люди выплескивали «в эфир» все самое темное и злобное в себе. Но это — совсем другой разговор. Возвращаясь к общедоступной прессе, можно отметить еще одну удивительную вещь. Даже в изданиях, которые, мягко говоря, не симпатизируют Русской Православной Церкви, даже в статьях и репортажах, выстроенных в традиционной стилистике, с преувеличенным вниманием к поведению «сильных мира сего», возможно, даже против желания авторов, неизбежно возникал некий момент истины. Его содержание таково: люди в России искренне любили и уважали своего Патриарха, в дни прощания с ним происходило нечто важное, то, что невозможно выразить словами.
Отдельные слова благодарности стоит сказать российским телеканалам за многочасовую трансляцию в день похорон Святейшего Патриарха. Благодаря телевидению миллионы людей за тысячи километров от Москвы получили возможность увидеть все своими глазами. Это был еще один момент истины. Когда все в тех же немногочисленных изданиях, готовых проявить толерантность к любому сообществу, кроме ненавидимой ими «организации», обозначаемой аббревиатурой РПЦ, писали: «В храме никто не плакал» — мы имели возможность ответить: «Это неправда!». Мы сами видели слезы на глазах сильных мужчин — от мирян до архиереев. Когда нам пытались внушить: «Количество людей, желающих попрощаться со Святейшим, невелико», — и эту ложь мы могли опровергнуть. Мы сами видели тысячи людей, стоявших на промозглом холоде и дожде вдоль дороги, по которой прошел погребальный кортеж. Вдоль всей дороги!
Когда теперь нам те же «критики» говорят: «Патриарха забудут вскоре после похорон» — почему-то так же не верится. Потому что для верующего человека, следившего за всем происшедшим, по-моему, очевидно: мы видели, как вступили в действие уже не мирские, а духовные законы.
Мог ли немощный человек сделать во время своей земной жизни столько без помощи Божией? Нет, не мог. А Бог благословляет труды праведных.
Как возникла эта мощная и трогательная волна любви и скорби? Не иначе, как в ответ на любовь почившего, который всю свою паству вместил в своем сердце...
***
«Интервью в Чистом переулке». Юрий Лепский. «Российская газета»
25 апреля 1994 года я, атеист, пришел брать интервью у Патриарха Московского и всея Руси Алексия II… В назначенное время я пришел в Чистый переулок, в резиденцию Алексия II. Меня проводили в небольшой зал, похожий на библиотеку, попросили подождать. Главное, что меня волновало в те минуты ожидания,— надо ли целовать Патриарху руку, обидится ли он, если я не припаду к его деснице? В таких смятенных размышлениях он и застал меня. Бесшумно отворилась дверь, он вошел. Протянутая рука не оставляла сомнений: она для рукопожатия. Пожимая руку, я взглянул ему в лицо. Глаза затаенно, с хитрецой улыбались. Добавлю, что мой собеседник оказался умным, прекрасно умеющим говорить на чистом русском светском языке. Когда я исчерпал свои вопросы и поблагодарил его за беседу, он сказал: спасибо и Вам, мне тоже было интересно. Нынче, перечитав это интервью заново, я вижу, что был наивен: я полагал, что за жизнь моей души должен отвечать не только я, но и еще кто-то...
«Как это было: похороны Патриарха Алексия». Константин Эггерт,
главный редактор Московского бюро Русской службы Би-би-си
Патриарха Алексия отпевали так же, как отпевали бы приходского священника — такова была его воля. Однако присутствие глав поместных церквей, которые по очереди читали Евангелие на нескольких языках, торжественная, но при этом очень взволнованная атмосфера, которая передалась даже обычно невозмутимым фоторепортерам — все это создавало впечатление события совершенно неординарного.
Мне, простоявшему у амвона храма все пять часов, даже затруднительно его определить. Пожалуй, точнее всего суть его можно было понять, взглянув на лица простых верующих.
Уверен, далеко не все из них пришли с пригласительными карточками, которые рассылались по московским приходам. Среди них не было кликушествующих или демонстративно «смиренных», экзальтированных людей, так часто встречающихся в среде недавно уверовавших православных.
Мне показалось, что эти люди молились не столько об упокоении патриарха Московского и всея Руси Алексия, сколько за священника Алексея Михайловича Ридигера, известного тем, что даже будучи предстоятелем церкви, он мог часами причащать или благословлять верующих.
«Патриарх явил нам русский мир во всем его богатстве». Священник Владимир Вигилянский. «Татьянин день»
Год назад мы были в Страсбурге, в Европарламенте. Мы шли с Патриархом из одного здания в другое довольно долго, около 20 минут, по лестницам и коридорам. И я увидел вдруг совершенно необычное, для меня странное и непонятное выражение лиц людей, встречавших нашу процессию. Никогда прежде я не видел такой реакции европейцев — чиновников, клерков, политиков: они выходили из офисов, льнули к стеклам, замолкали, замирали на месте, когда мы входили в залы.
Сам облик Патриарха с посохом, его значительность, особая осанка производили это мощное впечатление — Патриарх шел как власть имущий, во всем его образе была не мирская, но некая духовная власть, неоспоримая и безусловная харизма. Бывает так, нас самих может поразить, удивить, подавить явление такой духовной власти. Это то, что своей значительностью немедленно меняет что-то в нашей душе, она осознает свое собственное весьма скромное место, и мы себя уже не узнаем. В нем была вот такая духовная власть, и люди, светские и иноконфессиональные, агностики, атеисты смотрели на него буквально с открытыми ртами, со страхом, с удивлением, восхищением, уважением одновременно, как если бы столкнулись с чем-то, чего они никогда ранее не видели, с каким-то иным масштабом личности, и вот теперь они не могли осознать своим опытом жизни, что именно им открылось в этом великолепном человеке, увенчанном патриаршим клобуком. Это были сотни, а, может, тысячи людей с одним и тем же выражением изумленных глаз.
Мы знаем, что в Европе трудно кого-то чем-либо удивить, там можно видеть людей в самом странном виде, самых невообразимых одеждах, и что только там ни делается иными любителями эффектов, чтобы только привлечь к себе внимание, — западный человек в этом смысле закален, искушен, не падок до самых экзотических приманок: он уже ничему не удивляется. Но то, как они смотрели на Патриарха, меня потрясло и оживило мой взгляд на него: я взглянул на него новым, отстраненным взглядом, словно и сам впервые увидел и был удивлен этим явлением духовной силы. Воистину, Христос победил мир (Ин. 16, 33).
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=5957&Itemid=3
