19 июля 1914 года Германия объявила войну России. Начало первого мирового катаклизма затронуло глубокие струны национального сознания российского народа. Патриотическая эйфория, вызванная началом войны, охватила значительную часть интеллигенции, студенчества, средних городских слоев, казачества, часть крестьянства и некоторую часть рабочих. Особенно рвалась на фронт идеалистически настроенная молодежь, желавшая пролить кровь за Отечество. Таков был будущий маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский, в "шестнадцать мальчишеских лет" ставший героем-пулеметчиком. И другие будущие наши полководцы - солдаты Первой мировой - воевали не хуже: Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, И.Х. Баграмян, А.В. Горбатов, A.M. Василевский, И.С. Конев, Ф.И. Толбухин...
Да и как могло быть иначе?
Генерал-лейтенант профессор Н.Н. Головин, находясь в эмиграции, издал ряд книг, в которых пытался воссоздать подлинную картину той войны. Давая характеристику патриотического подъема, ярко вспыхнувшего в осенние месяцы 1914 года, он писал: "...Все, кто был свидетелем войны России с Японией, не может не быть пораженным огромным различием в народных настроениях в 1904 году и в 1914 году.
Первым стимулом, толкавшим все слои населения России на бранный подвиг, являлось сознание, что Германия сама напала на нас. Миролюбивый тон Русского Правительства по отношению к немцам был широко известен, и поэтому нигде не могло зародиться сомнений, подобных тем, какие имели место в Японской войне. Угроза Германии разбудила в народе социальный инстинкт самосохранения.
Другим стимулом борьбы, оказавшимся понятным нашему простолюдину, явилось то, что эта борьба началась из необходимости защищать право на существование единокровного и единоверного Сербского народа. Это чувство отнюдь не представляло собой того "панславинизма", о котором любил упоминать Кайзер Вильгельм, толкая австрийцев на окончательное поглощение сербов. Это было сочувствие к обиженному младшему брату. Веками воспитывалось это чувство в русском народе, который за освобождение славян вел длинный ряд войн с турками. Рассказы рядовых участников в различных походах этой вековой борьбы передавались из поколения в поколение и служили одной из любимых тем для собеседования деревенских политиков. Они приучили к чувству своего рода национального рыцарства. Это чувство защитника обиженных славянских народов нашло свое выражение в слове "братушка", которым наши солдаты окрестили во время освободительных войн болгар и сербов и которое так и перешло в народ. Теперь вместо турок немцы грозили уничтожением сербов - и те же немцы напали на нас. Связь обоих этих актов была совершенно ясна здравому смыслу нашего народа"[1].
Следует отметить, что попытки идеологически обосновать вступление России в войну начали предприниматься лишь после 19 июля 1914 года (даты объявления Германией войны России). Пропаганда велась, как и в других странах, с позиций защиты своей земли, российского народа, его коренных интересов и национальных святынь от посягательств других держав. Царь в манифестах от 20 и 26 июля о вступлении России в войну первым обозначил причины и характер участия нашей страны в невиданном дотоле европейском конфликте: защита территории Отечества, его чести, достоинства, положения среди великих держав, а также единокровных и единоверных братьев славян. Именно такие взгляды соответствовали распространенным в цивилизованных странах той эпохи представлениям, согласно которым оскорбление достоинства государства требовало удовлетворения в твердо установленных формах, если же таковое не получено, государство должно объявить войну. Считалось, что, как бы тривиальны ни оказались для него обстоятельства вступления в войну, оно должно напрячь каждый нерв, чтобы сохранить то уважение, которого заслуживает, находясь в системе других государств[2].
Уже тот факт, что Германия первой объявила войну России, способствовал формированию в массовом сознании установок ее восприятия как войны справедливой, оборонительной, направленной на отражение германской агрессии. Преобладавшее в народе патриотическое настроение рельефно выражали две фразы, получившие в то время широкое хождение: "Ежели немец прет, то как же не защищаться?" и "Нам чужого не надо, но и своего не отдадим"[3].
Именно этим настроением, а также тревогой за судьбу Родины был обусловлен патриотический подъем, захвативший в первые дни войны практически все слои российского общества. В городах, рабочих поселках, крупных селах проходили патриотические манифестации, шествия, молебны о даровании победы над вероломным врагом. Особенно мощные патриотические манифестации прошли в столице Российской империи - Санкт-Петербурге. 20 июля на Дворцовой площади собрались тысячи людей самых разных сословий. Они дружно опустились на колени перед Императором и Императрицей, вышедшими на балкон Зимнего дворца. Николай II объявил манифест о вступлении России в войну. И первым из мобилизуемых воинов торжественно принял присягу сам Царь - на Евангелии, по форме присяги императора Александра I в 1812 году. Как вспоминал позднее председатель Государственной Думы М.В. Родзянко: "В день манифеста о войне с Германией огромная толпа собралась перед Зимним дворцом. После молебна о даровании победы Государь обратился с несколькими словами, которые закончил торжественным обещанием не кончать войны, пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем. Громовое "ура" наполнило дворец и покатилось ответным эхом в толпе на площади. После молебствия Государь вышел на балкон к народу, за ним Императрица. Огромная толпа заполнила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела Государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое "ура" огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями "Да здравствует Россия и славянство!" склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, несмолкавшее "ура" не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения Царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои. Выйдя из дворца на площадь, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть ли не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили: "То было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут слишком медленно. Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем за ним во имя победы над немцами""[4].
В те же дни в столице разъяренная толпа разгромила и подожгла здание германского посольства на Исаакиевской площади. 4 августа Николай II с семьей и свитой прибыл в Москву, где его на улицах с воодушевлением встречало не менее полумиллиона москвичей. В Успенском соборе Московского Кремля состоялся торжественный молебен во славу русского оружия.
Другой крупный думский деятель А.Ф. Керенский писал позднее об этих днях: "В 1914 году народ воспринял конфликт с Германией как свою собственную войну... Войну, которая означала, что судьба России поставлена на карту... Эта вторая война за национальное выживание (первая была в 1812 году) предоставила Царю уникальную возможность протянуть руку дружбы народу, обеспечив тем самым победу"[5].
Да, действительно, эту войну народ встретил с единодушным патриотическим порывом. 5 августа Санкт-Петербург был переименован в Петроград - власть символически открещивалась от всего немецкого даже в названиях городов. В стране на время мобилизации, а затем и на весь период войны был объявлен сухой закон - и даже это народ поначалу воспринял с полным пониманием. Кстати, и сама война не называлась тогда мировой (и уж, конечно, не Первой мировой). Этот термин, как известно, утвердился в исторической литературе значительно позже. В народе ее сперва называли "германской", а официально - Великой войной. А поскольку опасность нависла над самим Отечеством и война началась при общей народной поддержке, то привилось и другое официальное наименование - Вторая Отечественная.
На страницах печати очень часто тогда проводилась историческая параллель между Отечественной войной 1812 года и начавшейся войной с Германией. Священники и журналисты, преподаватели университетов и учителя училищ и гимназий также старались поднять боевой дух народа. Они напоминали о героических страницах прошлого: славных победах Александра Невского над шведами и немцами в 1240 и 1242 годах, изгнании польско-шведских интервентов из Москвы в 1612 году и, конечно, об Отечественной войне 1812 года. В новой войне с Германией виделось великое историческое столкновение славянства и германизма, высокой русской духовности и добросердечия с тевтонским варварством, насилием и агрессивностью. При этом постоянно подчеркивалось, что война со стороны России носит "духовно-оборонительный характер", а победа в ней приведет к нравственному обновлению страны.
Следует особо подчеркнуть, что всплеск патриотизма, проявившийся в первые дни начала войны был выражен не только в манифестациях, шествиях и немецких погромах. Для этого не обязательно быть патриотом. Главное заключалось в другом - в готовности на самопожертвование не на словах, а на деле. Достаточно сказать, что первая из девятнадцати мобилизаций военного времени прошла не только успешно, быстро и планомерно (явка призывников была почти стопроцентной), но и породила мощное добровольческое движение. Оно охватило и часть молодежи, имевшей отсрочку от призыва в действующую армию. Записывались в армию и рабочие, даже имеющие бронь, студенты и интеллигенция. Добровольно ушли в армию писатели А.И. Куприн, В.В. Вересаев, поэт Н.С. Гумилев и др. Мальчишкой сбежал на фронт и будущий советский писатель В.В. Вишневский. Даже находившиеся в ссылке революционеры подавали прошения местным властям с изъявлением желания вступить в ряды действующей армии. Так, например, поступил будущий участник Гражданской войны Я.Ф. Фабрициус, отбывавший ссылку на Сахалине.
Тогда же началось зарождаться и женское добровольческое движение. В разных концах страны молодые женщины стремились в эти дни оказаться на фронте. Яркий пример тому дает история М.Л. Бочкаревой. Когда началась война, она так описывала свои чувства: "Мое сердце стремилось туда - в кипящий котел, принять крещение в огне, закалиться в лаве. Дух жертвоприношения вселился в меня. Моя страна звала меня"[6]. М.Л. Бочкарева решила уйти солдатом-добровольцем на фронт. Прибыв на сборный пункт, она обратилась с просьбой зачислить ее вольноопределяющимся, но получила отказ, так как женщин в армию не брали. Тогда она послала телеграмму (т.к. не умела писать) Николаю II и получила высочайшее разрешение. Как известно, эта храбрая женщина прошла всю войну, была четыре раза ранена, стала полным Георгиевским кавалером и дослужилась до звания поручика, а в 1917 году стала организатором женских ударных батальонов.
Замечательна биография и другой русской женщины-патриотки А.Т. Пальшиной, повторившей подвиг героини Отечественной войны 1812 года Н.А. Дуровой: с 1914 года она храбро воевала, выдавая себя за мужчину, стала Георгиевским кавалером и дослужилась до звания младшего унтер-офицера. И только после очередного серьезного ранения покинула действующую армию летом 1917 года[8].
Императрица Александра Федоровна и ее четыре дочери служили сестрами милосердия в Царскосельском госпитале. Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II, также стала сестрой милосердия. Их примеру последовали и другие великосветские дамы. Развернулась широкая благотворительная кампания по сбору денег и организации помощи раненым и семьям солдат-фронтовиков. В июле 1914 года был образован Всероссийский союз помощи раненым во главе с князем Г.Е. Львовым, затем Всероссийский городской союз во главе с московским городским головой М.В. Челноковым. Позже, в июле 1915 года, эти союзы слились в Земгор (Союз земств и городов), председателем которого стал Г.Е. Львов. Другой известный политический и общественный деятель - лидер партии октябристов А.И. Гучков в качестве особоуполномоченного Российского общества Красного Креста занимался организацией в действующей армии полевых госпиталей. В короткий срок развернулась деятельность добровольного Общества помощи жертвам войны, Союза Георгиевских кавалеров и ряда других общественных организаций. Возникало также много местных общественных организаций, ставящих локальные цели: Комитет по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну, Комитет "Книга - солдату", Московский комитет по снабжению табаком воинов передовых позиций и др. Благотворительные мероприятия проводили работники почт и телеграфа, пожарные, художники, артисты и др.
Большинство интеллигентов в начале войны было настроено особенно патриотично. По словам известной писательницы З.Н. Гиппиус, половина интеллигентов физиологически заразилась патриотизмом. По некоторым версиям, даже песня, звавшая народ на борьбу: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...", была написана еще в годы Первой мировой войны учителем из Рыбинска А.А. Боде, только слова были чуть-чуть другие: "...С тевтонской силой темною, с проклятою ордой...". А в 1941 году, будучи "русским немцем" и не имея поэтому шансов донести песню до слушателей, А.А. Боде подарил ее известному советскому поэту В.И. Лебедеву-Кумачу[9].
Волна патриотизма захлестнула и художественную интеллигенцию. И ранее, до войны, участие в делах благотворительности почиталась ею за честь. В годы же войны возможность внести свою лепту в помощь ближнему и к тому же убедить его в исторической неизбежности происходившего, вселить уверенность в победе - такая возможность привлекала к массовым видам искусства (журнальной графике, карикатуре, лубку и плакату) внимание крупнейших русских живописцев и графиков. В числе их были A.M. и В.М. Васнецовы, К.А. Коровин, Л.О. Пастернак и многие другие.
Самое многочисленное сословие России - крестьянство - еще сохраняло средневековое по сути восприятие войны как крестового похода за землю и Веру, в котором присоединение новых земель означало одновременно и распространение на их жителей истинной веры - православия. Правда, многие современники событий начала войны отмечали незрелый, "инстинктивный" характер крестьянского патриотизма[10]. Либеральная интеллигенция в то время старалась нести в крестьянские массы рационально-позитивистское объяснение причин войны, призывала довести ее до победного конца путем организации популярных лекций в деревнях и селах, рассылке брошюр о германском милитаризме, бесчинствах противника на оккупированных российских территориях и т.д. Патриотизм крестьян проявлялся в самых разнообразных формах, подчас весьма действенных. Прежде всего это была материальная помощь фронту. Так, в Екатеринославской губернии в первые дни войны сельские общества начали составлять приговоры о пожертвовании определенного количества хлеба из запасов обществ на нужды российской действующей армии. Такие инициативы получили распространение и в других губерниях, поэтому Совет министров осенью 1914 года установил предел на пожертвования - не свыше 20% наличного запаса зерна[11]. Сельские общества выделяли денежные средства на устройство лазаретов для больных и раненых воинов, а крестьянки вязали и шили теплые вещи для фронтовиков[12].
Новым культурно-просветительным начинанием земства явилась организация в деревне кинематографических сеансов. Интерес к ним у сельских жителей был довольно высок. Крестьянам показывали военную кинохронику, игровые военно-агитационные картины (в жанре фильма-лубка), военно-патриотические и др. Все они с успехом демонстрировались в земских деревенских кинематографах, сопровождаясь пояснениями. Так же как и лубки-плакаты, издававшиеся для поднятия патриотического духа русского народа различными общественно-патриотическими организациями, фильмы-лубки в той же форме и теми же средствами, но только на экране, рассказывали об отдельных ратных подвигах русских воинов, зверствах противника на временно оккупированных территориях страны, пытались сатирически высмеять германскую военщину и самого кайзера Вильгельма II[13].
Лубочные картинки и плакаты распространялись в российской деревне в миллионах экземпляров, особенно в 1914-1915 годах. Написанные простым языком, они строились по типу фольклорных произведений, где герои всегда побеждают, зло наказывается, добро торжествует, русский дух одолевает темные силы. Аналогичные мотивы можно встретить в народной военной поэзии и военных песнях Первой мировой войны[14].
Вопреки сложившемуся в советской историографии стереотипу, исторические факты свидетельствуют о том, что: рабочие откликнулись на вступление России в войну не антивоенными стачками, а участием, наряду с другими слоями населения, в патриотических манифестациях, крестных ходах, молебнах[15]. Повсеместно рабочие собирали пожертвования на нужды семей призванных в армию их товарищей. Антивоенных стачек рабочих ни в столице, ни в провинции в связи с началом войны не было, лишь в Санкт-Петербурге были отмечены три кратковременные уличные демонстрации рабочих антивоенного характера[16].
У подавляющей части рабочих не вызывала сомнений необходимость защищать Родину от внешнего врага. Они были охвачены естественным стихийным патриотизмом и разделяли распространившееся и в других сословиях (под влиянием официальной пропаганды и того неоспоримого факта, что именно Германия первой объявила войну) представление о войне как справедливой, оборонительной со стороны России. Рабочие добровольно участвовали в манифестациях (с национальными флагами, пением национального гимна) и сборе пожертвований на нужды армии и семей призванных и т.д.
Следует отметить, что не имели особого успеха попытки леворадикальных политических групп в рядах социалистических партий распространять в начале войны среди рабочих прокламации с призывами к акциям протеста против войны[17]. Антивоенные настроения не выходили, как правило, за пределы тесного круга членов подпольных организаций и связанных с ними рабочих. Аресты, мобилизация на фронт и главным образом изменившееся настроение в обществе привели к падению численности большевистских организаций. Даже в Петрограде, где влияние большевиков в рабочей среде по сравнению с провинцией было весьма значительным, их численность резко сократилась. Так, по подсчетам Г.Л. Соболева, она уменьшилась к ноябрю 1914 года почти в 50 раз, составив всего 100-120 человек[18]. Единичные антивоенные акции, организованные большевиками в период мобилизации, не оказали сколько-нибудь заметного влияния на рабочую среду, тем более что в социалистических партиях значительное распространение получило оборончество.
В качестве важного, хотя и косвенного показателя патриотических настроений рабочих можно рассматривать резкое падение численности стачек и участников забастовочного движения во второй половине 1914 года. Оно было вызвано не только чрезвычайными законами военного времени, но и убеждением рабочих в необходимости трудом по производству вооружений и другой необходимой фронту продукции поддержать своих мобилизованных товарищей, солдат в тылу. Так, с августа по декабрь 1914 года, по данным Особого совещания по обороне государства, на предприятиях, работавших на оборону, прошло всего 68 стачек с 34,8 тысяч участников, в то время как в 1913 - первой половине 1914 года число забастовщиков в фабрично-заводской промышленности России составило около 2 млн человек[19].
По данным Ю.И. Кирьянова, с момента объявления первой мобилизации 16-17 июня до конца 1914 года в России вообще не было ни одной антивоенной стачки[20]. Политические же стачки прошли в 1914 - первой половине 1915 года по поводу ареста и суда над депутатами-большевиками IV Государственной Думы (ноябрь 1914 года), годовщины Кровавого воскресенья (9 января 1915 года) и 1 мая 1915 года. Отметим при этом, что это были стачки довольно немногочисленных групп рабочих ряда предприятий Петрограда, Москвы и некоторых губернских городов[21]. По данным фабричной инспекции, в августе - декабре 1914 года прошло семь забастовок неэкономического характера с 2845 участниками, из них политический характер имели четыре забастовки (822 человека), патриотический - три (2023 человек)[22]. Таким образом, патриотические забастовки, имевшие антигерманскую направленность, были наиболее массовыми.
В целом же, такой незначительный отклик рабочих в масштабах страны на арест депутатов-большевиков IV Государственной Думы, выступавших с антивоенных позиций, является, пожалуй, наиболее убедительным свидетельством преобладания в первый год войны патриотических настроений в рабочей среде и поддержки пролетариями идеи защиты Отечества.
В отчетах Департамента полиции за январь - февраль 1915 года отмечалось, что попытки революционных организаций и отдельных агитаторов поднять рабочих на забастовки политического характера успеха не имели[23].
К числу забастовок неэкономического характера официальная статистика причисляла и антигерманские забастовки, в которых выдвигалось требование удаления с предприятий представителей администрации немецкой и австрийской национальностей. Антигерманские настроения смыкались с политическими и вырастали на их почве. Причинами их роста были представления о немецком экономическом засилье, вредительстве немцев внутри страны, мнение о Германии как о виновнице развязывания войны, ее агрессивных замыслах в отношении России.
Выразительной характеристикой настроений рабочих могут служить мотивы патриотических забастовок. Так, 24 августа 1914 года в Москве бастовали 450 рабочих машиностроительного завода товарищества "Дангауэр и Кайзер". Забастовка была вызвана тем, что сборщики пожертвований в пользу русских раненых воинов, продававшие с разрешения властей национальные флажки, не были пропущены по распоряжению управляющего предприятием на завод, о чем стало известно рабочим. Трудовой коллектив не только приостановил в знак протеста работу, но и потребовал увольнения управляющего[24]. Или другой пример. 14 ноября 1914 года возникла забастовка на московском Механическом заводе братьев Бромлей, где бастовало 73 рабочих, выдвинувших требование об увольнении литейного мастера - австрийского подданного. Забастовка, продолжавшаяся полдня, прекратилась после того, как выяснилось, что мастер, хотя и являлся подданным Австро-Венгрии, по национальности был чех[25].
Такие же патриотические настроения были распространены и в других регионах страны. Так, в Харькове 12 августа 1914 года забастовали 1500 рабочих завода "Русского паровозостроительного и механического общества", выдвинув требование об увольнении мастеров - германских и австрийских подданных. После того как требование было удовлетворено, забастовка прекратилась[26]. Аналогичное выступление рабочих произошло на Златоустовском заводе Уфимской губернии[27]. Следует отметить неприязненное отношение к лицам, носившим немецкие фамилии, было широко распространено на заводах и фабриках во многих частях России.
В первый год войны пропагандировать пацифистские идеи, а тем более пораженчество в рабочей среде было почти невозможно, так как это вызывало сильное неприятие и грозило большевикам обвинениями в пособничестве врагу. Оборончество и идея классового мира во имя оказания отпора внешнему врагу получили широкое распространение в этот период также в связи с тем, что война вначале представлялась всем слоям русского общества кратковременной и победоносной.
Необходимо отметить, что в первый год войны резко снизилось количество экономических забастовок, связанных с требованием повышения заработной платы, и сократилось число жалоб рабочих по поводу привлечения их к сверхурочным работам[28]. Все это ярко свидетельствовало об изменении отношения рабочих к таким жизненно важным для них вопросам, как повышение уровня их материального благополучия, проблема рабочего времени, что было вызвано, бесспорно, патриотическим подъемом.
Начало войны ознаменовалось подъемом трезвенного движения среди рабочих, инициаторами которого были женщины-работницы. После временного запрета продажи спиртных напитков на период мобилизации по указу Николая II от 24 августа 1914 года последовал запрет на их продажу на весь период войны. В те дни рабочие ряда предприятий Петрограда, особенно тех, где было занято много женщин, а также почти всех казенных заводов столицы, вынесли постановления, в которых просили о полном закрытии ресторанов, кафе, пивных и прочих питейных заведений на все время войны.
Вторая по размаху после лета 1914 года волна патриотического подъема прокатилась по России в марте 1915 года. Она была вызвана взятием русскими войсками мощной австрийской крепости Перемышль. В плену, как известно, оказалось 120 тысяч солдат и офицеров. В связи с этой победой в ряде городов были открыты выставки трофейного оружия. В Петрограде по центральным улицам провели колонны австро-венгерских солдат, попавших в плен в Перемышле. А в городах, рабочих поселках, крупных селах прошли многолюдные патриотические манифестации. Вместе с другими слоями населения в них принимали участие и рабочие. Только в марте 1915 года состоялось шесть патриотических забастовок в Петрограде и Ревеле (Таллинн), причем политических забастовок в этом месяце зафиксировано не было[29].
Наибольшей силы антигерманские настроения среди рабочих достигли в мае - июне 1915 года - период отступления русских войск. Тогда в конце мая в Москве произошел самый крупный за всю войну германский погром. Однако он не приобрел бы, по мнению Ю.И. Кирьянова, такого размаха, если бы у населения Москвы, в том числе рабочих, не было такого всплеска патриотических и одновременно антигерманских настроений. По его подсчетам, только 28 мая в городе не работали 200 тысяч рабочих[30]. В манифестациях, митингах и погромах в этот день участвовало много женщин-работниц и подростков-рабочих[31].
Однако это было последнее мощное проявление таких настроений в рабочей среде. Одной из главных причин коренного поворота от патриотизма к неприятию войны, а затем и к пораженчеству была тяжесть военного бремени. Вместо быстрой и победоносной войны страна получила затяжной и бесперспективный позиционный конфликт. В то время как рабочие с пониманием встретили ставшие неизбежными вследствие войны экономические проблемы и продовольственные трудности, торговцы и промышленники использовали их для извлечения сверхприбылей и ускоренного наращивания своих капиталов. Все это подрывало веру в единство интересов разных классов общества в войне, порождало недоверие к официально декларируемым идеям и лозунгам патриотического единения и самопожертвования во имя победы.
Обстановка на фронте (трагедия в Восточной Пруссии, а затем успехи русских войск в Галиции) безусловно содействовала на первых порах еще большему подъему патриотических чувств. Армию жалели, за нее молились, ею восхищались - имелись все оттенки человеческих чувств и настроений, которые вызывает война. Российский народ по праву гордился и своими первыми национальными героями: военным летчиком штабс-капитаном П.Н. Нестеровым, погибшем в первые дни войны в воздушном бою, впервые в истории применившим таран, и донским казаком, первым Георгиевским кавалером той войны К.Ф. Крючковым, уничтожившим в неравном бою 12 немцев. Для Первой мировой войны можно привести множество примеров подобной доблести отдельных солдат и офицеров, проявлений массового героизма.
Необычайную стойкость, высокое мужество и самоотверженность русских солдат и офицеров признавали как представители русского генералитета, так и немецкие военные деятели[32].
Солдатские письма первых месяцев войны квалифицировались военной цензурой как "высоко патриотические". В своих письмах на родину солдаты писали: "Мы защищаем Царя и Отечество и стремимся во что бы то ни стало покончить с нашим злоумышленным врагом, который думал завладеть нами"; "Я надеюсь вернуться, но если и погибну, то со славой, сражаясь за Русь, за дорогую Отчизну"; "Сколько бы эта война ни продлилась и сколько бы ни стоила нам жертв, а все равно без победы над врагом не будет заключен мир"...
Однако патриотического духа в действующей армии, как и в стране в целом, хватило менее чем на год. После угасания последней мощной вспышки патриотизма в тылу в марте 1915 года, на фронте в пасхальные апрельские дни был зарегистрирован командованием первый случай братания русских солдат с противником. С лета 1915 года как на фронте, так и в тылу стало набирать силу антивоенное движение. Почему это произошло? Мемуаристы и историки высказывали разные мнения. Действительно, этот перелом в настроениях и устремлениях российского общества в 1915-1917 годов нельзя свести к одному-двум конкретным факторам. Все было гораздо сложнее. И все же попытаемся выделить тот спектр обстоятельств, что привели народные массы к пораженчеству и сделали их восприимчивыми к пропаганде большевиков.
Российская экономика не была готова к многолетней затяжной войне, вследствие чего уже к весне 1915 года значительно ухудшилось материальное положение основных категорий населения страны - крестьянства, рабочих и средних городских слоев, а острая нехватка военной продукции, в первую очередь винтовок, патронов и снарядов, негативно отразилась на действующей армии: после ряда побед 1914 года с весны 1915 года началась полоса поражений. На фоне народного недовольства, стала активизироваться пропагандистская работа левых политических партий и групп, направленная на расшатывание устоев государственных порядков, что находило положительный отклик у значительной части российского общества - в первую очередь среди рабочих и солдат. И наконец, не произошло и подлинного единения народа и Самодержца, наметившегося было в первые дни войны.
Примечания
1 Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. - М., Кучково поле, 2001. С. 292-293.
2 Джолл Д. Истоки Первой мировой войны. - Ростов-на-Дону. 1998. С. 369.
3 Тютюкин С.В. Первая мировая война и революционный процесс в России (роль национально-патриотического фактора) // Первая мировая война. Пролог XX века. - М., Наука. 1998. С. 240.
4 Родзянко М.В. Крушение империи // Архив русской революции. Т. 17. - М., Терра-Политиздат. 1993. С. 57.
5 Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. - М., Республика, 1993. С. 88-89.
6 Бударин М. Поручик Бочкарева // Омская старина. 1993. Вып. I. С. 17.
7 Подробнее о М.Л. Бочкаревой см.: Иванова Ю.Н. Женщины России в войнах Отечества. - М., 1993; Дроков С.В. Организатор Женского батальона смерти // Вопросы истории. 1993. N 7; Бударин М. Указ. соч.
8 Подробнее о А.Т. Пальшиной см.: Мельник М. Ефрейтор Антонина // Комсомольская правда. 1989. 12 мая; Базанов С.Н. Кавалерист-девица на фронтах Первой мировой // Военно-исторический журнал. 2001. N 10.
9 Шамбаров В.Е. За веру, царя и Отечество! - М., Алгоритм, 1993. С. 639.
10 Брусилов А.А. Мои воспоминания. - М., РОССПЭН. 2001. С. 72; Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917. - М., Наука. 1989. С. 89.
11 Мацузато К. Сельская хлебозапасная система в России. 1864-1917 годы // Отечественная история. 1995. N 3. С. 195.
12 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918). - Екатеринбург. УрО РАН, 2000. С. 110.
13 Гинзбург С. Кинематография дореволюционной России. - М., 1963. С. 193.
14 См., например: Ратомский Н.А. Солдатские боевые песни из Отечественной войны 1914 года. - Пг., 1914; Тулин Г. Песни ратников. - Пг., 1916; Новейшие военные песни русских солдат. - М., 1914; Солдатские частушки, записанные со слов раненых. - М., 1915.
15 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 161.
16 Кирьянов Ю.И. Рабочие России и война: новые подходы к анализу проблемы // Первая мировая война: Пролог XX века. - М., 1998. С. 437.
17 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 162.
18 Соболев Г.Л. Пролетарский авангард в 1917 году: Революционная борьба и революционное сознание рабочих Петрограда. - СПб., 1993. С. 23.
19 См.: Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (в цифрах). - М., 1925. С. 86; История России XIX - начала XX века. - М., 1998. С. 567.
20 Кирьянов Ю.И. Указ. соч. С. 438.
21 Там же. С. 438.
22 Рабочее движение в годы войны. Материалы по истории рабочего движения в России. - М., 1925. С. 19-20, 27-28.
23 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 167.
24 Рабочее движение в годы войны. Материалы по истории рабочего движения в России. - М., 1925. С. 20.
25 Там же. С. 28.
26 Там же. С. 30.
27 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 169.
28 Там же. С. 172.
29 Рабочее движение в годы войны. Материалы по истории рабочего движения в России. С. 46.
30 Кирьянов Ю.И. Указ. соч. С. 434.
31 Харламов Н.П. Избиение в Первопрестольной: немецкий погром в Москве в мае 1915 года // Родина, 1993. N 8-9. С. 127-132.
32 См., например: Головин Н.Н. Военные усилия России в мировой войне. В 2-х т. Т. 2. - Париж, 1939. С. 120-121; Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917 г. - М., 1991. С. 101; Drang nach Osten // Родина, 1993. N 8. C. 14.
33 Царская армия в период мировой войны и Февральской революции. - Казань. 1932. С. 16.
34 Там же. С. 17, 19, 20.
Да и как могло быть иначе?
Генерал-лейтенант профессор Н.Н. Головин, находясь в эмиграции, издал ряд книг, в которых пытался воссоздать подлинную картину той войны. Давая характеристику патриотического подъема, ярко вспыхнувшего в осенние месяцы 1914 года, он писал: "...Все, кто был свидетелем войны России с Японией, не может не быть пораженным огромным различием в народных настроениях в 1904 году и в 1914 году.
Первым стимулом, толкавшим все слои населения России на бранный подвиг, являлось сознание, что Германия сама напала на нас. Миролюбивый тон Русского Правительства по отношению к немцам был широко известен, и поэтому нигде не могло зародиться сомнений, подобных тем, какие имели место в Японской войне. Угроза Германии разбудила в народе социальный инстинкт самосохранения.
Другим стимулом борьбы, оказавшимся понятным нашему простолюдину, явилось то, что эта борьба началась из необходимости защищать право на существование единокровного и единоверного Сербского народа. Это чувство отнюдь не представляло собой того "панславинизма", о котором любил упоминать Кайзер Вильгельм, толкая австрийцев на окончательное поглощение сербов. Это было сочувствие к обиженному младшему брату. Веками воспитывалось это чувство в русском народе, который за освобождение славян вел длинный ряд войн с турками. Рассказы рядовых участников в различных походах этой вековой борьбы передавались из поколения в поколение и служили одной из любимых тем для собеседования деревенских политиков. Они приучили к чувству своего рода национального рыцарства. Это чувство защитника обиженных славянских народов нашло свое выражение в слове "братушка", которым наши солдаты окрестили во время освободительных войн болгар и сербов и которое так и перешло в народ. Теперь вместо турок немцы грозили уничтожением сербов - и те же немцы напали на нас. Связь обоих этих актов была совершенно ясна здравому смыслу нашего народа"[1].
Следует отметить, что попытки идеологически обосновать вступление России в войну начали предприниматься лишь после 19 июля 1914 года (даты объявления Германией войны России). Пропаганда велась, как и в других странах, с позиций защиты своей земли, российского народа, его коренных интересов и национальных святынь от посягательств других держав. Царь в манифестах от 20 и 26 июля о вступлении России в войну первым обозначил причины и характер участия нашей страны в невиданном дотоле европейском конфликте: защита территории Отечества, его чести, достоинства, положения среди великих держав, а также единокровных и единоверных братьев славян. Именно такие взгляды соответствовали распространенным в цивилизованных странах той эпохи представлениям, согласно которым оскорбление достоинства государства требовало удовлетворения в твердо установленных формах, если же таковое не получено, государство должно объявить войну. Считалось, что, как бы тривиальны ни оказались для него обстоятельства вступления в войну, оно должно напрячь каждый нерв, чтобы сохранить то уважение, которого заслуживает, находясь в системе других государств[2].
Уже тот факт, что Германия первой объявила войну России, способствовал формированию в массовом сознании установок ее восприятия как войны справедливой, оборонительной, направленной на отражение германской агрессии. Преобладавшее в народе патриотическое настроение рельефно выражали две фразы, получившие в то время широкое хождение: "Ежели немец прет, то как же не защищаться?" и "Нам чужого не надо, но и своего не отдадим"[3].
Именно этим настроением, а также тревогой за судьбу Родины был обусловлен патриотический подъем, захвативший в первые дни войны практически все слои российского общества. В городах, рабочих поселках, крупных селах проходили патриотические манифестации, шествия, молебны о даровании победы над вероломным врагом. Особенно мощные патриотические манифестации прошли в столице Российской империи - Санкт-Петербурге. 20 июля на Дворцовой площади собрались тысячи людей самых разных сословий. Они дружно опустились на колени перед Императором и Императрицей, вышедшими на балкон Зимнего дворца. Николай II объявил манифест о вступлении России в войну. И первым из мобилизуемых воинов торжественно принял присягу сам Царь - на Евангелии, по форме присяги императора Александра I в 1812 году. Как вспоминал позднее председатель Государственной Думы М.В. Родзянко: "В день манифеста о войне с Германией огромная толпа собралась перед Зимним дворцом. После молебна о даровании победы Государь обратился с несколькими словами, которые закончил торжественным обещанием не кончать войны, пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем. Громовое "ура" наполнило дворец и покатилось ответным эхом в толпе на площади. После молебствия Государь вышел на балкон к народу, за ним Императрица. Огромная толпа заполнила всю площадь и прилегающие к ней улицы, и когда она увидела Государя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое "ура" огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями "Да здравствует Россия и славянство!" склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, несмолкавшее "ура" не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения Царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои. Выйдя из дворца на площадь, мы смешались с толпой. Шли рабочие. Я остановил их и спросил, каким образом они очутились здесь, когда незадолго перед тем бастовали и чуть ли не с оружием в руках предъявляли экономические и политические требования. Рабочие ответили: "То было наше семейное дело. Мы находили, что через Думу реформы идут слишком медленно. Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем за ним во имя победы над немцами""[4].
В те же дни в столице разъяренная толпа разгромила и подожгла здание германского посольства на Исаакиевской площади. 4 августа Николай II с семьей и свитой прибыл в Москву, где его на улицах с воодушевлением встречало не менее полумиллиона москвичей. В Успенском соборе Московского Кремля состоялся торжественный молебен во славу русского оружия.
Другой крупный думский деятель А.Ф. Керенский писал позднее об этих днях: "В 1914 году народ воспринял конфликт с Германией как свою собственную войну... Войну, которая означала, что судьба России поставлена на карту... Эта вторая война за национальное выживание (первая была в 1812 году) предоставила Царю уникальную возможность протянуть руку дружбы народу, обеспечив тем самым победу"[5].
Да, действительно, эту войну народ встретил с единодушным патриотическим порывом. 5 августа Санкт-Петербург был переименован в Петроград - власть символически открещивалась от всего немецкого даже в названиях городов. В стране на время мобилизации, а затем и на весь период войны был объявлен сухой закон - и даже это народ поначалу воспринял с полным пониманием. Кстати, и сама война не называлась тогда мировой (и уж, конечно, не Первой мировой). Этот термин, как известно, утвердился в исторической литературе значительно позже. В народе ее сперва называли "германской", а официально - Великой войной. А поскольку опасность нависла над самим Отечеством и война началась при общей народной поддержке, то привилось и другое официальное наименование - Вторая Отечественная.
На страницах печати очень часто тогда проводилась историческая параллель между Отечественной войной 1812 года и начавшейся войной с Германией. Священники и журналисты, преподаватели университетов и учителя училищ и гимназий также старались поднять боевой дух народа. Они напоминали о героических страницах прошлого: славных победах Александра Невского над шведами и немцами в 1240 и 1242 годах, изгнании польско-шведских интервентов из Москвы в 1612 году и, конечно, об Отечественной войне 1812 года. В новой войне с Германией виделось великое историческое столкновение славянства и германизма, высокой русской духовности и добросердечия с тевтонским варварством, насилием и агрессивностью. При этом постоянно подчеркивалось, что война со стороны России носит "духовно-оборонительный характер", а победа в ней приведет к нравственному обновлению страны.
Следует особо подчеркнуть, что всплеск патриотизма, проявившийся в первые дни начала войны был выражен не только в манифестациях, шествиях и немецких погромах. Для этого не обязательно быть патриотом. Главное заключалось в другом - в готовности на самопожертвование не на словах, а на деле. Достаточно сказать, что первая из девятнадцати мобилизаций военного времени прошла не только успешно, быстро и планомерно (явка призывников была почти стопроцентной), но и породила мощное добровольческое движение. Оно охватило и часть молодежи, имевшей отсрочку от призыва в действующую армию. Записывались в армию и рабочие, даже имеющие бронь, студенты и интеллигенция. Добровольно ушли в армию писатели А.И. Куприн, В.В. Вересаев, поэт Н.С. Гумилев и др. Мальчишкой сбежал на фронт и будущий советский писатель В.В. Вишневский. Даже находившиеся в ссылке революционеры подавали прошения местным властям с изъявлением желания вступить в ряды действующей армии. Так, например, поступил будущий участник Гражданской войны Я.Ф. Фабрициус, отбывавший ссылку на Сахалине.
Тогда же началось зарождаться и женское добровольческое движение. В разных концах страны молодые женщины стремились в эти дни оказаться на фронте. Яркий пример тому дает история М.Л. Бочкаревой. Когда началась война, она так описывала свои чувства: "Мое сердце стремилось туда - в кипящий котел, принять крещение в огне, закалиться в лаве. Дух жертвоприношения вселился в меня. Моя страна звала меня"[6]. М.Л. Бочкарева решила уйти солдатом-добровольцем на фронт. Прибыв на сборный пункт, она обратилась с просьбой зачислить ее вольноопределяющимся, но получила отказ, так как женщин в армию не брали. Тогда она послала телеграмму (т.к. не умела писать) Николаю II и получила высочайшее разрешение. Как известно, эта храбрая женщина прошла всю войну, была четыре раза ранена, стала полным Георгиевским кавалером и дослужилась до звания поручика, а в 1917 году стала организатором женских ударных батальонов.
Замечательна биография и другой русской женщины-патриотки А.Т. Пальшиной, повторившей подвиг героини Отечественной войны 1812 года Н.А. Дуровой: с 1914 года она храбро воевала, выдавая себя за мужчину, стала Георгиевским кавалером и дослужилась до звания младшего унтер-офицера. И только после очередного серьезного ранения покинула действующую армию летом 1917 года[8].
Императрица Александра Федоровна и ее четыре дочери служили сестрами милосердия в Царскосельском госпитале. Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II, также стала сестрой милосердия. Их примеру последовали и другие великосветские дамы. Развернулась широкая благотворительная кампания по сбору денег и организации помощи раненым и семьям солдат-фронтовиков. В июле 1914 года был образован Всероссийский союз помощи раненым во главе с князем Г.Е. Львовым, затем Всероссийский городской союз во главе с московским городским головой М.В. Челноковым. Позже, в июле 1915 года, эти союзы слились в Земгор (Союз земств и городов), председателем которого стал Г.Е. Львов. Другой известный политический и общественный деятель - лидер партии октябристов А.И. Гучков в качестве особоуполномоченного Российского общества Красного Креста занимался организацией в действующей армии полевых госпиталей. В короткий срок развернулась деятельность добровольного Общества помощи жертвам войны, Союза Георгиевских кавалеров и ряда других общественных организаций. Возникало также много местных общественных организаций, ставящих локальные цели: Комитет по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну, Комитет "Книга - солдату", Московский комитет по снабжению табаком воинов передовых позиций и др. Благотворительные мероприятия проводили работники почт и телеграфа, пожарные, художники, артисты и др.
Большинство интеллигентов в начале войны было настроено особенно патриотично. По словам известной писательницы З.Н. Гиппиус, половина интеллигентов физиологически заразилась патриотизмом. По некоторым версиям, даже песня, звавшая народ на борьбу: "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...", была написана еще в годы Первой мировой войны учителем из Рыбинска А.А. Боде, только слова были чуть-чуть другие: "...С тевтонской силой темною, с проклятою ордой...". А в 1941 году, будучи "русским немцем" и не имея поэтому шансов донести песню до слушателей, А.А. Боде подарил ее известному советскому поэту В.И. Лебедеву-Кумачу[9].
Волна патриотизма захлестнула и художественную интеллигенцию. И ранее, до войны, участие в делах благотворительности почиталась ею за честь. В годы же войны возможность внести свою лепту в помощь ближнему и к тому же убедить его в исторической неизбежности происходившего, вселить уверенность в победе - такая возможность привлекала к массовым видам искусства (журнальной графике, карикатуре, лубку и плакату) внимание крупнейших русских живописцев и графиков. В числе их были A.M. и В.М. Васнецовы, К.А. Коровин, Л.О. Пастернак и многие другие.
Самое многочисленное сословие России - крестьянство - еще сохраняло средневековое по сути восприятие войны как крестового похода за землю и Веру, в котором присоединение новых земель означало одновременно и распространение на их жителей истинной веры - православия. Правда, многие современники событий начала войны отмечали незрелый, "инстинктивный" характер крестьянского патриотизма[10]. Либеральная интеллигенция в то время старалась нести в крестьянские массы рационально-позитивистское объяснение причин войны, призывала довести ее до победного конца путем организации популярных лекций в деревнях и селах, рассылке брошюр о германском милитаризме, бесчинствах противника на оккупированных российских территориях и т.д. Патриотизм крестьян проявлялся в самых разнообразных формах, подчас весьма действенных. Прежде всего это была материальная помощь фронту. Так, в Екатеринославской губернии в первые дни войны сельские общества начали составлять приговоры о пожертвовании определенного количества хлеба из запасов обществ на нужды российской действующей армии. Такие инициативы получили распространение и в других губерниях, поэтому Совет министров осенью 1914 года установил предел на пожертвования - не свыше 20% наличного запаса зерна[11]. Сельские общества выделяли денежные средства на устройство лазаретов для больных и раненых воинов, а крестьянки вязали и шили теплые вещи для фронтовиков[12].
Новым культурно-просветительным начинанием земства явилась организация в деревне кинематографических сеансов. Интерес к ним у сельских жителей был довольно высок. Крестьянам показывали военную кинохронику, игровые военно-агитационные картины (в жанре фильма-лубка), военно-патриотические и др. Все они с успехом демонстрировались в земских деревенских кинематографах, сопровождаясь пояснениями. Так же как и лубки-плакаты, издававшиеся для поднятия патриотического духа русского народа различными общественно-патриотическими организациями, фильмы-лубки в той же форме и теми же средствами, но только на экране, рассказывали об отдельных ратных подвигах русских воинов, зверствах противника на временно оккупированных территориях страны, пытались сатирически высмеять германскую военщину и самого кайзера Вильгельма II[13].
Лубочные картинки и плакаты распространялись в российской деревне в миллионах экземпляров, особенно в 1914-1915 годах. Написанные простым языком, они строились по типу фольклорных произведений, где герои всегда побеждают, зло наказывается, добро торжествует, русский дух одолевает темные силы. Аналогичные мотивы можно встретить в народной военной поэзии и военных песнях Первой мировой войны[14].
Вопреки сложившемуся в советской историографии стереотипу, исторические факты свидетельствуют о том, что: рабочие откликнулись на вступление России в войну не антивоенными стачками, а участием, наряду с другими слоями населения, в патриотических манифестациях, крестных ходах, молебнах[15]. Повсеместно рабочие собирали пожертвования на нужды семей призванных в армию их товарищей. Антивоенных стачек рабочих ни в столице, ни в провинции в связи с началом войны не было, лишь в Санкт-Петербурге были отмечены три кратковременные уличные демонстрации рабочих антивоенного характера[16].
У подавляющей части рабочих не вызывала сомнений необходимость защищать Родину от внешнего врага. Они были охвачены естественным стихийным патриотизмом и разделяли распространившееся и в других сословиях (под влиянием официальной пропаганды и того неоспоримого факта, что именно Германия первой объявила войну) представление о войне как справедливой, оборонительной со стороны России. Рабочие добровольно участвовали в манифестациях (с национальными флагами, пением национального гимна) и сборе пожертвований на нужды армии и семей призванных и т.д.
Следует отметить, что не имели особого успеха попытки леворадикальных политических групп в рядах социалистических партий распространять в начале войны среди рабочих прокламации с призывами к акциям протеста против войны[17]. Антивоенные настроения не выходили, как правило, за пределы тесного круга членов подпольных организаций и связанных с ними рабочих. Аресты, мобилизация на фронт и главным образом изменившееся настроение в обществе привели к падению численности большевистских организаций. Даже в Петрограде, где влияние большевиков в рабочей среде по сравнению с провинцией было весьма значительным, их численность резко сократилась. Так, по подсчетам Г.Л. Соболева, она уменьшилась к ноябрю 1914 года почти в 50 раз, составив всего 100-120 человек[18]. Единичные антивоенные акции, организованные большевиками в период мобилизации, не оказали сколько-нибудь заметного влияния на рабочую среду, тем более что в социалистических партиях значительное распространение получило оборончество.
В качестве важного, хотя и косвенного показателя патриотических настроений рабочих можно рассматривать резкое падение численности стачек и участников забастовочного движения во второй половине 1914 года. Оно было вызвано не только чрезвычайными законами военного времени, но и убеждением рабочих в необходимости трудом по производству вооружений и другой необходимой фронту продукции поддержать своих мобилизованных товарищей, солдат в тылу. Так, с августа по декабрь 1914 года, по данным Особого совещания по обороне государства, на предприятиях, работавших на оборону, прошло всего 68 стачек с 34,8 тысяч участников, в то время как в 1913 - первой половине 1914 года число забастовщиков в фабрично-заводской промышленности России составило около 2 млн человек[19].
По данным Ю.И. Кирьянова, с момента объявления первой мобилизации 16-17 июня до конца 1914 года в России вообще не было ни одной антивоенной стачки[20]. Политические же стачки прошли в 1914 - первой половине 1915 года по поводу ареста и суда над депутатами-большевиками IV Государственной Думы (ноябрь 1914 года), годовщины Кровавого воскресенья (9 января 1915 года) и 1 мая 1915 года. Отметим при этом, что это были стачки довольно немногочисленных групп рабочих ряда предприятий Петрограда, Москвы и некоторых губернских городов[21]. По данным фабричной инспекции, в августе - декабре 1914 года прошло семь забастовок неэкономического характера с 2845 участниками, из них политический характер имели четыре забастовки (822 человека), патриотический - три (2023 человек)[22]. Таким образом, патриотические забастовки, имевшие антигерманскую направленность, были наиболее массовыми.
В целом же, такой незначительный отклик рабочих в масштабах страны на арест депутатов-большевиков IV Государственной Думы, выступавших с антивоенных позиций, является, пожалуй, наиболее убедительным свидетельством преобладания в первый год войны патриотических настроений в рабочей среде и поддержки пролетариями идеи защиты Отечества.
В отчетах Департамента полиции за январь - февраль 1915 года отмечалось, что попытки революционных организаций и отдельных агитаторов поднять рабочих на забастовки политического характера успеха не имели[23].
К числу забастовок неэкономического характера официальная статистика причисляла и антигерманские забастовки, в которых выдвигалось требование удаления с предприятий представителей администрации немецкой и австрийской национальностей. Антигерманские настроения смыкались с политическими и вырастали на их почве. Причинами их роста были представления о немецком экономическом засилье, вредительстве немцев внутри страны, мнение о Германии как о виновнице развязывания войны, ее агрессивных замыслах в отношении России.
Выразительной характеристикой настроений рабочих могут служить мотивы патриотических забастовок. Так, 24 августа 1914 года в Москве бастовали 450 рабочих машиностроительного завода товарищества "Дангауэр и Кайзер". Забастовка была вызвана тем, что сборщики пожертвований в пользу русских раненых воинов, продававшие с разрешения властей национальные флажки, не были пропущены по распоряжению управляющего предприятием на завод, о чем стало известно рабочим. Трудовой коллектив не только приостановил в знак протеста работу, но и потребовал увольнения управляющего[24]. Или другой пример. 14 ноября 1914 года возникла забастовка на московском Механическом заводе братьев Бромлей, где бастовало 73 рабочих, выдвинувших требование об увольнении литейного мастера - австрийского подданного. Забастовка, продолжавшаяся полдня, прекратилась после того, как выяснилось, что мастер, хотя и являлся подданным Австро-Венгрии, по национальности был чех[25].
Такие же патриотические настроения были распространены и в других регионах страны. Так, в Харькове 12 августа 1914 года забастовали 1500 рабочих завода "Русского паровозостроительного и механического общества", выдвинув требование об увольнении мастеров - германских и австрийских подданных. После того как требование было удовлетворено, забастовка прекратилась[26]. Аналогичное выступление рабочих произошло на Златоустовском заводе Уфимской губернии[27]. Следует отметить неприязненное отношение к лицам, носившим немецкие фамилии, было широко распространено на заводах и фабриках во многих частях России.
В первый год войны пропагандировать пацифистские идеи, а тем более пораженчество в рабочей среде было почти невозможно, так как это вызывало сильное неприятие и грозило большевикам обвинениями в пособничестве врагу. Оборончество и идея классового мира во имя оказания отпора внешнему врагу получили широкое распространение в этот период также в связи с тем, что война вначале представлялась всем слоям русского общества кратковременной и победоносной.
Необходимо отметить, что в первый год войны резко снизилось количество экономических забастовок, связанных с требованием повышения заработной платы, и сократилось число жалоб рабочих по поводу привлечения их к сверхурочным работам[28]. Все это ярко свидетельствовало об изменении отношения рабочих к таким жизненно важным для них вопросам, как повышение уровня их материального благополучия, проблема рабочего времени, что было вызвано, бесспорно, патриотическим подъемом.
Начало войны ознаменовалось подъемом трезвенного движения среди рабочих, инициаторами которого были женщины-работницы. После временного запрета продажи спиртных напитков на период мобилизации по указу Николая II от 24 августа 1914 года последовал запрет на их продажу на весь период войны. В те дни рабочие ряда предприятий Петрограда, особенно тех, где было занято много женщин, а также почти всех казенных заводов столицы, вынесли постановления, в которых просили о полном закрытии ресторанов, кафе, пивных и прочих питейных заведений на все время войны.
Вторая по размаху после лета 1914 года волна патриотического подъема прокатилась по России в марте 1915 года. Она была вызвана взятием русскими войсками мощной австрийской крепости Перемышль. В плену, как известно, оказалось 120 тысяч солдат и офицеров. В связи с этой победой в ряде городов были открыты выставки трофейного оружия. В Петрограде по центральным улицам провели колонны австро-венгерских солдат, попавших в плен в Перемышле. А в городах, рабочих поселках, крупных селах прошли многолюдные патриотические манифестации. Вместе с другими слоями населения в них принимали участие и рабочие. Только в марте 1915 года состоялось шесть патриотических забастовок в Петрограде и Ревеле (Таллинн), причем политических забастовок в этом месяце зафиксировано не было[29].
Наибольшей силы антигерманские настроения среди рабочих достигли в мае - июне 1915 года - период отступления русских войск. Тогда в конце мая в Москве произошел самый крупный за всю войну германский погром. Однако он не приобрел бы, по мнению Ю.И. Кирьянова, такого размаха, если бы у населения Москвы, в том числе рабочих, не было такого всплеска патриотических и одновременно антигерманских настроений. По его подсчетам, только 28 мая в городе не работали 200 тысяч рабочих[30]. В манифестациях, митингах и погромах в этот день участвовало много женщин-работниц и подростков-рабочих[31].
Однако это было последнее мощное проявление таких настроений в рабочей среде. Одной из главных причин коренного поворота от патриотизма к неприятию войны, а затем и к пораженчеству была тяжесть военного бремени. Вместо быстрой и победоносной войны страна получила затяжной и бесперспективный позиционный конфликт. В то время как рабочие с пониманием встретили ставшие неизбежными вследствие войны экономические проблемы и продовольственные трудности, торговцы и промышленники использовали их для извлечения сверхприбылей и ускоренного наращивания своих капиталов. Все это подрывало веру в единство интересов разных классов общества в войне, порождало недоверие к официально декларируемым идеям и лозунгам патриотического единения и самопожертвования во имя победы.
Обстановка на фронте (трагедия в Восточной Пруссии, а затем успехи русских войск в Галиции) безусловно содействовала на первых порах еще большему подъему патриотических чувств. Армию жалели, за нее молились, ею восхищались - имелись все оттенки человеческих чувств и настроений, которые вызывает война. Российский народ по праву гордился и своими первыми национальными героями: военным летчиком штабс-капитаном П.Н. Нестеровым, погибшем в первые дни войны в воздушном бою, впервые в истории применившим таран, и донским казаком, первым Георгиевским кавалером той войны К.Ф. Крючковым, уничтожившим в неравном бою 12 немцев. Для Первой мировой войны можно привести множество примеров подобной доблести отдельных солдат и офицеров, проявлений массового героизма.
Необычайную стойкость, высокое мужество и самоотверженность русских солдат и офицеров признавали как представители русского генералитета, так и немецкие военные деятели[32].
Солдатские письма первых месяцев войны квалифицировались военной цензурой как "высоко патриотические". В своих письмах на родину солдаты писали: "Мы защищаем Царя и Отечество и стремимся во что бы то ни стало покончить с нашим злоумышленным врагом, который думал завладеть нами"; "Я надеюсь вернуться, но если и погибну, то со славой, сражаясь за Русь, за дорогую Отчизну"; "Сколько бы эта война ни продлилась и сколько бы ни стоила нам жертв, а все равно без победы над врагом не будет заключен мир"...
Однако патриотического духа в действующей армии, как и в стране в целом, хватило менее чем на год. После угасания последней мощной вспышки патриотизма в тылу в марте 1915 года, на фронте в пасхальные апрельские дни был зарегистрирован командованием первый случай братания русских солдат с противником. С лета 1915 года как на фронте, так и в тылу стало набирать силу антивоенное движение. Почему это произошло? Мемуаристы и историки высказывали разные мнения. Действительно, этот перелом в настроениях и устремлениях российского общества в 1915-1917 годов нельзя свести к одному-двум конкретным факторам. Все было гораздо сложнее. И все же попытаемся выделить тот спектр обстоятельств, что привели народные массы к пораженчеству и сделали их восприимчивыми к пропаганде большевиков.
Российская экономика не была готова к многолетней затяжной войне, вследствие чего уже к весне 1915 года значительно ухудшилось материальное положение основных категорий населения страны - крестьянства, рабочих и средних городских слоев, а острая нехватка военной продукции, в первую очередь винтовок, патронов и снарядов, негативно отразилась на действующей армии: после ряда побед 1914 года с весны 1915 года началась полоса поражений. На фоне народного недовольства, стала активизироваться пропагандистская работа левых политических партий и групп, направленная на расшатывание устоев государственных порядков, что находило положительный отклик у значительной части российского общества - в первую очередь среди рабочих и солдат. И наконец, не произошло и подлинного единения народа и Самодержца, наметившегося было в первые дни войны.
Примечания
1 Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. - М., Кучково поле, 2001. С. 292-293.
2 Джолл Д. Истоки Первой мировой войны. - Ростов-на-Дону. 1998. С. 369.
3 Тютюкин С.В. Первая мировая война и революционный процесс в России (роль национально-патриотического фактора) // Первая мировая война. Пролог XX века. - М., Наука. 1998. С. 240.
4 Родзянко М.В. Крушение империи // Архив русской революции. Т. 17. - М., Терра-Политиздат. 1993. С. 57.
5 Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. - М., Республика, 1993. С. 88-89.
6 Бударин М. Поручик Бочкарева // Омская старина. 1993. Вып. I. С. 17.
7 Подробнее о М.Л. Бочкаревой см.: Иванова Ю.Н. Женщины России в войнах Отечества. - М., 1993; Дроков С.В. Организатор Женского батальона смерти // Вопросы истории. 1993. N 7; Бударин М. Указ. соч.
8 Подробнее о А.Т. Пальшиной см.: Мельник М. Ефрейтор Антонина // Комсомольская правда. 1989. 12 мая; Базанов С.Н. Кавалерист-девица на фронтах Первой мировой // Военно-исторический журнал. 2001. N 10.
9 Шамбаров В.Е. За веру, царя и Отечество! - М., Алгоритм, 1993. С. 639.
10 Брусилов А.А. Мои воспоминания. - М., РОССПЭН. 2001. С. 72; Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917. - М., Наука. 1989. С. 89.
11 Мацузато К. Сельская хлебозапасная система в России. 1864-1917 годы // Отечественная история. 1995. N 3. С. 195.
12 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918). - Екатеринбург. УрО РАН, 2000. С. 110.
13 Гинзбург С. Кинематография дореволюционной России. - М., 1963. С. 193.
14 См., например: Ратомский Н.А. Солдатские боевые песни из Отечественной войны 1914 года. - Пг., 1914; Тулин Г. Песни ратников. - Пг., 1916; Новейшие военные песни русских солдат. - М., 1914; Солдатские частушки, записанные со слов раненых. - М., 1915.
15 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 161.
16 Кирьянов Ю.И. Рабочие России и война: новые подходы к анализу проблемы // Первая мировая война: Пролог XX века. - М., 1998. С. 437.
17 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 162.
18 Соболев Г.Л. Пролетарский авангард в 1917 году: Революционная борьба и революционное сознание рабочих Петрограда. - СПб., 1993. С. 23.
19 См.: Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (в цифрах). - М., 1925. С. 86; История России XIX - начала XX века. - М., 1998. С. 567.
20 Кирьянов Ю.И. Указ. соч. С. 438.
21 Там же. С. 438.
22 Рабочее движение в годы войны. Материалы по истории рабочего движения в России. - М., 1925. С. 19-20, 27-28.
23 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 167.
24 Рабочее движение в годы войны. Материалы по истории рабочего движения в России. - М., 1925. С. 20.
25 Там же. С. 28.
26 Там же. С. 30.
27 Поршнева О.С. Указ. соч. С. 169.
28 Там же. С. 172.
29 Рабочее движение в годы войны. Материалы по истории рабочего движения в России. С. 46.
30 Кирьянов Ю.И. Указ. соч. С. 434.
31 Харламов Н.П. Избиение в Первопрестольной: немецкий погром в Москве в мае 1915 года // Родина, 1993. N 8-9. С. 127-132.
32 См., например: Головин Н.Н. Военные усилия России в мировой войне. В 2-х т. Т. 2. - Париж, 1939. С. 120-121; Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917 г. - М., 1991. С. 101; Drang nach Osten // Родина, 1993. N 8. C. 14.
33 Царская армия в период мировой войны и Февральской революции. - Казань. 1932. С. 16.
34 Там же. С. 17, 19, 20.
